Запахи звёздной пыли. Том 1

Но, уже войдя в большую комнату, не успев только дверь затворить, Геля услышала сзади, что начались взрослые разговоры – из-за них её и прогнали. Геля знала, что подслушивать нехорошо. Очень нехорошо. Но потом вспомнила, что Нина Джаваха тоже как-то подслушивала разбойников, и успокоилась. Стала слушать. По всем этим переглядкам было видно – говорить станут о чём-то серьёзном, важном, а про важное нужно же знать? - Мам, ну обязательно было при людях? Они его родственники вообще-то, ничего? - А что, - вид у бабушки по-прежнему был самый невозмутимый, - ты считаешь, они не знают, что ли, какой он? Да прекрасно они всё знают, лучше тебя. Этот их Трофим – он ведь тоже такой. - Даже хуже! – припечатала мама. Геля сообразила, с кем это они его сравнивают – с папой, и от несправедливости этого сравнения сразу заныло что-то в груди. Непонятно что, потому что сердце, Геля знала из энциклопедий, с другой стороны у человека. Наверное, душа. Как их вообще можно сравнивать? Папа – хороший! А дядя Троша… ой, ну его совсем. - Кто он там у неё, - уточнила бабушка, - слесарь? - Программист, мама, а не слесарь. - Ой, да всё одно – бездельник, в общем. – Геля не знала, что такое программист. Если «всё одно», то тоже что-нибудь чинит тогда. Или нет, она слышала где-то, что это с компьютерами связано… Компьютеры, может, чинит? – При ребёнке… Ох, господи, хлебнёт ещё эта Римма с ним горя, помяни моё слово, хлебнёт. - Мой хоть ничего такого не делает, - Геля обрадовалась, что мама папу защищает. Правильно! Нечего тут! - Вот именно! Он вообще ничего не делает – ни денег заработать, ни гвоздь забить. Разве ж это мужик? - бабушка начала разворачиваться, и Геля, заметив это, тут же захлопнула дверь. Увидят, что она подслушивает взрослые разговоры – ух, не поздоровится… Конец фразы, тем не менее, услышать успела. – Вот ты всегда так – будешь выбиваться из сил, волочь чемодан без ручки, лишь бы никто не заподозрил, не дай бог, что тебе не всё по силам… Про папу обидно было ужасно – и работа у него есть, и гвоздь он как-то раз забивал, и вообще он самый лучший и много умеет удивительных вещей, всегда с Гелей играет – но всё-таки Гелю больше заинтересовал загадочный чемодан без ручки. Где это у мамы такой чемодан? Никогда его Геля не видела. И к чему тут вообще чемодан? Мама с бабушкой, ругаясь, перебрались потихоньку на кухню и так увлеклись руганием, что не увидели даже, как Геля надолго распахивает сначала дверь большой комнаты, чтобы тершцев выпустить, а потом – своей, чтобы тершцев впустить. И хорошо – а то как начали бы приставать… Папа тоже ничего не видел. Он спал. - Ну как? – первым делом спросила Геля, плотно-плотно затворив дверь. – Сняли видео? - Сняли! – похвастался Сарк, хотя снимал совсем не он. – Только ничего не понятно, что они там вопят. Ну, родственники эти твои всякие. Ты б перевела, а то как учёные изучать будут? Почему-то от этих слов Геле сделалось неуютно, точно стало злых мурашек понеслось по спине, царапая кожу крохотными копытцами. Переводить? Как бабушка отбривает тётю Римму, отчитывает маму, как они обе поучают Гелю, как лезет со своими глупостями дядя Троша… Изучайте, инопланетные учёные, на здоровье! Неприятно было даже представить, что кто-то будет смотреть эту запись, слушать их разговоры… Геля об этом подумала, и ощущение сразу появилось противное – будто за шиворот засунули целый ком мокрых, извивающихся червей. - А можно… - Геля немного помолчала – вдруг не разрешат? Но Цейса улыбнулась ей, Склайз подбодрил ласковым кивком, и она наконец решилась. – А можно я не буду переводить? - Конечно, - тут же отозвалась Тсейра. – Не делай чего не хочешь и не спрашивай у них разрешения. Ты не их подопытный зверёк. Шесса бросила в её сторону не особенно добрый взгляд и что-то отрывисто возразила. Тсейра не удостоила её ответом, только выше вздёрнула подбородок. И правильно, подумала Геля. Наверняка гадкое что-нибудь сказала, ну и незачем отвечать ей, такой гадкой. - Не рассказывай, если не хочешь, - Цейса заулыбалась ещё сильнее. – Мы тебя не заставляем! – и тоже почему-то покосилась на Тсейру. – Пусть будет так, как тебе нравится. – Шесса опять что-то вставила недовольным тоном, Цейса взглянула на неё немного растерянно, будто не зная, что ей делать. – У неё, наверное, есть причина, Шу… Ну не могу же я спросить! - Может быть, Геля не хочет, чтобы