Lost in the sun. Дочери Царицы

От распускающейся вокруг весны щекотало в носу, а внутри ворочался большой мускулистый зверь, мечтая поскорее выбраться наружу. Лэйк все время ловила себя на том, что принюхивается к воздуху, в котором витал запах охоты. Весна прошивала ее насквозь, впитывалась, въедалась в ее тело, заполнив его лихорадочной надеждой. Лэйк не могла объяснить себе, что с ней происходит, только внутри все время дрожало и трепыхалось что-то маленькое, беспокоящее и суетливое. И от этого колотилось в груди сердце, и тошнота подкатывала к горлу, заставляя сжиматься зубы. Да что такое со мной, в конце концов?! Лэйк нахмурилась, прислушиваясь к своему телу. Ожидание и надежда свернулись в клубок в центре ее существа, невидимыми перьями щекоча нервы. И от этого зверь бесился, метался и пытался вырваться из нее наружу. Проще было бы, если бы она могла слиться с ним в теле анай, допустив его до своего разума, тогда он так не дурил бы. Да вот только она летела, а в воздухе такие эксперименты были опаснее, чем на земле. Если зверь завладевал ее сознанием целиком, она просто падала на землю, а учитывая высоту, сейчас это было бы смертельно. Под ней плыли покрытые зеленой дымкой леса, прозрачные и едва проснувшиеся. Ее острые глаза видели с высоты силуэты дичи, ищущей себе пропитание на оттаявшей земле, и желудок сводило от тянущего желания мяса. Но она не могла сейчас охотиться. Паломничество в Рощу предполагало пост, и хоть от каши уже сводило зубы, приходилось терпеть. От одной мысли о теплом, еще содрогающемся в предсмертных конвульсиях, кровавом мясе рот наполнялся слюной, и Лэйк с трудом сглатывала, заставляя себя сосредоточиться. Она была слишком голодна, чтобы думать, и будущая охота кружила голову. Правда вот с дичью она еще никак не могла определиться. Голодный зверь внутри просил кабана, большого сильного секача, которым можно будет вдоволь набить желудок. А желание показать себя Роксане требовало волка – матерого сильного самца, которого она убьет своими собственными, человеческими руками, а не в образе сальвага. И получалась проблема: если секач, то никакой славы, зато сытая, а если волк, то очень много славы, да только желудок просто отсохнет. Огненная, укажи Свою волю! – молилась она, косо поглядывая на сияющий над головой Щит Роксаны. Он висел еще недостаточно высоко, но его лучи уже прогрели воздух, и лететь было не так противно, как поначалу, когда ледяной ветер вцеплялся в кожу и стискивал обручами суставы. Трюк с тем, чтобы не замечать холода, Лэйк уже успела освоить за все эти годы. Да вот только не слишком он и пригодился: сосредоточение на жизненных центрах и бесчувственность к температуре воздуха не давали защиты от мороза и солнечных ожогов. Она просто не ощущала воздействия окружающей среды, но стоило только чуть-чуть расслабиться вечером у костра, как сразу же начинала саднить обожженная солнцем кожа, ныть продутые ветром суставы и кости. Хорошо Эрис. Небось, как всегда, завернулась в свой дар и летает себе прямо под Щитом, обернутая в самые теплые потоки. А я тут мерзну как собака. Единственным утешением был ворчащий внутри зверь. Благодаря ему порезы и царапины моментально заживали, простреленная спина уже к утру приходила в норму, и сил было достаточно, чтобы двигаться быстро. Лэйк не щадила себя: чем раньше она прилетит в земли Раэрн, тем раньше начнет охоту. Роксану следовало чтить по всем правилам, а Она любила азарт погони и битвы, умение перехитрить сильного зверя. Лэйк собиралась как следует потешить Ее своим искусством, чтобы Огненная подарила ей крепких дочерей. Остальные Дочери Огня остались позади, а она неутомимо летела вперед, поднимаясь в воздух еще до света и опускаясь обратно уже тогда, когда небо догорало алеющей зарей. Одеяло Лэйк даже и брать с собой не стала: своей шкуры было достаточно. Запихнув в себя пол-котелка пресной безвкусной каши, Лэйк гасила костер, отбегала в сторону от своего лагеря и билась об землю. А потом сворачивалась где-нибудь под кустами пушистым клубком и засыпала. Запахи из леса дразнили, как и дичь, от присутствия которой поднималась дыбом шерсть на затылке. Голодный живот урчал, требуя еды. Игнорируя его, волчица засыпала, а на утро просыпалась гораздо более свежей, чем когда спала в теле анай. Роксана требовала сосредоточения и медитации, но мысли не отпускали ее. Ощущение угрозы, словно затишье перед бурей, сводило с ума. Без устали рыская ночами вокруг становища Сол, Лэйк обследовала каждый кусочек земли, каждую царапину на коре деревьев. То же делали и окрестные волчьи стаи, которым они с Торн дали