Жрицы Филлиды. Принц Света и Теней

Шелесса не знала, сколько уже сидит, тупо уставившись перед собой. Слезы кончились, идей не было, зато была слабость и с каждой минутой усиливающаяся жажда. Справа в соседней клетке очнулась Гриффин и теперь бомбардировала решетку заклинаниями, но лишь напрасно тратила силы: металлические прутья впитывали магию, как губка. Фарагонда в клетке слева от Шелессы слабо шевелилась на полу и, кажется, не могла даже встать. - Что это за место? - послышался голос, который Шелесса уже не чаяла услышать. Она неверяще заморгала и бросилась к стенке клетки. Появившийся, как обычно, из ниоткуда на пути в никуда Аристарх был ее последней - и единственной - надеждой. - Тут демон держит всех пленников! И крадет нашу магию, пока мы не сдохнем! - затараторила она и, стараясь, чтобы вышло не очень жалобно, но в том не преуспев, спросила: - Ты можешь меня вытащить? Аристарх задумчиво оглядел клетку и пожал плечами: - Попробую. Но она как-то заколдована, не знаю, что из этого выйдет. Он сосредоточенно нахмурился, потер ладони друг о друга - и исчез. На краткий жуткий миг Шелессе показалось, что он пропал насовсем и бросил ее тут, однако Аристарх, развеяв ее сомнения, появился уже рядом с ней. Только теперь он хмурился гораздо сильнее. Решетка над головой не давала ему выпрямиться, и он, долговязый и худой, навис над Шелессой. - Не знаю, что это за колдовство, но за эти решетки очень трудно попасть. Наружу вряд ли будет легче. Я... может, и не смогу тебя вытащить. - Что? - Но я попробую, - Аристарх наклонился к Шелессе, подхватывая ее под подмышки. Она бессильно ткнулась лбом ему в плечо, и ей было так страшно, как никогда в жизни. От нее ничего не зависело, она никак не могла повлиять на то, сможет Аристарх выбраться вместе с ней или нет. Но если не сможет, для нее это гарантированная смерть. С этой мыслью она ухнула в черноту, которая всегда сопровождала Аристарховы телепортации. В прошлые разы тьма смыкалась вокруг на секунду, на долю секунды, но теперь она стала вязкой, как смола, и не выпускала из себя. У Шелессы было чувство, будто она не то плывет в океане клея, налипающего на тело и постепенно, слой за слоем его сковывающего, не то пытается протиснуться в горлышко песочных часов - слишком узкое, сдавившее со всех сторон. Но где‐то впереди маячил берег, выход, свет, и она, вдруг отыскав в себе невероятное упрямство, рванула туда, не отпуская Аристарха, который честно тащил ее первую половину пути. Теперь настала очередь Шелессы, и та не собиралась сдаваться, потому что слишком хорошо помнила, от чего бежит. В какой‐то момент бесконечное кажущееся движение в кажущейся темноте прервалось. Они лежали на полу - неровном, каменном полу пещеры. Клетка, из которой они с таким трудом выбрались, была от них в шаге. Аристарх был без сознания. Шелесса испуганно потрясла его за руку, потом за плечи, затем влепила пощечину - все напрасно. Коротким приступом захлестнула паника: а вдруг не очнется? Вдруг умер в свой второй и последний раз? Шелесса лихорадочно зашарила пальцами по его шее, пытаясь нащупать пульс и толком не зная, как это делается. Пульс все не находился, но она заметила, что Аристарх дышит, и с облегчением рухнула на пол рядом. Гриффин, молча наблюдавшая за этой сценой, подала голос: - Вам надо уходить. Как только молодой человек придет в себя, проваливайте. - А как же вы? - Шелесса вяло махнула рукой на клетки. Внутренне она была абсолютно согласна со словами Гриффин, но необходимость изображать из себя хорошего человека годами въедалась в плоть и кровь и не могла не напомнить о себе. Делай вид, что тебе не плевать на других - и они сделают вид, что им не плевать на тебя. - Думаете, что можете помочь? - Гриффин презрительно скривила губы, и это было обидно. Но Шелесса утешила себя мыслью, что собеседница сейчас не по ту сторону решетки, чтобы принимать в расчет ее мнение. Гриффин, о мыслях Шелессы не знавшая, сделала паузу, во время которой пыталась незаметно отдышаться. Видимо, ей было тяжело даже