Искажение

Перед каждой бурей наступает затишье. И чем дольше длиться затишье, тем сильнее будет предстоящая буря. Собственно, это предчувствие грозящих неприятностей было единственным, что портило законный выходной Гилберта Байлшмидта. Уже целую неделю не было никаких жертв, погода была до омерзения чудесной, а Иван - улыбчивым и ласковым. Настолько, что Гилберт прямо-таки ощущал, что за всем этим кроется Подвох. Именно так, с большой буквы. Но постепенно немец и сам начал поддаваться атмосфере всеобщей расслабленности. Сожительство с Брагинским ощутимо влияло на характер детектива, иначе Гилберт сам себе не мог объяснить эти странные, несвойственные ему поступки. Такие, как желание прийти домой пораньше из бара. Не говоря уже о том, что он начал считать дом Ивана и своим тоже. Единственной ложкой дегтя во всем этом бочонке меда были кошмары, снившиеся русскому каждую ночь, из-за чего у него уже были круги под глазами и цвет лица как у вампира. А еще Ваня не мог спать в одиночестве. Обычно компанию составлял ему толстый котяра, но не так давно его место нагло занял полицейский, о чем, понятное дело, нисколько не жалел. Байлшмидт, сидящий сейчас на кухне и смотрящий, как писатель колдует над джезвой с кофе, прикрыл глаза, вспоминая тот вечер, с которого и началось их более близкое общение. Дождь лил как из ведра, а свинцово-серое небо то и дело прорезали сверкающие молнии. Гилберт, стараясь не обращать внимание на раскаты грома, пытался уснуть, но краем уха услышал скрип двери. Быстрые, но легкие шаги, и вот на край дивана рядом с ним опустился Иван. - Эй, что случилось? Брагинский выглядел смущенным и несколько раздосадованным. Его взгляд соскальзывал с предмета на предмет, но при этом он упорно обходил самого детектива. - Ты не мог бы... лечь со мной? Сказав это мужчина тут же закусил губу, как будто жалел о вырвавшихся словах. - Я знаю, как это глупо звучит. Просто я никак не могу заснуть, а еще эти кошмары... Он осекся, когда почувствовал, как Гилберт успокаивающе сжал его руку. - Все в порядке, тебе не нужно оправдываться. В этом нет ничего такого. Иван посмотрел на него с явным облегчением и, уже не скрывая радости, кивнул и потянул его за руку с дивана. Уже утром, проснувшись с писателем в обнимку, уткнувшись в его пепельную макушку и ощущая вполне определенный дискомфорт в штанах, Гилберт осознал, что, похоже, его тело не согласно с фразой о том, что в этом "ничего такого". И вот прошла уже чертова неделя с тех пор, как он спит с Брагинским в одной постели. То есть просто спит, в самом прямом смысле этого слова. До этого Байлшмидт считал себя человеком не совсем сдержанным, но теперь уверовал в то, что он, черт возьми, просто святой. Иван же или был наивен, как ромашка на лугу, или просто издевался. Но как бы там ни было, а за эту неделю Гилберт многое для себя понял. Например, что мужики за метр восемьдесят ему нравятся ничуть не меньше, чем пышногрудые барышни. Если не больше. Поэтому сейчас Байлшмидт пытался осознать, насколько все серьезно. Выходило, что очень. У детектива было мало опыта в такого рода отношениях, хотя в веселые студенческие годы и за ним грешки водились - Лиза свидетель, - но отношениями это назвать трудно. По правде, у него и с женщинами так называемая совместная жизнь не складывалась от слова совсем. Барышни начинали действовать на нервы уже через пару дней бесконечными попытками сделать из него образцового "принца", чему Гилберт, понятное дело, не радовался. А тут в его жизни появился Иван. Такой "нетипичный", абсолютно не похожий на любого другого человека, которого Байлшмидт встречал в своей жизни. С ним каждый день наполнялся каким-то уютом, даже такое банальное и бытовое действие как уборка или разгребание старых вещей становились приятным времяпровождением. А еще с ним рядом было приятно засыпать. Сжимать в объятьях и думать, что вот он, рядом, а значит все будет в порядке. Поэтому сейчас Гилберт был абсолютно доволен сложившейся ситуацией. Еще бы маньяки всякие не портили настроение... Звякнула чашка кофе. Рядом опустилась на стол тарелка со свежеиспеченными булочками с корицей. Солнышко задорно