Сила двух начал

На следующее утро Мэри, к своему собственному удивлению, проснулась необычайно рано – только–только рассвело и холодное утреннее небо потихоньку светлело. Ощущение от пробуждения было каким-то странным – словно кто-то гаркнул ей в ухо, а после испарился, не оставив волшебнице ничего, кроме немедленного подъема. Был, правда, еще один вариант – еще с полчасика понежиться в кровати, но Мэри он не устроил и она, потянувшись всем телом, немедленно покинула кровать, размышляя, чем бы ей заняться – до тренировки с Волан-де-Мортом было больше трех часов. Мелькнула мысль о завтраке и пропала – чувства голода волшебница еще не ощущала. Тогда она решила прогуляться по тропам Безмолвного леса, и, по-быстрому одевшись, выскользнула в пустынный коридор. Проходя мимо Зала Собраний, она заметила, что его двери распахнуты, что было само по себе как-то странно – словно кто-то в спешке забыл закрыть их плотнее. Ведомая любопытством, Мэри тут же вошла в Зал, но тут же пожалела об этом – здесь, как и в коридоре, не было ни души. Она, было, собралась уходить, но ее остановил внезапно раздавшийся вопрос: — Ты что-то потеряла? Мэри круто повернулась, и увидела, как из одного из кресел, незамеченный ею прежде, поднимается высокий волшебник. Ни прозвучавший только что голос, ни сверкнувшие багрецом глаза не дали ей усомниться в том, что этот маг – Волан-де-Морт. А тот подошел к Мэри неспешным шагом, и застыл, ожидая ответа. — Вообще-то я пришла на тренировку,— сказала Мэри таким тоном, словно так оно и было. Темный Лорд усмехнулся: — На три часа раньше? — Проснулась рано, и подумала – а вдруг ты сейчас ничем не занят? — Стремишься освободить себе вечер?— спросил Волан-де-Морт почти утвердительно. Мэри покачала головой: — Нет, конечно. Просто с утра тренироваться легче. Волан-де-Морт иронично хмыкнул, но возражать не стал. Мэри уже приготовилась к очередной атаке, но той, к ее удивлению, не последовало – ее учитель просто смотрел на нее, словно это она должна была нападать на него, а не он. Его взгляд – неожиданно мягкий, но цепкий, почему-то заворожил волшебницу, навевая странные мысли и желания. И Мэри было уже не важно, с чего это ради Волан-де-Морт медлит, она просто смотрела в его глаза, похожие сейчас на едва тлеющие угольки. Сколько времени они так стояли, она не знала, но чуть вздрогнула, когда Волан-де-Морт, наконец, заговорил: — Ищешь Покровителя? — Что?— переспросила она, недоумевая. Волан-де-Морт не стал повторять, просто направил свою волшебную палочку на Мэри, без слов приступая к тренировке. Она вдруг совершенно четко представила, как вчерашний сон ее словно по чьей-то прихоти всплывает в ее сознании, на самом деле вызванный волей Волан-де-Морта. Это видение было настолько ярким, словно все происходило на самом деле, и знакомый волшебнице гнев, сравнимый с мощью пожирающего живое огня, вновь овладел ею. И она, бессознательно направив свою волю на борьбу с чужим сознанием, отразила атаку Волан-де-Морта быстрее, чем тот успел увидеть хоть какое-нибудь воспоминание. Прошло мгновение, затем Волан-де-Морт, с ничуть не изменившимся лицом вновь атаковал Мэри, чтобы через секунду вновь быть изгнанным из ее сознания. И снова бесплодные попытки атак… Темный Лорд словно стремился вымотать волшебницу постоянными попытками тарана ее памяти, но она, еще вчера не способная противостоять его воле, сейчас справлялась с этим заданием играючи, и с каждым разом силы для борьбы все возрастали, словно кто-то неизвестный помогал ей по одному ее желанию. Лицо Волан-де-Морта, жемчужно-белое, неизменно стояло пред ее глазами, ярко горящие в бессильной злобе глаза не отрывались от ее глаз, она едва успевала замечать становившиеся с каждым разом резче и яростнее взмахи волшебной палочки в длиннопалой руке… И вдруг все прекратилось. Волан-де-Морт застыл на месте, не в состоянии пошевелиться от потрясения внезапно открывшимися способностями Мэри. И ничто, кроме глаз, казалось бы, разом погасших, не говорило о его чувствах. — Когда-то я сомневался в том, что ты освоишь окклюменцию,— задумчиво произнес он минуту спустя,— теперь же сомневаюсь в том, смогу ли я когда-либо еще применить легилименцию против тебя. Мне непонятно только одно – почему сегодня, не раньше? Неужели отсутствие Покровителя так сказалось? — Свободный человек способен на большие свершения, чем зависящий от кого-то,— ответила Мэри, радуясь тому, что Волан-де-Морт не сможет узнать истинную причину ее сегодняшнего успеха. — Тогда твоя полная свобода продлится до завтрашнего утра – тренировка окончена. — Значит, изучение легилименции переносится на завтра? — Что, хотела приступить к ней прямо сейчас?— заметил Темный Лорд проницательно,— придется подождать – я еще не нашел того, на ком ты будешь отрабатывать это умение. Мэри, помедлив, кивнула – и как это ей могло придти в голову, что Волан-де-Морт позволит ей проникать в его разум? — Тогда – до завтра. Она повернулась, сделала два шага, но раздавшееся внезапно властное «Подожди» заставило Мэри вновь повернуться. — Неужели передумал? Волан-де-Морт усмехнулся, покачал головой. — Просто хотел поговорить. — Ну, говори,— произнесла Мэри, гадая, что пришло ее учителю в голову. Но вскоре это показалось ей несущественным – цепкий, приковывающий к себе взгляд Волан-де-Морта не оставил ей способности думать о чем-то, лишь смотреть в постепенно наливающиеся странным огнем глаза. И вновь все повторялось – волшебнице уже было неважно, что хотел сказать Волан-де-Морт, она видела лишь его глаза, которые необычайно завораживали ее. Но не голос – высокий и холодный, он мигом вывел ее из транса: — Вчера ты доказала, что не нуждаешься в защитнике, и можешь защитить себя сама. Ты ведь не станешь отрицать, что это твой амулет вновь помог тебе? — Не стану,— ответила Мэри, осознавая глупость иного ответа. Волан-де-Морт удовлетворенно кивнул. — Значит, ты уже научилась управлять его силой? — Для этого нужно расшифровать тот пергамент, что я тебе показывала. Возможно, медальон способен только на самозащиту, не более. — Мальсибер прикоснулся не к медальону непосредственно,— возразил Волан-де-Морт,— а к тебе. Я уверен, что ты была под защитой медальона в тот момент, иного объяснения нет. — Да, ты прав,— кивнула Мэри,— но эта защита не оградила меня от Обездвиживающего заклинания. — Полагаешь, медальон, который ты носишь, не способен отражать заклинания? — А ты, видимо, уверен в том, что это далеко не так? Волан-де-Морт подтвердил предположение Мэри легким кивком. С минуту он пронзал ее изучающим взглядом, затем произнес: — Покажи еще раз свой амулет. Эти слова не были приказом, но Мэри почему-то и не подумала спорить, и уже через секунду тяжесть медальона оттянула протянутую руку Волан-де-Морта. Сейчас он изучал переплетение таинственных узоров гораздо дольше и внимательнее, словно пытался разобрать что-то невидимое постороннему глазу. Волшебница, переводя взгляд с медальона на лицо Волан-де-Морта, сейчас даже не боялась, что маг может отобрать столь дорогую ей вещь, хоть и видела все разгорающееся в его глазах пламя алчности. На миг ей показалось, что медальон уже не принадлежит ей, но нет – Волан-де-Морт, оторвав от него взгляд, немедленно вернул медальон Мэри, и она тут же водворила его на место. — Тот пергамент еще у тебя? — Что, хочешь расшифровать те письмена, что он несет?