посторонние знали, о чём беседуют в её семье? – предположил Склайз. Геля не знала, радоваться ей или нет, что он догадался верно, но от сочувствия в его голосе ей стало легче – значит, он не думает, что так нельзя… - Но ты ведь могла бы рассказать нам кое-что по поводу этого видео? Нам, к сожалению, понятны не все ваши обычаи и нам бы очень помогло, если бы мы получили пару разъяснений. Шесса опять что-то вставила – жутко, наверное, неприятное! – но Склайз, полуобернувшись, сказал ей что-то, и та тут же замолчала, хоть вид у неё и был по-прежнему недовольный. Его слов Геля не расслышала, видела только, как открывается рот. Почему-то это вдруг её страшно разозлило. - Раз я тут, то и говорите, чтоб мне тоже было слышно! – потребовала она. – А то шепчетесь, как мама с бабушкой! - Извини, пожалуйста, - Склайз не стал спорить, улыбнулся только, и Геля из-за этого тут же почувствовала себя очень-очень виноватой. Если б на неё накричали, как это обычно бывает, велели не умничать и вообще нечего, мол, знать, про что взрослые говорят, Геля решила бы, наоборот, что всё сказала правильно, а обижают её напрасно. Так это всегда отчего-то работало. – Понимаю, как это должно быть неприятно, и могу обещать, что этого больше не повторится. Пересказать тебе то, что я говорил Шессе? - Не надо, - торопливо сказала Геля, пряча глаза от стыда. – Давайте я сама лучше всё расскажу, что вам надо. Спрашивайте! Оказывается, тершцы не знали вообще ничего, даже самых простых вещей: зачем играть в каравай, почему надо задувать свечи на торте… Даже что такое «чокаться» - и того не знали! Геля объясняла, Цейса и Сарк удивлялись и сыпали вопросами, Склайз повторял её слова для Шессы. Та, яростно нажимая на кнопки, продолжала что-то строчить. И про еду, которая на столе была, они тоже ничего не знали. Пришлось и про это тоже рассказывать. Что торт называется «Муравейник», потому что похож на муравейник, а муравейник – это дом, который строят себе муравьи, а муравьи – это насекомые такие… да нет же, не из насекомых торт! Что икра – это рыбьи яйца… да, ей тоже кажется, что это мерзость! Что арбуз – это не фрукт, а такая большая ягода… правда, значения слов «фрукт» и «ягода» тершцам тоже были неизвестны, и Геля, начав объяснять, сама скоро поняла, что запуталась… Потом дело дошло до холодца, и Геля аж содрогнулась заново: - Фу! А это холодец! Его дядя Троша делал. Сарк вдруг захохотал неизвестно почему, нервно и громко – громче, чем обычно разговаривали тершцы и чем научилась говорить в их присутствии Геля. Цейса сдавленно хихикнула и тут же зажала рот рукой. На Сарка она смотрела с ужасом, у Склайза на лице тоже отразилось беспокойство. Тсейра и Шесса, не глядя друг на друга, почти одновременно вздохнули и поморщились – только Шесса после этого ещё и отвесила Сарку мощный подзатыльник. Пока она ему что-то раздражённо шипела, Сарк трясся всем телом и изо всех сил пытался смеяться тише. - Дядя Троша! – повторял он в свободных от смеха местах. – Троша! Ну это надо же – Троша! - Геля, - Цейса пыталась почему-то говорить очень серьёзно, - давай ты этого дядю будешь как-нибудь по-другому называть, хорошо? Понимаешь, просто у нас в языке «троша»… это… это очень неприличное слово, я даже рассказать тебе не могу, что. Мы такие слова обычно не употребляем, вот поэтому Сарку так весело. – Она хотела, видимо, бросить на него строгий осуждающий взгляд, но вместо этого снова захихикала. – У него… у этого дяди… - Сарк хрюкнул от смеха, за что немедленно был вознаграждён ещё одним подзатыльником, - у него же должно быть какое-нибудь уменьшительное имя, да? - Это и есть уменьшительное… - сказала Геля. – Ну, Троша. – Цейса спешно прижала палец к губам. Шесса предупреждающе глянула на Сарка. Тот неуверенно гыгыкнул и тут же затих. – Полное имя – Трофим. Могу так называть, мне несложно. Она поглядела на почти уже успокоившегося Сарка – и вдруг её саму пробрал смех, весёлый и неудержимый, как весенний дождь. «Троша» - неприличное слово! Ну это ж надо! Жаль, что нельзя ему рассказать – вот бы он обозлился! - Я сейчас, - еле выдавила Геля. – Воды попить схожу и вернусь. Вышла из комнаты – и сразу успокоилась. Не будешь же смеяться, когда мама и бабушка по-прежнему что-то обсуждают строгим, злым шёпотом. Геля не собиралась подслушивать. Ни капельки ей этого не хотелось. Но не могла же она совсем ничего не слышать. Нельзя же было