Lost in the sun. Дочери Царицы

2589 год после падения Кренена В кузнице было жарко натоплено, и Лэйк устало отерла лоб лоснящейся от пота рукой. На улице стоял жгучий мороз середины зимы, и маленькие окошки целиком обросли ледяными узорами, сквозь которые не было видно вообще ничего. Наставница Дара не торопясь раскладывала инструменты по своим местам, а остывающий горн раскаленным зевом углей тлел во тьме. Ган ушла уже давно, как и новая подмастерье: невысокая, коренастая и молчаливая Ремесленница Мирт, похожая на Дару как родная дочь, только раза в три меньше. Ее взяли на прошлую Ночь Зимы, и она работала в кузне уже целый год. Дара поглядывала на нее с интересом: в руках у неторопливой аккуратной Мирт работа спорилась, и ей уже позволили ковать простые детали. Прием ее на обучение был как нельзя кстати: Ган уже вполне доросла до того, чтобы открыть собственную кузню, а Лэйк оставалось совсем ничего до Источника Рождения. Еще какие-то два с половиной месяца, и она полетит в Рощу Великой Мани просить благословения у Роксаны и принимать последнее посвящение. От предвкушения внутри ворочался большой сладкий зверь. Она наконец-то станет взрослой. Все испытания и проверки остались позади, она будет признана частью народа, а дальше уже все, свобода. И когда она хорошенько соберется с силами, можно будет вызвать Ларту и отнять у нее титул царицы клана. Не зря же я столько пахала все эти годы. Я стану царицей! - Этот молот тебе ничего не сделал, девочка. Нечего на него так смотреть, - негромко проговорила Дара, посмеиваясь под нос. Лэйк вскинула глаза на наставницу и поняла, что давно уже стоит посреди кузни, зажав в руке тяжелый молот и хмурясь. Хмыкнув, она покачала головой и отложила его в сторону. - Задумалась просто, наставница, - призналась она. - Ну-ну, - буркнула Дара. – Поди о том, как ты скуешь себе нагинату и пойдешь с ней на кортов? Али на кого другого? – Она смахнула с лица длинную черную прядь и смотрела на Лэйк, глаза у нее смеялись. - Признаться, я не думала о том, что смогу сковать самой себе оружие, - негромко заметила Лэйк, поглядывая на Дару. Наставница сегодня была какой-то чересчур разговорчивой. Может, все дело было в том, как за окнами трещал мороз. Или в том, что Ган смущенно сообщила, что женится на День Солнца на Тере, той самой Тере, с которой Лэйк все эти годы жила под одной крышей. Это стало открытием для всех. Задумчивая скрытная Тера, дружившая с Найрин, оказывается, уже целый год носила Ган обед, завернутый в тряпицу и приготовленный для нее своими руками. Лэйк, поглощенная тренировками и занятиями по тактике, не слишком много внимания обращала на поведение соседки по комнате. Они и не особенно-то общались, потому как Тера не слишком к этому стремилась, а у Лэйк и без того было полно дел. И вот, совершенно неожиданно для всех, они женятся. Лэйк оставалось только руками разводить. - Я позволю тебе сковать себе нагинату, но только при одном условии, - голос Дары выдернул Лэйк из задумчивости, и она встрепенулась, не веря собственным ушам. Дара вытирала руки полотенцем и глядела на нее очень задумчиво. – Если ты скажешь мне, зачем ты пошла учиться ковать. - Это просто! Я… - Подожди! – властно оборвала ее Дара. – Подумай как следует. Скажешь завтра. А то знаю я вас, торопыг. - Как прикажете, наставница, - Лэйк поклонилась, гадая, что же имела ввиду кузнец. - Иди домой. Ночь уже совсем, - бросила Дара, отворачиваясь и снимая с себя большой кожаный фартук. Лэйк оделась, толкнула входную дверь, и вместе с ней на улицу вырвалось большое облако белого пара. Становище Сол укрывал толстый снежный покров, который пересекали глубокие цепочки следов. Только-только народившийся месяц висел почти что над самыми крышами домов, заливая серебристым светом замерзший наст. Стояло полное безветрие, только волшебно поблескивали искорки снега, да колючие звезды смотрели сверху, такие холодные и далекие, что Лэйк поежилась и покрепче закуталась в свое пальто. На склонах Бурой Горы и Перста Тары светились приятными рыжими огоньками окошки домов. Там семейные пары ужинали у больших столов, согреваясь в ночной тьме радушным пламенем Огненной. Красноватый ореол отражался от заснеженного бока горы над плато Младших Сестер: от множества светящихся окошек, за которыми подрастающее поколение анай готовилось ко сну. Лэйк взглянула туда, выдыхая большие облачка пара. Казалось, совсем недавно их вселили в маленький уютный домик под ветвями старой вишни. И вот сейчас пройдет еще пара месяцев, и она навсегда покинет его, чтобы переселиться в казарму и разделить общую жизнь с другими Воинами, посвятившими себя битве за безопасность и