— подняла брови Мэри. Волан-де-Морт усмехнулся: — Тратить на подобную ерунду свободное время? У меня его не так уж и много. Раз медальон твой, ты и разбирайся с его секретами. — Что же ты тогда тратишь свое драгоценное время на пустые беседы со мной? Что ты хочешь узнать? — Каким образом этот медальон может помнить существование Златогривых единорогов. У Мэри разом перехватило дыхание – неужели…? — Да, мне определенно известно, что больше тысячи лет назад помимо обычных единорогов существовали и чрезвычайно редкие Златогривые единороги,— произнес Волан-де-Морт, насмешливо глядя на потерявшую дар речи волшебницу.— Возможно, те твои слова о якобы сне, в котором был один такой единорог, правда, но я не верю, что такой сон мог возникнуть ниоткуда – скорее всего, он был навеян твоим амулетом, или, что более вероятно, медальон решил передать тебе свое собственное знание. То воспоминание, что я видел вчера – единственное открытое тебе медальоном? — Было еще одно,— сказала Мэри, даже не пытаясь солгать,— только на этот раз я действительно увидела его во сне. Они заняли два кресла, и волшебница рассказала Волан-де-Морту свой вчерашний сон о волшебнице, исцелившей Златогривого единорога. — Значит, ты не видела, как его ранили?— спросил маг, внимательно выслушав Мэри. Она покачала головой: — Нет, только что единорог стоял, секунду спустя – уже истекал кровью. — И исцелила его та, что была в том, первом видении? — Да. А откуда тебе известно, что Златогривые единороги и вправду существовали? — Из одной чрезвычайно древней книги,— ответил Волан-де-Морт, не вдаваясь в детали. По его тону, неожиданно резкому, Мэри поняла, что лучше не выяснять, что это была за книга, и откуда Темный Лорд мог ее откопать. А он, тем временем, продолжал,— в общем-то, там не было ничего кроме упоминания об их существовании. Возможно, больше сообщает тот нерасшифрованный пергамент, и только поняв смысл каждого слова, ты сможешь узнать какие-то подробности. – Осталось лишь выйти за пределы особняка и обратиться к первому встречному с этим вопросом в надежде на удачу,— произнесла Мэри скептически, устремляя взор за окно, на безмятежно-голубое небо. — Считаешь, что тебе повезет? — Возможно, если потратить на это, в общем-то, безнадежное дело целый день. — Тогда торопись – времени у тебя до заката,— сказал Волан-де-Морт, кивнув на дверь. Мэри перевела на него взгляд, поинтересовавшись с подозрением в голосе: — Ты отпускаешь меня? — Да,— оскалился маг. — Ты, в самом деле, отпускаешь меня? Зловещая улыбка Волан-де-Морта стала шире. — Я же только что два раза сказал – ты, что, не слышала? — А как же запрет на выход из особняка? — Слушай, Мэри, если не хочешь бегать впустую по улицам – так и скажи, а не строй из себя дурочку,— произнес Волан-де-Морт холодно,— если бы я шутил, не повторял бы два раза. Мэри тут же пришла в себя, но уходить из Зала не торопилась, словно собиралась с духом, намереваясь сказать что-то важное. Волан-де-Морт даже и не думал торопить ее, наблюдая за волшебницей с неприкрытой усмешкой. — Знаешь, Волан-де-Морт…,— начала она, но тут же была прервана недовольным голосом мага: — Может быть, ты мне объяснишь, почему одна из всех моих подчиненных называешь меня «Волан-де-Мортом», вместо полагающегося «повелитель»? С минуту Мэри молчала, сбитая с мысли, затем произнесла: — Я пока что не Пожирательница смерти, поэтому-то не считаю тебя своим повелителем в полной мере. Учитель – да, но повелитель… — Хочешь сказать, что будешь проявлять ко мне больше уважения, когда станешь Пожирательницей смерти?— спросил Волан-де-Морт скептически,— вряд ли. — Тебя задевает моя непокорность даже в таких мелких вопросах?— подняла бровь Мэри,— к сожалению, себя я переделать не смогу, просто привыкла называть тебя… — Да, и каждый Пожиратель смерти, с которым ты говоришь обо мне, становится свидетелем твоего своеволия, и задается вопросом: «Почему подобное вообще может происходить?» Быть может, оттого, что я ставлю тебя выше других, даже самых опытных своих подчиненных, позволяя и прощая тебе подобное своеволие, или же потому, что ты на самом деле для меня больше, чем просто ученица? Последнее свое предположение Волан-де-Морт высказал с выражением полнейшей уверенности, будто так оно и было. Мэри мгновенно вспыхнула, без особого труда истолковав намек мага, но голос, холодный и презрительный, не выдал ее чувств: — И как давно Пожиратели смерти считают меня твоей любовницей? — С тех пор, как один из них сказал остальным, что ты не прочь провести со мной ночь – другую,— ответил Волан-де-Морт тихо, не сводя с Мэри пристального взгляда. Она лишь усмехнулась в ответ: — Этот Пожиратель никогда не понимал чувства юмора, раз не разобрался, что это была всего лишь шутка. — Возможно, и эта любовь к шуткам создала тебе неплохую репутацию и защиту – ведь на избранницу повелителя ни один Пожиратель смерти даже не посмотрит, даже если она будет расхаживать нагая перед самым его носом. — И что, ты хочешь, чтобы я оправдала свой новый статус?— спросила Мэри с возмущением, порывисто вскакивая,— лучше уж и вправду называть тебя на «вы» и заменить «Волан-де-Морта» «повелителем»! Темный Лорд лишь усмехнулся, покачав головой: — Надо же, Мэри, я и не ожидал такого эффекта! Добиться так быстро того, что долгое время оставалось лишь мечтой! Значит, смирение для тебя предпочтительнее потери свободы? Мэри ответила ему мрачным взглядом, и отвернулась к окну, отказываясь продолжать разговор. Но Волан-де-Морт на этом не успокоился, и через минуту волшебница ощутила, как его руки обвили ее талию, прижимая к себе. Она, вскрикнув, дернулась, освобождаясь, и, повернувшись, воззрилась на Волан-де-Морта, что ухмылялся, со страхом и возмущением во взгляде. — Что, неприятно?— спросил он, как всегда, с насмешкой. Мэри покачала головой: — Вовсе нет, но я же только что сказала… — Это просто знак внимания,— пояснил Волан-де-Морт, пожав плечами,— должны же мои старания по обеспечению твоей защиты хоть как-то окупиться? Мэри увидела, как неожиданно вспыхнули его глаза, и зажмурилась, чтобы не видеть их блеска, тут же ощутив, как по ее щеке прошли, переходя к шее, ищущие пальцы. Ей не хотелось им препятствовать, но образ Волан-де-Морта, что скалил зубы в ехидной усмешке, возникнув в ее сознании внезапно, все смешал, заставив волшебницу мгновенно отскочить и отвесить магу полновесную пощечину. — Вот, значит, как ты благодаришь меня за лояльное отношение к тебе?— протянул Волан-де-Морт, блеснув глазами в злости,— распускаешь руки, забывая, что бьешь своего же повелителя? — Если твоя доброта, удивляющая меня последний месяц, объясняется столь просто, я отказываюсь от нее – лучше терпеть пытки, чем продавать себя за неприкосновенность!— выкрикнула Мэри гневно, уже без страха взирая на Волан-де-Морта. Тот вновь ухмыльнулся: — Уверена, что не хочешь променять смелость и независимость на покорность? Ведь я один, а Пожирателей смерти – девять. — Пустые угрозы,— прошипела Мэри с ненавистью,— не для того ты вводил Запрет, чтобы потом самому нарушить его! И обучал меня премудростям Темной магии не просто так, а в расчете на то, что эти знания мне пригодятся в дальнейшем. — Да, Нотт неплохо постарался – привил тебе не только то, что было необходимо, но и дал привилегию знания моих планов относительно тебя,— Волан-де-Морт говорил уже без усмешки, и в голосе его, как и во взгляде, был гнев. — Нотт?