уши зажать – в руках была кружка с водой. Поэтому Геля пила и слушала. - Да смотреть тошно, во что ты праздник превратила! – это мама. – Только сидишь и зудишь – то да потому, то да потому, и всё не так, и всё не этак… Перед людьми стыдно! - Перед людьми? А за людей тебе не стыдно? – бабушка. – Что Римма эта, дура, что сынок её – ну, это уж совсем… Один только младший у них и нормальный. Пока. - А это уже не наше дело! Что ты за всеми следишь, ты за собой следи. Хотя, - мама, кажется, начинала сдаваться понемногу, - все тут хороши, конечно… И Трофим, и этот – у дочери единственной день рождения, он на боковую. И не придёт же в голову, что он что-то делает не так… Да посмотрел бы кто на нас – решил бы: семейка Аддамс отдыхает! - И не говори, - согласилась бабушка. – Соседки у тебя – такие стервы, прости господи… Век бы сплетничали, как ты живёшь. Геля допила воду и медленно поставила кружку на место. Перед людьми стыдно… за нашу семью… Век бы сплетничали… о нашей семье… Всё это неправильное и неловкое, что ощущала Геля всё время застолья – взрослые тоже это прекрасно видели, просто говорить об этом могли только шёпотом. А она свою семью в такой ситуации собирается учёным показывать… ну, то есть, не она, конечно, но всё-таки. Геля по-прежнему не могла понять, за кого ей тут больше обидно – за семью или за планету, которую семья должна отображать. Она вошла обратно в комнату, и к ней тут же обратились пять заинтересованных взглядов. Все ждали, что Геля расскажет им что-то ещё, Геля это знала. Может, готовились задать вопросы. Но вместо того, чтобы ждать вопросов от них, Геля набрала в рот побольше воздуха и выпалила на одном дыхании, чтобы не растерять крохи еле зародившейся по дороге решимости: - А можно это видео не посылать всё-таки? У вас же записи есть. Я просто… не хочу… не хочу, чтобы видели… они… - Да что ты их спрашиваешь… - начала было Тсейра, но Цейса с возмущением одёрнула её: - А ты не говори за всех, мы вместе должны решать! Больше никто не отвечал. Все смотрели на Шессу. Шесса смотрела на Гелю. Смотрела прищурившись, как на какую-нибудь мышь. Потом перевела взгляд на Склайза, и тот торопливо передал ей содержание Гелиных слов. Все ещё немного постояли в молчании. А потом Шесса раскрыла рот, и, хотя Геля тершского языка не знала, а в первые несколько мгновений никто ей ничего не переводил, она сразу как-то догадалась, что значит это отрывистое слово. «Нет».

***

- Шу, - Цейса уставилась на неё жалобно и недоумённо, как кшарнианец на ледник, - но это же неправильно, ты же и сама понимаешь. Если бы вдруг, допустим, выяснилось, что другие галактики обитаемы, если бы к нам оттуда прилетел кто-нибудь и захотел заснять, как ты с мамой ругаешься или с Сарком дерёшься, разве тебе бы это понравилось? Сейчас они все собрались в главной каюте – даже Тэшлин, старавшийся держаться от дел, связанных с царманкой, как можно дальше, сидел в углу и читал какую-то умную книжку на варшайрянском официальном. И все обсуждали проблему, которая им почему-то казалась достойной обсуждения. - Может, и не понравилось бы, - парировала, не раздумывая Шесса, - но я бы понимала, для чего им, наверняка более развитой цивилизации, это нужно. Пусть себе снимают на здоровье. Если они там в своей далёкой галактике научатся понимать тершскую психологию, лучше будет не только для них, но и для Терша. Цейса растерянно заморгала, будто не ожидала такого ответа. - То есть ты согласна пожертвовать неприкосновенностью частной жизни ради каких-то неизвестных учёных из другой галактики? Слушай, но это же… - Неправильно, ага, я знаю. Ты уже повторила это раз десять. – Шесса даже не старалась быть не слишком грубой. – Цейса, честное слово, ты так бесишь иногда. Да, я согласна, да, я считаю, что во вселенских масштабах всё, о чём ты говоришь, не имеет никакого значения. Тебе тут что-то непонятно? - Да нет, мне как раз всё понятно, это ты немножко меня недопонимаешь… Извини, конечно, но это правда так. – Шессе захотелось врезать по чему-нибудь кулаком. Да когда ж ты смиришься наконец с тем, что твои аргументы бессмысленны! – Смотри, я тебе сейчас покажу наглядно. Эй, Сарк! - Сарк приподнял голову и уставился на неё без особого интереса. - Вот скажи, если бы всё вышло так, как я только что говорила… - А я не слушал, - признался Сарк. – Вы тут бубните что-то, бубните… Думаете, всем это очень интересно? Цейса