Ах, Иосиф, я, кажется, залетел...

В кабинете Адольфа стояла тишина. И тишина эта была не тихой и умиротворённой, а самой что ни на есть гробовой. Всё дело было в присутствии Кальтенбруннера, которого остальные присутствующие, откровенно говоря, недолюбливали. И сейчас, в ожидании прихода фюрера, все четверо молча сидели, даже не думая обмолвиться друг с другом хоть словом. Геринг с неприкрытым раздражением откинулся в кресле, в нетерпении постукивая носком ботинка по ковру. Толстый ворс заглушал любые звуки, но Герману было на это совершенно всё равно. Он не собирался каким-либо образом скрывать своё неудовольствие происходящим. Всё дело было в том, что Адольф вот уже как с час назад позвал их на совещание крайней важности, а сам не явился. И они были вынуждены сидеть и ждать, когда же тот наконец придёт. В любое другое время они бы уже давно о чём-нибудь разговорились, совершенно забыв про фюрера и обсуждая последние новости рейхсканцелярии, но присутствие Эрнста напрочь убивало какое-либо желание поговорить. Геббельс с отсутствующим видом смотрел в окно, всем своим видом давая понять, что совершенно не заинтересован в любого рода беседе. Гесс с крайне сосредоточенным видом смотрел в книгу, взятую из рядом стоящего книжного шкафа, и время от времени перелистывал страницу. — Кажется, про нас забыли, поэтому, пожалуй, пойду, дел полно, — с этими словами Эрнст встал со своего места и направился к двери. Но не успел он взяться за дверную ручку, как та распахнулась и в кабинет зашёл Адольф. — Я смотрю, кому-то не сидится, — отметил он, останавливаясь и одаривая обергруппенфюрера ледяным взглядом, который любого заставлял съёжиться в попытках превратиться в невидимку. Любого, но только не Кальтенбруннера. — Прошу прощения, мой фюрер, но я подумал, что вы решили отменить совещание, вот и собрался уйти к себе. Дела не ждут, ещё столько заявлений нужно рассмотреть… Адольф, не мигая, продолжал смотреть прямо Эрнсту в глаза. Остальные, тут же забыв о своих «неотложных делах», с крайним любопытством уставились на происходящее. Потрескивающее в воздухе напряжение между Гитлером и Кальтенбруннером, казалось, можно было ощутить физически. «Ну, сейчас Адольф ему покажет!..» — с неприкрытым восторгом подумал про себя Геббельс, предвкушая, как Кальтенбруннера с треском вышвырнут из кабинета, и было бы совсем неплохо, если бы сразу и из рейхсканцелярии. — Если ты считаешь, что твои заявления прямо сейчас, пока тебя нет, прыгают с твоего стола и бегут прочь из кабинета, то, конечно же, ты можешь идти. Ничего важного я, разумеется, сказать не собирался, а собрал вас просто так, на кофе, — тихим, почти неслышным голосом, произнёс Гитлер, отчего даже Геринг невольно вжался в кресло — все прекрасно знали этот тон и что, если фюрер почти шепчет, а не орёт, как оглашённый — это значит, что можно смело брать лопату и идти закапываться на кладбище. — С вашего позволения, мой фюрер, — с этими словами, Эрнст обошёл Адольфа и скрылся в коридоре, не забыв прикрыть за собой дверь. Вновь воцарилась тишина. Никто не смел издать ни звука, боясь спровоцировать бурю, которая непременно бы пала на головы присутствующих. Гитлер медленно прошёл к столу и сел в кресло, пристально уставившись на сидящих в кабинете. Никто по-прежнему не решался что-либо сказать. — Встали и вышли. Живо! — фюрер хлопнул рукой по столу. Кабинет тут же опустел — троицу как ветром сдуло. — Что-то мне подсказывает, что Генрих скоро вернётся обратно, — фыркнул Герман, когда все отошли на безопасное расстояние от кабинета фюрера. — Не думаю, Адольф явно не захочет его здесь видеть, — Йозеф хмыкнул. — Да ну, то-то он тебя как-то терпит до сих пор. Ты же ещё недавно трясся, ходил, вещички в лагерь собирал, — Герман окинул того насмешливым взглядом. — Разобрал хоть сумки-то? Или так и стоят под кроватью, ожидая своего часа? — О себе беспокойся, не ровен час, наш дорогой Эрнст тебе путевку в места не столь отдалённые выпишет, — зашипел Йозеф и быстрым шагом скрылся в своём кабинете, хлопнув дверью. — И всё же с Генрихом было лучше, с ним хоть поговорить можно было, а то и выпить сходить, — отметил Рудольф негромко. — Помню, было время… — с этими словами он тихо вздохнул. — Это да, тут не поспоришь. Я бы и сам предпочёл Эрнсту Генриха. С ним как-то привычно было, и дела всегда можно было решить, а к этому на кривом жиде не подъедешь, — Герман недовольно нахмурился. Так, негромко переговариваясь, они разошлись по своим кабинетам.

***

Золотая осень. Крупные багровые и жёлтые листья, медленно кружась, опускались на землю. Генрих откинулся в кресле, смотря в окно. Осень в этом году выдалась просто прекрасная — дождей почти не было, а температура не опускалась ниже 18 градусов цельсия. На улице, несмотря на будний день, было полно народу — люди гуляли, наслаждаясь тёплой погодой. Дети возились в кучах с листьями, разбрасывая те во все стороны и оглашая округу громким смехом. Прошло уже полгода с тех пор, как Гитлер произвёл рокировку между ним и Кальтенбруннером. И, судя по тому, что он всё ещё сидел здесь, в Австрии, а Эрнст наслаждался жизнью в Германии, фюрер не собирался ничего менять. Сложившаяся ситуация страшно бесила Генриха. Австрийское подразделение хоть и было явно радо тому, что от них наконец убрали Кальтенбруннера, но, конечно же, совершенно не собиралось принимать в свои ряды опального рейхсфюрера. Как бы Гиммлер ни пытался придумать что-либо, что могло бы решить ситуацию в его пользу, ничего не приходило на ум. Подвинуть Кальтенбруннера с места, да ещё и с учётом того, что его поддерживает сам фюрер, будет непросто. Если вообще возможно. Мрачные раздумья прервал резкий звонок телефона. Вздрогнув от неожиданности, Генрих оторвался от созерцания улицы и, чуть помедлив, взял трубку. На том конце провода оказался Гесс, который передал последние новости из канцелярии и слух о том, что, вероятно, Кальтенбруннера скоро вышлют обратно в Австрию. От услышанного Генрих даже привстал с места. Наконец-то! Он так и знал, что Эрнст достанет фюрера!.. Закончив разговор, Генрих довольно улыбнулся и от переизбытка чувств хлопнул ладонью по столу, совершенно не заметив, как дверь чуть приоткрылась и в кабинет заглянул секретарь. Увидев улыбающегося Генриха, тот поспешно исчез за дверью, прикрыв её за собой. Фраза «улыбайтесь — и люди к вам потянутся» явно не имела никакого отношения к Гиммлеру. Его «довольная улыбка» напоминала оскал гиены и вызывала у любого увидевшего её человека непреодолимое желание сбежать подальше. — Что ж, пожалуй, пора собирать вещи, — распрямившись, Генрих оглядел стол, думая, какие документы лучше взять с собой, а какие уничтожить. Остаток дня обещал пройти куда более оживлённо, нежели его начало.