процветание Каэрос. Крыльцо как обычно скрипнуло, когда Лэйк спустилась вниз на расчищенный от снега пятачок. Уборка территории входила в обязанности младшего подмастерья Мирт, и она аккуратно исполняла их, чтобы кузнецам было удобно работать. Утоптанная ровная дорожка в снегу вела к сараю, где хранились заготовки и смеси для закалки, еще одно ответвление убегало от нее за кузню, где размещался колодец. Каждое утро Мирт старательно разбивала в нем намерзший лед, чтобы кузнецы всегда могли брать воду. Лэйк улыбнулась: когда-то все это входило в ее обязанности. Теперь же ее наконец-то допустили до ковки, и последние годы она только и делала, что вместе с Дарой и Ган колдовала над клинками. Единственное, что Дара ей так и не доверила, - это делать долоры. «Долор – душа анай. И его изготовление - задача не для твоих кривых рук», - говорила она. Лэйк подозревала, что дело тут было не в том, что она не смогла бы сковать долор. За эти два года Лэйк научилась ковать и изогнутые лезвия нагинат, и сложные шестигранные катаны с дополнительными упрочняющими полосами стали внутри. По сравнению с ними лезвие долора было сделать просто: для него требовалось обычное железо почти без примесей, а волнистый изгиб режущей кромки делался довольно быстро. И Ган Дара разрешала ковать долоры, а Лэйк – нет. Лэйк очень долго размышляла об этом. Поначалу она обижалась и расстраивалась, потом стала думать, что если будет прилежно учиться, Дара однажды позволит ей это сделать. Но с каждым днем ее знания увеличивались вместе с опытом, а наставница так и не подпускала ее к долорам. В сущности, разница между ней и Ган была только в одном: в касте. Дара недолюбливала Воинов. Нет, она никогда не говорила этого вслух и ни одним жестом не показывала, что ей неприятна каста Лэйк. Но за эти долгие семь лет Лэйк хорошо успела изучить ее. То, как Дара держала голову, когда Лэйк рассказывала о своих успехах на тренировочном поле, то, как она хмыкала, когда приходили вести о столкновениях с кортами и победах Каэрос, то, как задумчиво хмурилась, когда кто-нибудь говорил о новых строящихся фортах на границе с Лаэрт. Дара ненавидела войну и все, что с ней было связано, поняла в какой-то момент Лэйк. А потому и Воинов она тоже не любила. И раз долор был душой анай, то и ковать его могли только руки, не испачканные в крови. В какой-то момент Лэйк поняла это и перестала обижаться на наставницу. В конце концов, у них с Дарой были разные дороги, и Лэйк была благодарна хотя бы за то, сколькому ее научила эта спокойная молчаливая женщина. Ноги понесли ее к становищу Сол. Можно было бы и полететь, но одна мысль о том, чтобы подняться в воздух на таком морозе, заставила Лэйк поежиться. Там, выше, может быть ветер, и она запросто может получить обморожение. Ей и так-то было неуютно, несмотря на ее теплое шерстяное пальто. Укутанные в снегу домишки по одному засыпали. На глазах у Лэйк погас свет в Доме Дочерей: Наставница Мари собиралась в Спальни Дочерей проводить последний обход и ложиться спать. Лэйк вновь хмыкнула, вспомнив, как в ночь знакомства с Найрин они с близняшками и сестрой удирали из Спален, неизвестно кого больше боясь: Мани-Наставницу или спящего в лесу медведя. Это было так давно, целую жизнь назад. Теперь сестра выросла, став одной из охранниц Ларты, Найрин готовилась принять звание зрячей и сделать татуировку ока между бровей, а близняшки до седьмого пота упражнялись на Плацу, решив будущим летом претендовать на звание Мастеров Клинка. Мы все выросли, грустно подумала Лэйк. Как жаль!.. На самом краю становища ее ждала одинокая фигура, завернувшаяся в белое пальто разведчицы. Лэйк втянула носом морозный воздух и нахмурилась, узнав знакомый запах настороженности, раздражения и нежелания. А Торн-то что тут делает? Дочь царицы не двигалась, выдыхая белые облачка пара, что закручивались вокруг ее головы, создавая туманный ореол. Она ждала, не сводя глаз с Лэйк. Остановившись рядом с ней, Лэйк вопросительно вздернула бровь: - Зачем ты здесь? - Поверь, я сама по этому поводу восторгов не испытываю, - поморщилась Торн. Ее темные волосы покрывал иней, а длинный подбородок упрямо дернулся вверх. – Только мне надо тебе кое-что показать. – Она помолчала и с нажимом добавила: - Это важно. - Мы же вроде бы как договорились о разделе территории? – нехотя проворчала Лэйк. Как всегда изнутри поднялось раздражение. Ну почему именно Торн оказалась сальвагом? Почему не кто-то другой, более приятный? - Я прекрасно все помню! – огрызнулась Торн. – Думаешь, я мечтала все это время только о том, чтобы с тобой вдвоем по кустам побегать? - Сомневаюсь, - ухмыльнулась Лэйк. - Тогда закройся к