терпеливо принялась втолковывать ему свой бред про другую галактику, Сарк смотрел на неё с тем же равнодушием. Прокомментировал он всё это, правда, совсем не так равнодушно: - Ещё чего, пусть только попробует! Очень мне нужно, чтобы эти ребята из другой галактики смотрели на меня и думали… ну, в общем, неважно что. - Слышишь, Шу? – голос у Цейсы был торжествующий. – Сарк тоже считает, что ты собираешься поступить с Гелей, - ну давай, скажи это опять, - неправильно! - Постой-постой, - прервал её Сарк, и Шесса не удержалась от злорадной ухмылки. Она-то определённо знала братца куда лучше, нежели наивная Цейса. – Этого я не говорил! Да ты меня вообще не об этом спрашивала, что ты передёргиваешь! Если говорить о ней, то мы ничего такого и не засняли – это раз, она сама на это согласилась, а теперь вдруг заупиралась, как дурочка – это два. И эти всякие её родственники вообще никогда об этом не узнают, чего об этом и беспокоиться – это три. - Сарк! – Цейса уставилась на него с таким искренним негодованием, что, будь он чуть более внушаемым, провалился бы уже сквозь землю раз тридцать. – Как ты можешь быть настолько… неэмпатичным! - Успокойся, пожалуйста. Шесса права, - раздался вдруг красивый голос Тэшлина, и Шесса только волевым усилием смогла не раззеленеться от смущения. Это же сам Тэшлин! Сам Тэшлин Кериш! Он слушал, что она говорит! И он считает, что она права! Нет, ну он, конечно, был бы идиотом, если бы считал как-то иначе… - Попробуй посмотреть на вещи реально. О какой этической стороне тут вообще может идти речь? Как я понял, вы попросили эту вашу… царманку разрешения заснять какие-то их… царманские обряды и обычаи, а теперь она требует от вас не отсылать никому видео? - Так всё и было. За что и стоило бы поблагодарить эту трижды тупорылую экспедицию, так только за возможность просто каждый день любоваться им, и не издали, исподволь, а видеть его прямо перед собой… И говорить, о, революция, говорить с ним! Да за такое счастье… ну хорошо, пять лет отдать всё-таки жалко, да и год было бы жалко, если трезво рассудить. До подобных нерациональных обобщений Шесса не опускалась даже в экстазе влюблённости. - Вы ни в чём не виноваты, - заверил Тэшлин. – Эта ваша… царманка может и не понимать, в чём ценность этого видео для развития цармановедения, но вы-то должны. И спрашивать у неё разрешения вам тоже не стоило. Это не только не имеет смысла, но и стопорит вам дело. Мы же не ждём позволения у сурчиков и бошришиев, прежде чем начнём изучать их. - Ты тоже… просто до крайней степени неэмпатичен, Тэш! – надулась Цейса. Невинное и мало кого способное задеть слово «неэмпатичный» она снова произносила с такой экспрессией, будто это было худшее из известных ей ругательств. Очень возможно, что так оно и было. – Она не бошриший и не сурчик! Она девочка! Всё верно. Она не сурчик – она девочка. Или, точнее будет сказать, существо, по внешности и вроде как даже интеллекту максимально схожее с человеком соответствующего пола и возраста. Почему же тогда вы все до сих пор относитесь к ней как к сурчику? - А может, ты уже определишься, кем её считаешь, а? – взорвалась Шесса наконец. Она не надеялась, что Цейса её поймёт, но и молчать не могла, такая её взяла злоба. – Либо она приблизительно равное нам человекоподобное существо – и тогда к ней должны быть предъявлены точно такие же требования, какие были бы предъявлены в аналогичной ситуации любому из нас, либо она сурчик, создание неполноценное и неравноправное – и тогда мы не требуем от него исполнять те обязанности, которые есть у нас как у разумных существ. А ты мечешься от одной концепции к другой, в зависимости от того, какая тебе на данный момент кажется удобнее – ну, или гуманнее, этичнее и как ты там ещё выражаешься… - Демагогия без капли смысла, - в полемику, как ни странно, с ней вступила вовсе не Цейса. Высокоморальная и высокодуховная госпожа Нарц соизволила наконец обратить на неё своё внимание, снизошла, так сказать… Шессины кулаки сжались сами собой. – Если мы признаём, что она – человек, то тогда нам нужно признать за ней и свободу выбора. А её выбор – не отсылать видео. Какие-то извращённые у неё представления о том, что делает человека человеком. Она что, все уроки политпросвета прогуливала? С этой, впрочем, станется… - Чушь несёшь. Человек тем и отличается от животного, что он осознаёт, что есть нечто над ним, нечто выше и