говорить, но она продолжила: - Или что ваш друг может? Не обманывайте себя. Во второй раз сквозь барьеры он уже не пробьется. Шелесса хлюпнула носом и посмотрела на Аристарха, который был все так же неподвижен и бледен жутче обычного. Подавив желание снова его ударить, Шелесса встала и, шатаясь, потерянно побрела вдоль ряда клеток, понятия не имея, зачем это делает: спасти никого все равно не удастся, а если попадется кто‐то знакомый, станет только еще хуже и гаже на душе. Единственное, прогулка избавляла ее от разговоров с Гриффин, но было ли это достаточно весомым плюсом - вопрос интересный. На Шелессу смотрели десятки глаз - заплаканных, отчаянных, пустых, почти мертвых. Кто‐то хватался за прутья решетки, не обращая внимания на боль от ожогов, и кричал, умоляя забрать его с собой, но большей частью ведьмы, феи и маги просто провожали ее взглядами - удивленными, завистливыми, безразличными. Шелесса увидела впереди, в сотне шагов, выход - темный провал неосвещенного туннеля, или коридора, или следующей пещеры, где не было факелов, как здесь. Но идти туда, в темноту, не было ни малейшего желания. Шелесса уже решила вернуться и посмотреть, как там Аристарх, и - паника! - не бросил ли он ее, не сбежал ли сам, однако вдруг услышала смутно знакомый голос, почти шепот: - Тихо, тихо, моя хорошая, это не так страшно. Прости меня, прости старого дурака... Шелесса метнулась вперед и увидела. В одной клетке сидела, привалившись к стенке, Джинджер - в черном балахоне, осунувшаяся, иссиня-бледная. На поблескивающем от пота бритом черепе пробился чуть заметный ежик отросших волос. Ее дед, который был в соседней клетке, держал болезненно-костлявую ладонь внучки в своей, просунув руку между прутьями решетки. Джинджер умирала. Это ясно было по ее мутному, словно болотная вода, взгляду, по часто - и бесполезно вздымающейся груди, открытому рту, которым она пыталась глотнуть воздуха и никак не могла вдохнуть. Джинджер дошла до своего предела, ей нечего больше было отдавать, кроме жизни. Она странно дернулась всем телом и обмякла, сползла на пол клетки. Дед стиснул ее руку обеими своими, и по его щекам с только намечающимися морщинами покатились прозрачные слезы, оставляя на грязном, будто покрытом копотью, лице светлые дорожки. Шелесса смотрела широко распахнутыми глазами, сжав кулаки. Внутри нее варились, как в котле, нежелание верить и смутный ужас: у нее никогда не умирали знакомые и близкие, да еще совсем рядом - и не от старости, не от несчастного случая, но по чужой воле, ради того, чтобы какой‐то урод добился какой‐то ничтожной цели... Джинджер прекрасно гадала на картах и обладала специфичным чувством юмора, была немногословной и резкой в поступках. Джинджер была ведьмой до мозга костей. Джинджер почти стала Шелессе другом. Джинджер больше не было, и этот факт заполнил своей невероятностью голодную, жаждущую утешения и тепла пропасть внутри Шелессы. Горе и страх испарились, осталось единственное: демон, как ты посмел сделать все это с нами? Как ты посмел?! Насквозь прожгло дикой, небывалой злостью, и Шелесса вдруг ясно ощутила ритмичные удары, один за другим: это билась в стенки незримого резервуара отнятая у владельцев магия. Билась, пытаясь вырваться. Ей тоже не нравилось быть плененной, для нее это было мучительно так же, как и для живых существ, которые страдали и умирали здесь. Шелесса уже не могла бежать, не могла трусливо оставить все как есть и трястись только над своей шкурой. Со всех сторон на нее наваливалась чужая боль, которую нельзя было оставить без внимания. И, пожалуй, впервые в жизни Шелесса могла сделать что‐то стоящее. Она впилась, вгрызлась в стенку резервуара - воображаемую, невидимую, но от этого не менее реальную. Оторвала один кусок оболочки, другой - и припала к бреши. Давясь от жадности, она стала впитывать отнятую у сотен колдунов и волшебниц силу, концентрированную магию, очищенную от посторонних примесей и превращенную в топливо для того, кто хотел взлететь из этого мира в другой так сильно, что у него не нашлось