Арно в стране чудес

Тропинка была вымощена жёлтым кирпичом, а её обочины пестрели самыми разнообразными указательными знаками: “Держитесь подальше от Дровосека – маньяка-сердцееда”, “Если вы обнаружили, что разговариваете с пугалом – телефон неотложной скорой помощи ХХХ-ХХХ”, “Львы являются охраняемым вымирающим видом” и прочими совершенно необъяснимыми надписями. Арно немного постоял возле таблички “К маковому полю – налево”, невольно напомнившей ему о доме (и в этот раз – не от Торке), но решил, что на маки он ещё насмотрится, а тут есть вещи и поинтереснее. Тем более что тропинка как раз сделала крутой поворот и привела Савиньяка к очередной поляне – ему уже начало казаться, что это место целиком состоит из полянок, отделённых друг от друга кустами и тропинками. Почти всю поляну занимал длинный обеденный стол, накрытый на двадцать персон. А во главе стола сидел… Валентин Придд. Арно остановился, как вкопанный, несколько раз протёр глаза, даже головой потряс для надёжности, но всё было бесполезно – полковник никуда не исчезал. Вид у него был, надо сказать, весьма эффектный: всегда так идеально приглаженные волосы теперь торчали в разные стороны, но даже это смотрелось как тщательно продуманная причёска, а не утренний бардак на голове, которую, к слову, украшала шикарная высокая с плоским верхом шляпа – Арно таких никогда раньше не видел – ядовито-фиолетового цвета с крошечным плюшевым спрутиком, сидящим на полях, как будто там ему было самое место. Полковничий мундир был легкомысленно расстёгнут, а лиловый шейный платок почему-то завязан в чрезвычайно милый бантик. Сам же Валентин с непроницаемым лицом невозмутимо попивал какой-то напиток из прелестной фарфоровой чашки, внимательно наблюдая за Савиньяком. Такой непривычный внешний вид Заразы – “Шляпника” – настолько сбил Арно с толку, что он даже не сразу обратил внимание на остальных участников чаепития. Справа от полковника сидел, а точнее, полулежал на столе офицер для особых поручений Лионеля – Чарльз Давенпорт. Откровенно говоря, Арно не имел ни малейшего представления о том, откуда у него эта информация, но удивляться ему уже надоело, поэтому он просто продолжил наблюдать. Возле Чарльза лежала опрокинутая чашка, и тот факт, что сам он спит практически лицом в луже чая, ни капли его не смущал. Точно так же, как Арно ни капли не смущало то, что о таком напитке, как “чай”, он до этого момента ни разу не слышал. Во сне капитан бормотал какие-то совершенно неразборчивые фразы, что-то похожее на “грбннй мршал”, “я ему дкжу”, “пчму он не смтрит?” и “ну и напльвть”. Что там Чарльз кому собрался доказывать и на кого ему наплевать, Арно не расслышал и переключил своё внимание на второго гостя. Слева от Валентина, закинув одну ногу в не самом чистом сапоге на стол и раскачиваясь на стуле, развалился Жиль Понси. На его коленях и на траве вокруг стула лежали целые кипы исписанных листов бумаги; часть из них Жиль держал в руках, что-то судорожно то ли записывая, то ли зарисовывая – по хаотичным движениям пера было не понять. На некоторых листах, валяющихся внизу, были довольно живописно изображены самые разнообразные пни. Арно обратил внимание, что кое-какие из них были словно приколоты к земле – в нескольких местах бумагу пробивали зелёные побеги, прямо на глазах стремительно прибавляющие в росте. – Так вот ты какой, Мартовский Пень… – пробормотал Арно, чем, очевидно, привлёк к себе внимание Понси: тот оторвал взгляд от своей писанины и во весь голос завопил: – МЕСТ НЕТ! НЕТУ МЕСТ! – Как это, нет? – возмутился юноша и уселся в большое кресло рядом между Чарльзом и Валентином. – Позвольте предложить вам вина. Что вы предпочитаете: Кровь или Слёзы? – голос у полковника был до того равнодушным (и с чего бы, если они, вроде как, уже помирились?), а манеры – до того безупречными, что теньент невольно заскрипел зубами. – У вас тут нет вина! – Арно, демонстративно оглядев стол, весь уставленный фарфоровыми чайниками, чашками и блюдами под фарфоровыми же крышками, поднял голову и нахально уставился Придду прямо в глаза, но тот лишь слегка прищурился в ответ. – Невежливо, знаете ли, герцог, предлагать то, чего нет. – Если говорить о вежливости, виконт, то садиться за стол без приглашения – это и вовсе вопиющее нарушение этикета. Арно с трудом подавил в себе порыв последовать примеру Понси и тоже закинуть ноги на стол – он никогда не любил повторять за другими, поэтому, сложив