Арно в стране чудес

Перед залом суда, куда Лионель привёл Арно, уже собралась столь разномастная толпа, что в глазах начинало рябить от одного её вида. Разряженные в пух и прах придворные дамы всех возрастов бурно обсуждали грядущее событие друг с другом, а заодно и со всеми, кто оказывался в зоне слышимости. Офицеры, жаждущие для Алвы самого сурового приговора, выясняли отношения с офицерами, полагающими суд над всё тем же Алвой абсолютно незаконным балаганом — периодически некоторые из них отделялись от общей толпы и удалялись за угол, откуда раздавался звон шпаг и угрожающие выкрики. Праздные зеваки, пришедшие в надежде разбавить свой бесконечный досуг очередным зрелищем, вертели головами во все стороны, хотя смотреть пока было особо не на что. Самого разбойничьего вида кэналлийцы так угрожающе глядели по сторонам, что на несколько шагов вокруг них образовалось пустое пространство, которое, несмотря на изрядную давку, никто так и не осмелился занять. Отдельно от всех стояли несколько дюжин странно выряженных девиц, держащих в руках плакаты с надписями: «Первый маршал — наше всё!», «Не троньте Алву — хуже будет!» и «Кто замуж за Рокэ — на первый-второй рассчитайсь!». Пробиться через такое количество народа было бы, должно быть, довольно трудно, если бы не верный Сэц-Алан, который шёл впереди, не переставая кричать: «Дорогу маршалу!» — и люди, как ни странно, расходились, пропуская их, а некоторые — и вовсе разбегались, поспешно совершая какие-то крестообразные пассы руками и бормоча: «чур меня, чур!». Оказавшись, наконец, внутри, Ли уверенно провёл Арно и Люсьена прямиком в верхнюю лоджию, откуда прекрасно было видно всё, что происходило в зале. Через минуту к ним присоединился Чарльз Давенпорт. Ещё полностью не очнувшийся ото сна, со взъерошенными волосами, он плюхнулся в кресло справа от старшего Савиньяка, бесцеремонно отодвинув в сторонку обиженно фыркнувшего Люсьена, и что-то возмущённо зашептал своему маршалу, бурно при этом жестикулируя. Получив рукой по уху второй раз подряд, Арно счёл уместным ретироваться на другой конец лоджии, подальше от буйного Давенпорта. Брат слушал порученца молча, а выражение его лица принимало то до жути ироничный, то обеспокоенно-серьёзный вид, хотя минуту назад он был донельзя расслаблен. Когда с «докладом» было покончено, оба молча кивнули друг другу и, повернув головы, стали спокойно рассматривать сидящих внизу людей. Уже давно переставший понимать смысл происходящего Арно также уставился вниз. Там как раз разыгрывалось целое представление: Катарина в полуобморочном состоянии едва ли не лежала в кресле и требовала, чтобы ей подали веер, воды и нюхательной соли, а ещё лучше — увели её отсюда, так как в помещении, по мнению королевы, было ужасно душно, слишком холодно, недостаточно воздуха и кошмарные сквозняки. В центр зала, держась за поясницу и бурча себе по нос что-то о старых и больных, но неизменно благородных людях, вышел Август Штанцлер и, привлекая к себе внимание громким покашливанием, наводившим на мысль о последней стадии болезни лёгких, провозгласил: — Всем встать! Суд идёт! «Судом», как выяснилось, был Альдо. Роняя по пути перья и блёстки, он важно прошествовал к своей судейской трибуне и тряхнул волосами в сторону Штанцлера, что, видимо, должно было означать кивок. Штанцлер продолжил: — Шестое ежегодное открытое заседание суда по делу Рокэ Алвы объявляется открытым! Шум и разговоры резко стихли, люди бурно зааплодировали, кто-кто даже выкрикнул: «Браво!» — Ввести подсудимого! Под становящиеся всё более бурными аплодисменты и восторженные повизгивания из той части зала, где обосновались дамы, двое стражников, вооружённых алебардами, привели Алву. Выражения их лиц при этом были такими напряжёнными, а руки, вцепившиеся в выставленное прямо перед собой оружие, такими дрожащими, что было не совсем ясно, конвоируют они подсудимого или же готовятся защищаться от него. Рокэ невозмутимо помахал рукой залу — какая-то особо впечатлительная девица ухитрилась тут же упасть в обморок, чем снискала себе пожизненную ненависть со стороны возмущённой таким плагиатом Катарины, — прошествовал в специально отгороженное толстыми металлическими прутьями место и вальяжно уселся на скамейку, закинув ногу на ногу. После чего окинул собственный «конвой» снисходительным взглядом и, сделав небрежный жест рукой, заявил: — Можете быть свободны. Громко возмущаясь неслыханной наглостью со стороны подсудимого, стражники поспешно и с видимым облегчением отошли ко входу в зал, встав по обе стороны от двери. Альдо, продолжая при каждом движении разбрасывать во все стороны перья, пафосно начал процесс: — Рокэ, герцог Алва, повелитель Ветра, властитель полуострова Кэналлоа и острова Марикьяра, Первый маршал Талига, вы знаете, в чём вас обвиняют? После этого зал оживился ещё больше. Сверху было прекрасно видно, как люди ударяют по рукам, заключая пари. Сэц-Алан, успевший куда-то сбегать и вернуться, протянул