недвусмысленный приказ: при любой угрозе немедленно сообщить им. Вот только больше одноглазых псов в округе не было, и это терзало Лэйк гораздо сильнее, чем все остальное. Не могла та тварь взяться из ниоткуда и прийти одна. У Лэйк не было времени пройти до конца следа пса, а со временем он померк и стерся. Опасность могла подстерегать становище в любую минуту, а она не могла сейчас его защитить, она была слишком далеко. Прости, Огненная, за недостойные мысли. Если Роксана сочтет, что Лэйк воспринимает Источник Рождения как лишнюю трату времени, вряд ли она сможет дожить до инициации. Умирать сейчас было нельзя. Если придут одноглазые псы, Торн в одиночку не справится. Даже если все волки вокруг становища Сол объединятся в одну стаю, десяток таких тварей они смогут разве что задержать на какое-то время, но точно не остановить. А потери среди разведчиц будут огромными. Лэйк помнила, как ей было тяжело прогрызть толстую шкуру пса и добраться до жизненно важных органов. Если обстреливать его из луков, вряд ли стрелы причинят ему много вреда. А это означает, что разведчицам придется драться с ним на земле. Вот только скорость у пса была такой, что даже в теле сальвага Лэйк не успевала за ним, а в звериной форме она двигалась гораздо быстрее, чем в обычной. Ну, ничего. Она принесет жертву Богине, выпьет из Источника и вернется домой. О возможности, что ее могут направить на службу в другой форт, Лэйк старалась не думать. Становище Сол нуждалось в них с Торн, как бы ни противно было это признавать. Роксана должна услышать ее молитвы и сделать так, чтобы они обе оказались на службе там. Весенние ветра несли ее вперед, и огненные крылья за спиной двигались быстро и уверенно. Лэйк упорно училась все эти годы, чтобы овладеть ими в полной мере. Теперь они воспринимались второй парой рук, без которой на земле ей было неудобно и тяжело. Единственную проблему, на ее взгляд, составлял их цвет. В темноте крылья было видно издалека, что лишало преимущества неожиданности в битве. На свету это не так сильно бросалось в глаза, но тогда нужно было лететь как можно выше над землей и ближе к солнцу, чтобы вражеским глазам сложнее было разглядеть ее вдалеке. Другое дело – крылья Лаэрт, голубые и текучие, как вода. Их на фоне синего неба вообще почти видно не было, и Лэйк бы даже не заметила их присутствия рядом, если бы не запах анай, что доносил ветер. Они появились в начале второй недели пути, множество молчаливых и сосредоточенных Младших Сестер, также спешащих в Рощу Великой Мани. Летели они свободно, далеко отодвинувшись друг от друга, чтобы не мешать, но при этом все равно держались одной группой. Многие из них бросали недовольные взгляды на летящую в отдалении Лэйк, но ими-то все и ограничилось. Во время паломничества запрещалось вступать в любые конфликты и обнажать оружие. Даже угроза со стороны кортов запрещала это делать, хотя смысла в таком запрете Лэйк не видела никакого. Присутствие Лаэрт рядом раздражало. Лэйк прекрасно помнила рассказы близняшек об их инициации, когда Дочери Воды спровоцировали драку. Когда Лэйк была в Роще Великой Мани, у нее тоже возникало несколько споров, которые могли бы закончиться дуэлью, но Лэйк удержалась от открытого противостояния. Роща Великой Мани была заповедным местом, несмотря ни на что. Никакие хамские взгляды и толкание плечами не могли заставить ее нарушить мир, провозглашенный в незапамятные времена самой Крол. И даже если проклятые Дочери Воды давным-давно забыли о чести, то Лэйк о своей помнила и обычаи чтила. Дни шли за днями, мерно хлопали крылья, и леса наконец запылали зеленью. Прямо под ней расстилался сплошной ковер сочно-зеленых крон, а справа разноцветной простыней лежал Роур, поросший цветами и травами. Ветер теперь нес с собой сладкий запах цветов, а кружащиеся в небе ласточки своими пронзительными криками еще больше раздували пламя беспокойства в груди Лэйк. Что-то должно было случиться, и Лэйк мучилась в ожидании. Вскоре запах воздуха изменился, а горы поднялись, став выше и неприступней. Лэйк внимательно принюхивалась и оглядывалась: судя по всему, она достигла земель Раэрн. Это означало только одно: пора начинать охоту. И все же Лэйк не торопилась. Дочерей Воды вокруг стало меньше: многие из них спускались в леса и начинали ритуал. Лэйк не собиралась ни с кем толкаться в лесу. Паломничество было индивидуальным ритуалом, и никого видеть вокруг она не хотела. Потому Лэйк забрала четко на запад, оставляя далеко за спиной цветущую степь и стремясь как можно дальше в поросшие непроходимыми лесами горы. Шел конец десятого дня пути, когда