Сила двух начал

Вновь наступала весна – любимое время года Мэри. Она набирала силу с каждым днем, отвоевывая за каждый час солнечного дня новые оттаявшие участки земли среди снежной равнины. Когда-то великолепные, поражающие Мэри своим сиянием сугробы превратились в грязные лужи, потекли ручьи, и начала появляться первая молодая травка. Обычное дело для смены времен года – и это время волшебница любила только за опьяняющее благоухание цветущих деревьев, за ту яркость красок, что была в каждом только что раскрывшемся листе, новой травинке. Глядя на природные преобразования, Мэри думала, что хоть и прошло четыре года (если вдуматься – такой большой срок), образ ее жизни ни на йоту не изменился. Она, так же, как и ранее, когда только стала правой рукой Волан-де-Морта, обучала новичков Темной магии, готовя их для карьеры Пожирателей смерти, проводя каждый день на работе в Министерстве. Разумеется, сам объем работы стал намного больше, так же, как и ответственность за все ее действия, но и награда за усилия была немалой. Довольно высокая должность в Министерстве для волшебницы ее возраста, от Волан-де-Морта – непременное поощрение за каждого нового ученика, ставшего Пожирателем смерти. Он теперь спускал ей, и до этого не проявляющей особого почтения к нему, своему повелителю, гораздо больше — то, что для других Пожирателей было и вовсе недопустимым. Постоянная фривольность Мэри, ее критика в адрес того, кому она, по идее, должна была подчиняться беспрекословно, ясно говорили о том, что она теперь Волан-де-Морту уже не слуга, а нечто большее. Так что хоть Темный Лорд и не стал распространяться, что теперь вновь является Покровителем Мэри, среди Пожирателей довольно быстро пронесся слух, что она теперь – его любовница, и поэтому имеет больше привилегий, чем все остальные. Мэри, краем уха слыша такие разговоры, не могла не признать их правоту, хоть и частичную. Но только она и Волан-де-Морт знали об истинной причине подобного – ее возросшее мастерство. Оно росло с каждым днем, оттачиваемое в уроках с юными волшебниками, изобретались новые, направленные на достижение различных целей, заклинания…. Это была спокойная, не обремененная горестями жизнь для Мэри – до определенного момента. До того момента, когда она со всей полнотой познала, как горька может быть жизнь… Теперь все газеты трубили об объявившемся в окрестностях Лондона опасном темном маге – Волан-де-Морте, о его слугах, и загадочных случаях исчезновения людей безо всяких следов. То и дело сообщалось о новых «несчастных случаях», известных самой Мэри, по словам ее соратников, как жестокие убийства по приказу Волан-де-Морта. И волшебники, встревоженные и напуганные всеми этими случаями, каждый день ожидали, что и их дом посетят те, кто простым разговором не ограничится, и, как следствие – стали более осторожными и дергаными, боясь подчас даже собственной тени. Мэри опасалась, как бы ее неуязвимость не показалась странной кому-то из ее сотрудников, но это был совершенно пустой и ничем не подтвержденный страх – они все настолько оказались поглощены своими проблемами и тревогами, что уже не замечали даже того, что могло бы навести на определенные мысли в более спокойное время. В один из первых июньских дней Мэри решила устроить себе небольшой отдых, взяв отгул на работе, и предупредив своего нового ученика. Она осуществила свою давнюю мечту – весь день провела в лесах, наслаждаясь единством с природой, чувствуя полную гармонию с собой. День подходил к концу, и волшебница, выйдя на окраину очередной деревеньки, уже решила, что пора возвращаться в особняк. Но она даже не успела представить его образ – сознание вдруг заволокло туманной пеленой, земля под ногами заходила ходуном, и удушающая тьма навалилась на нее, повергая в пучину бессознательной неопределенности… Первое, что увидела Мэри, когда очнулась – светящееся беспокойством лицо неизвестной ей волшебницы, что склонилась над ней, держа наизготовку волшебную палочку в руке. — Наконец-то вы пришли в сознание!