светило из окошка. На столе новые газеты. Гил краем глаза заметил широкий заголовок про жертв Потрошителя. Вот же блин. Никуда от этой работы не деться. Иван же, спокойно просмотрев газету, сложил ее с нечитаемым выражением лица. Только аметистовые глаза слегка потемнели. Детектив, не церемонясь, выхватил у него газету и раскрыл на нужной странице. В глаза сразу бросилось жирное название статьи - "Известный писатель - серийный убийца?" и дальше "Какова цена искусства?". Брови Гилберта удивленно приподнялись. - Это что еще такое? Иван фыркнул. - Да так. Творчество одного знакомого. Все никак успокоиться не может. Байлшмидт посмотрел в конец статьи. Ну, так и есть. Альфред Джонс. - Ты знаешь этого мудака? - детектив с интересном воззрился на писателя, на что тот неохотно кивнул. - Да, все как обычно. Учились вместе, я, правда, был старше на два года. В университете стали соперниками, он тоже поступил на литературный, как и я. - Но, видимо, он хорошим писателем не стал, да? - усмехнулся Гилберт. - Ага. Задатки у него неплохие были, но терпения вообще нет. Зато привычка лезть в чужие дела сделала ему хорошую карьеру журналиста. Не понимаю, чего ему не хватает. И не надоело же за столько лет ко мне цепляться. - И что, все? Просто были соперниками, ты стал писателем, а он нет, и этого хватило, чтобы он тебя грязью поливал? Мда уж, - альбинос покачал головой. Такие люди ему не нравились совершенно. - Ну да, все. Некоторым и этого хватает, - улыбка Ивана стала чуть натянутой. Гилберт своей интуицией настоящего полицейского почувствовал тот самый подвох. Но Иван мило улыбнулся, взяв его за руку и сказал: - Может, погулять сходим? Мысли тут же свернули в другую сторону. Да кому интересен какой-то журналюга, когда у него, Гилберта, наконец личная жизнь налаживается? *** Гуляли они долго. Обошли все близлежащие парки и скверы, прошлись по главным улицам города, даже успели уточек на мосту покормить. Гилберт попутно рассказывал о себе, разных забавных случаях, произошедших с ним на работе или во время учебы. Иван предпочитал слушать, одаривая его мягкой улыбкой. Вытянуть из него ответную откровенность оказалось задачей куда более сложной, чем Байлшмидту показалось изначально. Но по ходу прогулки писатель все же расслабился и поделился историями из детства, которое он провел по большей части в деревне. С большой теплотой он рассказывал о сестре, и с уважением - о деде. Мать же он не упомянул вовсе, но Гилберт, в этот раз вспомнив из личного дела, что она умерла молодой, проявил несвойственную ему обычно деликатность и расспрашивать не стал. В конце концов они решили посидеть в маленькой очаровательной кафешке. В этом заведении было что-то наподобие самообслуживания: нужно было выстоять очередь, взять поднос, набрать себе выпечки и заказать чай или кофе и уже с этим направляться к кассе. Поскольку Гилберт считал, что он куда более "пробивной", Иван был оставлен пасти приглянувшийся им столик. Людей было много, но атмосфера уюта от этого не терялась. Брагинский уже было расслабился, откинувшись на плетеное кресло, как услышал до боли знакомый голос. - О, какие люди! Иван с неохотой обернулся, и так прекрасно зная, кого увидит. К нему, сияя белозубой улыбкой, спешил молодой парень в клетчатой рубашке. Голубые глаза за стеклами очков лихорадочно блестели. Подойдя к столику Ивана, он уселся напротив писателя и задорно подмигнул. Вспомнишь солнце - вот и лучик, - с досадой подумал Брагинский, натягивая на лицо добродушную улыбку. - А я вот случайно шел мимо и решил поздороваться... - Вот и шел бы мимо, - хмыкнул Брагинский. - Хах! А ты все так же меня не любишь. Мог бы хоть вид сделать для приличия, - Альфред довольно осклабился. Вся его напускная беззаботность сошла на нет. - Кстати, как статья моя? Читал? - Читал. Стиль по-прежнему хромает. Альфред перестал улыбаться. Его пронизывающий взгляд стал задумчивым. Он внимательно рассматривал Ивана, будто впервые видел. - Знаешь, я ведь был ничуть не хуже тебя. Да, может, мне не хватало где-то мастерства, но ведь и ты не идеален. Но ты, Ваня, никогда не хотел меня признать. Всегда смотрел с таким презрением, - тонкие