она выбрала место. Между двух клыкастых гор лежала долина, укрытая пушистыми вершинами сосен. Внизу виднелась гладь небольшого горного озера, столь синего, что казалось, будто кусок неба над головой откололся и упал вниз. Берега его буйно поросли ивами и купальщиками, вывернувшими свои толстые корни высоко над водой. Лэйк покружила над озером, принюхиваясь к прохладному воздуху. Никакого запаха анай не чувствовалось, и она, сложив крылья, осторожно приземлилась на берегу. Лес только-только очнулся ото сна. Из плотного слоя сосновых иголок пробивалась слабая трава, лес задумчиво шумел под ветром, покачивая зеленой шапкой, сквозь которую виднелось небо. Под закатными лучами солнца сосны казались рыжими. Ровные и гладкие, словно выстроившиеся молодые анай, они встретили Лэйк прохладой и запахом охоты. Сбросив с плеч вещмешок и положив рядом с ним нагинату с зачехленным наконечником, Лэйк присела под деревья и скрестила под собой ноги в сапогах. А потом распрямила спину и прикрыла глаза. Она не случайно выбрала именно это место: сосна была деревом Роксаны, а значит, Ей будет угодно, чтобы Лэйк охотилась здесь. Тело ныло после целого дня пути, а голод болезненно сжимал желудок, но Лэйк отбросила это прочь. Ее ждала медитация и пост, гораздо более суровый, чем раньше. Всю ночь она должна провести бодрствуя, а наутро на голодный желудок уйти на охоту. Сосредоточившись на горячей точке крыльев в груди, Лэйк прогнала все мысли. Очень медленно и тяжело они покидали ее голову, но тишина леса, задумчивое шуршание иголок над головой, доносящееся откуда-то издалека пение птиц успокаивали, и, в конце концов, она добилась полного спокойствия. Слушая, как медленно и размеренно бьется ее сердце, чувствуя, как течет по венам кровь, а легкий ветер щекочет кожу, она приоткрыла глаза и осмотрелась. Внизу, метрах в пятидесяти, сквозь густые заросли купальщика просверкивало озеро, на поверхности которого отражались последние лучи солнца. Вокруг из толстого слоя иголок торчали гигантские осколки глыб, поросших лишайником. Должно быть, когда-то здесь прошел обвал, приволочив их вместе с собой. Лэйк прогнала лишнюю мысль. Она должна была сейчас слушать и видеть, а не думать. Солнце медленно садилось за горы, и его светлая полоса уползала все выше и выше по склону, в конце концов оставив Лэйк в прохладной вечерней тени. По мягкому ковру иголок вокруг нее ползали последние муравьи, стремясь поскорее вернуться домой и закрыть все выходы из муравейника до утра. Один из них запутался в складке штанов Лэйк, и она слегка двинулась, чтобы ему легче было выбраться. С шумом пролетел мимо крупный сапр, мелькнув в сумерках рябым оперением. С воды доносился едва слышный плеск. Лэйк втянула носом воздух: это пришли на водопой два толстых барсука. Становилось все темнее. Небо догорело, выцвело в сочную зелень, которая в свою очередь сменилась глубокой, еще по-зимнему холодной синью. В ней зажглись далекие колючие звезды, словно маленькие серебристые снежинки. Лэйк не шевелилась, наблюдая за тем, как медленно выползает на небо обломок старой луны. В его бледных лучах озерцо вновь засверкало, только теперь уже совсем по-иному, загадочно и пьяняще. Спать совершенно не хотелось, а от голода слегка подташнивало, но она заставила себя не чувствовать этого. Начиналась холодная весенняя ночь. Хоть деревья и земля уже успели покрыться листьями, но в горах всегда было холодно, а уж тем более в такое время. Облачка пара вырывались из ее ноздрей вместе с дыханием, а ледяные прикосновения к коже заставили слабо заныть натруженные суставы. Огненная, дай мне знак, кого Ты хочешь в жертву. Лэйк вновь прикрыла глаза, сосредотачиваясь в груди. Там в ней цвела Роксана, и именно там Лэйк должна была почувствовать Ее волю. Только сейчас в ней не было ничего, кроме покоя. Даже противное гнетущее чувство, что преследовало ее последние месяцы, ушло куда-то вдаль, оставив ее наедине с собой. Ночь ползла вокруг Лэйк, проплывали над головой вечные звезды, шуршали ночные хищники, а она все ждала, когда же Грозная укажет ей путь. Что-то тронуло сознание. Прикосновение было аккуратным, словно перо, совсем не таким, какое было у волков. Лэйк отстраненно удивилась, пытаясь понять, что происходит. Вновь, еще одно слабое прикосновение чужого разума, словно рябь на поверхности воды. Поймав одну из волн, Лэйк потянула на себя, предлагая диалог. Собеседник тут же исчез, как будто никого и не было. От удивления Лэйк открыла глаза. В слабом свете луны видно было совсем мало: темные силуэты деревьев над головой, большие камни, и никого вокруг, кроме нее. Но