— выдохнула она с явным облегчением в голосе. Мэри попыталась сесть, но волшебница произнесла предупреждающе, выразительно взмахнув палочкой: — Не торопитесь подниматься. Ответьте для начала – кто вы? Мэри вгляделась в ее загорелое, обрамленное белокурыми волосами, лицо, на котором четко выделялись сейчас яркие зеленые глаза и расплывчатые пятна румянца, соображая, что же с ней стало. Ах, да, она же упала в обморок… — Что же вы молчите? Я ведь задала вопрос!— не отставала незнакомка. — Воды…,— прохрипела Мэри, чувствуя странную сухость во рту, и, пока волшебница выполняла ее просьбу, огляделась – она находилась в довольно просторной гостиной, лежа на удобном диване, рядом с которым был камин и пара кресел уютных, теплых, тонов, так же, как и остальная мебель.— Как же я здесь очутилась? — Это я принесла вас сюда, в мой дом,— ответила незнакомка, вручая стакан с водой Мэри,— увидела волшебницу, лежащую неподалеку от моего дома без сознания, решила помочь… Мэри понимающе кивнула, возвращая волшебнице пустой стакан. — Я ответила на ваш вопрос, теперь ваша очередь. Но для начала представлюсь – Джейн Келленберг. — Мэри Моран,— назвалась Мэри в свою очередь,— заведующая Трансгрессионным Центром в Министерстве. — Как вы здесь оказались? — Просто гуляла, отдыхая от работы. Возможно, жара на меня подействовала чересчур сильно – и я упала в обморок. — Жара? Ну-ну,— протянула Джейн недоверчиво, оглядывая Мэри изучающим взглядом. Точно такой же Мэри в свое время видела от тех целителей, что обследовали ее в детстве. Может, Джейн – тоже целитель? — Скажите, вы случайно не работаете в больнице святого Мунго?— спросила Мэри в надежде подтвердить свою догадку. Ответ стал несколько необычным – Джейн потрясенно расширила глаза, тут же побледнев. — Откуда вы знаете? Вы же не… — Что – «не»?— переспросила Мэри, с удивлением глядя на отступившую на несколько шагов назад волшебницу,— не Пожирательница смерти? Джейн согласно кивнула. — Разумеется, нет!— воскликнула Мэри, постаравшись, чтобы голос ее звучал как можно убедительнее,— или вы думали, что мой обморок – лишь способ проникнуть к вам? — Едва ли,— усмехнулась волшебница, подходя чуть ближе,— обморок был настоящий, так что это действительно лишь случайность. Но я хочу знать наверняка, что общение с вами не принесет мне неприятностей. — И как же вы собираетесь проверить меня на непричастность к Пожирателям смерти? Используете легилименцию? Джейн отрицательно покачала головой: — Нет. Всего лишь покажите мне свое предплечье. «Хорошо, что она знает про Метку»— подумала Мэри с облегчением, закатывая рукав мантии. Джейн с напряженным лицом подалась вперед, и тут же ощутимо расслабилась, не увидев того, что боялась увидеть. — Теперь-то вы мне доверяете, Джейн?— спросила Мэри незамедлительно,— или жаждете еще каких-нибудь доказательств? — А зачем? Раз у вас нет Черной метки, и раз вы говорите, что не являетесь пособницей Сами-Знаете-Кого, значит это действительно так. Надеюсь, вы извините меня… — Не стоит беспокойства,— беспечно махнула рукой Мэри, не дав Джейн договорить,— в нынешнее время любое другое поведение – беспечность, могущая обратиться смертью…Что ж, Джейн – спасибо за помощь, мне пора… — Подождите, Мэри,— остановила ее целительница. На краткий, ужаснувший ее миг, Мэри показалось, что она до конца не смогла убедить Джейн, и сейчас от нее последует атака – но нет: — Вы говорили о своем обмороке как о вещи случайной и ординарной. Но, быть может, этот обморок – вовсе не случайность, так что мне бы хотелось провести небольшой осмотр. Мэри согласно кивнула, как