Победитель

Шерлок стиснул зубы и уткнулся лицом в мягкий подлокотник. Проиграть – это в любом случае унизительно. Проиграть Джиму – это приговор, который обжалованию не подлежит. «Любое желание» - именно это было выигрышем в их игре. «Не убивать и не калечить» - единственное ограничение. Нет, Джим не убивал. И не калечил. Даже не трахал, хотя мог бы, – правилами это не воспрещалось. В самый первый раз Шерлок выиграл. Его тогда вели азарт и ненависть – чистая, звонкая, лютая ненависть. Он не ходил – летал, ощущая под рифлеными подошвами ботинок незримую взгляду пропасть. Он чувствовал себя ангелом мщения, мечом Немезиды – никак не меньше. Но выиграл только благодаря везению. Это был шок. Осознание того, что он оказался в шаге от проигрыша, ударило в голову кипучей черной злостью. А Джим улыбался. Этот чёртов сукин сын улыбался своей чёртовой улыбочкой и, похоже, не верил, что Шерлок сможет сделать с ним что-то плохое. Ну да, ну да, «сторона ангелов» и всё такое прочее… Шерлок и сам не верил. Но сделал это – заставил раздеться, усадил на стул – лицом к высокой спинке – и выпорол его же кожаным ремнем. Даже связывать не стал. Джим поначалу пытался шутить про «явный эротический подтекст» и «сублимацию», но вскоре прикусил язык. Молча сносил хлесткие удары по спине и плечам, отворачивал лицо: губы дрожат, меж бровей складка, ресницы мокрые. Вот странно – когда он в конце обернулся, глаза были абсолютно сухие, чёрные, потухшие, а ресницы – мокрые и слипшиеся… Через две недели ситуация повторилась с точностью до наоборот: Джим вернул долг – с процентами. Уложил проигравшего соперника на диван, намотал на кулак тот же ремень – и вперёд. По-честному, без жалости. Какой вообще смысл играть, если не можешь насладиться победой в полной мере? Кроме того, жалость унижает противника. Поэтому – только так, со всей силы, до широких ярких полос и прокушенных губ. А потом – помочь подняться, предложить упаковку обезболивающего и стакан воды. Ничего личного, просто игра!.. А потом опять был проигрыш. И еще раз, и еще. Причем Джим не жульничал – нет! Но его загадки выворачивали сознание какой-то извращенной, запредельной, нечеловеческой логикой. Зашифрованные ходы не подчинялись дедукции, а если подчинялись, то от этого было мало толку – вероятностей ответов оставалось столько, что выбрать правильный с помощью логики было просто невозможно – только наугад. Естественно, следовал проигрыш. И ведь даже пожаловаться некому! Ну, то есть… Сам ведь виноват. Еще в первый раз Джим объявил – с этой своей улыбочкой – что он готов прекратить игру и, соответственно, экзекуцию, если Шерлок признает поражение. Всё просто – признаёшь проигрыш, и всё заканчивается. Разумеется, Шерлок на это не пошёл. Ведь пока он не сдаётся, он, вроде бы, и не проигрывает. Во всяком случае, остаётся Игра и возможность взять реванш, остаётся возможность победить – и отыграться за всю боль и унижение. И вот опять – то же самое. В их последнюю игру Джим сделал его на раз. Для начала зашифровал ходы так, что Шерлок долго смотрел на них, пытаясь понять – как вообще сонеты Шекспира связаны с картами Таро, при чем тут масонский орден, а самое главное – как из всего этого вычленить пароль для доступа к нужной информации?.. Потом прислал смс с подсказкой, которая ещё больше всё запутала. Нет, Шерлок не сдался, конечно, и почти всё расшифровал, и почти нигде не ошибся! Почти. И до самого конца думал, что выигрывает. Но «почти выиграл» в их с Джимом игре равнялось «проиграл», и проигрывать в битве интеллектов было невыносимо. Пожалуй, осознавать собственное неотвратимое поражение было даже больнее, чем лежать на кожаном диване, утыкаясь мокрым лбом в подлокотник, сжимая кулаки и вздрагивая всем телом под резкими прицельными ударами. Джим в этот раз постарался на славу. Ремень отправился на заслуженный отдых, и Джим принёс шнур в резиновой оплётке – от питания компьютера. Не то вспомнил свой имидж айтишника и решил не пожалеть самого дорогого, не то точно знал, что получить вдвое