Город на границе

– Пить… пожалуйста, пить… Джим открыл глаза. Ему казалось, что он уже вечность просит кого-то дать ему воды, но в темных видениях источник влаги постоянно исчезал, не давался в руки, он был один, и если он хочет пить, и вообще жить, то нужно собрать все силы, что остались, и самому добраться до… Он перекатился на бок, охнул от боли, потом сел. Что случилось? Где он? Пить хотелось уже просто зверски. Он коснулся рукой сухих губ. Костяшки пальцев сбиты, он чувствовал, как ноют пропущенные удары. С кем он подрался? Он потряс головой, безуспешно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь… Ответом была головная боль. Пальцы нащупали на затылке спекшуюся кровь и здоровенную ссадину, но болела не она, точнее не только она. Следом обнаружился глубокий порез на левом боку, которому не помешала бы пара-другая швов, хорошо хоть кровь давно перестала идти, плотная футболка сыграла роль фиксирующей повязки. Где он? Он сидел в зарослях высокой травы, солнце клонилось к закату, воздух вокруг был горячий и пыльный. Надо вставать. Много тут не высидишь. Вода, вот что ему нужно! Ведро ледяной воды. Хорошо, он согласен на стакан. Нет, два стакана. И, ладно, можно теплой. И даже не слишком чистой. Любой воды! Джим встал на ноги, с опаской. Надо было понять, может ли он ходить? Очевидно, что он попал в какую-то заварушку, подрался и проиграл, порезался об нож и получил хороший удар по голове. И где он? Что это за место? Что за планета? Что он вообще помнит? Помнил он много. То, что его зовут Джеймс Тиберий Кирк, что он капитан космического корабля «Энтерпрайз», что они выполняют пятилетнюю миссию, что получили приказ найти целато… Его повело немного в сторону, но на ногах Джим устоял. Где он? Конечно, это совершенно невозможно, но место очень походило на Землю. Воздух, солнце, даже трава. Джим растер в пальцах пушистый венчик. За его спиной были скалистые отроги, вряд ли там есть вода. Но вон там, где виднеются скалы и растут деревья, а местность идет под уклон… Он пошел вперед, к деревьям. Стая птиц вспорхнула, потревоженная его шагами. Кирк ускорил шаги, не обращая внимания на то, что движения отдаются в голове болезненными ударами, а сердце бьется очень быстро. Вскоре он упал на колени, зарыл руки во влажный песок, потом вообще улегся на берегу и уронил лицо в прохладную речную воду. Это было даже лучше, чем ведро воды. Он пил, глотал снова и снова, макал в нее голову, взбаламучивая песок. Потом, откатился в сторону и замер, закрыв глаза. Откуда такая слабость, что хоть ложись и помирай? Ах да, он и так лежит. Однако надо найти какое-нибудь укрытие, день идет ко второй половине, и обычно после захода солнца наступает ночь. А ночь… это такое время суток…. мысли лениво проплывали в голове, он уговаривал себя – вот сейчас еще досчитаю до пяти, нет, до десяти, и встану. Ладно, еще десять вдохов, семь, пять… – Эй, ты! Кирк открыл глаза. Напившись воды, он задремал на берегу, самым непозволительным образом. И теперь кто-то тычет в него железной палкой… и спрашивает… Вот же хрень! Это не палка, это дуло какой-то длинноствольной дряни, и, судя по диаметру дула, калибр пули был не шуточный, и держит ее… Кирк поднял голову. Держала ружье темноволосая девушка с решительными глазами. – Ты кто? Что ты тут делаешь? – вновь спросила она. Пока тебя спрашивают – убивать не будут. Все зависит от ответа. Кирк, опираясь на руки, попытался приподняться. – Не стреляйте, – сказал он, – я ничего вам не сделал. – Кто ты? – Меня зовут Джим. Джим Кирк, – ответил он, садясь на песке и разводя руки в стороны. – Что ты здесь делаешь? – Я здесь спал, – ответил Джим честно. – Задремал на солнышке. – Ложь не лучшее начало для разговора! – ответила девушка. – Никто не будет спать здесь, когда команчи вышли на тропу войны! – Команчи… что? – Джим скривился. Он вообще проснулся или все еще спит? Девушка отступила на шаг, но оружие в сторону от его груди не отвела. – Откуда ты? Что ты здесь делаешь? – Да ничего я здесь не делаю. Я капитан… – он запнулся… – э-э-э… корабля… – Опять