значительнее его… Нарц приподняла бровь. - Боженька, что ли? - Очень смешно, Нарц. Общество. Интересы отдельно взятой личности всегда должны быть подчинены интересам общества, только так и человек, и общество смогут нормально функционировать. Общество – это не наш драгоценный начальник, подчёркиваю специально для тупых. И не эта его Организация или как там это называется. И не государство. Общество – это цивилизация в целом. - А с чего ты взяла, Шелби, - Нарц продолжала буравить её неподвижными глазами, - что для неё общество – то же самое, что и для нас? О какой цивилизации ты говоришь? Явно не о царманской. Терш, галактическое сообщество – всё это для неё пустой звук. - А это не должно быть пустым звуком, - отрезала Шесса. – Даже маленький ребёнок-варвар должен понимать, что вселенная не ограничивается мамой-папой, школой и чем там ещё, что есть за пределами всего этого нечто, что было бы больше и важнее… - Слушай, Шу, - робко вмешалась Цейса. Надо же, нашла, кого поддерживать, а ещё подруга называется! – Я, может быть, плохо помню и всё такое, но мне кажется, когда мне было семь лет, я как-то ни о чём таком не задумывалась даже… Ну то есть, я не думала, что где-то там есть общество, перед которым у меня неоплатный долг и всё такое прочее. Для меня всегда важнее была семья – в смысле, папа, да… Думаю, у Гели должно быть так же. Общество – это абстрактная вещь, недоступная пониманию ребёнка, к тому же царманского. Ты от неё невозможного требуешь, Шу. Вспомни, как ты сама была маленькой… - Когда я была маленькой, я делала всё, что от меня требовалось, - с раздражением оборвала её Шесса. – Моя мать воспитывала меня так, чтобы я понимала… - Твоя мать, ну да, - Шесса в первый раз в жизни увидела, как Нарц ухмыльнулась, увидела, как ощерились её мелкие сероватые зубы. – Это она набила тебе голову всем этим бредом, а ты просто повторяешь бессмысленно её слова, как механическая кукла. Самой сложно думать, да ведь? Головка заболит… Да с чего эта фифа взяла, что может позволить себе говорить о Шессиной матери в подобном тоне… и вообще-то у них абсолютно разное мировоззрение! Шесса всегда отталкивалась от маминой системы представлений как от безнадёжно устаревшей: для мамы общество всегда было равнозначно государству, в то время как Шесса давно начала понимать, что политики преследуют исключительно собственные цели… и весь тот бред, который мама несла в ту их первую видеовстречу… Минутку. Но разве Шесса сама не высказывала сейчас те же самые мысли? Про то, что надо делать не то, что хочется, а то, что надо... но она и вправду считает это верным... вот только почему она тогда так злилась на маму, когда та говорила ей всё то же, но применительно к ней самой, а не к царманке? Неужели Шесса только думала, что избавилась от материнских ценностей, и, пытаясь уйти от них, к ним же и пришла, только другой дорогой? Всё это действительно нужно было обдумать, а ещё лучше – записать в электронный блокнот по пунктам, потому что Шесса уже начинала путаться в собственных мыслях. Но пока что не было времени – нужно было отражать очередной выпад Нарц. - Твоя мать – злобная, ограниченная мразь, а ты без неё – ничто, ты просто её послушная тень. Считаешь себя бунтаркой? У меня для тебя плохие новости, - она поняла, кажется, что это задевает Шессу, и это её явно обрадовало. Ухмыляется вон во весь рот – жуткое, честно говоря, зрелище… И плевать бы на неё, пусть оскорбляет Шессу сколько угодно, но как она смеет трогать маму? Такое нельзя прощать, нельзя оставлять безнаказанным. Сердце бешено заколотилось от злобы – казалось, оно стучит даже в ушах. - Только скажи ещё раз что-нибудь про мою мать, - она подняла на Нарц полуслепой от ненависти взгляд, - только раскрой ещё раз свой поганый рот… - Твоя мать, - ну да, разумеется, эта дура не послушалась, зачем было и предупреждать, - просто мерзкая, подлая жлобка, которая, пользуясь служебным… Шесса ударила её по щеке. С размаху. Цейса обеспокоенно охнула, Тэшлин отложил книгу, Склайз вскинул на них осторожные глаза и тут же снова уткнулся в объектив камеры, притворяясь, что ничего не видел и что это совсем не его дело. Нарц позеленела и отступила назад. На её по-варшайрянски тонкой коже отпечатался пугающе отчётливый след Шессиной ладони. Шесса даже испугалась сначала – она любила подраться, и особо зарвавшиеся личности регулярно получали от неё по заслугам