бы говоря, что против этого возражать не будет, и по знаку целительницы опустилась в кресло, тут же ощутив на себе пристальный взгляд Джейн. — Скажите, Мэри, каково было ваше самочувствие в последние дни? Она неопределенно пожала плечами, пройдясь по воспоминаниям о ближайшей неделе: — Такое же, как и всегда – нормальное, безо всяких обмороков и тому подобных недомоганий. — Хорошо. Встаньте, пожалуйста, я вас осмотрю. Мэри выполнила просьбу целительницы, и та прошлась вокруг нее, шепча какие-то еле слышные, совершенно непонятные на первый взгляд слова. Так длилось минут десять, и пару раз Мэри услышала и заклинания – точнее, скорее поняла, что часть слов, без конца повторяемых Джейн – заклинания, по тем искрам, что вырывались в такие моменты из палочки целительницы. И после того, как окружившее ее в один момент облако изначально бесцветного, через секунду – золотистого цвета, бесследно испарилось, Джейн разрешила Мэри вновь присесть, просветлев лицом. — И что же, Джейн?— нетерпеливо поинтересовалась волшебница, поедая глазами целительницу,— что вы выяснили? — Что обморок ваш сегодняшний – не симптом какой-то болезни, а верный признак беременности. — Беременности?— спросила Мэри охрипшим голосом, тут же перейдя на «ты»,— ты уверена? Джейн согласно кивнула, тоже позволив себе фамильярство: — Абсолютно. И даже могу с точностью сказать, что у тебя будет сын. Полных десять секунд Мэри смотрела удивленно на лицо Джейн, губы которой все сильнее искривлялись улыбкой, свыкаясь с только что услышанным. Беременность… Она станет матерью! Сильнейшая, ни с чем несравнимая радость посетила Мэри – широко и счастливо улыбнувшись, она воскликнула, выразив свои чувства: — Спасибо за эту весть, Джейн, я так счастлива! — Это видно,— усмехнулась целительница,— и, стало быть, ты станешь хорошей матерью своему будущему ребенку. — А каков срок? — Чуть меньше трех месяцев. Это, конечно, не так уж и много – всего восемь недель, но удивительно, что симптомы появились лишь сейчас. Мэри даже не слышала слов целительницы – все внутри нее пело от той новости, что она услышала. Неужели она и вправду станет матерью? Как неожиданно… — Но ты, Мэри, должна помнить, что лучше чрезмерно не напрягаться,— донесся до нее серьезный голос Джейн, что возвратил волшебницу в реальность, выдернув в момент из грез,— в твоих руках с сегодняшнего дня не должно быть ничего тяжелее, чем блюдо с индейкой. Ясно? Мэри кивнула, но Джейн на этом не остановилась: — Это еще не все. Так же ты не должна сильно волноваться, или злиться в этот период – все твои чувства повлияют на здоровье ребенка, и если радость полезна для него, то сильная злость может привести к выкидышу, особенно на ранних сроках. Ощутив холодок ужаса, что на миг завладел ее сердцем, Мэри тут же прогнала его – чтобы ребенок не родился лишь из-за мимолетно прошедшего чувства? Чушь полная! Джейн, заметив ее пренебрежение, укоризненно покачала головой: — Не нужно воспринимать мой совет как шутку – я говорю это совершенно серьезно, предупреждая тебя, чтобы ты не совершила роковую ошибку. — Хорошо, я поняла,— поспешно произнесла волшебница, поднимаясь на ноги – следовало как можно быстрее попасть в особняк,— больше, я полагаю, ты мне сказать не можешь? Джейн, вглядевшись в ее глаза, отрицательно покачала головой. — Отлично. Тогда я… Мэри не договорила, внезапно вспомнив о своей болезни, что не проявлялась уже более восьми лет. Возможно, стоит упомянуть о ней…. Ведь, в конце концов, она передалась ей от матери… — Слушай, Джейн, а некоторые врожденные болезни могут повлиять на здоровье ребенка? — Врожденные? Возможно, но мне нужно знать точно, какая болезнь у тебя. Ты ведь задала этот вопрос не из-за праздного любопытства? — Разумеется, нет. Я от рождения больна болезнью, что проявляется лишь