руки на груди и изобразив на лице подобие улыбки, заявил: – В таком случае я бы выпил Крови. – Отличный выбор, – Валентин невозмутимо кивнул и, налив в чашку что-то из ближайшего к себе чайника, протянул её незваному гостю. Савиньяк уставился на несчастное фарфоровое изделие так, словно оно было повинно, по меньшей мере, в государственной измене: в чашке действительно плескалось красное вино, причём, судя по запаху – просто отменное красное вино. – Послушайте, послушайте, это гениально! – вдруг встрепенулся Понси, вскакивая со своего места прямо на стол и потрясая исписанными листками. – Это перевернёт все представления общественности о проблеме отрицания пней! – Сомневаюсь, – чуть слышно пробормотал Валентин, залпом выпивая полную чашку вина и тут же наливая себе ещё, – пока что это перевернуло только несколько чашек на столе. Арно незамедлительно последовал его примеру, справедливо рассудив, что если даже Придд не может слушать Понси на трезвую голову, то Савиньяку не стоит и пытаться. Оба они с некоторой завистью покосились на Чарльза, который на затрясшийся стол отреагировал лишь кратковременным поднятием головы и почти осмысленным: “И тут появляется какой-то поганый граф и начинает всех учить…”, после чего вновь уронил голову на руки и продолжил безмятежно посапывать. – Выйду ночью в поле за пнём, – к полнейшему ужасу слушателей, вместо обычной декламации Понси начал петь, – ночкой тёмной тихо пойдём, ой, пойдём мы с пнём по земле вдвоём, по земле мы с пнём лишь вдвоём… Арно ещё с полученных от матушки в детстве уроков твёрдо помнил, что убивать людей только за то, что звуки их голоса вызывают у тебя непреодолимое желание кого-нибудь убить – неприлично и недостойно мужчины. Поэтому он, призвав на помощь все имеющиеся в наличии гены Рафиано, лишь глубоко вздохнул и пододвинул к себе поближе чайник с вином. – Я спрошу совета у пня: кто поймёт на свете меня, – продолжал завывать Жиль, явно не замечая отсутствия энтузиазма у аудитории, – кто поймёт меня, так же пни любя, кто поэт, поэт такой же, как я… Шляпник проводил ускользнувший из-под носа антидепрессант отчётливо тоскливым взглядом, в ответ на что Арно с самым вызывающим видом отхлебнул вина прямо из узкого фарфорового чайного носика – почему-то безупречные манеры Валентина вечно вызывали в нём почти непреодолимое желание вести себя как можно некультурнее. Придд на такую некуртуазность никак не отреагировал, лишь флегматично пожал плечами и поманил пальцем чайник, стоящий на противоположной стороне длинного стола. Чайник послушно засеменил в сторону Шляпника, пролив по дороге немного белого вина прямо на скатерть и, стремительно покраснев, попытавшись втянуть пролитое обратно через носик, что, разумеется, привело к совершенно обратным результатам. – Мне была дана благодать – все стихи барботины знать, только никогда не поймут меня! Как слепы вы все, не знавшие пня! – Понси взял особо высокую ноту, так что чашки на столе задребезжали, Арно заткнул руками уши, а Давенпорт, вздрогнув, подскочил и спросонья не глядя махнул рукой в сторону любителя пней. На макушку непризнанного гения немедленно приземлился невесть откуда взявшийся внушительных размеров булыжник. На мгновение заткнувшись, поэт почти тут же снова открыл рот, разразившись на сей раз столь нецензурной бранью, что Савиньяк с трудом подавил в себе желание записать некоторые многосложные обороты. Разумеется, исключительно в целях повышения общей эрудиции, а не для личного использования. Решив, видимо, что одних ругательств для вовсю зевающего и явно не слышащего ни слова Чарльза мало, Понси подобрал злосчастный булыжник и что есть силы метнул его в, как он выразился, “погрязшего в обывательском тупоумии истинного сына сего презренного века”. Булыжник, почти уже долетев до ничего не подозревающего Давенпорта, резко сбросил скорость и очень деликатно тюкнул последнего по лбу, привлекая внимание. Чарльз, окончательно проснувшись, извлёк из внутреннего кармана внушительного размера часы и поднял на Понси полный невыразимой печали взгляд: – Мне по графику надо спать ещё пять часов, зачем вы меня разбудили своими кошачьими воплями? Задыхаясь от негодования, Жиль явно силился сказать что-то в ответ, но его на полуслове перебил разбираемый любопытством Арно: – А почему вам надо так много спать? – Приказ маршала. Мне ещё отчёты писать, – туманно пояснил Чарльз, поворачиваясь к виконту и стремительно