врешь! – Да нет же… ну да, все говорят, что я не сильно похож… ну, так получилось. Слушай, убери эту штуку, я ничего тебе не сделаю. Я правда капитан корабля, но как я здесь очутился – я не помню. Кто-то ударил меня по голове, – он наклонил голову, – вот, можешь сама посмотреть. Девушка наклонилась, чтобы проверить его слова, и Джим схватил рукой дуло ружья, задирая его вверх. Он не пытался вырвать оружие из рук незнакомки, он и стрелять-то из него не умел. Девушка уцепилась за ружье обеими руками и с силой дернула его на себя. Следом кто-то прыгнул на Кирка сверху, маленькие кулачки заколотили по плечам, груди. Джим не выпустил оружие, но лицо его искривилось от боли – рана в боку дала о себе знать. – Джес! – крикнула девушка ребенку. – Прекрати! А ты отдай ружье, – сказала она Кирку. – Я не буду стрелять. Отпусти. Кирк разжал пальцы и схватился за бок. – Что с тобой? – Пырнули ножом, – пробормотал он. Девушка взяла мальчика лет семи за руку и попыталась направить его себе за спину, но тот вырвался и остался стоять, глядя на Кирка исподлобья пронзительными синими глазами. Джим вдохнул пару раз, пытаясь отогнать муть, застилавшую его сознание. – Слушай… – сказал он. – Что это за место? Земля? – Какая земля? – Ну планета… какая планета? Это Земля? – Планета? – переспросила девушка. – А… ну да, планета, такой шар с морями и сушей, что висит в пустоте. – Земля? – еще раз спросил Кирк. – Это Земля? Нет… нет, это не может быть Земля, мы же были… были… – Э, да у тебя жар, – сказала девушка. – Ты болен? – Что? А… наверное, да… – Это заразно? – она вдруг оглянулась в тревоге и шагнула от него назад. – Джес! Отойди, я сказала! – Нет! Не бойтесь! Это… Подожди, – Джим уже припомнил кое-что, – нет, это не инфекция, я… мне кажется, это отравление, но я не помню точно, что случилось, и как я здесь очутился. – Отравление? Для начала давай-ка проясним одну вещь. Я, знаешь ли, не благотворительница! Если ты бродяга, который не в силах оторваться от бутылки или какую там еще дрянь ты в себя залил… – Да нет же! – запротестовал Кирк. – Не пил я ничего. Скажи лучше, как тебя зовут? – Эдит Келлер. – Рад познакомиться, Эдит Келлер. Можно я еще спрошу? Какой сейчас год? – Тысяча восемьсот тридцатый, мистер Кирк. Хорошо же вас угостили по голове, если вы не помните ни кто вы, ни откуда, ни какой сейчас год, если вы часом не привираете. – А тебя как зовут? – спросил Кирк мальчика. Тот не ответил и отступил за спину девушки. На лице Эдит отразилось беспокойство, она словно хотела что-то сказать ребенку, но, передумав, обернулась к Джиму. – Что ты тут делаешь? – спросил Кирк. – Почему одна? Ты же говоришь, что эти, как их… вышли на войну. – Команчи, – сказала она. – Да… на тропу войны. Она посмотрела на солнце. – Фиалке нужно отдохнуть немного. И это самое хорошее место, тут низина, – пояснила она. – Джес! Разожги костер, перекусим. Эдит отошла в сторону, но ружье из рук не выпустила, а Кирк наконец-то смог оглядеться. В реке была небольшая крытая повозка-фургон. Колеса ее до середины прикрывала вода. Впереди фургона стояла лошадка, не особенно сильная на вид. Фиалка? Джим встал, стараясь держаться ровно, подошел к фургону. Деревянные колеса, полотняная ткань. Что внутри – не видно, так как вход прикрывала дополнительная полотняная занавеска, зашнурованная веревкой по центру. Придерживаясь за края фургона, он подошел к лошади, та, почуяв чужака, вскинула голову. Кирк ухватился за лошадиную гриву, улыбнулся. На ферме в Айове, где прошла немалая часть его детства, никто не пахал на лошадях землю, и не использовал животных, как тягловую силу. Но лошади там были, и острый конский запах, тепло лошадиной кожи под руками, сильные перекатывающие мышцы животного – это как-то успокаивало, давало ощущение реальности, возвращало в давно забытые дни. Вода в реке была теплой, так что ничего плохого лошади не грозило, он бы еще ослабил подпруги, но здешняя упряжь ничем не походила на магнитные застежки, что были в ходу у них на ферме… Эдит убедившись, что странный парень не собирается