что-то ведь было! Она не спала, ей не приснилось. Нахмурившись, Лэйк принялась искать вокруг себя волков. Почему-то в этой горной долине, несмотря на ее размеры, их не было. Зато было что-то другое, странное мерцание, будто едва погасшая свеча, которое тут же отдернулось, когда Лэйк попыталась вступить в диалог. Совершенно сбитая с толку, она окончательно пришла в себя и послала одну мощную и сильную вибрацию над долиной. Кто ты? Ответа не было. Молчали горы, молчали леса, и даже ветер улегся до утра ночевать в предгорьях. Зверь внутри Лэйк заворочался и заворчал, но как-то странно, скорее удивленно, чем раздраженно. Она слегка ослабила контроль, и зверь мягко втек в нее, сливаясь с разумом. Сразу же стало как будто светлее, глаза изменили спектр на тепловой, а в уши и нос ударили звуки и запахи, позволив ей оглядеться по-настоящему. Она все еще была в человеческой форме, но зверь растворился в ней где-то наполовину, отчего слегка засаднили десны. Кто ты? – еще настойчивее отправила Лэйк. Теперь ее зов был сильнее, подпитываемый полуживотной формой. Но и на этот раз ответа не было, только легкое ощущение удивления и нежелания встречаться. Лэйк вцепилась в него изо всех сил, напрягая чутье и слух, выискивая в долине того, кто был причиной этих ощущений. Ее встретила только тихая ночь, в которой больше не было никого, кроме нее. Что это за создание? Лэйк постаралась успокоиться, возвращаясь в обычное состояние и отпихивая от себя зверя. Почему оно воспринимается так странно? Почему не отвечает на зов? Я же знаю, что оно здесь! Но ответом ей была лишь ночная тишь и легкие шорохи крохотной дичи, перебегающей между корней сосен в поисках пищи. Всю ночь Лэйк просидела под деревом, размышляя. Несомненно, в этой долине обитало что-то, с чем она раньше никогда не сталкивалась. И чем светлее становилось небо на востоке за ее спиной, тем быстрее крепла надежда. Что-то зашевелилось в Лэйк, какая-то мысль, лишившая ее покоя. Это был не волк и не какое-то другое существо, способное к осознанным мыслям. Она умоляла Роксану послать ей знак и угодную Богине жертву, и Та сделала это. В таком случае, ответ на ее мольбу мог быть только один – сальваг. Где-то в долине бродил сальваг, и с каждой минутой Лэйк все больше убеждалась в этом. Вот почему здесь не было волков. Он прогнал их со своей охотничьей территории. Учитывая глушь и отдаленность от поселений анай, волки здесь должны были просто кишить, но Лэйк не чувствовала ни одного на многие километры вокруг. Утренняя заря подпалила край неба. Лэйк взглянула вверх, туда, где над головой пылал плуг Артрены. Могу ли я убить его? Имею ли право? Мои сородичи истребили сальвагов когда-то, и я несу в себе их кровь. Зачем Ты послала мне именно его, Огненная? Ты хочешь проверить мою преданность? Или это знак? Но далекое небо над головой молчало, а Роксана ничего не отвечала, медленно взлетая на небо со Своим сияющим щитом в руках. Не дождавшись ничего, Лэйк поднялась и отряхнула прилипшие к штанам сосновые иголки. Пора было начинать ритуал. Дрожа от холода, она разделась донага и спустилась к замерзшей поверхности озера. Над водой поднимался тонкий прозрачный парок: в горах было по-настоящему холодно. Низко поклонившись Аленне, Лэйк сжала зубы и вошла в воду. Ее ледяные прикосновения обжигали кожу, и она не сдержала резкого вздоха. Еще раз испросив разрешения у Богини, Лэйк вытянула перед собой руки и прыгнула. Обжигающе холодные тиски выдавили из ее горла крик. Лэйк задыхалась, но упрямо плыла, загребая руками прозрачную воду. Озерцо было небольшим, метров сто в поперечнике, но узким и длинным. Лэйк доплыла до середины и повернула обратно, чувствуя, как начинают неметь ноги. Она успела выбраться на берег до того, как от холода свело судорогой мышцы. Теперь было еще хуже. Воздух впился в тело, моментально покрыв его мурашками снизу доверху. Не став обсыхать самостоятельно, Лэйк тронула узелок в груди, и за спиной раскрылись теплые крылья. Обернувшись ими в сияющий кокон, она с блаженством прикрыла глаза, греясь. Кожа почти моментально высохла, лишь ступни остались влажными, на них налипли мелкие иголки и травинки. Зато теперь она чувствовала себя гораздо лучше: свежей и полной сил. И больше не сомневалась. Взобравшись на пригорок, Лэйк закрыла крылья и быстро оделась. Оставив свой вещмешок под деревом, Лэйк подхватила нагинату, укрепила ее в перевязи на спине и направилась обследовать долину в поисках своей жертвы. В поперечнике около пяти километров и еще около десяти в длину, долина представляла собой гигантскую чашу, в самой середине которой протянулось