бхаре, и пошли. Чем быстрее это кончится, тем лучше. Лэйк захотелось от души съездить ей по ее вечно вздернутому носу, но она сдержалась и скользнула следом за Торн в длинные тени под деревьями. Если уж сама дочь Ларты, превозмогая ненависть, зовет ее с собой в лес, значит, случилось что-то по-настоящему неординарное. Они отошли достаточно далеко от становища, чтобы не было видно горящих в темноте крыльев, взлетели и направились дальше по воздуху, держась, насколько это было возможно, ближе к ветвям. Даже на такой высоте уже чувствовался легкий ветерок, а сильные взмахи крыльев и движение превращали его в ледяной ураган. Лэйк зло прищурилась, когда от холода по щекам побежали слезы, а ресницы начали быстро покрываться инеем. С другой стороны, если бы они пошли по снегу, кто-то мог проследить и увидеть, как человеческие следы сменяются широкими отпечатками волчьих лап. Торн первой опустилась на поляну посреди леса. Здесь лежала старая поваленная сосна, и в ее полом стволе было достаточно места, чтобы спрятать одежду. Не глядя на Лэйк, Торн принялась быстро раздеваться. Стуча зубами, Лэйк тоже скинула пальто. Мороз вцепился в кожу тысячами крохотных игл, выдавливая весь воздух из ее груди. И угораздило же ее в такую погоду согласиться на эту авантюру! Сейчас бы уже сидела в горячем источнике, прогревая усталые кости, глядишь, еще бы кто из молоденьких Ремесленниц зашел спинку помылить. Но нет, в этот жуткий мороз их понесло именно в чащу. Стуча зубами от холода, Лэйк кое-как затолкала узел со своей одеждой в бревно, высоко подпрыгнула и упала в снег. В первый момент тело обжег холод, за ним последовала ослепительная вспышка боли, и поднялась она уже на четырех ногах. Отряхнув со шкуры серебристую порошу снега и высоко подняв голову, волчица принюхалась, поджидая, пока сменит шкуру Торн. Той это все еще давалось медленно и больно: она рычала и скребла когтями снег, каталась по нему клубком, пока кости и мясо вытягивались, меняли форму и обрастали жесткой шкурой. Решив не мешать, волчица отбежала в сторону и привстала, поставив передние лапы на бревно и высоко подняв морду. Что-то беспокоило ее в этом морозном воздухе. Странный, неприятно-знакомый запах серы. Как тогда ночью, под Серым Зубом. Пойдем, - позвала Торн. Волчица обернулась. Черно-рыжая стояла в снегу, утопая лапами глубоко, почти по грудь. Она тоже выросла, как и сама волчица, и теперь была гораздо крупнее обычного горного волка. Ее жесткая шерсть лоснилась, чуткие уши двигались, ловя звуки в темной ночи, а из ноздрей вырывался белый парок дыхания. Торн не отряхивалась, и на лбу между ушей у нее осталась маленькая щепотка белого снега. Легко спрыгнув с бревна, волчица потрусила следом за ней, стараясь ставить лапы как можно аккуратнее. Неделю назад слегка подтаяло, а потом сразу же ударили морозы, и снег вымерз, превратившись в толстый прочный наст. Но и с ним нужно было быть осторожнее. Одно неверное движение, наст проломится, и она изрежет себе лапы о его острые края, пытаясь выбраться. Потому нужно ставить ноги легко, как на охоте. Двумя черными тенями они скользили под белыми перьями звезд на небе. Торн трусила впереди, периодически опуская голову к земле и принюхиваясь. Волчица шла следом, вывалив на бок длинный язык. Пушистые белые шапки одели деревья, и те застыли до весны в тяжелой дреме, в которой им снилось лето. Невысокие подрастающие елочки снег скрывал целиком, лишь кое-где из-под белых сугробов торчали зеленые ветви. В таких укрытиях под снегом иногда отдыхала дичь, но волчица приказала себе не думать сейчас о еде. Не до того было. Запах серы в воздухе становился все сильнее. Они перебрались через замерзший ручей, поднялись на его дальний берег, глубоко увязая в снегу. Наст был слишком скользким, чтобы идти по нему под уклоном, а потому пришлось ломать его, пробивая лапами толстую корку льда. Лапы засаднили, кое-где волчица все же ободрала шкуру, и на снегу остались быстро тускнеющие рубиновые капельки. Выбравшись наверх, они вновь оказались на поверхности наста. Далеко еще? - подумала волчица. Не очень. Они перебирались через засыпанные снегом бревна и протискивались между побелевших после метели с одной стороны шершавых стволов елей. Запах становился все сильнее, и, в конце концов, волчица резко остановилась, внимательно оглядываясь и принюхиваясь. Земля под елью была изрыта глубокими бороздами следов, а на толстом темном стволе отпечатались какие-то язвы, будто кто-то обрызгал его кислотой. Запах серы был таким сильным, что от него чесалось в носу. Волчица вплотную придвинула нос к стволу и обнюхала кору. На ней остались какие-то белесые подтеки. Это