Город на границе

– Эй, эй? Ты что это? Джим? Эдит бросила поводья Джесу, обежала фургон. – Ну-ка вставай, ты чего? Кирк чувствовал, что девушка тормошит его, шлепает по щекам, но ничего не мог с собой поделать. Когда у него закружилась голова и зашумело в ушах, он пытался удержаться на ногах, цепляясь за фургон, и прошел таким образом пару сотен метров, но слабость нарастала и нарастала, пока он не упал в траву. На лицо полилась вода, заставив его все же открыть глаза. – Извини, – прошептал он. – Я… что-то мне нехорошо. – Я не смогу тебя поднять. Давай, давай, вставай! Забирайся в фургон. Безбожно наваливаясь на плечо девушки, Кирк смог приподняться. Схватился рукой за порожек. Перевалился на пол. Она заскочила внутрь, подхватила под руки, потянула на себя. Кирк пытался помочь ей, отталкиваясь ногами и обливаясь потом. «Да что со мной?», – в который раз подумал он. Была одна тайная мысль, вызывавшая у него трусливенький страх – может быть, то лечение, что изобрел Боунз, имело силу лишь на время? И это время закончилось? Но… его же проверяли, лучшие врачи Федерации, хотя куда им тягаться с корабельным доктором «Энтерпрайза» (это Боунз так сказал), ага, так вот, проверяли и признали полностью здоровым. Он и чувствовал себя отлично. Даже не вспоминал… если только во снах… он оставался наедине с болью, отделенный от всех невидимой преградой, и что бы он ни делал, он ничего не мог изменить, не мог ее разрушить, вырваться из ловушки, а только скользил и скользил онемевшими пальцами по стеклу. Эдит растерянно смотрела на своего нового знакомого. Он бормотал что-то бессвязное – о каком-то хане и фотонных торпедах, ругался, отталкивал ее руки, сгорая от жара. А ведь удар по голове никогда не вызывает такой реакции. Джим говорил что-то об отравлении, но никакой рвоты или тому подобных симптомов не было. Еще он говорил об ударе ножом. Девушка нерешительно присела рядом, коснулась рубашки из очень мягкой ткани, такого кричащего золотого цвета. Морские офицеры всегда любили принарядиться, но эта одежда никак не походила на форму, хотя и разительно отличалась от всего того, что она видела раньше. Под рубашкой оказалась еще одна, черная, тянущаяся ткань которой плотно прилегала к телу. Нет, тут ничего такого – порез длинный, и даже глубокий, разумеется, воспален, но ничего, ужасного, да и крови он потерял немного. На верхней рубашке и следов-то почти нет, так, порвана в паре мест. Это значит… Лжец! Он наверняка болен чем-то заразным, и теперь и она, и Джес в большой опасности! Она покатала в пальцах ткань желтой форменки. Ей хотелось верить этому человеку. Было ли страшно? Нет… после того, что она видела два дня назад, страшным уже не могло быть ничто. Скорее странным. Надо ехать домой. Вильям разберется, что с ним такое приключилось, если захочет. Она прикусила губу. Брат не одобрял многого из того, что она делала. А теперь, когда погиб отец… все стало еще сложнее. Дальнейшее Джим осознавал урывками. То ощущал под головой твердый настил фургона, то прикосновение влажной ткани к лицу, то видел испуганные глаза мальчика. Он должен был сказать ему, что с ним все будет в порядке, но слова не шли с языка, вместо этого у него начало сводить руки и ноги, а когда приступ прошел, сил говорить не было совсем. – Вил! Эдит спрыгнула на землю, кинув поводья Джесу. Дремавший мальчик встрепенулся, завертел головой. Уже смеркалось, когда они доехали до места. Брат вышел встречать их, долговязый, немного нескладный. Ветер растрепал его темные волосы, в которых уже проглядывали седые пряди. – Где отец? – спросил он, прижав сестру к себе широкими крепкими ладонями. – До меня дошли слухи… Эдит оглянулась на сына. – Слухи верны, – сказала он тихо. – Папы нет больше. Вильям взялся за поводья, заводя Фиалку во двор. Джес крутился рядом, пытаясь помочь распрячь лошадь. Вильям взял племянника на руки, осмотрел, проверяя, цел ли он, потом поставил на землю и подтолкнул к дому. – Иди внутрь. Там на столе есть молоко и хлеб. Можешь поесть. Джес неуверенно взглянул на мать, потом на фургон. – Иди, иди, – подтвердила Эдит слова брата. – Надо слушаться дядю. Она помолчала немного, потом добавила, когда мальчик скрылся в дверях: – Не хочу, чтобы Джес слышал. Казалось, что если не говорить о том, что произошло, то, возможно, ничего