узкое и длинное озеро с извилистыми берегами. Сейчас оно было полноводным, вода поднялась высоко от талого снега. Лэйк пробиралась по пологим берегам, поросшим старыми, прямыми как стрелы соснами, в которых играло и искрилось утреннее солнце. Из рыжего ковра хвои под ногами поднимались крупные замшелые валуны, кое-где виднелись большие выходы породы, разноцветные, причудливых форм и размеров, образующие каменные арки и пещеры. Кое-где по пробитым за многие тысячелетия руслам журчали ручейки талой воды, устремляясь к каменной чаше озера внизу. В тенистых уголках, куда не доставали теплые лучи солнца, лежал снег, а местами земля была покрыта толстым слоем кристаллизовавшегося льда, преломляющего солнечные лучи и искрящегося сотнями красок. Над головой, в прозрачных кронах сосен пели птицы, слышалось шуршание и поскребывание. Там на фоне синего неба сновали белки, только начавшие линять, и их куцые после зимы хвосты срывали с толстых веток чешуйки коры. Лэйк старалась идти как можно тише, внимательно приглядываясь и принюхиваясь. Странный запах висел над долиной, которого вчера вечером она не заметила из-за близости воды и усталости. Пахло прохладно и непонятно. Она никогда раньше не чувствовала ничего подобного. Это был запах и не человека, и не волка, а что-то среднее, смешанное и при этом совершенно отличное от этих двух видов. А еще кое-где встречались следы. То на дереве виднелись глубокие отметины когтей, то сосновые иголки были вскопаны и примяты, то на мокрой земле на самом берегу озера темнели крупные отпечатки больших узких лап. Лэйк внимательно оглядела один из них. Он совсем не походил на широкие отпечатки лап того одноглазого пса и больше всего был похож на волчий. Это сальваг. Лэйк больше не сомневалась в этом. Странное чувство родилось в ней. Ей всегда хотелось посмотреть на себе подобных хоть одним глазком. Она втайне мечтала, что однажды встретится с представителями своего народа и сможет у них что-нибудь спросить. Теперь же Роксана желала, чтобы Лэйк принесла одного из них в жертву Ей. Возможно, это означало, что ей давным-давно пора принять себя и смириться с тем, что она есть, отбросить своих страхи, свою горечь, свою вину за то, кем она является и за то, что ее далекие предки когда-то уничтожили сальвагов. Роксана требовала покаяния и очищения. Но Лэйк все еще не могла принять этого целиком и полностью. Чувства боролись в ней, мешая думать. Разве не плохо это, Небесный Кузнец, что я убью для Тебя представителя своего народа? – спрашивала Лэйк, поднимая к встающему солнцу лицо. Разве недостаточно они настрадались в прошлом? Почему нельзя просто оставить их в покое? Кроны сосен только качались в ответ, и мелкая шелуха коры летела вниз, пронзенная копьями солнечных лучей. В лесу было много дичи. Ветер доносил запах небольшого стада кабанов, копающихся в прошлогодней листве к северу от того места, где шла Лэйк. Она чувствовала и оленей, низкорослых, со светлой шкурой в пятнышко, что бродили чуть дальше, щипля первую сочную траву. На западном берегу озера ей попалась сильно пропахшая медведем тропка, уводившая вверх по склонам. Каким-то чудом им с сальвагом удавалось уживаться вместе с одной долине, деля добычу пополам. Впрочем, медведь-то, скорее всего, большую часть времени отъедался ягодами и медом, да рыбачил на мелководье у западного берега озера, усыпанного белой плоской галькой. Лэйк обратила внимание, что возле него к поверхности всплывают большие темные тела рыб, хватая с нее мелких жучков и комаров, танцующих у самой воды. Следов сальвага было много, он не таился, потому как врагов и соперников у него здесь не было. Но самого его Лэйк все никак не могла найти. Все вокруг густо пропахло им, и ей сложно было определить, какой запах из сотен более свежий. Некоторое время она размышляла над тем, чтобы вновь послать ему мысленное сообщение, только потом раздумала. Если она собирается убить его, общаться смысла нет. В последний момент ее может охватить сомнение, рука дрогнет, и Богиня не получит Свою жертву. Я не могу не убивать тебя, с грустью думала она, подставляя лицо прохладным прикосновениям ветра. Я должна получить Благословение Огненной и испить из Источника Рождения. Никто не защитит становище Сол кроме меня. Я должна быть сильной и принести ту жертву, которую желает Богиня. Но ни к полудню, ни после него сальвага ей найти так и не удалось. Желудок уже даже не болел от голода, и внутри Лэйк разлилось тупое безразличие. Руки и ноги чувствовались легкими и какими-то прозрачными, а в голове гулял холодный ветер. Она бродила по берегам озера, пытаясь