слюна? Похоже. – Торн скосила на нее карий глаз и принялась осторожно, чтобы не повредить следы, обнюхивать снег вокруг них. - Здесь тоже слюна. Этот пес метил деревья. Волчица еще раз оглядела ствол. Судя по всему, гигантский пес, что приходил тогда к Серому Зубу, терся головой о ель, разбрызгав повсюду свою слюну, которая проела ствол. От ярости и страха шерсть на загривке волчицы поднялась дыбом, и она тихонько зарычала, скаля зубы в темноту. Одно дело – военный форт высоко на скале, до которого еще добраться надо. Да, пусть они умеют делать эти дыры в воздухе и проходить сквозь них, но в форте только Воины, им дадут достойный отпор. И другое дело - здесь, в нескольких часах бега от родного становища, в котором только щенки да самки, что не могут сражаться. Мы должны найти его, - сообщила она Торн. Поэтому я и позвала тебя. Унюхала его и решила, что лучше вдвоем. Осторожно ставя лапы, волчица пошла в обход глубокого следа, оставленного псом. Наст был проломлен до самой земли, что красноречиво говорило о размерах твари, которой им придется противостоять. Двумя тенями они потекли вдоль следа, принюхиваясь и настороженно прислушиваясь к зимней ночи. Красных пятен от свечения дичи вокруг было немного: пара ночных птиц над головой да крохотные мыши, снующие по насту под елями в поисках шишек. Крупной дичи вокруг волчица не чувствовала. Обычно олени и лоси уходили дальше, глубже в леса, спасаясь от голодных волчьих стай, промышляющих у самых подножий гор. Вот только сейчас ощущение было такое, будто вся дичь вообще растворилась в лесах: ветер не доносил никакого запаха крупного зверя. Волчица сосредоточилась и поискала разумом волков. Ей ответил издалека самец Коготь, прославившийся тем, что как-то раз смог лапой сбить в полете ястреба. Волчица отправила ему запах серы, и ощущение Когтя в ее голове болезненно сжалось. Торн навострила уши, прислушиваясь к их разговору. Ты видел его? - спросила волчица. Нет. Он опасен. Будь внимательна, большая сестра. Что – он? - спросила Торн, вмешиваясь в их диалог. Коготь поколебался и ответил: Он – как вы. Только испорченный. То, что мозг волчицы воспринял, как «испорченный», пришло в виде трехдневной гнили, а сразу же следом волк прислал образ бешеной лисицы. Коготь подразумевал гниющее заживо бешеное животное. Волчица почувствовала удивление Торн и ее решимость. Ты поможешь найти его? - отправила черно-рыжая. Он ушел. Его здесь больше нет. Вам некого искать. Куда он ушел? - волчица пригнулась, в горле клокотало рычание. Рядом точно так же припала к насту Торн. Ее верхняя губа подергивалась, обнажив жемчужные клыки. Волк прислал направление. Не сговариваясь, они вдвоем побежали на север, туда, где примерно в неделе пути лежала граница Лаэрт. Лес покрывал все предгорья кряжа, уходившего к северу от родного становища. На бегу волчица прикинула присланные волком координаты: часа три бега в одну сторону. А потом придется еще столько же бежать обратно. Хорошо, что они сегодня пораньше закончили работу. Спать, похоже, ей не придется. Сильные широкие лапы взметали белые облачка пороши. Вывалив язык и глотая раскаленный от холода воздух, волчица поглядывала на черно-рыжую. Как так получилось, что она выслеживает гниющую заживо тварь бок о бок со своим злейшим врагом? Почему Роксана свела нас именно сейчас? Мысль была сильной и четкой, сверкающей, и волчица недовольно поморщилась. Ей все еще трудно было воспринимать сложные мысли своей другой формы. Та часто думала о каких-то слишком расплывчатых, будто лужи весной, вещах, которые этой форме только мешали сосредотачиваться на запахах и звуках. Разум Торн был закрыт от нее непроницаемой стеной. Не то, что у других волков, населяющих эти горы. В головы тех можно было легко проникать, смотреть их глазами, измерять расстояния и сверяться по луне и звездам. Волки вообще не ограждали себя барьерами, не видя в этом смысла. Во время охоты они становились одним целым, внимательным и следящим за дичью со всех сторон одновременно, в таком случае – зачем закрываться от собратьев? Примерно так же они относились и к тому, что волчица периодически глядит на мир через их головы. Вот и сейчас Коготь раскрылся, позволяя ей почувствовать свои мысли. Он вел стаю в часе впереди них легкой трусцой, не приближаясь к следу испорченной твари. Она плохо пахла и не нравилась ему, он хотел уничтожить ее, чтобы она не сеяла заразу среди его охотничьих угодий. Коготь еще понимал, почему здесь находятся черная и черно-рыжая волчицы: они были сильнее и имели право претендовать на самое лучшее мясо. Но эта бешеная тварь не имела никакого права топтать его владения и затирать его метки на