***
Тишина. Настолько глубокая, что биение сердца оглушает и, кажется, что можно услышать каждое едва заметное движение во мраке. Только вот она одна. Никто не придет к ней, ведь даже Китнисс, с которой она успела сблизиться, не сидит рядом. Память постепенно восстанавливается, и девушка горько усмехается. Она не прошла испытание. Завалила, стоило только начаться сильному дождю. А что, если этот дождь начался бы там, в Капитолии? Смерть. Мгновенная, без единой возможности защититься. Не в том состоянии, в котором она находилась. Она всё ещё не может пересилить свой страх и вряд ли когда-либо сумеет... Мысль — горькая, и Джоанна тянется к капельнице, в темноте нащупывая её и делая то же, что и всегда. Увеличивая дозу морфина, заставляя его быстрее поступать в кровь лишь для того, чтобы забыться. Вновь, в который раз. Чувствуя отчаянное одиночество, захлестывающее, раздирающее на клочки и отзывающееся глухой болью в сердце. Не зная о том, что совсем рядом сидит покачивающийся из стороны в сторону, словно замедленный маятник, светловолосый парень, а за дверью замерла та, кто ожидает того, чтобы он ушел, прежде чем зайти самой...Сломлена
8 марта 2014 г. в 16:45
Пульс учащенно бьет, а таймер отсчитывает секунды. Напряженная, словно готовящийся к безумному и опасному прыжку хищник, девушка усмехается. Она проверяет оружие, пробегаясь кончиками пальцев по рукояти ножа, поправляя автомат. Топора — привычного, ощутимо тяжелого и позволяющего почувствовать себя уверенней, очень не хватает. Вот только Джоанна понимает, что в перестрелке на узких улицах Капитолия против огнестрельного оружия миротворцев он совершенно бесполезен...
“Неужели они думают, что я, дважды выжившая на арене, испугаюсь каких-то голограмм и постановок? — думает она, оглядывая окружающее её пространство, пока ещё совершенно пустынное. Взгляд, которым девушку окинула офицер на входе, как ей самой кажется, ещё прожигает спину, хоть она и осознает, что это невозможно. Она здесь одна, в закрытом пространстве, которое с минуты на минуту будет проверять её на прочность. — Чертовы идиоты, что б их!..”
Джоанна пытается унять дрожь в пальцах, догадываясь, что ощущение наблюдающих за ней глаз не ошибочно — за ней действительно следят, только вот с другой стороны экранов, ловя каждое движение. Она осознает, насколько плохо и неуверенно сейчас выглядит, как ни старается показать обратное. Приемы морфия, дозу которого врачи постепенно уменьшают, не проходят бесследно. Особенно если учитывать то, что она отбирает большую часть лекарства Эвердин, подключая её капельницу к своей руке.
Офицер, запускающая её в Тренировочный комплекс, вполне могла догадаться и не допустить её к испытаниям, вот только действие наркотика, заглушающее тревоги и приступы паники, всё ещё время от времени накатывающие на неё, слишком сильно, чтобы Джоанна могла позволить себе отказаться от него.
Расширенные зрачки, едва заметная дрожь пальцев, когда она почти судорожно вцепилась в автомат, предоставленный ей. Быстрый пульс, который должен быть слышен на несколько шагов вперед и немного бегающий взгляд — по всему этому вполне можно определить, что ещё утром, всего несколько часов назад она ввела в вену морфий, отдаваясь густому туману спокойствия и безмятежности. Только все эти признаки вполне можно списать на психическое расстройство и болезнь, указанную на болтающемся на руке браслете. Так, похоже, подумала офицер и Джоанна благодарна ей за это.
Ведь она во что бы то ни стало должна пройти это испытание. Должна попасть в Капитолий и убить президента Сноу. За всю ту боль, что он причинил ей и другим.
Она сломлена, и именно Сноу сделал её такой.
Ярость, мгновенно закипающая в крови при одной только мысли о Сноу, вспыхнула с новой силой, и Джоанна до боли прикусила губу, ощущая, но не чувствуя металлический привкус. Она уже давно ничего не чувствовала, живя лишь в опутывающих её подобно оковам кошмарах и сновидениях.