— переспросила Мэри, пытаясь не выказать страх в голосе,— помниться, я слышала подобное не от него, а от Мальсибера. — Лжешь,— отрывисто бросил Волан-де-Морт, блеснув багровыми глазами,— я отлично знаю, что ни с кем, кроме Нотта, ты не общалась в последнее время. — Ты убьешь его?— спросила Мэри со страхом в голосе. Волан-де-Морт вновь усмехнулся: — Что это ты так испугалась? Неохота терять единственного настроенного по отношению к тебе дружелюбно Пожирателя? Того, кто сообщает тебе все мои тайны? — Какие такие тайны?— удивилась Мэри,— он просто развеял мои страхи, навеянные пессимистическими высказываниями Мальсибера – ведь тот говорил, что ты, по правилу, можешь, как повелитель, совершить надо мной любое насилие, причем на глазах у него, моего защитника. — Так и есть,— подтвердил Волан-де-Морт,— эти слова – не попытка запугать тебя, а констатация факта. — И приводил к этому очень яркий пример – будто ты с такими полномочиями можешь, придя в мою комнату в тот момент, когда я с Мальсибером буду заниматься любовью, прервать акт соития на его пике, и, заняв место Мальсибера, закончить начатое им. Секунд десять Волан-де-Морт смотрел на Мэри с удивлением, затем негромко рассмеялся: — И что, он действительно так говорил? Забавно. У меня даже мысли такой не возникало – а ведь мысль интересная, жаль только, что я узнал о ней слишком поздно. И что, ты поверила в подобную чушь? Мэри возмущенно фыркнула: — Нет, ведь это практически невозможно. А главное – я не верила, что ты пойдешь на подобную подлость. — Неужели?— удивился Волан-де-Морт,— надо же, я думал, ты обо мне худшего мнения. — Какое же мнение о тебе будет более реалистичным?— спросила Мэри, пристально глядя в глаза мага,— скажи мне, я хоть буду знать, каких поступков от тебя ожидать. Секунду Волан-де-Морт смотрел на волшебницу, затем, так и не ответив, решительно отвернулся. — Ты, кажется, торопилась? Я больше тебя не задерживаю. — Нет, я не уйду, пока ты мне не ответишь,— возразила Мэри, поворачивая мага к себе лицом. Тот, опешив от такой наглости, в гневе сверкнул глазами: — Ты, может, путаешь меня с кем-то? Я тебе не Мальсибер, позволяющий грубое отношение к себе. Он с силой оттолкнул Мэри от себя, так, что она чуть не налетела на один из стульев, растянувшись на полу. А потом неспешным шагом подошел к ней, целясь в ее сердце волшебной палочкой. — Тебе придется запомнить, что твои желания здесь ничего не значат, и должны быть наказаны, если противоречат моим приказам. Мэри даже не успела протянуть руку к волшебной палочке, когда ощутила адскую боль от пыточного проклятия Волан-де-Морта. Она корчилась в судорогах боли, надрывно крича, но даже сквозь свой крик слышала злобный смех своего мучителя – он явно наслаждался страданиями волшебницы, делая их все сильнее. Вскоре Мэри стало казаться, что эта боль была с ней всегда, и убьет ее, достигнув своего размаха. Она уже не ощущала своего тела, только этот огонь, пожирающий ее волю. И только когда поняла, что боль больше не терзает ее тело, почувствовала текущие по щекам слезы. Попыталась подняться, зная, что ей это не удастся, но нет – задуманное и, казалось, невероятное, получилось, что заставило Волан-де-Морта чуть пригасить ухмылку торжества. — Теперь, надеюсь, ты уяснила, что мои поступки напрямую зависят от твоего поведения – повиновение вознаграждается снисхождением, своеволие карается пытками,— произнес Волан-де-Морт тихо, но отчетливо, не сводя глаз с залитого слезами лица Мэри,— не хочешь испытать вновь страдания, подобные этим – будь паинькой, и никогда больше не перечь мне. И, оставив Мэри в одиночестве, Волан-де-Морт вышел из Зала, даже не потрудившись закрыть за собой двери. Звук его тихих шагов вскоре растаял в глубине особняка, но волшебнице казалось, что он все еще здесь, наблюдает за ней со своей обычной усмешкой, и очень удивилась, когда, подняв голову, обнаружила, что Волан-де-Морта и след простыл. По-быстрому стерев слезы, она направилась в свою комнату, думая по пути, что была права на счет него. Он, как и все Пожиратели, хотел сделать ее своей любовницей, и думал, что если будет с ней помягче, сможет добиться желаемого, как бы в награду за доброту, но ошибся, и теперь Мэри имела все основания бояться находиться рядом с ним. Вряд ли он попытается ее изнасиловать, но его жестокости ей уже не избежать. И почему она так притягивала к себе мужчин? Почти каждый из них, проведя с Мэри хоть сколько-нибудь времени, непременно хотел более серьезных отношений, после ее категоричного отказа становясь ее врагом. И ни к одному из них Мэри не испытывала даже нежности, не говоря уж о любви. Мальсибер, правда, стал исключением, но неистовое желание выдало его с головой, и все нежные чувства ее к нему словно исчезли в тот момент – видимо, она обманывала сама себя, приняв за любовь влюбленность. Лишь один Нотт смотрел на нее без вожделения во взгляде, и был ей неплохим товарищем. Но, после пыток Волан-де-Морта, не получившего желаемое, Нотт вряд ли будет оставаться ее другом, скорее всего, присоединиться к ее врагам, и Мэри не сможет его в чем-то обвинить – она сама еще помнила ту пожирающую волю боль, что владела ее телом совсем недавно. Но желание жалеть себя и дальше прошло быстрее, чем успело появиться. Успокоившись, Мэри вспомнила о разрешении Волан-де-Морта покинуть особняк, и немедленно им воспользовалась, отправившись в Косой переулок. Она, разумеется, не собиралась бегать меж магазинов и у каждого встречного, подсовывая ему под нос древний пергамент, выяснять, не видел ли он случайно слов, «похожих на вот эти вот». Просто хотела посетить все книжные магазины, и спросить у тамошних продавцов, нет ли у них книги, что могла бы помочь расшифровать древние письмена. Но эта цель, являясь главной, не была единственной – попутно Мэри хотела зайти в банк «Гринготтс», в котором все волшебники держали свои сбережения, а затем — пополнить запас необходимых ингредиентов для противоядия. И только закончив эти, второстепенные дела, она направилась к магазинчику «Флориш и Блоттс», где были множества книг на разнообразные темы. Генри, продавец, которого она знала уже больше десятка лет, приветливо улыбнулся ей, спросив, чем он может помочь на этот раз. Мэри высказала цель своего прихода, отчаянно надеясь, что нужная ей книга вот-вот окажется у нее в руках, но ей пришлось жестоко разочароваться – Генри сообщил, что никогда не встречал подобную книгу, и, к его сожалению, ничем не может ей помочь. Огорченная неудачей в поисках, Мэри, ничего не видя перед собой, словно во сне шла по людному переулку, и очнулась, только когда ее чуть не сбил с ног спешащий куда-то волшебник мощного телосложения. — Извините!— донеслось до нее – волшебник тут же умчался, а Мэри, повернувшись, собралась было отойти в сторону и трансгрессировать, когда ее окликнул чей-то мужской голос: — Мэри! Она в недоумении обернулась, но тут же, увидев того, кто обратился к ней, радостно воскликнула: — Альфред, здравствуй! К ней уже спешил худощавый волшебник, чьи соломенного цвета волосы, казалось, искрятся на солнце – ну кто мог подумать, что она встретит здесь своего бывшего сотрудника? Мужчина, тем временем, пожал протянутую руку Мэри, и, вместе с ней присел за столик летнего кафе, находящегося по-близости. — Ну, как дела, Мэри?