деревьях. Волчица ощутила ярость Когтя, возвращаясь обратно в свое тело, а следом за ней издалека поплыл тоскливый, полный гнева вой. Не сговариваясь, они с Торн подняли головы и ответили. Хриплое тяжелое рычание, смешанное с долгим воем, полетело на север, в сторону Когтя. Еще две стаи вдалеке отозвались на него едва слышно, прибавив мысленное послание о том, что они тоже присоединяются к охоте. Волчица ощутила, как горячо пульсирует кровь в жилах. Три волчьи стаи и они с Торн во главе них будут загонять бешеную тварь. Плечи развернулись, а лапы ускорили бег. Теперь они с черно-рыжей буквально стелились над настом, вытянувшись в струну и едва не пробивая мощными ударами лап толстый наст. Я разорву любого, кто попробует напасть на становище Сол! Снежная пороша летела в морду, а над головой пролетали черные ветви деревьев и прилипший к небосводу кривой месяц, так похожий на волчий коготь. Мороз резал глаза, но под толстым мехом было тепло, а сильное тело двигалось, не давая волчице замерзнуть. Единственной проблемой был голод, немилосердно глодавший пустой желудок. Звериная форма требовала гораздо больше еды, а поохотиться они не успели, да и не успеют уже сегодня. Впрочем, это не слишком сильно беспокоило волчицу. Главное – догнать гниющую тварь и прогнать ее прочь от становища. Почему Коготь сказал, что эта тварь – как мы, только порченная? - пришел от Торн мысленный вопрос. Волчица взглянула на нее. Торн прижала уши и неслась вперед, сложившись в линию, но что-то неуверенное было во взгляде ее карих глаз. Волчица и сама чувствовала это в себе: легкий налет сомнения, который кололся, будто колючка дикобраза, попавшая в мягкий живот. Думаешь, это другой сальваг? - отправила мысль волчица. Может быть. Черно-рыжая запахла неуверенностью. Что им делать, если это действительно сальваг, такой же, как они, возможно, их далекий предок? Анай когда-то вырезали сальвагов, безжалостно и быстро, чтобы отвоевать земли для себя. Лэйк за эти годы поняла одно: сальваги не были врагами. Они были просто другими. Как эльфы или как нимфы. А это означало, что убивать их было не так почетно, как убивать кортов. От трудных мыслей другой формы перед глазами у волчицы все ходило ходуном, но вопрос был важен, гораздо важнее всех остальных. Что если эта тварь – такая же как они? Коготь сказал, он порченный, бешеный. Его слюна разъедает деревья, а от него самого пахнет ондами. Он – не такой как мы. Мысль была трудной, донести в образах ее было тяжело, но она справилась. Запах сомнения Торн стал меньше, да и у самой волчицы внутри слегка отлегло. Тогда мы загоним его, - твердо подумала Торн. Больше не сомневаясь, волчица нагнула голову. Кем бы ни была эта тварь, она не позволит ей следить за родным становищем. Месяц медленно полз по небу в сторону, словно желая поскорее укрыться за горные пики. От горячего дыхания, оседающего на морде, ее шерсть покрыл иней. Коготь вновь взвыл впереди, уже ближе. В вое его была ярость и азарт. Волчица вошла в его разум и увидела следы гигантской твари, совсем свежие, пахнущие серой. Они догоняют. Правда, что-то странное было в этих следах. Тварь словно не торопилась, шла медленно и спокойно, хотя и должна была слышать вой, послуживший объявлением охоты. Почему она не убегает? Голова раскалывалась звоном от того, что другая форма пыталась думать. Волчице было больно и трудно, но она держалась. Если эта тварь не торопится, может быть только одно объяснение: она выбирает место для битвы. Нас больше, - пришло от Торн. Завалим как кабана, - согласно отправила волчица. Вскоре они поравнялись с тремя стаями. Теперь Коготь шел слева чуть позади них, прислав запах покорности. Он отдавал главенство в охоте им двоим. С другой стороны шли еще две стаи: старого хитрого самца Белобрюха, прозванного так за отсутствие окраса на животе от рождения, и сильной молодой волчицы Листопад. Они тоже подтвердили главенство сальвагов, а Листопад еще и прибавила легкий, игривый, будто весенний ветер, запах, адресованный Торн. У волчицы не было времени на обмен любезностями. Опустив нос к снегу, она вынюхивала зверя. Он был совсем рядом, громадный, пахнущий так плохо, что слезились глаза. Его лапы протопили в снегу глубокие борозды. Теплового свечения не оставалось: холодный снег моментально гасил его, но волчица знала, что зверь горячий, словно кусачий огонь. Лес вокруг поредел, след уводил все выше и выше по склону горы. Темные заросли елей сменились редкими слабенькими соснами, едва цепляющимися корнями за крутой обрывистый склон. Бежать вверх было тяжело, и волчица чувствовала, как заныли от усталости лапы. Скорость пришлось снизить: обычные волки