Белоснежные одежды и тонкие губы, растягивавшиеся в самодовольной ухмылке, похожей скорее на оскал зверя, чем эмоцию человека. Пальцы, кажущиеся невозможно холодными, неприятно прикасающиеся к телу, заставляющие вздрогнуть и закричать. Она просыпалась каждую ночь, чувствуя отвратительные прикосновения и с ненавистью вспоминая глаза — серые, обманчиво красивые... В этих глазах не было ни капли человечности, а в касаниях — ни капли тепла. Джоанна помнила каждую секунду, каждое мгновенье и каждый стон, вырывающийся из груди мужчины. И она отомстит. Убьет его, но только после Сноу. Ведь именно из-за него её превратили в игрушку — безвольную, имеющую возможность лишь закусывать губы и глотать слёзы...
Сломлена...
А ещё она помнила журчание воды и плеск, когда пыталась пошевелиться, избежать того, что будет дальше. Но удар всё равно проносился, заставляя взвыть так громко и протяжно, что звук, казалось, должен был быть слышен по всему Капитолию. Удар тока — сильный, но недостаточный для того, чтобы убить, облегчая страдания. Прекращая их...
Дрожь стала ещё сильнее, Джоанна это заметила. Хотелось бежать, невзирая на всё, спрятаться в своей палате, как она всегда это делала, когда воспоминания захватывали её, а приступ накрывал с головой, заставляя дрожать, вновь и вновь ожидать разряда электричества, прокатывающегося по всему телу. Она просто не могла потерять самообладания. Не сейчас, не когда решается её судьба, судьба мести, без которой она не представляет свою жизнь.
Она собралась, вскидывая голову выше и бросая взгляд на полупрозрачные цифры, отсчитывающие секунды рядом с ней. Джоанна подняла автомат, готовая выстрелить в любой момент, ведь осталось всего несколько мгновений, прежде чем испытание начнется.
И оно началось. Первую голограмму, вспыхнувшую в десятке шагов от неё, девушка уничтожила молниеносно, тут же отскакивая в сторону и осматриваясь. Пространство вокруг изменялось, каменная стена, рядом с которой она оказалась, служила отличным прикрытием, и стоило ей подумать об этом, как механический голос, ранее отсчитывающий время и вторящий таймеру, отдал приказ: “укрыться”.
Секунда, и Джоанна оказывается за стеной, слыша, как о каменную кладку с другой стороны, стучит дробь — пули не пробьют стену, а голос, который офицер приказывала слушать беспрекословно, молчит.
— Огонь на поражение. Вас прикрывают, — отдал четкое указание механический голос; затем действительно послушались выстрелы, раздающиеся справа и слева от неё, только вот девушке не было времени задумываться о том, кто именно её прикрывает — такие же голограммы, или же живые люди. — Цель справа, — ещё один короткий приказ и Джоанна замирает буквально на мгновение.
Она видит его. Белоснежный халат, накинутый поверх костюма с небрежно застегнутым на одну пуговицу пиджаком и расслабленным галстуком. Серые глаза, скользящие по ней как и там, в Капитолии, а после в сотнях кошмаров, отрешенность, с которой он стоит среди прошивающих воздух пуль. Ни одна из них не попадает в него, будто бы Джоанне дают самой это сделать, исполняя затаенное желание...
Бордово-красное пятно, быстро пропитывающее белоснежную ткань, расцветающее, будто огромная роза. Красная, в отличие от тех, которые предпочитает Сноу. Кровь стекает, каплями орошая брусчатку под ногами её мучителя, но он продолжает стоять, смотря на неё, словно не было того выстрела, не было пули, пущенной прямо в сердце.
А затем начинается дождь. Первая капля падает Джоанне на лицо, быстро скатываясь по щеке, скользя по подбородку. Тяжелые капли падают на землю, барабанит град, дождь с каждым мгновением усиливается. И девушка кричит, чувствуя, как дыхание перехватывает, как тело сжимается, ожидая электрического удара, всегда следующего за потоком воды. Кричит, протяжно и отчаянно, забывая обо всем, зажимая уши руками и краем глаза замечая росчерки молний, рассекающих небеса.