— поинтересовался волшебник, едва они заказали себе по прохладному коктейлю – дневная жара начинала набирать обороты.— Столько было слухов, когда ты ни с того ни с сего уволилась… Что же это за болезнь, что заставила тебя бросить работу? — Да, в общем-то, ничего серьезного, просто прогрессирующая вирусная лихорадка,— ответила Мэри, совершенно уверенная в том, что Альфред ей не поверит. Но тот не стал настаивать на более правдивом ответе, лишь, подмигнув ей, негромко произнес: — Ну, тогда желаю тебе как можно быстрее выйти из ее власти, тем более что сейчас тебе это вроде как удается! Мэри едва заметно кивнула. — Когда же тебя можно будет увидеть вновь в Министерстве?— поинтересовался Альфред непринужденно, делая большой глоток из своего стакана. — Скорее всего, недели через три, не меньше,— ответила Мэри, и, ухмыльнувшись, добавила,— а пока что не советую приближаться ко мне на расстояние меньше метра – так и заразиться не долго. — Вот незадача, а я-то хотел пригласить тебя на свидание,— начал сокрушаться Альфред, придав своему лицу огорченное выражение,— что ж, придется подождать. Мэри подумала, что Альфред будет ждать даже дольше, чем думает, но вслух сказала совсем другое: — А как у вас дела? Особых изменений без меня, надеюсь, не произошло? — Нет, что ты,— рассмеялся волшебник,— все по-прежнему – унылые серые будни, на этот раз не скрашиваемые твоей приятной компанией… Мэри, внезапно вспомнив о нерасшифрованном пергаменте, решила прервать Альфреда вопросом, который уже на автомате вылетел из ее губ – так часто она его уже произносила: — Ты случайно не знаешь язык, на котором написаны эти строки? Она ожидала непонимания и удивления, но нет – подозрительно сощурив глаза, Альфред задумчиво провел пальцем вдоль строк, словно читая их содержимое, а затем спросил в недоумении: — Мэри, откуда у тебя этот пергамент? — Так ты можешь прочитать его содержимое?— воскликнула она радостно и удивленно. Альфред покачал головой, остудив ее ликование: — Нет, я просто видел похожие строки в одной из книг, стоящих у меня дома. — Альфред, я бы была тебе очень признательна, если бы ты одолжил мне эту книгу ненадолго,— произнесла Мэри тихо, блестя глазами, в которых зажегся маниакальный огонь, а рука ее уже сжимала руку того, кто мог приоткрыть завесу тайны над медальоном. Альфред, чуть не потерявший дар речи от удивления, неуверенно кивнул: — Хорошо, я отдам тебе ту книгу. Если хочешь – подарю,— сказал он, тем самым мгновенно сметая Мэри со стула – волшебница поднялась так стремительно, словно была сорвана порывом ураганного ветра. — Так чего же мы ждем?— громко спросила она, выдергивая своего сотрудника из его седалища за руку,— идем к тебе сейчас же! Ее тон был таким властным, что Альфред не удержался от восклицания: — Можно подумать, эти слова спасут жизнь тебе или кому-то, кем ты дорожишь, так ты торопишься их понять! Мэри, мгновенно придя в себя, уже спокойным голосом пояснила: — Я уже много месяцев пытаюсь разобрать, что именно рассказывает этот пергамент, и все безуспешно. Твои слова меня так обрадовали, что я просто не смогла сдержать те эмоции, что нахлынули на меня разом. Конечно, если ты сейчас занят, мы сможем встретиться в другое, более удобное для нас двоих время, и тогда… Альфред прервал ее одним движением руки. — Что ты, зачем я стану продлевать твое ожидание напрасно? Идем, раз ты так нетерпелива. И, не разжимая руки, он повернулся, трансгрессируя, увлекая за собой Мэри в водоворот, в котором будто бы и не было воздуха… Волшебница открыла глаза, привыкая вновь к слепящему солнечному свету – она и ее спутник стояли на одной из улочек Лондона и смотрели на вполне обычный трехэтажный дом, похожий на соседние дома. Альфред без слов потянул ее за собой к двери. Войдя в дом, они прошли через небольшую прихожую, за которой следовала гостиная – в ней-то Альфред и оставил Мэри, сказав, что скоро вернется. Вернулся он и правда быстро, с тяжеленной книгой в руках, но, когда Мэри уже тянула к увесистому фолианту руки, радуясь столь удачному стечению обстоятельств, Альфред неожиданно отпрянул, спросив холодным голосом: — Сначала я хочу узнать, где же все-таки ты достала этот древний пергамент – не купила же за бесценок? — Вовсе нет. Он достался мне по наследству, и может пояснить кое-что относительно одной вещи,— ответила Мэри уклончиво, не собираясь говорить Альфреду о медальоне. Волшебник укоризненно покачал головой, осознав, что она не очень-то хочет распространяться на эту тему, и, уже не медля, протянул изнывающей от нетерпения Мэри книгу, что до сих пор была у нее в руке. — Ну, я пойду, не буду подвергать тебя опасности заразиться,— произнесла волшебница поспешно,— огромное спасибо за книгу, надеюсь, скоро увидимся! И, махнув Альфреду рукой на прощание, Мэри, уже не сдерживая своей радостной улыбки, вприпрыжку помчалась к выходу, мгновенно забыв об Альфреде, что застыл наподобие каменного столба посреди комнаты, провожая ее долгим взглядом… ...— И как же это должно переводиться? Так, посмотрим… Ага: «дочь»!— воскликнула Мэри ликующе, и сделала короткую запись на почти чистом пергаменте. Столь долгожданный перевод таинственных письмен с древнего пергамента уже длился часа три – Мэри, вернувшись в особняк, немедленно засела за чтение только что приобретенной книги, но, вопреки ее ожиданиям, перевод сопровождался рядом определенных трудностей – некоторых слов она вовсе не находила, и они оставались окутанными туманом неизвестности. Иногда нерасшифрованными оставались целые предложения, пробелами светясь между жидких на длинном листе пергамента слов, в своем одиночестве нисколько не понятных Мэри. Так что уже на четвертый час волшебница начала жалеть, что не гуляет где-нибудь в окрестностях Безмолвного леса, задумываясь вскользь над тем, когда же ей удастся найти книгу, что поможет ей расшифровать непонятные символы. Но, раз уж она нашла такую книгу, странным образом превратившую ее радость в разочарование и досаду, нужно использовать выпавший ей шанс, и переводить, пока ей не помешали. Подбодрив себя этой, довольно вялой мыслью, Мэри, было, отвлекшись на красоты за окном, вновь склонилась над пыльными страницами, пожелтевшими от старости. «Наверное, эта книга принадлежала еще прародителям Альфреда»,— думала Мэри, ленивым движением руки переворачивая страницу. Она показалась волшебнице на удивление толстой, словно склеенной из нескольких, и она, решив проверить свою догадку, обнаружила, что права – из одного листа при соответствующих чарах Разделения образовалось целых три, да каких – они содержали что-то вроде словаря, в котором были все те слова, что Мэри прежде пропустила. Исторгнув из груди вопль радости, что разбудил сидящую неподалеку сову Герду, Мэри, прижав книгу к груди, закружилась на месте в некоем подобии смеси дикарского танца и вальса, заставляя лежащие до этого в смиренном спокойствии стопки чистых пергаментов веселым роем взвиться в воздух. Герда, видя такое безобразие, возмущенно заухала, словно требуя тишины и покоя. Мэри, мгновенно остановившись и придя в себя, извинилась перед Гердой, подняла все пергаменты, и вновь вернулась к своему