жалости к тем, кого он опустошил и уничтожил во имя своего желания. Шелесса пила силу, и сила прорастала в ней, и Шелесса сама становилась силой. С каждым глотком, с каждым куском она оживала, отогревалась, обретала уверенность в своем всемогуществе и все лучше понимала его природу. И осознавала, что очень хочет убить Линдиса, потому что он заслуживал смерти. Ночи на кладбище, умение питаться худшими чувствами окружающих людей, сволочной бог в голове - это оказалось не зря. Теперь все пригодилось. Что мне холод, думала Шелесса, что мне страх? Я ведь сама - боль, я - страдание, вечный спутник жизни. Мой бог - бог войны, кровопролития и смерти. Мы не светлые и не хорошие - мы кровь, ненависть и жажда убийства. Мы защитим свой дом так, как умеем - уничтожим угрозу. Тебе, демон хренов, будет больно, но недолго, а когда это пройдет, то не радуйся: помни, страдание - спутник жизни. Если не страдаешь, ты уже мертв. Магия бушевала внутри, рвалась наружу: воплотиться, осуществиться, разлиться заревом на весь мир - и раствориться в нем, стать его частью, чтобы потом снова влиться в жилы уже других волшебников и подарить им силу. Сообразив, что вот-вот ее разорвет изнутри, Шелесса попыталась остановиться, перекрыть ручеек энергии, втекавший в тело, разрушить связь с резервуаром, но тот, не отпуская, опутывал новыми ниточками-сосудами, стремясь заполнить Шелессу всей своей магией и невольно - какая может быть воля у потока силы? - ее убить. Шелесса снова рванулась, зарычав по-звериному, и удерживавшие ее ниточки лопнули, жалобно тренькнув. Часть энергии выплеснулась наружу. Шелесса секунд десять стояла неподвижно, а потом, опомнившись, потянулась к хранилищу снова, нащупала его границу и со всей дури потянула на себя. Невидимая, даже не существующая толком пленка пузыря, внутри которого бурлила магия, отнятая у тех, кто владел ей по праву, беззвучно прорвалась, и пещеру словно захлестнула упругая теплая волна. Шелесса расхохоталась. Волной ее сбило с ног и больно приложило об стену, но она продолжала смеяться, глядя, как одна за другой рассыпаются в пыль клетки и свободные теперь маги ошеломленно оглядываются, как на их лицах проступает понимание. Феи, ведьмы, колдуны, заклинатели, перевертыши, пикси, эльфы и десятки прочих существ снова были свободны. Их было много, толпа - и она состояла из лучших магов Волшебного измерения. Они были измождены и вымотаны, но разлитая в воздухе магия наполняла их глаза злым блеском, давая силы встать и идти. После долгой тишины под сводами пещеры раздались первые голоса - еще неуверенные, недоверчивые, но быстро крепнущие. Шелесса, рухнувшая на пол у стены, поднялась на ноги. Не сказать чтобы она чувствовала себя прекрасно, однако свое состояние оценивала как сносное. От вида гомонящих волшебников на душе стало легко и почти весело: в такой компании отправляться убивать принца гораздо приятнее, чем в одиночку. Но только появившаяся на лице улыбка увяла, когда за спинами живых Шелесса увидела тела тех, для кого спасение пришло слишком поздно. Тел было больше, чем взволнованно переговаривающихся магов. В разы больше. Одни еще были в клетках, другие, более старые, бесформенной гниющей кучей валялись у дальней стены пещеры. "Они еще могут драться. Ты некромант, так дай им шанс в последний раз выступить против демона." "А я смогу? - засомневалась Шелесса и прервала себя сама прежде, чем это сделал Карнель: - Смогу. Должна." И она ощутила в себе силу, выпитую из резервуара: прежний мизер даже не шел в сравнение с таким количеством энергии. Сегодня Шелесса могла все. Они вставали одинаково безразличные, по-восковому бледные, тихие, жуткие. Вслед за Аннабель, мертвой принцессой Солярии, поднялась с пола Джинджер, и ее дед застыл рядом, словно борясь с желанием вновь упокоить внучку. Разговоры смолкли, десятки пар глаз уставились на Шелессу, безошибочно определив в ней источник колдовства, поднимавшего мертвых. Хмурилась, глядя на нее с легким уважением, Гриффин, маячило белым пятном лицо потрясенной Фарагонды. Где-то