найти лежбище сальвага, но в итоге вернулась на то место, с которого начала. Ее вещмешок лежал на том же самом месте, где она его и оставляла, но Лэйк насторожилась. Вокруг него висел густой запах сальвага. Видимо, хищник приходил сюда, чтобы попытаться выяснить, кто пришел в его владения. А это означало, что ночевать здесь ни в коем случае нельзя. Лэйк подобрала вещи и взлетела, чтобы не оставлять за собой следов. Холодный ветер ударил в лицо и взъерошил волосы, она сощурилась и направилась на север, дальше от берега. Долетев до ближайшего горного склона, Лэйк принялась выискивать место для ночлега. Оно вскоре нашлось: небольшое открытое ветрам каменное плато, на которое сальваг не смог бы вскарабкаться никак. С одной стороны плато примыкало к горной скале с небольшой пещеркой, способной защитить от ветра. С остальных сторон был крутой обрыв высотой в три десятка метров, и даже самые сильные когти не позволили бы сальвагу взобраться по нему наверх. Внимательно осмотрев плато и убедившись, что никаких незваных гостей ей там ждать не придется, Лэйк сбросила свой вещмешок и спустилась вниз, в долину, набрать смолистой сосны, пахучей лиственницы, жаркой березы и долгогорящего дуба для жертвенного костра. С дубом оказалось сложнее всего в этот раз, ей пришлось обшарить большой квадрат в километр шириной, пока она обнаружила одно старое чахлое дерево с перепутанными толстыми сучьями. Наломав ровно столько сухих веток, сколько нужно было, чтобы Артрена не прогневалась, Лэйк вернулась на плато. Перекинувшись, она проспала до самого заката, свернувшись в клубок под защитой свода пещеры. Этой ночью она пойдет охотиться и искать сальвага. Он должен принять вызов и выйти к ней, Роксана этого желала. И раз он приходил обнюхивать ее вещи, он это сделает. После сна в теле была бодрящая свежесть, а есть уже не хотелось совсем. Лэйк только вволю напилась воды из фляги. Ночь предстояла долгая, сил потребуется много. Закат она встречала здесь же, сидя, скрестив ноги, на самом краю плато, и перед ней пылал жертвенный костер Богинь, отражаясь в небесном зареве. Лэйк щурилась, глядя как пламя сплетает вместе, пожирает все четыре вида древесины Богинь, соединяя их, будто Великая Мани Эрен, обнимающая Своих Дочерей. Они прогорали, и в небо вилась тонкая струйка темного дыма. И в этом дыме не было уже никакой разницы между Аленной и Роксаной, Артреной и Реагрес. Клан превыше всего, - подумала Лэйк. Анай – превыше всего. Когда от огня остались только круглые, раздуваемые ветром до оранжевого цвета угольки, Лэйк прокалила над ними лезвие долора и сделала на левой ладони небольшой надрез. Собственной кровью она пометила себе лоб между бровей, чтобы Роксана могла наблюдать через этот глаз за тем, как она будет охотиться для Нее. Растерев золой из костра предплечья, Лэйк замаскировала узоры Богини, чтобы душа зверя не гневалась на Огненную после смерти. Лэйк принимала грех этого убийства на себя, а Богиня должна была получить лишь чистую жертву. Помолившись всем четверым Небесным Сестрам и их Мани, она поднялась, сняла с нагинаты защитный чехол и полетела вниз, в долину. Лес встретил ее сумерками, полными тишины и холода. Пар от дыхания поднимался в воздух, а кожу пощипывало легким заморозком. Лэйк пришла на то же самое место, куда вчера прилетела, и уселась на землю. Зверь придет ночью еще раз, это она знала точно. Он не потерпит другого хищника в своих владениях и будет вынужден бросить ей вызов. И он пришел. Когда золотистая луна поднялась над горами, протянув призрачные тени по тихому лесу, Лэйк почувствовала чей-то взгляд. Открыв глаза, она увидела его, замершего на краю поляны и разглядывающего ее. Сальваг был огромен, того же роста, что и черный одноглазый пес, в холке чуть ниже лошади. Его густая серебристая шерсть приглушенно светилась в темноте для глаз Лэйк, от нее исходило спокойное голубоватое свечение. У него была широкая грудь и мощные стройные лапы, треугольные уши навострились, с ноздрей срывался белый пар, уплывающий в сторону озера. А на Лэйк смотрели глаза, большие, золотые и светящиеся во тьме. Она прищурилась, встречаясь с ним взглядом. Глаза сальвага были чем-то средним, между человечьими и волчьими. В них уже не было интеллекта, но еще не было инстинктов. Вот почему он не мог общаться с ней четкими мыслями, как делали волки. Сальваг был красив пронзительной красотой последнего представителя своего вида. Сильный и мощный, но одинокий, единственный в своем роде, оставшийся в этих горах. Лэйк ощутила исходящую от него печаль, застывшую навечно в полуприкрытых веках и упрямо сомкнутых