каждому из сидящих в лоджии по красному картонному ведёрку с сомнительно пахнущими желтоватыми комочками неопределённой формы. Арно, покосившись на ровным счётом ничего не объясняющую надпись «поп-корн» на ведёрке, а затем — вниз, где точно такими же ведёрками обзавелась добрая половина зала, на всякий случай отказался. Остальные с видимым удовольствием захрустели подозрительной закуской, а Люсьен шёпотом объяснил царящее в зале оживление: суд над Алвой был любимым всеми ежегодным событием, и каждому было ужасно интересно, в чём же на сей раз обвиняют Первого маршала. — Знаете, меня в последнее время стали так часто в чём-то обвинять и за что-то судить — за всем и не уследишь. Но я с превеликим удовольствием послушаю, что же я натворил в этот раз. Продолжайте! Альдо скрипнул зубами, но всё же продолжил: — Вы обвиняетесь в краже яблок Вольфганга фок Варзова! — ЧЕГО? — Арно, как раз осмелившийся-таки попробовать таинственный «поп-корн», поперхнулся, закашлялся и решил подобных экспериментов в будущем не повторять. По залу пронёсся всё нарастающий гул голосов. Сэц-Алан возмущённо подскочил, Чарльз с недовольным видом зевнул, а Лионель откровенно заржал. — ТИШИНА В ЗАЛЕ СУДА! — взвизгнул наконец-то подавший голос Штанцлер. — СВИДЕТЕЛИ! ПРИВЕДИТЕ СВИДЕТЕЛЕЙ! — вторил ему разгневанный Альдо, только что обнаруживший, что часть его перьевого воротника изрядно облысела, что отнюдь не способствовало улучшению его настроения. — Свидетель Ричард Окделл! В ту же секунду Дик с букетом ядовито-розовых гиацинтов подскочил к Катарине и попытался всучить ей цветы. Но та, едва назвали имя свидетеля, сделала вид, что снова потеряла сознание. Поняв, что вручить букет бездыханной королеве у него не получится, Окделл разочарованно впихнул цветы в первую попавшуюся вазу (которая судя по виду, ещё со стародавних времён служила плевательницей) и со скорбным видом подошёл к специальной свидетельской трибуне. — Что вы знаете о произошедшем? — начал допрос Штанцлер, пока Альдо, собрав ворох перьев с пола, пытался воткнуть их обратно в одежду. Арно никогда прежде не бывал в суде, да и не был сторонником соблюдения всяческих правил и приличий, но даже он всё происходящее здесь мог назвать только одним словом — бардак. — Вчера вечером, — пафосно начал Ричард, — произошло ужасное преступление! Я и помыслить не мог, что можно совершить такой отвратительный поступок… — Как будто в его голову в принципе может прийти хоть какая-то мысль, — буркнул тихонько Чарльз. — …но всё-таки это Алва — так что, наверное, не стоит удивляться! — Мальчик мой, что вы видели? — Я? Я-то сам ничего не видел. Но это уже всем известно, и все знают об этом гнусном поступке, поэтому мой долг — вам об этом рассказать! — Но откуда тогда вы знаете, что… — Так Дженнифер Рокслей слышала, как Манрик сказал, что служанка видела, как Алва ночью прокрался в сад фок Варзова, обкусал половину яблок (да-да, прямо на дереве!), а оставшуюся часть — украл! Люди в зале возмущённо зароптали. Хотя чем именно они возмущаются — качеством свидетельских показаний или же совершённым преступлением — было неясно. Алва со вздохом и едва различимым шёпотом «подобрал свинью на свою голову», уронил лицо в ладонь. — Вот видите! Ему стыдно смотреть нам в глаза! Он виновен! — лицо Альдо приняло донельзя самодовольный вид. — Ваше Раканшество, нужно выслушать ВСЕХ свидетелей, — с деланной робостью, боясь перечить открыто, промолвил Штанцлер. — Ладно, вызывай следующего, но это так, для соблюдения формальностей — мы ведь уже знаем, что Алва виновен. — Свидетель Эстебан Колиньяр! Гоганские шаманы должны быть готовы провести ритуал вызова духа. — Протестую. Все головы разом повернулись в сторону, откуда раздался спокойный, почти равнодушный голос. Его обладатель сидел у самого выхода, и многим пришлось едва ли не свернуть шеи, чтобы разглядеть, кто это. Арно, впрочем, особо не приглядывался — этот голос он узнал и так. Шляпник спокойно обвёл взглядом весь зал и еще раз холодно повторил: — Я протестую. — Объяснитесь! Почему это вы протестуете? — Альдо огляделся в поисках специального молоточка, но, не обнаружив таковой рядом, стукнул по своей трибуне ладонью — легонько, явно опасаясь повредить маникюр. — В древнейшей рукописи «Закон и Порядок для Анаксов», том 149, глава 346, параграф 13 написано, что некромантия и оккультизм являются незаконными практиками и караются смертной казнью через защекотывание. А в томе 405, глава 17, параграф 5 сказано, что показания призраков, духов и восставших мертвецов не имеют юридической силы и судом не учитываются. По залу вновь прошёл шепот: «Ну, раз ОН так говорит», «Шляпнику лучше знать», «Ого! Он читал все эти рукописи, а я и первой страницы первого тома не осилил», «Да-да-да! Я тоже читал эти рукописи — там так и написано! Он все верно сказал!». Альдо недовольно проворчал: — Ну раз в законе так написано… Отзывайте гоганов! И дальше давайте, кто у нас там! — Свидетель Ротгер Вальдес!