и по мордам, но слабых она никогда не трогала, а уж слабее малорослой, тощей, как червь, смешавшейся Нарц сложно было кого-то найти. Она даже чуть не спросила, не нужна ли той помощь, но, к счастью не успела. Нарц окинула её презрительным взглядом и снова искривила бледные губы в усмешке: - Ну да. Вот так твоя мать и добывает показания, Шелби. И, раньше, чем Шесса успела ей что-либо ответить, развернулась и направилась к лестнице. - Здорово ты её! – одобрил Сарк, хотя от него-то Шесса меньше всего этого ждала. Он же вечно за Нарц таскался, как приклеенный… Что они, рассорились наконец, что ли? Ну, это естественно – Нарц кого угодно доведёт. Да и Сарк, впрочем, любого достанет… Если разобраться, странно не то, что они перестали общаться, а то, что вообще начинали. – Так ей и надо! Ты молодец, что… ну… заступилась за маму. Тэшлин устало вздохнул, щурясь, точно от света. - Я всё понимаю, Шесса: ты права, Тсейра не права, и к тому же она тебя оскорбила… Да почему Тэшлин вообще связался с этой Нарц, что он в ней нашёл? Загадка тысячелетия… - Не просто меня, - перебила Шесса, - мою мать. Мою семью. Ты же не думаешь, Тэш, что я должна была так это оставить? Ну, то есть да, это твоя девушка, тебе её жалко, но, знаешь ли, Тэш, такую девушку в люди нельзя без намордника выводить. - Вас обеих лучше не выпускать без намордника, - заметил Тэшлин. – Вы как пошири – то лаетесь, то бодаетесь. В данном случае я целиком и полностью на твоей стороне, хотя аргументы я бы, конечно, подобрал другие, но это в целом неважно. Другое дело – уверена ли ты, что насилием можно решить хоть какую-то проблему? – Он встал со своего места и слегка поклонился всем. – Думаю, я должен пойти к ней. Спасибо за компанию. - Вообще-то Тэшлин прав, по-моему. Извини, - вставила Цейса, когда он даже не успел ещё выйти. Говорила она быстро, моргала часто и смотрела как-то странно, будто испуганно. – Ну, то есть мне не нравится эта, ты же знаешь, терпеть её не могу, но это не значит же, что тебе можно вот так просто… - Да заткнись ты уже, - неожиданно даже для себя самой бросила Шесса, и в главной каюте снова стало вдруг очень тихо. Круглое лицо Цейсы вытянулось от удивления и обиды так, что казалось совсем овальным. Она позеленела, заморгала растерянно – точь-в-точь ребёнок, на которого накричала мама и который вот-вот расплачется. Но Шесса была права, а Цейса нет, и, кроме того, она была устала, зла, голодна и ей хотелось прекратить этот диалог как можно скорее, неважно, какими средствами. Поэтому, только поэтому Шесса с напускной твёрдостью повторила: - Заткнись. Достала уже мораль читать. Закрываем вопрос с Нарц – и с царманкой тоже. Будет так, как я сказала. Точка. - Будет так, как я скажу, - с внезапной решимостью парировала Цейса. Её кудрявая голубенькая чёлка растрепалась, в глазах горел не виденный ранее Шессой огонь. – Извини, конечно, Шу, но лидер тут я. Если господин Хашер меня назначил, я должна постараться хорошо справляться со своими лидерскими обязанностями. Склайз? – Цейсин голос снова зазвучал нерешительно, даже почти застенчиво, но её заместитель незамедлительно впился в неё преданным взглядом. – Можешь дать мне камеру ненадолго, пожалуйста? - Только попробуй, - Шесса была уверена в том, что он примет её сторону и без всяких угроз, но он, кажется, даже не колебался ни секунды, с раздражающей, почти отвратительной поспешностью подавая камеру Цейсе. Однако, когда та склонилась над камерой и принялась искать нужную запись для удаления, Склайз, находившийся вне поля её зрения, одарил Шессу многозначительной тонкой улыбкой – только подмигнуть в духе их развязного начальничка и не хватало. Да он подсунул Цейсе другую запись, вот и всё! А первую – оригинал – просто скопировал, как-нибудь переназвал или вроде того. Соображает же! Притом он подстраховался, очевидно, ещё до того, как возникла такая необходимость: недаром он всё время камеру в руках вертел… - Готово! – весело объявила Цейса. – Ой, Склайз, а что у тебя тут за видео странно? Ну, которое «Любование распадом, красота гниения»? Улыбочка Склайза дёрнулась, в глазах промелькнул страх. Если он хотел придумать что-то неброское и не привлекающее внимание, то мог бы явно постараться лучше. - Ну и название! Что ты там, трупаки, что ли, снимал? Царманца дохлого? – заинтересовался Сарк. – Мерзость какая… Эй, Цейса, Цейса, отодвинься, я тоже хочу