губы мужчины исказились неприятной усмешкой. - Я никогда не смотрел на тебя с презрением, Джонс. Ты сам себя накрутил, а теперь на меня злишься, - Брагинский устало вздохнул. Этот разговор напрягал его с самого начала. - Ну конечно. Легко говорить тебе, человеку, у которого все есть изначально. И талант, и признание, - Альфред подвинулся ближе, приобняв писателя за плечи, и зашептал ему на ухо: - Ну признайся, Ванечка, ты-то всегда был рад посмеяться надо мной. Помнишь <i>тот случай? Даже тогда все были на твоей стороне. - Альфред, ты нарываешься. Хватит уже, отодвинься от меня, - чаша терпения Брагинского уже грозила переполниться. Джонс же, привыкший переть напролом, хотел было сказать что-то, но его плечо сжали как в стальных тисках. Он охнул и развернулся, собираясь уже высказать смельчаку все, что думает. - Слышь, парень, у тебя что, печень запасная есть? Вали-ка отсюда, пока жив-здоров, - альбинос хмуро смотрел на американца. - А ты кто такой? - прошипел Джонс, сразу став похожим на взъерошенного петуха. - Я парень его. Вопросы? - Гилберт ехидно улыбнулся, наблюдая, как на лице Альфреда проступает злоба, а у Ивана - изумление. Не подрались они только усилиями охраны и Брагинского. Ну, как не подрались. Нос-то ему расквасить Байлшмидт успел, сам же получил в подарок синяк на скуле. Сейчас он уже сидел дома, на полюбившемся диване, и писатель обрабатывал его "боевые ранения", продолжая укоризненно смотреть. - Ну, что? Этот мудак заслужил! А то раскудахтался... - Гилберт поморщился, ощутив жжение от прикосновения ватки смоченной в перекиси. - Кстати, что это еще за "тот случай"? - Ты слышал, да? - Брагинский вздохнул. Ну не везет ему сегодня. - Слышал, - буркнул Гилберт. Он вообще чувствовал какую-то иррациональную обиду. Как будто этот мерзкий Джонс знает об Иване больше, чем он. Русский обреченно вздохнул. Вспоминать эту, более чем неприятную историю, не хотелось. Но Гилберт ведь обидится... Уже вон надулся, как ребенок, которого без сладкого оставили. - Не знаю с чего начать. Ты уже знаешь, что мы учились вместе. И в школе, и позже в университете. Ему всегда казалось, что я над ним смеюсь, что намеренно "не признаю его". Я просто не хотел с ним общаться, слишком разные у нас были интересы. Мне думалось, он перебесится и успокоится, но со временем стало только хуже. - А что за "тот случай"? Он приставал к тебе, да? - недобро прищурившись спросил Гилберт. "Надо же, какая проницательность. Браво, детектив" - Брагинский тяжко вздохнул. - Да. Было дело. Я ему тогда врезал слегка, чтоб мозги на место встали. Не помогло. - И что он сделал потом? - поинтересовался Байлшмидт, уже и сам догадываясь. - Рассказал всем и каждому, что я "по мальчикам". Думал, меня возненавидят. Но у нас люди были понимающие, молодежь так вообще всегда к этому проще относится. В общем, не вышло у него ничего. - Вот же гад! А сам-то... Мало я ему врезал, - сокрушенно покачал головой детектив. И тут же строго посмотрел на Ивана. - А ты что, не мог сразу рассказать об этом? Или он тебе все же нравился? - Гилберт, ты что, совсем лопух? Стал бы я его бить, если б он мне нравился. Я просто не хотел лишний раз ворошить эти неприятные воспоминания. - Иван неожиданно хитро на него посмотрел, после чего, сжав лицо детектива в ладонях, сказал, глядя ему прямо в глаза, - Ты пока что в моем рейтинге номер один. Поцелуй был ожидаемым, но Гилберт все равно ощутил, как сердце начало отбивать ритм чечетки. Губы у Ивана мягкие, сладкие и с привкусом корицы, и Байлшмидт чувствует что "уплывает". Он в ответ обнял его за талию, притянув к себе. Иван легко отдал инициативу, позволяя Гилберту вести в поцелуе. Тот в свою очередь сжимал его в объятьях, жадно и немного грубо целовал. Когда они отлипли друг от друга, Иван выскользнул из его рук и, весело подмигнув, прощебетал что-то про срочную сдачу рукописей и выскочил за дверь. Гилберт еще с минуту сидел на диване, блаженно улыбаясь, а потом резко "протрезвел". - Эй, что значит "пока что номер один"?! Ответом ему был лишь переливчатый смех Ивана. Гилберт улыбнулся. Вот, еще одно открытие на сегодня. Он, оказывается, настоящий ревнивец.