время от времени, в самые непредсказуемые моменты. Все начинается с появлением резкой боли в сердце, что постепенно усиливается, распространяясь по всему телу. Эта стадия длится примерно семь-пятнадцать минут, после чего наступает вторая стадия. И если до нее приступ можно прекратить, выпив специфическое зелье, то после течение болезни уже необратимо – и ведет к смерти. Начинаются судороги, нестерпимая боль пронзает все тело адским пламенем – и в конце этой агонии тело твое растворяется, оставленное покинувшей его душой. Потрясение, что испытала Джейн Келленберг от слов Мэри, ясно выразилось в ее лице, в глазах, мгновенно округлившихся. — «Болезнь Милосердных»?— прошептала она еле слышно,— ты страдаешь именно от этой болезни? Как же тебе не повезло…. Ведь эта болезнь – самая страшная и неизлечимая из всех болезней вообще. — И это все, что ты можешь мне сказать?— спросила Мэри насмешливо,— и что толку, что ты целитель – ведь я и сама знаю, что в этом отношении я – не самый счастливый человек. Скажи уж сразу другое – каковы шансы на то, что у моего сына этой болезни не будет? — Шансы почти стопроцентные,— ответила Джейн уверенно, наконец, справившись с собой,— но если бы у тебя была бы девочка, то эта же цифра была бы в пользу обратного. — Значит, мне повезло, что мой случай – первый,— сказала Мэри, внутренне вздохнув от облегчения,— а что, много было случаев, подобных моему? — Немного, ведь эта болезнь сама по себе редка. Я, заинтересовавшись ею совсем недавно, после смерти девочки, еще младенца, сейчас занимаюсь ее исследованием вплотную, так же, как и остальные целители, пытаюсь изобрести такое лекарство, что полностью бы исцелило больных ею людей, а не только отодвигало бы их ужасный конец. Сейчас, по крайней мере, я пытаюсь увеличить срок годности противоядия – хотя бы до трех месяцев. А если бы оно могло храниться целый год…! Мэри смогла понять мечты Джейн – ей тоже порой очень сильно хотелось бы, чтобы произошло подобное чудо. — Ну, раз с тобой, Мэри Моран, не все так просто, я беру тебя под свой контроль – теперь ты будешь проходить у меня осмотр каждый месяц, хорошо? Волшебница согласно кивнула. — Что ж, тогда буду ждать тебя в больнице святого Мунго, Мэри. И помни о моих словах. Джейн пронзила свою гостью напоследок проницательным взглядом, и Мэри, видя, что ее здесь больше ничего не держит, спешно попрощавшись, направилась к выходу… …Луна, низко висящая в звездном небе, освещала своим мягким светом окрестности Безмолвного леса и поляну, на которой стоял особняк, но некому было смотреть на ее светящийся, почти идеальный, круг – почти все в старом особняке спали. Но не Мэри и Волан-де-Морт, что сейчас купались в безграничном блаженстве от единения друг с другом. Прерывистые, полные сладострастия, стоны, случайные, глухие вскрики, хриплое и частое дыхание, тихий, равномерный, несколько раздражающий скрип кровати… Мэри почти не слышала все это – сейчас все ее внимание занимало совсем другое – жадно бегающие по ее телу руки Волан-де-Морта, тяжесть и жар его разгоряченного тела, прижимающего ее к кровати. Почему-то все время он оказывается сверху, даром, что не было такой ночи, в которой она не боролась бы за главенство. Но что бы она ни делала, все оказывалось бесполезно. Каждый раз он, ее повелитель и учитель, любовник и мучитель, подминает ее, в такие моменты – совершенно беззащитную, под себя, ясно говоря, кто здесь главный, орудуя руками, что источают то непрерывные ласки, бегая по всему ее телу, то вдруг сжимают ее подобно тискам. И вскоре это ее совершенно не заботит – лишь бы он ни на секунду не прерывал свое единение с ней, ни на мгновение не замедлял темп движений, не прекращал попутно ласкать ее, горящее неистовым желанием, тело. Знакомая волна пьянящего, острого наслаждения начала