челюстях. Зверь наблюдал за ней спокойно и любопытно. Он не считал ее угрозой, никто не мог бросить вызов его силе в этой долине. Осторожно подняв с колен нагинату, Лэйк поднялась, поклонилась сальвагу и впустила в себя своего собственного зверя на половину его мощи. Она не хотела перекидываться в зверя, потому что Роксана сейчас смотрела через нее на охоту, но из-за голодовки и истощения ей нужны были все силы, чтобы справиться с жертвой. Сальваг недоуменно поднял уши. Он не мог общаться с ней мыслями, но она чувствовала его эмоциональное состояние. Он был удивлен, очень удивлен. В закоулках его памяти, далеко-далеко, жило смутное видение каких-то других, не таких, как он, с крыльями словно у птиц за спиной, которые пришли и убивали его сородичей, вытесняя их шаг за шагом из охотничьих угодий. Он помнил, как его сородичи сопротивлялись, кусаясь и рыча, разрывая когтями захватчиков и конкурентов. А еще он помнил, как некоторые из врагов потом оборачивались зверями, становились как сальваги, и были еще страшнее, в слепом неконтролируемом бешенстве нападая на его предков. Прости. Лэйк смотрела ему прямо в глаза, чувствуя раскаянье. Анай пришли в дом сальвагов и разорили его когда-то. Как онды, что вторглись в земли Каэрос. Как Лэйк, что пришла сейчас убивать его. Зверь напрягся, вздыбив шерсть на загривке и гортанно рыча. Он был в ярости, он вспомнил ее, вспомнил свое прошлое и историю своего народа. Век за веком жалкие остатки когда-то гордой расы деградировали, вырождаясь в зверей. Последним, кто еще мог принимать человеческий облик из предков этого сальвага, был его прадед. Но в человеческом облике воспоминания о потере и ненависть к захватчикам жгли больше, чем в зверином, и прадед забыл себя, растворив свою память в темном, словно долгие зимние ночи, сознании зверя. И вот теперь двуногая из числа захватчиков вновь пришла, бередя старые раны и забытую тоску. Роксана будет свидетельницей моей жертвы. Лэйк взяла нагинату в правую руку, направив ее острием к сальвагу и выставив левую ногу вперед. Она ждала. Сальваг тихо гортанно зарычал и прыгнул с места. Взвилось в небо большое сильное тело, на секунду закрыв собой свет луны. Лэйк откатилась с места в сторону, нанося при этом удар. Лезвие нагинаты шло прямо в загривок зверя, но сальваг сгруппировался, отпрыгнул в сторону и рваными прыжками, меняя направление движения каждую секунду, ринулся на нее. Вспыхнули ненавистью золотые глаза, и тяжелая когтистая лапа едва не отхватила Лэйк голову. Она откатилась вбок и ударила нагинатой, но не успела. Зверь был уже здесь. Он ударил ее грудью, вцепившись в древко жемчужными клыками. Лэйк отчаянно сгруппировалась, пытаясь удержаться на ногах. Зверь давил и давил, рыча, и ее ноги ехали по сосновым иголкам, проделывая в земле две глубокие темные борозды. Лэйк напрягла все свои силы, освободив зверя в себе почти до конца, так, что до полного оборачивания ей оставалось совсем чуть-чуть. Жилы на теле моментально распухли, тугая горячая сила потекла вместе с кровью по венам. Она почувствовала, как удлинились во рту клыки, и глухая ярость вместе с азартом поединка накрыли ее с головой. Ноги прекратили ползти по земле. Лэйк остановилась и уперлась в камни, глядя прямо в горящие ненавистью желтые глаза сальвага. И зарычала в ответ, глухо и тяжело, приподняв верхнюю губу и скалясь. Желтые глаза сощурились, сальваг резко дернул головой, пытаясь выдрать из ее рук нагинату. Лэйк держала ее мертвой хваткой, надеясь, что дробящие кость зубы сальвага не смогут перекусить железное древко. Зверь рычал и бился, но Лэйк держалась изо всех сил. Улучив момент, она напрягла все тело и с силой отшвырнула его от себя. Хватка на нагинате разжалась, зверь отскочил. Опустив низко голову и припав на лапы, он принялся медленно обходить ее. Глаза его не мигали, верхняя губа дрожала от клокочущего в груди рычания, а шерсть яростно ощетинилась на загривке, ловя на себя отблески луны. Не дожидаясь броска, Лэйк ударила первая. Правой рукой перехватив древко, она крутанула его, обрушив со всей мощи на голову сальвага. Зверь зарычал и дернулся в сторону, с силой ударив лапой по наконечнику. Нагината едва не вылетела из рук Лэйк, послышался громкий звон, но толстый сердечник лезвия выдержал. Перекатившись в сторону, Лэйк ушла еще от нескольких сильных ударов лап, уворачиваясь от щелкающих клыков громадной пасти. Они кружили и кружили по поляне под лунным светом, и Роксана была свидетельницей их боя. Азарт захватил Лэйк с головой, и теперь она была только охотником, читающим движения своей жертвы до того, как жертва сама