сложенным шнуром – совсем не то же самое, что ремнём. Короткий замах – и удар. Шнур опускается с резким свистом, вгрызается в кожу, оставляя мгновенно вспухающие алые петли. Сказать, что это больно, – ничего не сказать. Боль взрывается, ослепляя и оглушая, выворачивает наизнанку, оставляя снаружи оголенные нервы. И по ним – шнуром, снова и снова! Кажется, от вскрика удержаться не удалось… …Джим остановился, и Шерлок почувствовал, как тот наклоняется к нему, проводит рукой по волосам. Затем вовсе садится прямо на пол, заглядывает в мутные от боли глаза: - Больно?.. Просто скажи, чтобы я прекратил. Ты можешь остановить это, Шерлок, в любой момент можешь. Ну же?.. Издевается. Как всегда – издевается. Шерлок не может это прекратить, просто не может – и всё! Да, он, по всей видимости, псих почище Джима, но сдаваться нельзя, это совершенно невозможно!.. Или не издевается? Смотрит без улыбки, дышит часто, пульс зашкаливает, а глаза такие… как будто это его пороли. Словно поняв, что выдал лишнего, Джим поднялся с пола и уселся рядом, осторожно положил ладони на иссечённые плечи: - Я больше не буду с тобой играть. А Шерлок чувствовал чужое тепло рядом – и страшно злился на себя: за то, что позволил Джиму заметить свою слабость, за собственную горячую, с головой накрывающую благодарность: Джим ведь остановился, а мог бы запороть до потери сознания, еще как мог!.. Но не играть? Нет, теоретически, конечно, разбить нахальную джимову физиономию можно и безо всяких игр, но это ведь не то! К тому же, тогда и у Джима не будет оснований с ним церемониться и играть по правилам. Отдаст приказ снайперам – и всё… - Будешь. Ты должен дать мне возможность отыграться. Джим шевельнулся, и Шерлок зашипел от боли, почувствовав, как шнур снова прошёлся по свежим ранам: - Ты опять проиграешь, - сейчас голос Джима звучал меланхолично и почти сочувственно. - Если я не поддамся – а я не собираюсь поддаваться – ты опять проиграешь. А пороть тебя мне надоело, никакого же удовольствия… Джим помолчал, ожидая ответа. Не дождавшись, склонился ниже, почти касаясь губами уха, и продолжил: - В следующий раз, когда ты опять проиграешь, я не буду тебя бить. Я тебя просто трахну. И в твоей воле этого не допустить – просто признай, что слабее, и всё. Шерлок дёрнулся и сел, с ненавистью глядя на Джима. Тот не спеша поднялся, одергивая запятнанные красным манжеты, ухмыльнулся. От яростного желания стереть эту ухмылку сводило скулы. - Ты так уверен, что я проиграю? Джим пожал плечами и кивнул: - Ага. Я сильнее, и только упрямство мешает тебе это признать. Или ты уже привык проигрывать, а, Шерлок? - Джим вдруг насмешливо фыркнул. - А может, тебе понравилось? Шерлок стиснул зубы и отвернулся. Он вовсе не обязан выслушивать весь этот бред, что несёт Джим, и тем более отвечать на него. Встать получилось с первой попытки. Джим молча и внимательно наблюдал за тем, как Шерлок, стараясь не морщиться, натягивает рубашку, надевает пальто. - Себ тебя отвезёт. - Нет. - Да. Иначе останешься здесь, - Джим снова смотрел очень спокойно и не двигался с места. С него, конечно, сталось бы – подойти и молча воткнуть в бедро шприц с какой-нибудь дрянью, но это будет не по правилам. - Нет. Ты уже получил свой выигрыш, я тебе ничего не должен. Джим вдруг ослепительно улыбнулся: - А я, может, не из-за игры. Я, может, о тебе беспокоюсь! Шерлок, сощурив глаза, глянул на Джима. Подробно объяснять, куда тот может идти со своим беспокойством, не хотелось, да и не было обязательно – Джим и так все поймёт. Тот действительно понял – перестал сиять и опустил голову, внезапно заинтересовавшись узором на ковре. Шерлок вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Его повело, и он едва не упал, успев в последний момент опереться о стену. Всё-таки Джим сильно его отделал, такого ещё не было… А теперь нужно добраться до того места, которое сейчас заменяет ему дом, принять обезболивающее и просмотреть присланные Майкрофтом отчеты. И не выяснять, откуда взялось и поселилось в душе зудящее беспокойство.