в последних рядах переминался с ноги на ногу Аристарх, который восхищенно и растерянно вертел головой по сторонам. Все чего-то ждали, и Шелессе было не жаль для них слов: - Мы пойдем и прикончим этого принца. Нам помогут даже те, кого он сам убил. У нас у всех есть право его разорвать в клочья! Он пожалеет, что вообще родился и приперся к нам! Может быть, на трезвый взгляд со стороны призыв был так себе. Но гнев толпы не нужно было подогревать: ярость и без того кипела и грозила вот-вот обратиться в раскаленный пар. Несколько дюжин человек взревели, как один, и в общем крике смешались обещания самых страшных кар для того, кто сам привел их в свое логово. *** Облачная башня высилась впереди, темным штопором ввинчиваясь в небесную синеву. Олле'Хар лавировала меж воздушных потоков, давая отдых крыльям. Ей давно не приходилось так долго и быстро лететь: в пустыне в этом не было необходимости, а попав в Магикс, она скрывала свою магию и не трансформировалась. Полчаса назад из экстренного выпуска новостей она узнала о падении Облачной башни, и почти сразу с ней заговорила Персефона. "Служительница Стратоса захвачена врагом. Стратос бессилен во всем, кроме одного: он сказал Нам, где содержатся узники и живет само сердце тьмы. Олле'Хар, ты почти отреклась от Нас и почти утратила Наше расположение, и Мы презираем твою недостойную священного воина трусость. Но сейчас тебе будет дарован шанс обрести прощение и уберечь свое мироздание от наступающего небытия. Возьми с собой нескольких отважных, отправляйся в обиталище демона и предотврати катастрофу. Докажи, что ты достойна быть Нашим эмиссаром, дитя." "Я не подведу, Богиня". Пришло время действовать, отбросить страхи и желание держаться подальше от опасностей и тревог. Сейчас Олле'Хар была единственной жрицей, способной сражаться, и от нее слишком многое зависело, чтобы сдаться, даже не вступив в бой. В Облачной башне наверняка должны быть горящие жаждой мести феи, ведьмы и бойцы спецслужбы. А значит, Олле'Хар нужно туда. *** Когда‐то это был роскошный дворец, но те времена прошли. Сегодня только самые дотошные историки смогли бы вспомнить, кто и для чего построил этот огромный замок под пустыней. Многие века пустовали огромные залы-пещеры, разрушались галереи, крошились барельефы,осыпались фрески, ржа съедала доспехи и оружие, развешанные по стенам. Былая жизнь уходила все дальше и дальше в прошлое, пока сюда не пришел Линдис. Он искал себе укрытие, берлогу, куда можно тащить добычу, где можно спокойно отсиживаться, с надеждой и нетерпением наблюдая, как мир шаг за шагом движется к своей гибели. И принц нашел свой дворец. Избавившись от Астрид и других пленников, он перенесся в свои покои, которые состояли из нескольких залов, переделанных из пещер. Когда он попал сюда впервые, мебель здесь была трухлявой и разваливалась от легкого пинка, отсыревшие ковры сгнили почти полностью, и все было покрыто толстым слоем слежавшейся пыли. Линдис преобразил это место с помощью магии, и теперь оно вновь было функционально, а большего и не требовалось. Не зажигая света - он прекрасно видел и в полной темноте, - Линдис положил бессознательную Крейвин на кровать. Сам сел рядом, обхватив руками гудящую от боли и слабости голову, в которой проворачивались, как заржавелые шестеренки, тяжелые мысли. Полгода назад, подбирая преданную своими фею, он думал, что просто пополняет гарем и вместе с симпатичным по меркам чужого мира телом приобретает всю его магию. Тогда Линдис ловко балансировал между своей настоящей сущностью и ее проекцией в эту реальность и мог себе позволить немного помедлить, попробовать местные удовольствия, прежде чем выполнять свой план. Он не мог сказать, в какой момент остальные наложницы стали ему безразличны, и не понимал, что это означает. Потребовалось несколько месяцев, чтобы он сумел осознать и проанализировать возникшую привязанность, и все это время она усиливалась и крепла. А потом Крейвин попыталась сбежать. Это было невероятно по множеству причин: Линдис тщательно