этого и не было. – Он точно погиб? – спросил Вильям. Нет, лучше все же сказать сразу. – Да, – кивнула Эдит. – Мы остановились на ночь, я отошла постирать и помыться – далеко, вниз по реке. Увидела дым, выбралась на берег, вернулась, но все уже было кончено. Команчи перестреляли всех. Подожгли фургоны – знаешь, у них такие стрелы с огнем. Я думала, что и Джес погиб. А он нет, успел спрятаться, там была небольшая пещерка на берегу, почти нора, только ребенок бы и влез. Может быть, отец его туда сунул… Не знаю… Он видел, как их убили, как сняли скальпы, как уволокли всех женщин и трех малышей О`Коннер… И почти весь товар забрали. – Господи… Зачем им дети… – Они их воспитывают на свой манер, все так говорят, – сказала Эдит. – Перевертыши. Она не стала рассказывать, как бродила по разоренной стоянке, переворачивая тела, молясь то ли о том, чтобы найти сына здесь, то ли о том, чтобы его взяли с собой дикари. – Жаль старика. Плачешь? Ну да, правильно… похоронили? – Нет, – отозвалась Эдит глухо… – нет, я… кони разбежались, тех, кто посильнее, индейцы тоже забрали, а Фиалку я нашла, на старушку никто не польстился, вернулась… Я сидела на берегу, плакала, а тут Джес выбрался из норы, стоит и смотрит на меня. И молчит. Молчит… не говорит ничего. Я и так, и эдак… не знаю. Что смогли, то собрали в фургон и поехали поскорей прочь… вниз по реке. Как совсем стемнело, остановились, ни костра, ничего такого не стали жечь. Страшно… а утром поехали дальше. Встретили отряд из Грейтауна, они искали Черного Беркута, сказали, что это его работа, обещали похоронить. Мы съездим потом, узнаем, что и как… Но я не могла… прости… Вильям привлек сестру к себе, чмокнул неловко в висок. – Иди в дом, там есть каша, поедим немного… завтра разберем груз… Эдит вздохнула. – Там мало что осталось. И это еще не все… кое-что случилось… На следующее утро я нашла у реки одного человека… Эдит тихо приоткрыла дверь в комнату, где лежал ее новый знакомый, поставила свечу на стол. Молодому человеку было лучше. Она коснулась тыльной стороной ладони его щеки. Жар больше не мучил его, похоже, он просто спал. Она провела рукой по коротко остриженным волосам, отмечая, что стрижка была необычной, волосы не просто коротко обрезаны, так, как никто не обрезает, а имели разную длину, самые короткие были на висках и затылке, выше – заметно длиннее, а на лоб так и вовсе свешивалась пара мокрых прядей. Он лежал на спине, закинув одну руку за голову, Эдит видела, что поза неудобная, рука может затечь. Она переместила руку Джима вдоль тела. Пальцы ее прошлись по обнаженной коже. Эдит положила свою ладонь на его, переплела пальцы и тихонько их сжала. Густые ресницы молодого человека дрогнули, но глаз он не открыл. – Спи, спи, – тихо сказала она. Эдит отпустила его руку, боясь разбудить, накрыла одеялом. Вил был прав… Вчера, когда она рассказала брату о найденном человеке, Вильям нахмурился, и Эдит торопливо заговорила: – Он сказал, что он капитан корабля, и на вид вполне приличный… не думай, ничего такого, не бросать же его было… Вильям подошел к фургону, заглянул в него, потом забрался внутрь, присвистнул. – Вот так птичку ты поймала… Эдит подошла следом. – Его кто-то ударил по голове, он сказал, что ничего не помнит… – Он сказал тебе, что капитан корабля? И ты поверила? – Да, а что? – Ты посмотри на его руки… Ха… ты видела, какие грабки у моряков? Это сынок какого-нибудь лордика, в поисках приключений… от таких одни проблемы. Насмотрелся я уже… Держись от него подальше, сестричка. Подальше держаться ей никак не хотелось, напротив, хотелось узнать, кто он и откуда. Почему ее не оставляло ощущение, что этот человек чужак? Не враждебный чужак, а… Эдит потрясла головой. Глупость какая. Насчет проблем… нет, не может быть, чтобы брат был прав. Ведь она говорила с Джимом, пусть недолго, но видела, с каким сочувствием он смотрел на ее Джеса, и уважительно говорил с ней, нет, не чувствовалось, что от него могут быть какие-то хлопоты. А своим чувствам Эдит доверяла больше, чем мнению окружающих. Он казался ей редкой тропической птицей, случайно залетевшей в мир снега и вьюг, где выжить очень трудно, если не невозможно. Эдит улыбнулась пришедшей в голову ассоциации. Надо будет запомнить это ощущение – прикосновение к чему-то такому, что не принадлежит твоему миру.