завладевать всем ее существом, затуманивая разум, и вот она уже ничего не видит и ничего не слышит – лишь чувствует значительно ускорившийся темп движений, что задает Волан-де-Морт. И стремится еще больше ускорить его, чтобы настичь такое блаженство, что выводит из сознания, слишком великое для того, чтобы вынести его, подобно пыткам, без громких и протяжных стонов, переходящих в крик. Они же словно некоей гранью отмеряют время – вот секунду назад каждая клеточка ее тела буквально горела от сильнейшей похоти, стремясь взамен ей получить безграничное блаженство, и вот блаженство это, убывая, оставляет после себя умиротворение и удовлетворение. Есть время восстановить дыхание – пока любовник ее лежит рядом с ней, крепко прижав к себе, пока все не начнется заново, закончившись тем же самым. Если выражать в словах – как все обыденно! Но едва придет первая волна наслаждения, мысль, подобная этой, навсегда стирается из памяти, становясь наиглупейшей из всех, что вообще существуют. «Именно знание того, что я хоть немного увеличила свое мастерство и силу, радует меня сильнее, чем наслаждение от занятий любовью» — так, кажется, она думала совсем недавно? И что же теперь? Осознание лживости своих суждений, что были лишь оправданиями собственной холодности к Волан-де-Морту когда-то – ведь то наслаждение, что она получает от изобретения и применения проклятий, несравнимо с плотским наслаждением от близости с мужчиной… просто не может быть сравнимо с ним... Особенно с Волан-де-Мортом…. Почему именно с ним, а не с Мальсибером, ей так хорошо? Только из-за того, что повелитель изначально зачаровал ее, стремясь сделать своей любовницей? Или оттого, что его страсть, порою негасимая и неистовая, все не иссякает, пробуждая и в ней что-то подобное? Один взгляд в устрашающие, но когда ему нужно – чарующие и мягкие, глаза – и она уже не владеет собою, отдавая всю себя в его полное и безраздельное владение, даже не требуя чего-то взамен. И он действует как полноправный хозяин, порою проявляя свою жестокость и доставляя ей страдания, берет ее подобно насильнику, грубо и безжалостно. Но то неизменное удовлетворение, что, в конце концов, полностью затмевает прочие чувства, даже резкую боль, перечеркивает эту его вседозволенность, заставляя ее забыть о том, что можно быть счастливой не только во время близости с ним. — Повторим?— слышит она его тихий вопрос, и тут же вспоминает, что должна сказать кое-что важное… — Разумеется,— говорит она,— но в начале… Ее голос пресекается – Волан-де-Морт, похоже, услышав лишь первое ее слово, вновь сжимает ее тело в жарких объятиях, пробуждая в нем очередную волну сильнейшей похоти, что не оставляет Мэри возможности говорить. И она, только решив отложить намеченный разговор, как-то сразу понимает, что сейчас – самое лучшее время сообщить Волан-де-Морту ту новость, что необыкновенно порадовала ее сегодня. Попытка сопротивления кончается крахом – маг, в ярости сверкнув багровыми глазами, прижимает ее к постели, мешая даже руку поднять на свою собственную защиту. — Бунтуешь?— слышит она голос мага,— что ж, не жди теперь пощады… — Даже и не думала,— шепчет она в ответ, пытаясь высвободиться, но безрезультатно,— лишь хотела сказать тебе нечто важное… — Неужели подождать немного не можешь?— удивляется он в ответ, не прекращая ни на мгновение ласкать ее трепещущее под его руками тело,— ведь остановиться сейчас я просто не смогу. Он подкрепил свои слова, поцеловав Мэри в губы. Поцелуй был настолько долгим и страстным, что волшебница почти забыла о том, что говорила совсем недавно, желая лишь одного – слиться с Волан-де-Мортом поскорее в одно целое. Но он не спешил в этот раз, видно, желая, что бы сама Мэри умоляла его об этом. — Тогда я буду говорить до тех пор, пока достанет дыхания. Я сегодня подумала о том, что являюсь твоей любовницей вот уже четыре года… — И что? К чему ты клонишь? Неужели хочешь сказать, что тебя уже не удовлетворяет всего лишь роль моей любовницы? — Отчасти – да, но я говорила не об этом…,— Мэри прервалась, ощутив долгожданное единство с Волан-де-Мортом, продолжив лишь тогда, когда смогла говорить, неотрывно глядя в багряные глаза своего любовника.