занятию, что больше не казалось ей нудным и бессмысленным. Шло время, безостановочно скрипело перо, заполняя длинный лист пергамента, изредка доносился едва различимый шепот Мэри, увлеченной переводом…. И, когда волшебница решительно и немного торжественно поставила последнюю точку, мимоходом сверившись с книгой, в окно, словно по чьему-то приказу хлынули, не встречая никакой преграды, жаркие лучи закатного солнца. Волшебница, зажмурившись от неожиданности, повела правой рукой с зажатой в ней палочкой в сторону окна, и тяжелые портьеры мигом преградили путь ослепляющим лучам – привычка, надежно закрепившаяся у Мэри уже на вторую неделю ее пребывания в особняке, и совершаемая с той поры на автомате. Сразу после этого нехитрого дела все внимание волшебницы вновь оказалось приковано к листку пергамента, на котором еще не успели высохнуть чернила. Сверившись с оригиналом еще раз, Мэри, окинув беглым взглядом свой шестичасовой труд, начала чтение: «Издревле считается, что Златогривые единороги – редчайшие животные, которые дали начало единорогам с белоснежной гривой, могут обитать лишь в местах большого сосредоточения магии, а, следовательно – только в некоторых районах. Именно одним из таких районов и являлось место, где была основана школа чародейства и волшебства «Хогвартс» четверкой великих волшебников – Годриком Гриффиндором, Кандидой Когтевран, Пенелопой Пуффендуй, и Салазаром Слизерином. Не прошло и года с того знаменательного события, как в тех краях появился первый Златогривый единорог – превышающий размерами даже своих собратьев. Этот восхитительный жеребец с роскошной гривой, кажущейся в порывах ветра неистово бившемся пламенем, попавшись на глаза Годрику Гриффиндору, немедленно был наречен им «Пламенем». Зная, что Златогривые единороги существа гордые и неукротимые, Годрик даже не сдвинулся с места в попытке приблизиться к необычному созданию, просто пристально смотрел в темные глаза единорога, стараясь не замечать над ними витой рог – прямая угроза, вздумай единорог напасть на волшебника. Но единорог, нареченный Пламенем, не бросился на Годрика, и не убежал прочь – напротив, словно почувствовав, что стоящий перед ним волшебник не хочет причинить ему какое-либо зло, Пламень неспеша подошел к нему, и, остановившись в метре от Годрика, застыл подобно каменному изваянию. Казалось бы, единорог ждал от волшебника каких-то определенных действий, и, так и не дождавшись оных, разочарованно отвернулся от Годрика, но именно в этот момент волшебник, будто завороженный красотой единорога, протянул руку, легко коснувшись белоснежного рога. Пламень, всхрапнув, вновь повернулся к нему, целясь в волшебника своим рогом, но тихие слова, сказанные Годриком, призванные усмирить единорога, сделали свое дело – гордый жеребец подставил свою крутую шею под ласковые руки волшебника, предоставив Годрику власть над собой. Она длилась не более минуты, но, зная нравы Златогривых единорогов, Годрик понимал, что Пламень признал его своим другом. Вслед за Пламенем в лесу неподалеку от Хогвартса появились и другие Златогривые – казалось, кто-то выгнал их с прежнего места обитания, так много их было, больше пятидесяти. Все они явно считали Пламеня своим вожаком, поэтому всегда следовали за ним, куда бы он ни пошел, и точно так же чурались всех людей. Исключением стал Годрик – он мог подойти к любому из единорогов, и ни один из них не пытался на него напасть, подставляя ему вместо этого свои роскошные гривы, в свете солнечных лучей кажущиеся пляшущими языками пламени. Но, несмотря на это, лишь один единорог был по-настоящему близок Годрику – Пламень, первый из них, кого он увидел. Новые жильцы хогвартского леса незамедлительно были замечены остальными обитателями тех краев – тремя прочими основателями и остальными волшебниками. Но интерес этот был неутолимый – нравные единороги не давали даже любоваться собою, неизменно чувствуя чужаков, даже если те прятались за толстыми стволами деревьев, и тут же убегали, как если бы им угрожала опасность. Так что только Годрик знал, что Златогривые единороги – не просто видения, и регулярно навещал Пламеня и его собратьев. Правда, пару раз он замечал, что единороги, обычно в его присутствии спокойные, без видимой на то причины вдруг срывались с места и без промедления скрывались в глубине леса. Когда это случилось в третий раз, Годрик уже точно знал, что единороги бегут из-за того, что чуют чужака, и вскоре выяснил, что этим чужаком является один слизеринец, тайно желающий приручить хоть одного Златогривого единорога. Но это желание так и осталось мечтой — пусть Годрик знал, что мальчишка не замышляет ничего дурного, приближаясь к единорогам, то же самое он не мог объяснить нравным животным. Так что слизеринец был вынужден забыть о том, что ему когда-либо удастся приблизиться хоть к одному из Златогривых единорогов ближе расстояния полета стрелы, и, следовательно – забыть о самих животных. Но то, что Годрик рассказал ему о них, тот слизеринец не сдержал в секрете – и вскоре об этом узнал Салазар Слизерин. Свои, появившиеся незамедлительно идеи о способах захвата единорогов в свою личную собственность Салазар воплотил при первой же возможности, переплотившись с помощью оборотного зелья в Годрика. Ему удалось одурачить десяток невинных животных, которые пошли за ним и вскоре были убиты и использованы в темных ритуалах. Но и этого ему было мало – требовалось 37 убитых единорогов, чтобы конечная цель мага – бессмертие, была осуществлена. И он почти достиг ее, но тут вмешалась сама судьба – среди своих сородичей, обреченных на заклание, оказался Пламень. Единорог, знающий Годрика не только по внешнему виду, мгновенно почуял замену, и, громким кличем предупредив других единорогов, ринулся на Салазара, пытаясь поразить мага насмерть. Но не учел того, что его противник не будет играть по правилам – Салазар, трансгрессировав, метнул заклинание в единорога, не промахнувшись, и только незамедлительное появление Годрика спасло Пламеня от мучительной смерти. Слизерин, опасаясь кары за свои злодеяния, скрылся, а Годрик, залечив раны Пламеня, так и не смог найти след своего когда-то друга, сколько не пытался. Тех единорогов, что уцелели, Годрик незамедлительно переправил в более безопасное место, оставив лишь Пламеня, к которому уже успел сильно привязаться. С того времени Годрик оберегал Пламеня, опасаясь возвращения Салазара Слизерина в земли Хогвартса, которого, к счастью, не было ни видно, ни слышно более трех лет. К этому времени сын Годрика – Гарольд, вырос, и собрался жениться, и не на ком-нибудь, а на Силине – дочери Салазара Слизерина. Годрик было воспринял решение сына в штыки, но, увидев его и Силину вместе, их влюбленные взгляды, обращенные друг на друга, понял, что ничего не добьется своим противостоянием их браку, кроме сыновьей ненависти, и благословил их. Но счастье молодых не было долгим – Салазар, узнав о браке дочери с сыном Годрика, возжелал смерти Гарольда, и, сумев заманить ничего не подозревающего юношу в ловушку, буквально уничтожил его, устроив все так, словно несчастного растерзал оборотень. Эту версию он сообщил дочери, вместе со словами соболезнования, и Силина, не допускавшая неверия отцу, ни на секунду не усомнилась в его коварных и лживых речах, передав все