посмотреть! Цейса, испуганно хлопавшая глазами в ответ на все его дикие предположения, явно робела нажимать на кнопку, и только это Склайза и спасло. - О, - успел он заверить их, - здесь нет ровным счётом ничего особенного. Я снимал для души, как мертвеют листья на царманских деревьях и как они незаметно гниют: кажется иногда, что в этом больше искусства, чем в ином искусстве. Эта странная, пока ещё непознанная для нас часть царманской природы… - Так там что, просто листья падают и всё? – прервал его Сарк разочарованным донельзя тоном. – Скучища какая. И трупака нет? Не, ну так неинтересно! - Звучит красиво, - сказала вежливая Цейса, немедленно возвращая Склайзу камеру. – Ты пошли это господину Хашеру! Ему, наверно, понравится. И тут выкрутился! Как ему вообще удалось с такой серьёзной миной всё это плести… Остаётся теперь только забрать у него видео, и сделать это подальше от остальных. - Эй, ты, любование распадом! – она подошла к нему и пихнула в бок, будто жутко рассержена. – Пошли-ка поговорим! - О чём они будут говорить? – обеспокоенно спросил Сарк, когда оба уже ступали на лестницу. - О любви… - предельно серьёзным тоном пояснила ему Цейса. Шесса с лестницы погрозила ей кулаком. – Я шучу, шучу! - Ты предпочла бы поговорить у тебя или у меня? – уточнил Склайз, пока они шли друг за другом по узенькой лестнице: Шесса, разумеется, впереди. - Да я вообще ни о чём с тобой говорить не собираюсь. Сбрось мне видео и удали, больше мне ничего от тебя не нужно. Есть носитель с собой? - Если я правильно понимаю, Шесса, ты собираешься всё-таки отправить его господину Хашеру? – но Склайз не торопился делать то, что ему было велено. Он замер на своей ступеньке, так что Шесса тоже вынуждена была приостановиться. – И что в таком случае мы должны будем сказать царманке? - Что мы поступили так, как и договаривались изначально, - огрызнулась Шесса. – Что, тоже ударился в этот слюнявый гуманизм? - Нет-нет, тут дело не в слюнявом, как ты прекрасно выразилась, гуманизме, - Шессе показалось или эти слова и впрямь прозвучали в его речи чуть иронически? – просто, как ты можешь видеть, у нас есть два выхода, каждый из которых ведёт к своим минусам. Мы можем либо согласиться с царманкой, к чему склоняются Цейса и Тсейра, либо настоять на своём, как это совершенно обоснованно предлагаешь ты. Но во втором случае мы теряем доверительные отношения с царманкой, не так ли? Выглядит несколько неразумным стоять на своём, учитывая то, что от этого зависят наши с ней доверительные отношения и, соответственно, возможность узнавать эксклюзивную информацию о Цармане… а также снимать в перспективе другие видео. Однако существует и третий выход. - Какой ещё? Удиви меня, любование распадом. - Наиболее простой, как ни странно, - он по-прежнему улыбался. – Мы пошлём видео, а ей скажем, что не делали этого, только и всего. Такой вариант, как ты можешь видеть, обеспечивает комфорт всех заинтересованных сторон. - То есть обмануть, - резюмировала Шесса. – Вот что ты мне предлагаешь, значит. Не собираюсь опускаться до этого. - Но она никогда… - Не узнает, я согласна, - перебила она. – Не в этом дело. Обманешь раз – потом обманешь и второй, когда ей опять что-нибудь не понравится, а за ним и третий и четвёртый… И непонятно, чем всё это кончится и когда. Так она решит, что можно не держать свои обещания вообще, и никакой тебе эксклюзивной информации, никаких других видео. Накроется всё. - Морально безупречного выхода, должно быть, в такой ситуации не существует, - он осторожно покосился на неё и спустился на ступеньку ниже. – Чем-то придётся пожертвовать в любом случае, к моему великому сожалению. Впрочем… - Есть ещё и четвёртый выход? – Шесса постаралась, чтобы в голосе был слышен сарказм. - Именно так, и его можно, пожалуй, назвать наиболее отвечающим интересам всех сторон. Ведь царманке не нравилось, что от видео может сложиться дурное впечатление о её родственниках и о планете в целом, верно? Я подумал, что мы могли бы предварить видео титром, поясняющим, что на самом деле такое поведение не является характерным для этих конкретных царманцев. Полагаю, ей понравится эта идея… - А мне не нравится, - отрезала Шесса. – Это хоть и лучше, чем вообще не отправлять видео, но всё равно проявление слабости: требуй с них что хочешь, всё проглотят! Сначала уступим чуть-чуть, потом ещё чуть-чуть, а потом она нам на шею сядет! И почему