сильно отстали от них двоих. Судя по всему, порченная тварь именно на это и рассчитывала. Все вокруг было пропитано глубоким темным запахом серы, от которого чесалось в носу. Подождав стаи, они пошли еще выше. Здесь дули холодные ветра, проникая сквозь густой мех и пуская по коже стайки мурашек. Под ногами из-под снега все чаще предательски выныривали скалы, и волчице приходилось внимательно оглядываться, чтобы не повредить лапы. А потом она увидела врага, и шерсть на загривке непроизвольно встала дыбом, а грудь утробно заворчала рычанием. На открытом всем ветрам каменном плато стоял огромный черный пес. Он был больше волчицы раза в два, величиной едва ли не с лошадь, с длинной мордой и треугольными стоячими ушами. Но самое жуткое было не это. У твари был всего один глаз: круглый, светящийся, желтый как луна, со сжавшимся в маковую росинку черным зрачком. С красной, словно живое мясо, пасти срывались длинные хлопья пены, а глаз сузился, уставившись на них с Торн. Пес оскалился, зарычал утробно и басовито, напрягся, широко расставив лапы и вздыбив жесткую черную шерсть. Его тело светилось, как раскаленное пламя костра. У волчицы не было времени соображать. Вскинув вверх морду, она взвыла, призывая к атаке, а рядом ей вторила Торн. Припав к земле, они бросились на пса, а за ними потекло серое море волчьих спин. Пес коротко гавкнул и метнулся вперед. Волчица не ожидала от него такой скорости: он выглядел большим и неповоротливым. Едва успев отдернуть голову, когда в миллиметре от шеи щелкнули челюсти, она взвыла от попавшей на шерсть и сразу же зашипевшей, проедающей плоть слюны. А в следующий миг тяжелая черная лапа ударила ее в челюсть, и перед глазами полыхнули серебристые вспышки. Она покатилась кувырком в сторону, больно врезаясь ребрами в острые скальные выступы. Кое-как сгруппировавшись, волчица смогла извернуться и вскочить на лапы. С визгом боли что-то черное пронеслось мимо. Она только успела увидеть мелькнувшие карие глаза Торн, а потом та с силой врезалась в скалу и тряпкой сползла на снег. Обернувшись на пса, волчица успела дернуться в сторону, и тяжелая черная лапа рассекла воздух прямо над ее головой. От пса воняло серой, гнильем и смертью. Его черное тело было теперь справа от нее. Прыгнув с места, волчица лбом протаранила его бок. Только пес не двинулся с места, коротко взлаял и схватил ее зубами. Обжигающие челюсти сомкнулись на ее левом плече. Волчица завизжала, когда зубы проткнули плоть и погрузились глубоко в мясо. Прямо перед ней был страшный, горящий ненавистью желтый глаз. Пес легко поднял ее и принялся трясти головой, пытаясь выдрать сустав. Волчица вывернулась и укусила его прямо в черную вытянутую морду. Во рту разлился запах серы и горький металлический вкус крови, десны обожгло жаром, но пес никак не отреагировал на это, продолжая вырывать ей сустав. Зубы дошли до кости, и волчица взвыла еще сильнее. Пес дернулся и выпустил ее. Волчица отлетела в сторону, визжа от боли в раздробленной лапе. Вскинув голову, она увидела, что Коготь и Белобрюх висят на загривке пса, отчаянно мотая головами и пытаясь добраться до его хребта. Еще шестеро молодых волков со всех сторон окружили черную тварь, впившись зубами в его лапы. Пес зарычал и лениво отряхнулся, и волки разлетелись в разные стороны, будто мешавшие ему мошки. Его одноглазая морда повернулась в сторону волчицы. Ощетинившись и рыча, она с трудом поднялась на лапы. Опираться на переднюю левую было так больно, что слезились глаза. Кровь струилась по лапе, а рану неимоверно жгло от попавшей туда слюны. Пес неторопливо направился добивать ее, вывалив язык на бок и с любопытством наблюдая за ее попытками удержаться на лапах. В нем даже не было злости, только бешеная щенячья радость, и холодный страх приподнял шерсть на загривке волчицы. В темноте мелькнула черно-рыжая тень, и Торн повисла на его загривке. Ее челюсти с силой впились в черный мех, и пес слегка просел, вывернул голову и схватил ее зубастой пастью. Вой боли и страха прокатился над плато, когда его зубы вонзились в ее живот. Волчица поковыляла вперед. У нее были силы на один бросок, и его нужно было хорошо просчитать. Потом почти перегрызенные сухожилия перестанут двигаться, и она не сможет ходить. Серая стая волков метнулась мимо нее к псу. Они подпрыгивали и впивались зубами в его толстую шею, покрытую таким густым мехом, что волчьи зубы не могли его прокусить. Второй раз отшвырнув в сторону Торн, пес оскалился и принялся рвать волков, прыгающих на него. Это было поистине страшно. Огромная, покрытая пеной пасть хватала волков, и челюсти сжимались. Громкий, противный хруст наполнил воздух, а кровь