Искажение

Гилберт выскочил из машины и буквально влетел в подъезд. Лифт опять не работал - пришлось подниматься по лестнице. Он проигнорировал попытавшегося что-то сказать Роланда, не удостоив его и взглядом - все мысли были только о том, как бы побыстрее увидеться с Ваней. Что ни говори, а Гилберт и сам понимал, насколько сглупил. Нет, он, конечно, мог бы дождаться кого-то из ребят, да хотя бы Лизу, но почему-то этого не сделал. Артур, если узнает, будет костерить его последними словами. И будет абсолютно прав. Неужели у него из-за чувств к Ивану совсем шарики за ролики заехали, как сказал бы Феликс (а уж его перлов Гил наслушался)? С другой стороны, что бы он сказал Артуру? Ой, простите, мы тут с Хондой сообразили на двоих и решили, что маньяков было двое, и нас практически наебали. Упс, бывает. Да Артур его на месте пристрелит. Все считают, что убийца один, и он пойман. Николай Арловский сейчас под круглосуточным наблюдением кучи психиатров и охранников. Его коллеги работают: кто-то в архиве, кто-то на месте преступления, дел у всех по самые помидоры, людей катастрофически не хватает, а тут еще Гил заявится со своими фантазиями. А сама история Александра Брагинского выглядит почти как фантастический роман. В общем, как ни посмотри, а ситуация складывается так себе. Кто бы бросил свои дела ради того, чтобы проверять какие-то полумистические догадки одного психолога и не совсем уравновешенного детектива? Разве что его друзья, Лизка да Тони. Но Карьедо до сих пор не выписали из больницы - он после встречи с неизвестными бандитами лежал там с парочкой переломов, хорошо хоть жив остался. Никаких доказательств нет. С чего он вообще сорвался с места и побежал к Ивану? Решил, что его старший брат непременно придет навестить его? Может, это все действительно только общие бредни самого Байлшмидта и Хонды, и Александр давно уже в лучшем мире? С дома Брагинского, конечно, давно сняли наружку, но стал бы Александр так рисковать? Или этот психопат настолько самоуверен? Или у него есть причины для такой уверенности? "Вопросы, вопросы, а ответов нихрена", - мрачно подумал альбинос, сжимая кулаки. Черт, как ему не нравится вся эта история. А конца и края ее не видать. Нет, нужно разобраться во всем. Итак, что мы имеем? Если все же допустить, что Брагинский-старший жив и здравствует, то возникает закономерный вопрос - кто помогал ему? Инсценировать свою смерть не так-то просто, плюс он должен был где-то жить, иметь деньги и оружие. Сообщников, в конце концов. Эта маленькая деталь не давала Байлшмидту покоя. Что-то здесь не так. Как-то все уж сильно гладко получилось. Кто помог Александру инсценировать свою смерть? Кто покрывал его все это время? Кто-то весьма влиятельный, человек со связями... Мысль билась в голове, вертелась ужом, но ухватить ее не получалось. В висках заломило, как с похмелья. А вот и знакомая дверь. Гилберт, пытаясь совладать со сбившимся дыханьем, не жалея сил барабанил по металлу, обитому искусственной кожей. В груди неприятным слизким комком свернулась тревога. Ему просто нужно убедиться, что с Ваней все в порядке... Когда Брагинский открыл дверь, Гилберт не смог сдержать вздох облегчения и, заскочив в прихожую, стиснул писателя в медвежьих объятьях. Иван как-то странно на него посмотрел и отвел взгляд. - Вань... - Он здесь. Саша здесь. Альбинос осекся, изумленно смотря в такие печальные сиреневые глаза. И тут же посмотрел чуть выше плеча Ивана - Александр вышел из гостиной абсолютно спокойно и непринужденно, будто чуть ли не каждый день забегал к брату на огонек. - Ну что, так и будем в прихожей стоять или чаю выпьем? А может, чего покрепче? - иронично спросил Брагинский-старший, облокачиваясь на дверной косяк. В темных, как тлеющие угли, глазах мелькнули искорки полубезумного веселья. Гилберт ощутил, как по спине прошел холодок. Он нервно сглотнул и, кивнув, проследовал в гостиную под прицелом немигающего взгляда. Иван неслышной тенью скользнул за ним. **** Гилберт чувствовал себя героем какой-то пьесы абсурда. Вот, он сидит на диване, до хруста сжимая в руках несчастную чашку с чаем, вот, рядом с ним, как примерная гимназистка, с идеально прямой спиной восседает Иван, а напротив, с притаившейся в черной бездне глаз глумливой насмешкой, расслаблено расположился Александр. Тишина действовала на и без того расшатанные нервы не лучшим образом. Гилберт, будучи далеко не самым терпеливым человеком, не выдержал первым. - Ну все, заканчивай этот фарс! Я хочу знать, какого тебе нужно от Вани, скольких ты убил, как и почему. И кто тебе помогал, - рявкнул немец, про себя уже выбирая обивку для своего последнего пристанища. Браво, Байлшмидт. Злить психопата - это так профессионально. - А чистосердечное тебе не написать? - ласково отозвался Саша и даже вполне дружелюбно улыбнулся (у Гилберта внутри все перевернулось), а потом перевел задумчивый взгляд на Ивана. - Ну, в чем-то ты прав. Давай-ка я расскажу тебе одну трогательную и драматичную историю. Жил-был мальчик, который очень любил маму и младшего братика с сестренкой. Был он немного странный, кошечек-собачек иногда мучил, мог часами в одну точку смотреть, ну да эти подробности нам не важны... Но в