навредить Фиалке, напротив, что-то шепчет ей в уши, поглаживая шею, занялась костром. Вскоре закипел медный чайник. – Эй, как тебя там, Джим! Иди сюда. Она протянула Джиму кусок хлеба, на котором лежала полоска мяса. На вкус она оказалась сухой и соленой. Есть особо не хотелось, но Кирк не рискнул отказаться от еды. К хлебу и мясу прилагался стакан горячей воды с плавающими в нем чаинками. От горячего чая Кирку стало немного лучше, голова заработала яснее, хотя слабость никуда не делась, и руки тряслись, как с глубокого похмелья. Джим бросал украдкой взгляды на девушку. Живые глаза, правильные черты лица, свежая кожа, тронутая загаром. На Эдит была светлая закрытая блузка с длинными рукавами и множеством пуговок, юбка темно-синего цвета доходила почти до земли. На ногах ботинки со шнуровкой. Подол юбки был немного обтрепан и запылен. «Еще бы, – подумал Джим. – Лошаденка не из сильных, и наверняка хозяйке приходится большую часть пути топать рядом с фургоном, а не ехать в нем». Волосы у девушки были заколоты вверх, но множество прядей выбилось из прически, и она периодически отводила от лица непослушные локоны или сдувала их. Девушка и мальчик жевали свои порции сосредоточенно, будто выполняли важную работу. А может быть, и вероятнее всего, они были голодны. – Вкусно, – сказал Джим. – Спасибо. Она взглянула на него и кивнула. – На здоровье. Девушка заметила, что Кирк рассматривает ее, и на лице Эдит отразилось беспокойство. Джим улыбнулся. Она и впрямь была симпатичная, даже более того. Но каким образом он тут оказался? Последнее, что он помнил более-менее отчетливо – несчастный случай с Сулу, и то, что МакКой вводил пилоту кордразин. Не мог же доктор перепутать пациентов? Но даже если вообразить, что ему вкололи лекарство, и его организм отреагировал неадекватно на инъекцию, то можно понять провалы в памяти, но вот такое перемещение… – О чем задумался? – вдруг спросила Эдит. – Э… пытаюсь вспомнить еще что-нибудь… – Откуда ты знаешь про планеты? А… да, если ты капитан, то тогда… – Что? Ты о чем? – Обычно парни не особо утруждают себя подобными знаниями, – сказала она. – Там, откуда я родом, такие вещи мало кому интересны. – Ну, я много еще чего знаю, – сказал Джим. – Про планеты и все такое. Вот стемнеет, и я тебе назову все созвездия, что есть на небе. Ага, и заодно узнаю – Земля это или нет… – А ты любишь слушать про планеты? – спросил Джим мальчика. Тот насупился и принялся ворошить дрова в костре. – Неразговорчивый у тебя братишка, – сказал Джим. – Это мой сын, – ответила Эдит. – Он… – она посмотрела на ребенка, коснулась рукой его головы, заросшей густыми темными волосами, поправила воротничок когда-то белой рубашки, потом взглянула Кирку в глаза, раздумывая, стоит ли говорить что-то еще, решила, что стоит, и продолжила: – Недавно… случилось кое-что. Он видел то, что не должен был видеть… – Эдит вздохнула, ее живое лицо омрачилось. – Это… в общем, мы чудом остались живы, и Джес, он не говорит теперь. Я не знаю… Наверное, нужно подождать. Наверное, надо найти доктора, но где? Вильям, это мой брат, он немного понимает в медицине, но, боюсь, тут что-то другое… Что? Ты так смотришь, будто знаешь что-то… Ты видел такое? – Нет, – ответил Джим. – Я не видел… но я… Мальчик взглянул ему в глаза, и Кирк сглотнул. Джим не знал, откуда взялось это знание, но он понял, что малыш видел не просто что-то неподобающее для детских глаз – он видел смерть, и смерть отвратительную в своей первозданной жестокости. Джимми Кирк тоже не хотел ни с кем говорить после Тарсуса. Но ему было тринадцать, а не семь, и рядом были психологи… которых он ненавидел тогда, но… почему он решил, что… – Может быть, ты расскажешь, что случилось, Эдит? Она упрямо мотнула головой. – Может быть, – она встала. – Но не сейчас. Джес, туши костер, мы едем дальше. Она взглянула на Кирка, сомнение мелькнуло на лице, но она сказала: – Мы едем в город на границе, к моему брату Вильяму. Если хочешь, давай с нами. «Тысяча восемьсот тридцатый год? Ни хрена себе…» – подумал Кирк, и кивнул, соглашаясь.