брызнула на изрытый лапами белый снег. Пес дрался уверенно и спокойно, добавляя противникам когтистыми лапами. Один за другим, отчаянно визжа, волки умирали, но все новые и новые бесстрашно кидались на пса. Коготь высоко выпрыгнул, мелькнув серой вспышкой над спиной пса. Тот резко вскинул голову, на лету поймал его голову челюстями и с легкостью оторвал ее. Тело вожака покатилось по земле, а изо рта одноглазой твари посыпались осколки кости и шерсти. Следующий удар тяжелой лапы пса переломил позвоночник кинувшейся на него в отчаянной ярости спутнице Когтя. Волчица почти ползла к врагу, волоча за собой вывернутую лапу. Она была крупнее других волков, выглядящих по сравнению с псом едва ли не щенками. И челюсти у нее были крепче, и когти жестче. Только она могла убить эту тварь, уже в одиночку сожравшую полдюжины крепких матерых волков. Ей было видно, как с другой стороны плато на ноги поднимается, качаясь и спотыкаясь, черно-рыжая. Кровь струилась по ее голове, правый глаз закрылся, из брюха на землю капали крупные тягучие алые капли. Волки вновь бросились на пса. На этот раз на спину вскочило сразу трое. От тяжести он просел вниз. Воодушевленные этим, четыре самца повисли на его горле. Издав могучее рычание, пес вдруг прыгнул вверх, сгруппировался и обрушился вниз. С отчетливым хрустом переломился позвоночник одного из волков, оказавшихся прямо под ним. Сразу же поднявшись, пес закрутился на месте, словно играя со своим куцым черным хвостом. Только это была вовсе не игра. Черные лапы давили и разбрасывали волков, челюсти щелкали, выдирая куски плоти вместе с шерстью и костями. В какой-то момент пес оказался к волчице спиной, и она поняла: вот он, ее единственный шанс. Собрав все свои силы, волчица прыгнула. В следующий миг ее челюсти сомкнулись на загривке волка, а зубы глубоко вонзились в плоть. Пес впервые зарычал от боли и попытался упасть на спину, но тут прямо у уха волчицы возник налитый кровью глаз Торн. Ее челюсти впились в его шею прямо под мордой. Теперь они висели на нем с двух сторон. Огромная голова дергалась, и желтый глаз сжался от боли. Пена изо рта бешено рычащей твари летела во все стороны, прожигая дыры в плоти волчицы. Вот только той было уже все равно. Намертво прижавшись к его спине, она сжимала и сжимала челюсти. Глотка забились колючей жесткой шерстью, в рот хлестала черная кровь, десны жгло: плоть пса была раскаленной. Зубы уперлись в твердую кость и обхватили ее с двух сторон. Волки бросились добивать пса, повисли на его лапах, кучей напрыгнули на спину. Ноги у твари подкосились, и пес тяжело рухнул на землю. От резкого движения волчица зажмурилась от боли в окончательно разорванных связках, а Торн издала глухое рычание: пес сильно придавил ее больное брюхо. Но он все еще был жив. Облепленный грызущими и рвущими его волками со всех сторон, будто умирающая мышь муравьями, он силился подняться, издавая при этом жуткое гортанное рычание. Его челюсти клацали над головой Торн, пытаясь ухватить хотя бы край ее плоти, но она висела ниже, намертво впившись в его глотку прямо под мордой, где было самое уязвимое место. Лапами бить ее он уже тоже не мог: на них висели волки, прижимая их к земле. Пес резко дернулся и захрипел, - это Торн перервала артерию, поняла волчица. Что было силы, она задергала головой, раскачивая его хребет, казавшийся каменным. Послышался громкий хруст, и ее челюсти схлопнулись, а крошево позвоночника пса искололо мягкую кожу во рту. Дернувшись всем телом, пес затих. Он больше не мог шевелиться, лишь бешено вращал медленно затухающим глазом. Подержав его еще минуту, пока не прекратились рефлекторные сокращения мышц, волчица устало скатилась в сторону, громко завизжав, когда какой-то выбирающийся из-под туши волк наступил на ее больную лапу. Упав мордой в пропитанный кровью и разодранными останками волков снег, она прикрыла глаза, стараясь справиться с болью. Это удалось не сразу. Когда волчица все же подняла голову и оглядела побоище, ее глазам открылась жуткая картина. Больше половины всех волков валялось мертвыми и умирающими по изрытому лапами плато. Все было забрызгано кровью и внутренностями, а живые волки, скуля, отползали в стороны, подальше от окровавленных челюстей твари. Черный пес издох, вывалив набок алый язык. Желтый глаз закатился, а морда была так искусана, что на ней живого места не осталось. Его огромная голова придавила к земле Торн. Черно-рыжая только тихо скулила, истекая кровью и не имея возможности выбраться из-под него. Я должна вернуться! Немедленно! Волчица взвыла, когда тело скрутила невыносимая вспышка боли. И закричала еще раз, когда холодный снег впился в голую