ты так уверен, что она согласится? Вдруг только больше разноется? - Решение в любом случае только за тобой, Шесса, а я лишь осмелился высказал своё скромное мнение, - быстро отозвался Склайз. - Ты высказала когда-то замечательно здравую мысль о том, что следовало бы относиться к ней как к человеку, а не как к животному. Я размышлял сейчас об этих словах, и мне пришло на ум, что люди умеют договариваться друг с другом, это животное можно только выдрессировать. Шесса хотела было возмутиться, что имела в виду совсем не это, но как ни крути, он был прав – люди в самом деле умеют договариваться, а детей не дрессируют, как животных. Рассказал бы кто ещё об этом маме… Дрессировщики пользуются системой поощрений и наказаний – у мамы поощрением было отсутствие наказания. Она всегда считала, что, несмотря на отдельные перегибы, мама воспитывала их правильно. Но почему она так считала? Потому что, осознала Шесса с раздражением, так считала сама мама. Шесса думала, что ещё лет в двенадцать освободилась от её влияния, но, показалось ей вдруг, всё, что было в её голове, вложила туда мама – не прямым путём, так косвенным. В памяти всплыл надменный голос Нарц: «Ты просто её послушная тень…» Шесса тряхнула головой. - Тогда пошли к ней прямо сейчас. Вряд ли царманка нас послушает, но, во всяком случае, сможем сказать, что мы пытались. Только предупреждаю – если она и после этого откажется, я всё равно пошлю видео, и плевать мне на доверительные отношения или как ты там выражался. Не может быть никаких доверительных отношений с тем, кто не держит своё слово. Там, изнутри, по-прежнему облезала с деревьев растительность, и опавшие листья прели в почве. Одни были цвета болезненных ран, другие – цвета гноя. Это могло быть симптомом какого-то глобального нездоровья планеты, снова подумала Шесса, но эти гости на празднике совсем не казались обеспокоенными… Возможно, это часть естественного цикла царманской природы. А возможно, им просто плевать на всё, кроме себя самих и еды. Склайз замедлил шаг. По сторонам он глядел очень внимательно, точно фотографировал всё глазами. - Любуешься распадом? – поддела его Шесса. – Наслаждаешься красотой гниения? Надо же было такую дичь придумать… Ну башка, конечно, у тебя варит. - Да, любуюсь, - неожиданно серьёзно ответил он. – я в самом деле нахожу царманскую природу необычайно красивой, и для меня было бы огромным удовольствием снять подобное видео. Понимаю, Шесса, для тебя это может прозвучать глупо, но, когда я говорил всё это, я не солгал ни словом. - О, а ты так умеешь? Неужели? – но тут Шессе пришло на ум, что сегодня он сказал ей куда больше искренних слов, чем за всё предыдущее время их общения. Варианты вон предлагал… Хотя, казалось бы, что ему было бы проще, чем поддакнуть ей в очередной раз? Может быть, для него правда важно это идиотское любование распадом. Может быть – как для неё наука. Чудак человек… Шесса взглянула на него с невольным уважением. Она всё рассчитала правильно, так что царманка ещё не спала. На стук, правда, отреагировала не сразу – обижается, видать… Шесса удивилась, что почти не чувствует раздражения. Когда Склайз кончил в своих обычных витиеватых выражениях пересказывать ей всё, что только что говорил Шессе, царманка некоторое время тоже молчала, только сверлила их своими круглыми глазами. Шесса не отводила взгляд. Потом она наконец что-то пискнула. - Геля согласна, - перевёл Склайз. – Только нужно будет вырезать пару сцен, но большинство из того, что мы отсняли, сохранится. Выражаю надежду на то, что тебя сможет устроить это условие, Шесса, но если нет… Вот же нахалка мелкая! Не может просто согласиться с их условиями, свои предлагает… Хочет, видимо, вырезать то, что её больше всего смущает. Шесса поймала себя на том, что и об этом думает без всякого раздражения. Ну да, царманка проявляет характер. Дурной, может быть, но характер. И даже слёзы на этот раз не льёт – уже кое-что. - Хотя бы так, - Шесса дёрнула плечом, стараясь не показывать, как размякла. На лице Склайза отразилось облегчение. – Но тогда у оставшихся кусков должен быть полный перевод, чтобы компенсировать утрату. Пусть она на следующей встрече этим займётся и в другой раз не обещает того, что не сможет выполнить в полной мере… И… - она запнулась. – И пусть ещё расскажет нам сейчас о том, почему листья меняют цвет и облетают. Пригодится тебе для твоего фильма.