лишил ее всякой воли и памяти, ей незачем было рваться на поверхность, где, как Крейвин должна была думать, она никому не нужна. И, наконец, у нее не было сил, чтобы осуществить побег. Линдис закрыл все шахты, по которым можно было выбраться наверх, поставил там охрану, с которой Крейвин не могла справиться, но справилась. Ей кто‐то помог: Линдис знал это, даже смутно чуял чужака - незнакомую бесплотную сущность, пока слабую, но в будущем способную стать угрозой. Эта сущность не позволила Линдису отследить, куда направилась Крейвин, и он не смог найти даже ее следов в пустыне, хотя големы прочесывали пески в радиусе до десяти километров от подземного дворца. Она, вероятно, открыла портал - невесть каким образом, ведь магии у нее не было... Линдис еще долго ее чувствовал, как и всех пленников, но все хуже и хуже: она удалялась, и связь рвалась. Тогда он попытался ее уничтожить, однако истончившаяся нить связи лопнула, и он не знал, получилось ли. Что‐то подсказывало: ранил, но не убил. В тот день к своему главному и сильнейшему желанию вернуться домой Линдис добавил еще одно, совсем маленькое, незначительное, толком не желание даже, не стремление, не цель - блажь. Он захотел найти Крейвин и забрать наверх. Это было возможно: душа Крейвин была простой и легкой, как у всех жителей ее мира. Если бы Крейвин попала на родину Линдиса, в среду высокоорганизованных информационных структур, туда, где жизнь и сама реальность были устроены в миллиарды раз сложнее, она бы рано или поздно приспособилась к новым условиям. Нарастила бы необходимые органы, научилась там жить. Ему не давало покоя то, что он мог без труда взять с собой Крейвин, которая пока с точки зрения его мира была всего лишь крохотной идеей, и уже там, дома, развить ее, как заблагорассудится. Он мог вырастить себе королеву из зародыша, которым она являлась сейчас. И мысль об этом была неимоверно привлекательной. Союзник, который не предаст, потому что верность Линдису заложена в самом его естестве - огромное преимущество, удивительная, почти невероятная редкость. Все выходило логично, разумно, только все рассуждения были не более чем попыткой оправдать главные причины - иррациональные, глупые, объяснимые только примитивной физиологией здешних душ - физиологией, принципы которой не должны были быть применимы к Линдису. Он не мог оставить Крейвин здесь, ему доставляла удовольствие мысль о том, что она жива, что он может быть с ней, дотрагиваться до нее, вдыхать запах, чувствовать вкус магии, видеть, как сквозь плоть просвечивают мысли и порывы. Он не мог от этого отказаться, ему казалось, он связан с Крейвин незримой пуповиной, перерезать которую было бы больно так, что болевой шок бы его убил. Постепенно намерение найти Крейвин обретало все большую важность, пока не стало равноценно желанию вернуться на родину. Линдис сидел на кровати, отсутствующе глядя перед собой. Рыжие волосы, которые он трогал кончиками пальцев, были мягкими и спутанными. Линдис наклонился и поцеловал ее, но она не проснулась: он пока этого не хотел. Он прижимался своими губами к ее, теплым, податливым, и дурел от счастья, перекрывшего боль. Заставив себя отстраниться, он в очередной раз попытался определить, что лучше делать дальше. К сегодняшнему дню все приготовления наконец-то были завершены. И Крейвин оказалась тут. Можно было отправляться в любой момент, но что если он неправильно все просчитал? Не лучше ли перепроверить? Или уже не тратить на это последние силы, а вложить все в путь наверх... У него была причина торопиться. С самого начала, сперва сквозь не утихающую боль, потом сквозь и боль, и муть эйфории от пьянящей силы этого мира он чувствовал: за ним идут по пятам. Отец послал преследователя. Какого? Что это за тварь, из какой реальности, и почему одна мысль о ней подтачивает волю и навевает ощущение неизбежной гибели? Ему было известно только то, что она идет издалека и лишь приблизительно знает, где он. Но сутки сменялись сутками, и чутье твари улучшалось, она бежала все быстрее, торопясь