— А о том, что рано или поздно я могу со всей полнотой ощутить на себе последствие одной из тех ночей, что провела с тобой… — Последствие – беременность?— выдохнул Волан-де-Морт резко, застыв на мгновение,— хочешь сказать, что можешь родить от меня ребенка? Несмотря на сильнейшее желание, что до сих пор не отпускало ее тело, Мэри невольно улыбнулась: — Именно. Ведь в таких случаях ребенок – вполне естественное явление. Или ты полагаешь, что я бесплодна? — Вообще-то, до сегодняшней ночи я так и думал,— произнес Волан-де-Морт, удивив и возмутив волшебницу,— но теперь, после твоих слов…. Неужели сейчас я услышу, что ты действительно ждешь от меня ребенка? Мэри согласно кивнула, ощущая, что улыбка ее становится все шире. — Да — ребенок родится меньше, чем через семь месяцев – и это будет мальчик. Она неотрывно смотрела в его, мгновенно превратившееся в маску лицо, ощущая, что радости по поводу скорого отцовства от Волан-де-Морта лучше и не ждать – сейчас она видела, что он не только не обрадован, но даже разгневан. Мгновение неясной угрозы…. И он покидает ее объятия, отказываясь от продолжения близости с ней. — Ребенок,— слышит она его голос, полный затаенной злобы,— значит, я просчитался, подумав, что ты не можешь иметь детей. Иначе, почему ты не забеременела когда спала с Мальсибером? Какая досадная помеха… Растерянность, владевшая существом Мэри еще недавно, от слов Волан-де-Морта заменилась гневом – значит, ребенок для него – помеха? — Помеха, значит?— возмутилась она, порывисто вскакивая на ноги,— это ребенок-то? Твой собственный сын? — Может, вовсе не мой – я же не могу быть уверен на сто процентов в том, что ты помимо меня не спишь еще с кем-то, к примеру, с Мальсибером. Мэри, потеряв над собой контроль, резко взмахнула волшебной палочкой, что секунду до этого взяла в руки – красная черта пронеслась в каком-то дюйме от щеки Волан-де-Морта. — Да как ты посмел так сказать обо мне!— прошипела она, страстно желая насмерть заколдовать Волан-де-Морта,— я тебе не развратница, что может переспать с каждым, кто является мужчиной! Сейчас я сплю лишь с тобой, даже не думая о том, чтобы найти себе еще кого-то для занятий любовью. Но даже если бы случилось подобное – ты сам узнал бы об этом сразу же – ложь в вопросах, подобных этому, я не приемлю. Волан-де-Морт лишь язвительно ухмыльнулся, походя заметив: — Что-то ты слишком возмущаешься, Мэри – может, просто перебарщиваешь, играя роль оскорбленной невинности? Звонкая пощечина разорвала только пришедшую тишину – Волан-де-Морт, что рассчитывал на магическое нападение, даже не успел вовремя отреагировать. — Ты… ты просто редкостный подонок, Волан-де-Морт! И даже не потому, что оскорбляешь меня ни за что – дети не могут быть помехой! — Если ты, Мэри, желаешь, чтобы этот ребенок появился на свет, то я – нет,— заявил он холодно,— честно говоря, такой расклад будет самым наихудшим, поэтому…. Чтобы не убивать только родившегося ребенка, его нужно уничтожить сейчас. Мэри, слыша слова Волан-де-Морта, и не понимая их, пыталась справиться с мгновенно охватившим ее гневом. Уничтожить ее ребенка? — И как же ты собираешься сделать это? Убив меня?— спросила она с долей сарказма. — Убивать тебя? Только из-за этого? Чтобы все мои усилия пропали? — А тебе жаль своих усилий, а не меня саму?