Годрику. Тот, разобравшись во всем, возжелал отомстить за сына, но Салазар, предвидя такой исход, уже был так далеко от Хогвартса, что никакой возможности разыскать его не было. Так Годрик потерял единственного сына, но вскоре приобрел внучку, названную Марго Мордес. Рождение малышки повлекло за собой преждевременную смерть Силины – она, истерзанная горем, умерла вскоре после родов, не продержавшись и недели. С того дня Годрик беспрестанно заботился о внучке, и, как до этого растил сына и дочь, один и сейчас растил Марго, уделяя ей все свое свободное время. Поэтому-то Пламень, привыкший к обществу мага, увидев его с маленькой Марго, словно обиделся на Годрика, и, незамедлительно умчавшись куда-то в чащу леса, больше не возвращался. И если Годрик поначалу переживал из-за этого, то вскоре ему стало не до того – Марго росла, и с каждым днем преподносила все новые и новые сюрпризы. Уже в пять лет она выполнила свое первое заклинание, и с этого знаменательного дня Годрик начал обучать ее премудростям магии. Попутно он признавал, что редко встречал подобный талант – Марго схватывала все на лету и продвигалась очень быстро, в одиннадцать лет достигнув того, что редко умел семикурсник. Но еще больше способностей Марго Годрика удивляла та жажда знаний, что лишь усиливалась с каждым днем. Девочка с такой энергией бралась за изучение и тренировку очередного умения, что Годрик лишь диву давался – на это время для нее исчезали такие понятия, как «еда» и «сон». После очередного успеха Марго позволяла себе день отдыха, а после – бралась за что-то новое. В таком, довольно-таки напряженном, ритме, прошло еще семь лет. Ко дню своего совершеннолетия Марго почти сравнялась в своем мастерстве с Годриком, и кто знает, каких высот она достигла бы, если бы судьба как раз в этот момент не изменила ровное течение жизни Марго и Годрика. Все началось с возвращения Пламеня – Марго, гуляя в одиночестве по хогвартскому лесу, неожиданно увидела прямо перед собой гордого и величественного единорога с роскошной гривой цвета расплавленного золота. Благоговение, восхищение и изумление словно приковали ее к месту, но желание убедиться, что единорог не видение, освободило ее от сковывающих движения чувств, и Марго неспешно подошла к прекрасному, похожему на статую, жеребцу, протянула руку, прикоснувшись к чуть шевелящимся на ветру прядям. Единорог тут же скосил на волшебницу один глаз, как бы в любопытстве, а Марго именно в тот миг поняла, что Златогривый, о котором она так много слышала от дедушки, только что признал ее своим другом, как когда-то Годрика. Разумеется, Годрик незамедлительно узнал о возвращении своего любимца, но Пламень, казалось бы, за прошедшее время круто изменил свое мнение о Годрике — так круто, что больше не позволял магу к себе прикасаться, угрожающе всхрапывая при каждой попытке. Но Годрик утешился тем, что единорог хотя бы не убегает от него, и, подпуская к себе Марго, дает ему шанс просто любоваться собой. С того времени Марго и Пламень стали неразлучными друзьями, во время прогулок по хогвартскому лесу всегда пребывая рядом друг с другом. Но, разумеется, Марго не всегда могла быть рядом со своим любимцем – бывали и отлучки, после одной из которых волшебница, к своему ужасу, обнаружила Пламеня на одной из полян буквально истекающего кровью. Ее количество ввело Марго в ступор, но она быстро очнулась, и, понимая, что медлить нельзя, со скоростью молнии метнулась к несчастному животному, и незамедлительно начала залечивать многочисленные раны. Она потратила на это очень много сил и времени, и боялась, что все было напрасно, чувствуя, что дыхание единорога все слабеет, но нет – в один неуловимый миг Пламень безо всяких усилий взвился на дыбы, призывным кличем говоря волшебнице, что с ним все в порядке, благодаря ее за помощь. Но их радость длилась недолго – внезапно на поляне появился незнакомый Марго волшебник, тем временем, прекрасно известный Пламеню – Салазар Слизерин. Рука мага, было, подняла палочку, но тут же опустила ее – Салазар, взглянув на волшебницу, без труда узнал в ней свою внучку – так она была похожа на Силину. Но то, что Марго – не Силина, было видно по одному только взгляду девушки – будто не она сейчас смотрела на Слизерина, а Годрик. Слизерин рассчитывал найти уже мертвого единорога, но, вдобавок к невредимому Пламеню нашел еще и Марго, и задумал использовать выпавшую ему возможность, сказав волшебнице, что он – ее дедушка. Волшебница не поверила ему, сочтя такое заявление шуткой, но, приглядевшись к Салазару внимательнее, тут же поняла, что он не лжет. Но, даже узнав то, что раньше держалось от нее в секрете, Марго не забыла о Пламене – весь его вид говорил о том, что Слизерин его враг, и волшебница, поняв, что именно ее дедушка чуть не убил ее любимца, презрела все родственные чувства, мгновенно обратив в прах злодейские козни Слизерина. Уже через секунду закипел яростный бой, Слизерин, сначала недооценивший Марго, вскоре понял, что поединок может закончиться печально именно для него, и запросил пощады, обещая оставить и её, и Пламеня в покое, и навсегда уйти из этих краев. Волшебница, собиравшаяся нанести последний удар, что оборвал бы жизнь Салазара, тут же передумала, и пощадила убийцу своего отца, не зная ничего о его подлости и коварстве. Слизерин же не упустил своего шанса, и Смертельное проклятие, предназначавшееся Марго, в ту же секунду убило Пламеня, что закрыл собою волшебницу. Марго, осознав, что совершила непростительную ошибку, вновь схлестнулась со Слизерином, и на этот раз безо всякой пощады покончила с коварным убийцей. Но Пламеня, что к тому времени полностью завладел сердцем Марго, это уже не могло вернуть, и волшебница, потерявшая смысл жить, вознамерилась убить себя от горя. Но, оплакивая Пламеня, в какой-то миг увидела в своем сознании картины далекого будущего. И, узнав, что рано или поздно кровь Слизерина и Гриффиндора вновь смешается в жилах той, от кого будет зависеть судьба всего волшебного сообщества через тысячу лет, решила помочь своей преемнице, создав из останков Пламеня медальон, названный ею Медальоном Златогривого Единорога, в который поместила часть своей души. Владеть им сможет любой, кто не думал об убийствах, но только истинная Хозяйка Медальона Златогривого Единорога познает все его возможности, и сможет с его помощью предотвратить непоправимое». Повторив вслух содержание последней строки, Мэри неподвижным взглядом уставилась в стену, осмысливая все только что прочитанное. «Значит, Медальон Златогривого Единорога,— думала она, уже совершенно по-другому, чем обычно, глядя на серебристый кружок медальона в руке,— сотворенный из останков единорога Пламеня и содержащий в себе часть души той, кто его создал – волшебницы, пожалуй, самой могущественной из всех существующих ранее». Этот факт прекрасно объяснял все те странности, что порой удивляли ее – тепло, что излучал медальон, стремясь ободрить ее, успокоить, залечить ее душевные раны. Те видения о единороге с золотистым цветом гривы, безусловно, медальон мог помнить одновременно и памятью волшебницы, и памятью единорога. Что же насчет возможностей… Мэри оторвалась от своих дум, и обнаружила, что комнату уже давным-давно затопила почти непроглядная темнота, оставалось лишь удивляться, почему ей удалось прочесть