меняясь в лице: – Ещё один на мою голову! С этими словами Давенпорт резко встал и переместился на самый дальний край стола, где уютно устроился на трёх стульях, положив под голову булыжник и бормоча: – Вот погодите, вырастет этот… не хочу ничего об этом знать… Оскорблённый в лучших чувствах Понси весьма выразительным взглядом уставился на Шляпника, но сочувствия так и не дождался – Валентин налил себе белого вина в чашку и совершенно невозмутимо окунул туда же красивые карманные часы, затем вытащил, внимательно посмотрел на циферблат и окунул снова, на сей раз надолго уставившись в чашку. Арно заинтересованно придвинулся поближе и заглянул через плечо Шляпника. Тот, не оборачиваясь и не дожидаясь вопроса, пояснил: – Древний ритуал дома Шляп, описанный Павсанием. Позволяет определить самое подходящее время. – Я думал, что для определения времени вполне достаточно часов. Целых, не утопленных в вине, – ехидно отозвался Савиньяк, не желая признаваться, что понятия не имеет, кто такой Павсаний, и вообще ни кошки не понял. – Часы показывают всего лишь точное время. А ритуал – самое подходящее, – ещё более непонятно отозвался Шляпник, вновь вытаскивая часы и сверяясь с циферблатом, после чего не без некоторой доли торжественности (которую Арно про себя, разумеется, обозвал пафосом) провозгласил: – Самое время для чая! – Кто бы мог подумать, – фыркнул виконт, усаживаясь на место и беря в руки чашку, чтобы тут же резко поставить её на место, обжегшись – чашка оказалась невероятно горячей, а плещущийся в ней ароматный крепкий чай обдавал клубами горячего пара. Вмиг повеселевший и оживившийся Понси уселся, подскочил и принялся снимать крышки со всех подряд блюд, стоявших на столе (хотя Арно не мог припомнить, были ли они там с самого начала, и если нет, то в какой именно момент появились). На блюдах обнаружились самые разнообразные сладости: торты, пирожные, пироги, конфеты, печенья, пряники, булочки, вафли… Великолепные, в общем, сладости… Все до единой выполненные в форме шляп. – Угощайтесь, виконт, – аккуратно помешивающий ложечкой чай Валентин как никогда вызывал желание то ли врезать ему, то ли просто словесно оскорбить – с этим Арно никогда не мог до конца определиться. Поэтому, как это с ним в последнее время бывало, не выбрал ни то, ни другое: – Насколько я помню, наш спор касался только одной шляпы – моей, и её я уже съел, – ехидно прищурившись, он с вызовом посмотрел на Шляпника. – Насколько я помню, она не пришлась вам по вкусу, – пожал плечами тот, – к тому же, эти шляпы полагается не есть, а пить, заедая чаем. И действительно откусил кусочек чашки вместе с чаем, в то время как Понси, явственно причмокивая от удовольствия, отхлебнул сразу половину пирожного-шляпы. Арно, подозрительно приглядевшись к собственной чашке, попытался отпить из неё, но потерпел неудачу – в отличие от давешнего вина, чай категорически не желал покидать облюбованное вместилище. Представив, каким будет на вкус фарфор, если начать его грызть, виконт непроизвольно передёрнул плечами и счёл наилучшим решением встать из-за стола, пока на него никто не смотрел: Шляпник вновь окунал в чашку свои часы, Понси, не отрываясь от пирожных, строчил что-то с такой бешеной скоростью, что не заметил, что лист закончился, и перо выводило буквы уже на скатерти, а Давенпорт безмятежно посапывал, крепко обнимая булыжник. В общем, уход гостя никто не заметил, а излишне вежливыми манерами Арно никогда особо не страдал, поэтому предпочёл не прощаться – в конце концов, он и без того достаточно задержался в пути, а там, позади, остался манящий своей загадочностью сад, спрятанный за маленькой дверкой. Ключик встретил Савиньяка как родного: – Где ты шлялся так долго?! Я тут, понимаешь, ночей не сплю, все глаза себе выплакал, а он?! Да ты вообще знаешь, сколько времени?! – Самое время для чая, – пробормотал опешивший было Арно, но тут же спохватился: – И нету у вас никаких глаз, вы же ключ! Схватив продолжавший возмущаться ключ, теньент решительным шагом направился к дверке и столь же решительным жестом открыл её, после чего принялся поедать гриб. – На варёную морковь похоже, – чуть поморщился уменьшившийся путешественник, проходя наконец в заветный сад. Вслед ему раздавался дурной голос ключика, во всю глотку (или что там у него было вместо глотки) распевавший: – Жил был человек, который очень любил мооооррррррковь! Но и этот голос вскоре затих вдалеке…