— возмутилась Мэри. — Тебя тоже – с кем еще, кроме тебя, я смогу получить столь сильное удовольствие? Только не говори, что я слишком жесток с тобой – или ты думала, что я сплю с тобой из-за вечной любви к тебе? К твоему сведению, такое чувство, как любовь, мне абсолютно чуждо, и меня это вполне устраивает. К тебе, Мэри, что бы ты себе не думала, я чувствую лишь сильное влечение – и не более. Как любовница ты устраиваешь меня полностью, но стать матерью моего ребенка я тебе не дам. — Вот, значит, как? Ты не позволишь мне стать матерью? Не слишком ли ты самодоволен? Волан-де-Морт язвительно улыбнулся. — Самодоволен? Я? Что ты, нет – мне достанет лишь одной удачной попытки, чтобы воплотить свое желание в жизнь. Авада Кедавра! Мэри застыла на месте от ужаса – зеленый смертоносный луч летел прямо на нее, обещая скорую смерть…. Ну уж нет! Она успела уклониться в самый последний момент, потрясенно воззрилась на Волан-де-Морта… — Значит, не хочешь убивать меня?— непроизвольный вопрос вырвался из губ волшебницы,— и, тем не менее, пускаешь в ход Убивающее проклятие? — Я знал, что ты уклонишься – это была лишь небольшая проверка. — Проверка? Чего? Моего желания жить и дальше? Волан-де-Морт промолчал, предоставив Мэри самой догадаться о сути всего недосказанного. — Значит, ты хочешь уничтожить своего ребенка?— спросила она уже спокойнее, чуть ли не беспечно,— почему же? Разве не хочешь стать отцом? Твой сын помог бы тебе на пути претворения твоих планов в жизнь – и его помощь и поддержка были бы гораздо лучше, чем это же самое от верных тебе людей, но все-таки твоих слуг – Пожирателей смерти. Она была бы даже сильнее, чем моя помощь тебе. — Помощь?— внезапно рассмеялся холодным, жестким смехом Волан-де-Морт, блеснув багровыми глазами,— о чем это ты, Мэри? Какая еще помощь? Эта самая «помощь» сможет проявиться лишь с его совершеннолетия, и не раньше – а до той поры ему самому нужна будет моя помощь! Мне не нужна постоянная, в течение семнадцати лет, обуза. — Он и не станет обузой тебе,— возразила Мэри тут же,— я сама воспитаю его, от тебя мне ничего не нужно. К тому же, я сильно сомневаюсь в том, что ты станешь хорошим отцом – если уж так относишься к своему ребенку еще до его рождения… Волан-де-Морт, в противоположность ожиданиям Мэри, от этих ее слов лишь больше ожесточился в лице. — Не бывать тому, о чем ты говоришь,— прошипел он, ужаснув волшебницу,— ты думаешь, что нашла выход, но это не так – все это время ты блуждала в тупике, и выхода из него не было и не будет, как ни крути. Говоришь, освободишь меня, занявшись воспитанием ребенка собственноручно? А кто тогда будет за тебя выполнять всю работу? Я? Или, может быть, твой малыш драгоценный? Возможно, семь месяцев я бы еще обошелся без тебя, но семнадцать лет… Оно не стоит таких жертв – поэтому–то я и говорю о гибели этого ребенка как о необходимости, вещи решенной загодя. Не стоит сопротивляться,— добавил он с явной угрозой, увидев, как Мэри под властью безотчетного страха поднимает палочку в попытке защититься,— ты лишь получишь еще большие страдания, не избежав уготованного мною. Мэри отчетливо осознала, что стоит сейчас на грани между жизнью и смертью – и грань эта была не толще волоса, слишком хрупкая, чтобы задержать ее еще немного в этом мире. Но она не сдастся… Гнев и осознание собственной правоты заполнили ее душу, как заполняет прибрежную зону прилив – сейчас она разубедит Волан-де-Морта в том, что его слово здесь – нерушимый закон! Тихий шепот мольбы Медальону Златогривого Единорога создал вокруг нее едва видимую сферу, что на этот раз вызывал у Волан-де-Морта язвительную улыбку. — Твои тщетные попытки помешать мне – лишь пустая трата времени,— слышит она его голос, видя, что красный луч мчится к ней. Почти проходит через защитную сферу, но полностью впитывается ею…. Еще один луч, еще, еще… Она сбивается со счета, видя вокруг не перестающие лететь в нее