кожу. Ослепшими глазами Лэйк сразу же оглядела волков, расползающихся в стороны от бойни. Ни один из них не реагировал на нее, ни один не решился напасть. Судорожно вздохнув, Лэйк оперлась руками на снег. Перекидываясь, она совершенно не была уверена, что серые твари сразу же не атакуют ее. Медлить было нельзя: Торн задыхалась. Ран у Лэйк не осталось, но в теле была такая слабость, что она едва смогла подняться. Оскальзываясь на останках волков, Лэйк бросилась к отчаянно скребущей лапами землю черно-рыжей. Помоги! - взорвал голову образ, полный боли. Терпи! Я сейчас! Широко расставив ноги, Лэйк вцепилась в гигантскую морду твари и, поднатужившись, подняла ее. Голова весила столько же, сколько молодая анай, да к тому же еще и скользила в руках, окровавленная и разодранная. Как только Торн смогла двигаться, она поползла вперед, громко скуля и волоча следом за собой раздробленные задние лапы. Лэйк держала голову, пока та не выползла совсем, а потом, с громким вскриком выронила ее и упала сама, не в силах больше стоять. Рядом во всю глотку зарычала черно-рыжая волчица, а еще через минуту застонала Торн. Вдвоем они валялись в насквозь пропитанном кровью снегу голыми, тяжело дыша и стараясь прийти в себя. - Бхара… - тяжело выдохнула Торн. Лэйк вдруг стало смешно, и она издала каркающий хриплый звук. Сил было так мало, что даже смеяться было тяжело. Они завалили тварь. Потеряли почти три дюжины волков, но завалили. - Это не сальваг, - выдавила Торн. - Нет, - подтвердила Лэйк. Обе хрипло дышали, пытаясь восстановить сердечный ритм. От холода сводило мышцы, а усыпанное звездами небо над головой казалось черным и выстуженным до костей. - Тогда что это? - Не знаю. Вновь тишина и тяжелое дыхание. Лэйк первой смогла выдавить: - Нужно сообщить царице. - И что ты скажешь? – в голосе Торн послышался горький смех. – Что мы перекинулись двумя волками и выследили ее в лесу? - А твоя ману не знает, что ты сальваг? – до глубины души поразилась Лэйк. - Лучше бы не знала!.. – бросила Торн. – Рухмани дарзан… - Можем сказать Найрин. Она была с нами в прошлый раз у Серого Зуба, она подтвердит наши слова. - Не хочу, чтобы Низинная шлюха знала, кто я, - проскрежетала Торн. - Поосторожнее, бхара драная! У меня еще есть силы тебя загрызть! – Лэйк почувствовала, как зверь внутри завладевает разумом. В конце фразы ее рот уже изменился, и слова потонули в гортанном рычании, вырывающемся между длинных клыков. - Успокойся ты! Бхара с ней! Это все равно не вариант! – Торн зарычала в ответ, тоже низко и клыкасто. Судя по всему, она уже научилась выпускать зверя не полностью, как и Лэйк. – Как мы объясним, что она делала в горах? - Можно сказать, что она почуяла волнение в Черном Источнике и пришла, - еще не до конца остыв, предложила Лэйк. - А если другие Способные Слышать скажут, что его не почувствовали? - Тогда у нас только один вариант. Эрис. – Лэйк ощутила уверенность. Эрис всегда может сказать, что почуяла тварь, проследила за ней и натравила на нее волков. Мало ли что могут эльфы. В это любой поверит. - Эрис. – Торн задумчиво помолчала. - Она близка к Ларте. Может сработать. Только не думай приплетать сюда мое имя. Не хочу иметь с этим ничего общего. - По рукам, - кивнула Лэйк. Оставшиеся в живых волки разбредались по поляне, зализывая раны. Полежав еще немного, Лэйк впала в сонливость. Это было плохо, в снегу ни в коем случае нельзя было засыпать. Сжав зубы, она приподнялась на руках и бросила: - Давай, перекидываемся и домой. Торн ничего не ответила, но тоже тяжело завозилась. Встав на ноги, Лэйк наотмашь упала обратно в снег. Полыхнула боль, и она с трудом поднялась на четыре лапы, поджидая Торн. Волки вокруг дружно опустили головы, выказывая свое уважение. В конце концов, это они вдвоем с черно-рыжей завалили одноглазую тварь. Если бы не они, пес бы тут всех убил и ушел невредимым. Из вожаков стай в живых остался лишь хитрый Белобрюх. Послав волчице запах почтения и уважения, он поднял вверх длинную морду и победно завыл. К нему присоединился нестройный хор остальных волков. Теперь он возглавлял то, что осталось от трех стай. Ни у кого из выживших пока не было сил бросить ему вызов. Волчица тоже завыла, подтверждая свое право на эти земли и эту стаю. После битвы все волки признали ее сильнейшей, и никто уже не попытается это оспорить. Хорошая была охота, большая сестра! - прислал довольный Белобрюх. Славная охота! - подтвердила волчица, нюхая холодный ночной воздух. Черная туша мертвой одноглазой твари валялась посреди плато, и ветер слегка ворошил густой вонючий мех. Подождав Торн, волчица развернулась и неспешно потрусила в сторону родного становища.