настигнуть жертву. Сейчас времени осталось всего ничего - часов десять, не больше. Нужно уходить отсюда, где он слаб и беспомощен, почти мертв и безумен, нужно бежать туда, где он сможет хотя бы драться... возможно, с первого раза и не удастся добраться до дома, но Линдис окажется к нему ближе, и приспособиться к жизни в новом мире получится легче. А потом Линдис выпьет и его силу - и тогда-то уж точно взлетит туда, куда хотел. Но тянуть больше нельзя, идти нужно сегодня. Он еще раз поцеловал Крейвин, жадно зарылся ладонью в ее волосы, другой рукой задирая ей рубашку на животе и чувствуя, как напоминает о себе физиология уже не души - тела. Но неприятное, острое чувство, будто лопнула нить, тянущаяся от него вглубь дворца, заставило прерваться и попытаться понять, что это было. Что‐то произошло с резервуаром. Поразмыслив, Линдис решил, что это не имеет значения: основную часть силы, собранную на Зените и в разгромленных школах, он хранил в браслете, который носил, не снимая. Без браслета сила не поместилась бы в человеческом теле, а если бы и вышло ее впитать - разорвала бы изнутри. С браслетом все было в порядке, а значит, что бы ни ни случилось с резервуаром, на это можно не обращать внимания. Он расстегнул на Крейвин рубашку и положил ладонь на обнаженную грудь, что приподнималась и опускалась в такт ровному дыханию. Под нежной кожей, под слоем жира и за комком молочной железы билось сердце, по развилистой сетке сосудов текла кровь. Хрупкая, ненадежная система человеческого тела находилась в равновесии. Жила. А сознание спало, умиротворенное, тихое. Линдис коснулся его и разбудил, милосердно отсекая при этом память и внушая доверие к себе. Крейвин открыла глаза - желтые, затуманенные, слабо улыбнулась, как давнему хорошему знакомому, и сама потянулась навстречу. Линдис обнял ее, огладив спину, скользнув пальцами по натянувшим кожу позвонкам. Крейвин была хрупкой, очень хрупкой, как все дети этой реальности. Такому слабому существу не выжить без защиты, но Крейвин без нее не останется, Линдис будет рядом всегда. И тут его словно обожгло - изнутри, неприятно и тревожно. Кто‐то проник во дворец. Кто‐то, похожий на сущность, что помогла сбежать Крейвин, и на того, кто делил свою силу с феей по имени Астрид. (То, как легко Линдис одолел ее, казалось странным. Астрид и тот, кто сплелся с ней, были частью защитного механизма мира. Разве не должны были они сопротивляться сильнее?) Тот, кто сейчас шел по коридорам-туннелям дворца в компании других магов и играючи расправлялся с големами, был одним из пленников. И Линдис узнал его: кудрявая девочка-фея, от которой пахло тьмой и смертью. Он забрал ее себе из‐за этого диссонанса: светлая сила, перемешанная с темной так, что их не разделить. Но тогда он не видел, кто стоит за спиной этой маленькой феи - а теперь прозрел. Фею надо уничтожить. Вряд ли тут можно обойтись големами, придется идти самому. Линдис бросил сожалеющий взгляд на тихую, заманчиво послушную Крейвин. Когда он разберется с некроманткой и ее покровителем, времени не останется совсем. Дальше будет только долгий, тяжелый путь наверх - и нынешние тела, оболочки из до боли чувствительного мяса, будут навсегда отброшены вместе со всем, что они могут испытывать. Подавив неуместное сожаление, Линдис встал с кровати и вдруг понял, что некромантка - не единственная проблема. В другой стороне замерцала путеводным огнем магия, диаметрально противоположная силе смерти и боли - и в то же время донельзя схожая с ней по природе. Еще одна фея с трансцендентной сущностью в качестве помощника. Или, напротив, помощником была фея? Линдис уже видел ее глазами големов - на свадьбе - и потом пытался найти, но она спряталась, удачно скрыла приметный дар и избежала расправы. Темные волосы, татуировки-веточки под глазами и запах спокойствия и душевной старости: фея была немолода по здешним меркам. Она остыла, потеряла способность ярко чувствовать и жаждать жизни. Наверное, смерть принесет ей не сожаление о том, чего уже не будет, а облегчение.