хоть что-то в таких условиях. Она зажгла светильники, и, приблизив к лицу старинный пергамент, прошептала три заветных слова, с помощью которых она когда-то отогнала тварь из Заклятого зеркала. Почти сразу же волшебница поняла, что разговаривать с куском пергамента, хоть и древнего, глупо, но уже через мгновение увидела новые слова, появившиеся сразу под последним абзацем. Поспешно перевела: «Медальон Златогривого Единорога может защитить тех, кто владеет им, достаточно лишь попросить у него помощи». Быть может, здесь идет речь о защите от вражеских проклятий? Проверить свою догадку Мэри смогла, произнеся на уже знакомом ей языке призыв о помощи, непроизвольно сжав медальон в ладонях – едва прозвучало последнее слово, медальон ощутимо нагрелся и в ту же секунду образовал едва видимый защитный ореол вокруг нее. Волшебница немедленно испытала его, метнув заклинание с таким расчетом, чтобы то, отразившись от гладкой поверхности шкафа, попало в нее. Заклинание, почти настигнув Мэри, словно впиталось в защитную оболочку, отчего та стала виднее и толще. Только теперь волшебница осознала, какое сокровище было у нее в руках все эти семь лет – если медальон способен отразить почти все проклятия, возможно, даже непростительные, он делает Мэри – его обладательницу, почти неуязвимой! От этой мысли у нее закружилась голова – теперь перед ней открываются совсем новые возможности, а прежние страхи навсегда останутся в прошлом. Возможно, ей больше никогда не придется испытывать боль от Пыточного проклятия и терпеть домогательства Пожирателей смерти. Но сейчас, до поры, до времени лучше делать вид, будто ее медальон – обычная безделушка со слишком своенравным характером, и ничем не показывать, что у нее, Мэри, появилась очень даже неплохая защита. Разумеется, рано или поздно всем обитателям этого особняка станет известен этот ее секрет, но чем позже это произойдет, тем будет лучше для нее… Громкий стук в дверь разбудил Мэри на следующее утро, оборвав невероятно приятный сон. Поминая всеми негативными словами тех, кому не спится в такую рань, волшебница была вынуждена подняться с кровати и открыть дверь. При виде злобно ухмыляющегося Руквуда Мэри немедленно захотелось ущипнуть себя посильнее, чтобы проверить, не кошмар ли это. — Повелитель хочет видеть тебя в Зале,— сказал Пожиратель холодно, и добавил, оглядев ее спальную одежду,— немедленно. — Минуту,— ответила Мэри, захлопывая дверь перед носом Руквуда. Утренний визит ее злейшего врага, да еще от имени Волан-де-Морта – это ли не залог определенно скверного дня? Но она не стала задумываться над этим слишком – по-быстрому одевшись, без промедления вышла в коридор, чтобы под конвоем Руквуда, что сегодня был явно не в духе, дойти до Зала Собраний. — Ты опоздала,— донесся до Мэри ледяной, будто стремящийся заморозить все внутренности голос Волан-де-Морта. — Собралась так быстро, как смогла,— ответила волшебница,— это, видимо, Руквуд долго шел. — Нет, я говорю не об этом. Ты думаешь, что опоздала минут на пять, забывая о том, что тренировка начинается в восемь утра. — Но ведь до сих пор я тренировалась с одиннадцати!— возмутилась Мэри. — До вчерашнего дня. Вчера ты заявила, что с утра тебе тренироваться легче, и после этого я был вынужден учесть твое добровольное заявление, и перенести начало тренировки на три часа раньше,— пояснил Волан-де-Морт невозмутимо, и тут же добавил, предугадывая протесты Мэри.— И можешь не говорить, что я должен был тебя предупредить – в следующий раз будешь осторожнее в разговорах со мной. Так как из-за тебя я потерял сегодня…,— взгляд его багровых глаз метнулся к часам, показывающим десять утра,-…два часа, в качестве наказания я лишаю тебя возможности выходить за пределы особняка на семь дней. — Так много?— воскликнула Мэри возмущенно,— почему? — Считай, что половина этого срока заслужена тобою вчера – сколько часов ты провела за пределами окрестного леса? Так что не спорь со мной, это все равно бесполезно, ну а если все же попытаешься…,— Волан-де-Морт оскалился так зловеще, что Мэри без особого труда поняла все то, что он хотел сказать, и была вынуждена смириться с решением своего учителя. Тот одобрительно улыбнулся и продолжил: — Что же насчет сегодняшней тренировки…. В связи с невозможностью лично обучать тебя одному из последних умений, я решил поручить эту ответственную задачу кое-кому другому. Ты должна была заметить, что Руквуд не ушел после того, как доставил тебя сюда... — Значит, именно его разум я буду штурмовать раз за разом?— уточнила Мэри, постаравшись скрыть обреченность в голосе. — Именно,— подтвердил Волан-де-Морт,— ты будешь тренироваться с ним шесть дней по восемь часов, и на седьмой день я лично проверю твои достижения, и надеюсь на отличный результат, в противном же случае…, здесь маг сделал небольшую, но очень выразительную паузу, после которой продолжил будничным голосом.— Тебе придется пережить немало очень неприятных часов. Подробности тебе объяснит Руквуд. — Но почему именно он?— не удержалась от восклицания Мэри,— было бы намного логичнее сделать моим учителем Нотта, ведь он уже обучал меня ранее. — Логичнее,— протянул Темный Лорд нехорошим тоном, буквально ввинчиваясь вспыхнувшими злобным огнем глазами в глаза Мэри,— хочешь найти в моих поступках логику? Ее там нет, и не будет, запомни это. Я руководствуюсь в принятии решений лишь возможной выгодой, которую получу, и хочу, чтобы она была максимальной. Я мог бы поступить так, как ты говоришь — логично, и назначить вместо себя Нотта, но твое обучение, что бы ты там ни думала – это наказание для того, кто будет тебя обучать, а Нотт, безусловно, его не заслужил – ведь он прекрасно обучил тебя окклюменции, не так ли? Так что наказание – осознание того, что его секреты скоро будут известны тебе, получил Руквуд – за допущенную недавно ошибку. Он и станет твоим учителем в следующие шесть дней, на седьмой же я проверю, насколько результативными были его старания. Я уверен, ты, Мэри, не забудешь про усердие, и не разочаруешь меня. Волан-де-Морт было направился к двери, но, поравнявшись с Руквудом, негромко произнес: — А ты не забудешь про Запрет. После этого он уже без промедлений вышел из Зала, оставив Мэри с тем Пожирателем смерти, о существовании которого волшебница предпочла бы забыть. — Ты, верно, сам выпрашивал у Волан-де-Морта разрешение занять его место в тренировках со мной?— спросила она у Руквуда как можно презрительней. Тот лишь фыркнул: — Ну конечно, мне ведь нечем заняться, свободного времени уйма… — К тому же охота стать свидетелем моего наказания, которое последует ровно через шесть дней благодаря твоим стараниям,— добавила Мэри уже с неприкрытой ненавистью,— кстати, давай, выкладывай подробности, что ты, я уверена, знаешь. — Насчет наказаний… Легилименция – навык, обязательный для каждого Пожирателя смерти, каким бы одаренным или бесталанным он ни был. Если волшебник не способен освоить его – значит, автоматически обеспечивает себе дорогу в темницы, где станет объектом отработки темных проклятий, и, в конце концов, будет убит. Мэри неверяще помотала головой. — Быть не может, зачем же тогда целых два месяца обучать меня таинствам темной магии, чтобы в конце похоронить все усилия? — Все то, что ты изучала ранее – лишь подготовка к этому, последнему, этапу,— произнес Руквуд жестко,— в начале обучения его вряд ли вообще можно освоить, поэтому-то ты и изучаешь легилименцию только сейчас, не раньше. — Значит, в случае моей неудачи на поприще легилименции меня ждет смерть, а тебя – поощрение?