целом мальчик был неплохой, верил в мир, справедливость и прочую чушь. И вот, однажды, один злой дядя на глазах у мальчика и его маленького братика убил его добрую маму и расчленил ее труп. А маньяк этот был человеком важным и весьма обеспеченным, и так уж сложилось, что грозная Фемида его не настигла. И тогда мальчик понял, что единственная справедливость в мире - та, которую творишь ты сам. И он решил, что пора бы подчистить этот мир от грязи, раз уж наши доблестные правоохранительные органы сами по уши в грязи. И пошел мальчик в армию, оставив братика с сестренкой. И со временем стал мальчик взрослым и сильным, но идей своих не оставил, а позже повстречал интересных людей и вместе с ними начал вершить Правосудие. Как тебе такая сказка? - Это ты на себя что ли намекаешь? Синдром Раскольникова? - едко отозвался Гилберт, в уме прикидывая, сколько же Брагинскому-старшему сейчас лет. - Я не намекаю. Ты и сам все понял, молодец, умный мальчик. Раскопал-таки старье в архивах, надо же, еще осталось что-то. Плохо мы следы подчистили, нужно было лично проконтролировать, но сам понимаешь, дела-дела. Столько еще грязи нужно отмыть. Гилберт ощутил, что начинает буквально закипать от злости. Да кем себя возомнил этот психованный мудак?! Вершитель Правосудия хренов. Уже нафантазировал себе, что может решать кому жить, а кому нет. - То есть, ты считаешь, что ты вправе решать... - Я вправе решать, - отрезал Александр, и его голос огрубел, приобрел гневные, рычащие нотки, - Этот мир такой грязный, ему нужны чистильщики. Ваше правосудие бессильно. Кругом коррупция. Одни преступники покрывают других, и преступления остаются безнаказанными. Как и смерть моей матери, нашей с Ваней матери. А ты, полицейский, знаешь, сколько таких вот искалеченных судьбой осталось, потому что такие как ты не смогли упечь за решетку какого-нибудь толстосума, любящего насиловать маленьких девочек? Сколько еще жертв было бы, если бы я не отправил к праотцам доброго доктора, пускающего пациентов на органы? Молчишь? Вот и молчи. И Гилберт действительно молчал. Грудь словно сдавило стальным обручем, он едва мог дышать. Эти слова, злые, жестокие, отчаянные, но такие искренние больно оцарапали что-то внутри. Действительно, что он мог возразить? Сказать, что это ложь? Но ведь он и сам знал, что правда. Все до последнего слова чертова правда, от которой тошно. В глазах защипало, запястье сжала теплая рука Ивана и поймал его полный сочувствия и горького понимания взгляд. Александр же не мог остановиться. Он, до этого флегматичный и отстраненный, как голодный тигр расхаживал по комнате, глаза лихорадочно блестели. - Я знаю, многие меня не поймут. Но я должен был, такова моя судьба. Кто-то должен вершить Правосудие... должен... - он резко, каркающе рассмеялся и так же резко успокоился. - Я уйду. Не стой у меня на пути, я не хочу тебя убивать. Ты неплохой парень, хотя и излишне наивный. - Брат, Саша, пожалуйста... - голос Ивана дрогнул, но он упрямо продолжил, - Остановись, так нельзя. Он подошел к Александру и порывисто обнял его. Тот на секунду оцепенел, а потом осторожно, будто неуверенно обнял его в ответ, позволил себе расслабиться. - Ваня, я должен, понимаешь, должен! Я просто хочу, чтобы ты знал: я всегда рядом, чтобы защитить тебя. А того ублюдка, что убил нашу мать, я первым делом нашел. Ты только не осуждай меня, ладно? Только не ты... у меня больше никого нет, Ваня, только ты... - Иван судорожно вздохнул и даже не поморщился, когда брат до боли стиснул его плечи. Сейчас Брагинский-старший был сам на себя не похож, будто и не было того пугающего человека с застывшим взглядом. Кажется, что Саша, порывистый и вспыльчивый, но любящий брат снова с ним, с Иваном. Они снова семья... Но мгновение спустя Александр снова стал собой - мрачным мужчиной с пронизывающим взглядом и тяжелой походкой. Он в последний раз мягко очертил мозолистыми пальцами скулу Ивана (писатель отметил, что на его руках много шрамов) и отступил. - Хорошо присматривай за ним, - усмехнувшись бросил Александр немцу и спокойно направился к выходу. Он даже не оглянулся, почему-то абсолютно уверенный, что Байлшмидт не выстрелит ему в спину. *** По небу расползались свинцовые тучи, вдалеке уже слышались раскаты грома, все казалось мрачным и гнетущим, как раз под настроение стоявшего на крыше мужчины. Он пошарил по карманам, достал из пачки сигарету и, щелкнув зажигалкой, затянулся. Едкий сизый дым заботливо окутал его, и стоящий рядом с ним человек недовольно закашлялся. - Фу, это что, "Прима"? Как эту дрянь вообще курить можно? - Много ты понимаешь, - хмыкнул Саша. У него было то самое меланхоличное настроение, когда он казался почти неопасным и даже, чем черт не шутит, приветливым. - Да ладно? Ну и что, сходил к своему бро? Поплакался ему на плече о свой тяжелой судьбинушке? Может, уже свалим наконец из этой дыры?! Вы с Андре меня заколебали... - Стив, заткнись, - ласково ответил Брагинский и, закрыв глаза, с удовольствием позволил каплям дождя целовать кожу. Сигарета уже давно потухла. Почему-то на душе было почти легко. Интуиция нашептывала, что скоро случится что-то интересное. Осталось только немного подождать. Ждать Саша умел.