их осознает. Мелькало в темноте одним хищным клыком длинное лезвие нагинаты, и острые когти сальвага чиркали по нему, пытаясь отбить удары. А Лэйк чувствовала его ненависть, его ярость, его злость. И одновременно с этим – глубочайшую грусть. Чем сильнее и яростнее становились атаки сальвага, тем больше была его грусть. Он был последним представителем своего рода в этой долине. Его родители давно погибли, а братья и сестры сгинули где-то на горных перевалах. Он пытался искать их, но забросил это: сальваги ушли слишком далеко, скрываясь от наступающих отовсюду крылатых людей. Сотни лун встречал он раз за разом, мечтая увидеть в желтом небесном глазе отражение своего народа, мечтая услышать его терпкую песню, возносящуюся к небесам вместе с холодным горным ветром. Но их не было, лишь мелкие серые братья иногда пели вдали, но они не могли дать ему главного, чего он так хотел все эти годы, – отсутствия одиночества. Убей меня. Лэйк опешила и опустила оружие, когда сальваг отступил от нее к другой стороне поляны и остановился, тяжело дыша и вывалив набок пасти красный язык. Это была первая осмысленная вещь, пришедшая от него, словно бы их поединок, разбудивший в нем память предков, на какой-то краткий миг вернул ему сознание. Сальваг стоял и ждал, ярость в его глазах потухла, сменившись огромной, как звездное небо, грустью. Дай мне покой. Я уйду к предкам. Послания приходили как образы, которые мозг Лэйк преобразовывал в слова. Сальваг видел бескрайние звездные поля, по которым скачут молодые резвые щенки, клацая зубами и высоко выпрыгивая, чтобы хватать звезды, словно бабочек. Он видел стаю своих сородичей, что сжались, готовясь к прыжку, загоняя созвездие Плуга, которое для сальвага походило на огромного лося. Он видел сильных самцов, что жаждали драки с ним, и нежных самок, что игриво звали, виляя пушистыми длинными хвостами. И там было его место, а не на этой пустой и холодной земле. Словно в подтверждение своих слов, сальваг опустил голову и прикрыл глаза, подставляя под удар Лэйк толстую мохнатую шею. Дай мне покой, - вновь повторил он. Лэйк почувствовала, как защипало в глазах, и сжала зубы. Отчаянье и тоска сальвага пронизывали ее всю, с головы до ног, и зверь внутри нее завыл. В горле заклокотало, Лэйк вскинула голову и завыла вместе с ним, выбрасывая в этом зове всю свою тоску и раскаянье. И сальваг тоже завыл, только гораздо более басовито и громко. Замолчав, он вновь опустил голову, и волны покоя распространились вокруг него. Я прощаю тебя, маленькая сестра. Перед глазами все расплылось, и Лэйк зло сощурилась, поднимая нагинату. Лезвие сверкнуло в темноте, и все было кончено. Осталась только тишина леса, запах первых распустившихся почек и последнее умиротворенное воспоминание сальвага: он, маленький, копошащийся в кучке других толстых серых щенков под брюхом мани. Я принимаю Твою волю, Яростная. Лэйк опустилась на колени перед поверженным сальвагом и поклонилась ему, коснувшись лбом земли. Мы никогда не сможем искупить вины за то, что когда-то сделали. Но мы можем попытаться простить самих себя. Пока не унялись медленно капающие на сосновые иголки слезы, Лэйк сидела возле волка и смотрела на темную гладь пруда. Отражение луны медленно ползло по воде, протягивая длинную золотистую дорожку. Потом луна закатилась за гору, и настал самый темный предрассветный час. Лэйк поднялась, набрала дров и запалила костер посреди поляны, достаточно большой для того, чтобы на нем могла сгореть туша. Яростные языки пламени осветили ночь, бросив танцующие отблески в остекленевшие золотые глаза сальвага. Ревущий костер взметался вверх, и огненный столб заставлял дрожать, будто от ветра, пушистые сосновые ветви над головой. Подняв долор, Лэйк вскрыла грудь сальвага и по обычаю сделала несколько глотков крови, уже слегка остывшей. Роксана требовала принимать в себя жертву, чтобы нести грех ее убийства до конца своей жизни. Лэйк претило пить кровь своего соплеменника, но свою вину она должна была нести до конца. Поднатужившись, она кое-как отволокла мертвую тушу к костру, быстро разделась донага и втащила тушу в огонь. Пламя неприятно щипало кожу, здесь не было Жриц и Способных Слышать, чтобы смирить его гнев. Сразу же запахло паленой шерстью и когтями. Лэйк отошла в сторону и уселась на землю, скрестив ноги. Она низко поклонилась пламени, упираясь ладонями в колени. Я принесла жертву, Огненная! Я взяла на себя все грехи, что совершила сама, все грехи, что совершили мои предки. И я понесу их на своих плечах ровно столько, сколько Ты мне прикажешь. Я вижу Твою волю, Яростная, и я подчиняюсь ей.