— спросила Мэри с почти твердой уверенностью. Этот ее вопрос вызвал странную, кривую улыбку у Руквуда. — Нет, не поощрение, а пытки – вина за то, что ты оказалась столь слабой в освоении легилименции, целиком и полностью ляжет на меня, и я буду должен расквитаться за это. Поэтому-то мне нет смысла желать тебе провала в этих уроках со мной, хотя, разумеется, моя участь не сравниться с твоей участью… — Подумаешь, пытки,— равнодушно пожала плечами Мэри,— я и до этого испытывала боль от Пыточного проклятия, и ничего. Так что и сейчас смогу пережить ее. — Думаешь, дело ограничится пытками?— расхохотался вдруг Пожиратель смерти, глядя на нее глазами, в которых неожиданно зажегся какой-то маниакальный огонь,— если бы так и было на самом деле, тебе бы сильно повезло. Но нет – быть может, до пыток, или после них, тебе представится возможность испытать нечто худшее, чем пытки. Хотя, может быть, лучшее… — О чем это ты?— нахмурилась Мэри,— что может быть хуже пыток? — Неужели сама не догадаешься? Достаточно лишь подумать о том, кем ты будешь в темнице — бесправной заключенной, не защищенной больше словом повелителя и Запретом… — Так значит…— Мэри от возмущения потеряла дар речи, чем Руквуд и воспользовался: — Да, сначала ты будешь против воли ублажать повелителя, возможно даже, на глазах у всех Пожирателей смерти, и не раз, а столько, сколько он захочет – а то, что он этого не захочет, просто предположить глупо! Затем тех из нас, кто наиболее заслужил право обладания тобой,— Пожиратель говорил с издевательской усмешкой, глаза его все больше и больше блестели,— Для тебя это будет пыткой, мукой, для нас – блаженством и высшей наградой. Возможно, что-то перепадет и мне, и вот тогда-то я отыграюсь за то унижение, которое ты мне доставила, уж поверь! Так что, в конце концов, смерть станет для тебя спасением, и любой из нас с радостью выполнит твою последнюю просьбу, максимально долго продлив твои мучения. — Вы, Пожиратели смерти, какими бы ни были ваши умения на самом деле, лучше всего умеете запугивать жертву,— сказала Мэри, едва смогла справиться с эмоциями,— кто еще кроме вас сможет нарисовать в наиболее мрачных красках именно ту картину, видеть которую волшебник не хочет больше всего? И направление у вашей фантазии по большей части одно и то же. Но сейчас я должна сказать тебе спасибо за предупреждение,— она пополам с насмешкой, пополам с благодарностью чуть склонила голову.— И, если я за эти шесть дней не освою навык легилименции, немедленно убью сама себя, чтобы избежать всех прелестей слишком близкого общения с Волан-де-Мортом и Пожирателями смерти. Ну, раз с наказаниями все понятно, давай лучше приступим к самой тренировке. — Что ж, как ты знаешь, легилименция, если ты владеешь этим навыком, позволяет узнать любую информацию, которую таит от тебя твой недруг помимо его воли – если, разумеется, он не особо силен в защите разума. Темный Лорд зачастую поручает нам узнать разную важную информацию от тех или иных волшебников, поэтому все Пожиратели владеют этим навыком. Есть, разумеется, возможность использовать сыворотку правды, но она используется, только когда защита разума жертвы сильна. Лично я еще ни разу даже не получал в пользование эту сыворотку, так что на нее не стоит рассчитывать – только на владение легилименцией. — Разумеется,— кивнула Мэри,— и ее выполнение проще простого – достаточно только захотеть узнать что-либо у того или иного волшебника. — В общем-то, да,— согласился Руквуд, не заметив издевательского тона волшебницы,— так как нужно нечто определенное… попытайся выведать у меня содержание последнего задания, что поручил мне повелитель. Полагаю, заклинание тебе известно? Мэри не посчитала нужным подтверждать предположение Пожирателя, просто неспеша подняла палочку, и, максимально сосредоточившись на задании, данном ей Руквудом, попыталась проникнуть в его разум, произнеся: «Легилименс». С минуту она видела внутренним взором какие-то расплывчатые картины, а уже секундой позже соображала, когда же Руквуд успел вытолкнуть ее из своего сознания. — Да, если ты будешь продолжать в том же духе, совсем скоро станешь пленницей, а не ученицей,— воскликнул Руквуд насмешливо, как бы провоцируя Мэри на опрометчивый поступок. Она, сверкнув глазами, попыталась еще раз, но вновь не преуспела, и, тем не менее, времени для насмешек Руквуду не оставила, пытаясь пробить его защиту снова и снова. Пару раз ей удавалось различить в тумане воспоминаний Пожирателя смерти смутно знакомые ей образы, но видела она их так же долго, как любой человек может видеть последний луч заходящего солнца. В конце концов, они состязались уже только силой воли – физических сил уже ни на что не хватало. И когда Мэри, чувствуя, что Руквуд вот-вот сломается под ее напором, приложила все свои последние силы для этого последнего рывка, в ее сознании незамедлительно вместо ожидаемых ею четких силуэтов вдруг воцарилась тьма, говоря свое последнее слово в их чрезвычайно долгом поединке. Волшебница уже не помнила, как падала без чувств на пол, обессиленная, как ее подхватил на руки и перенес в кресло Руквуд, и сам едва стоящий на ногах к тому моменту. Но она совершенно точно помнила то, что увидела, когда едва открыла глаза – совершенно белое, без единой кровинки лицо Пожирателя, его обеспокоенное выражение и то облегчение, что буквально осветило каждую черточку изнутри. — Кто бы мог подумать, что возможно помирить злейших врагов лишь поставив их в зависимость,— буркнула Мэри, пытаясь встать и вновь видя перед собой рой черных точек,— или это беспокойство – совсем другого рода? — Другого,— подтвердил Руквуд,— считай это извинением за ту попытку изнасилования. — Долго же ты собирался извиниться, что, раньше нельзя было? — Не было случая подходящего. — Даже и не знаю, каким должно быть твое раскаяние, чтобы ты не использовал выпавшую тебе возможность и не попытался овладеть мной сейчас, пока я была без сознания. Руквуд лишь усмехнулся: — Запрет весьма строгое ограничение, шанс имеет только тот, кто является твоим защитником, а я еще не собираюсь умирать. — То есть один лишь Волан-де-Морт,— вздохнула Мэри,— любой другой уже давным-давно на его месте заставил меня стать его любовницей, но он, к его чести, ни разу не вышел за рамки официальных отношений, словно ему это не особо то и надо. — Завидую его выдержке, если он может смотреть на тебя только как на ученицу,— сказал Руквуд с завистью в голосе, окидывая Мэри совсем не дружеским, полным страсти взглядом, отчего волшебница поспешно отодвинулась подальше от Пожирателя,— но, может, он просто выжидает того момента, когда ты сама захочешь близости с ним? — Всю жизнь ждать будет этого момента,— проворчала Мэри,— нужно быть сумасшедшей, чтобы захотеть подобного. Ну да ладно. Полагаю, мы должны продолжить тренировку – если, конечно, ты в силах противостоять мне. Руквуд одной своей улыбкой, полунасмешливой, полузлорадной, содержащей в себе вызов дал понять Мэри, что он-то как раз в отличной форме, и тренировка, после небольшого перерыва, вновь продолжилась…