красные всполохи заклинаний. И среди них – один зеленый… Мэри успевает уклониться, но тут же ощущает мощную волну воздуха позади себя – неужели…. Но нет – ее страхи не оправдываются, и волна эта, почти настигнув ее, подобно лучам пыточных проклятий, тут же поглощается защитой, чья толщина теперь чуть больше толщины пальца. Мысль о том, что, возможно, Волан-де-Морт оставил надежду поразить ее, сменяется на чувство ужаса – и теперь прямо на нее движется, разрастаясь, огромная голова дракона – о нет, только не «Плевок дракона»! Вот пасть его открывается, обжигающая струя огня устремляется к ней, неотвратимо, желая полностью уничтожить. Мэри готова стоять до последнего, и эта ее решимость, похоже, сделала Защиту Медальона Единорога более сильной – и раскаленная струя огня, долетев до этой, с виду – совсем хрупкой, преграды, с шипением отступает, тут же угасая от движения палочки Волан-де-Морта. Тот медлит, как бы в нерешительстве. Глаза его, четко выделяющиеся на ужасающем змеином лице, горят безумным, смертоносным, но бессильным огнем. — Я серьезно просчитался, посчитав, что могу одолеть твою защиту,— произнес Волан-де-Морт уже без былого, только что владеющего им, гнева, с некоторой долей задумчивости,— стало быть, действительно будет так, как ты хочешь… Мэри чуть не упала на пол от облегчения и радости – неужели он оставит ее в покое? — Но позволить тебе воспитывать этого ребенка самой я все равно не могу,— продолжил он более жестким, стальным голосом,— так что если ты согласишься отдать его сразу после рождения на воспитание какой-нибудь другой волшебнице, то я, так уж и быть, не стану больше возражать против его рождения. Разумеется, ты отдашь его лишь на время, и в любой момент сможешь увидеться с ним. Ну а если нет…. Я устрою все так, что рожать ты будешь в особняке, и ребенок твой умрет от моих рук, едва родившись, у тебя на глазах – и ты, обессиленная родами, даже не сможешь помочь ему. Мэри почувствовала, как от безжалостных слов Волан-де-Морта сердце ее болезненно сжимается – какая кошмарная судьба… — Ты… ты просто чудовище, Волан-де-Морт,— шепчет она тихо, как-то сразу потеряв все силы для дальнейшей борьбы,— дьявол в плоти… Тебе не ведома ни жалость, ни сострадание – лишь холодная расчетливость и упорное желание осуществить свои злодейские козни... Разве ты не понимаешь, что разлучить младенца, едва появившегося на свет, и его мать – не просто подло, это даже хуже, чем без раздумий убить их? Никакая мать не согласится на то, что предложил мне ты – ведь детей рожают не для того, чтобы подкидывать их другим, а для того… — Чтобы видеть, как он растет, иметь возможность позаботится о нем,— продолжил Волан-де-Морт за Мэри к ее вящему недоумению,— почему же тогда число детей в сиротских приютах лишь возрастает? Почему умирают от родов даже волшебницы – ведь они имеют все шансы жить и дальше, в отличие от маглов! Моя мать умерла именно так, покинутая тем, кто был моим отцом! Так я оказался брошен на произвол судьбы, жил одиннадцать лет в приюте, вместе с такими же сиротами, как и я! И только в одиннадцать лет выбрался оттуда, поступил в Хогвартс... — Зачем ты говоришь мне это? — Это пример того, что бывают такие случаи, когда ребенок оказывается совершенно один, безо всяких родителей, не говоря уж о настоящих родителях. Тебя тоже отчасти постигла такая судьба – твоя мать была с тобой лишь до восьми лет, так что ты можешь понять меня. — Значит, ты просто хочешь для своего ребенка такой же судьбы, что была и у тебя?— воскликнула Мэри пораженно,— руководствуешься лишь этим? Но ведь я – не твоя мать, Морган, и оставлять свое дитя не собираюсь. — Всякие споры бессмысленны,— сказал Волан-де-Морт резко, как бы подводя итог разговору,— итак, что ты выберешь? Убьешь своего ребенка собственными руками, отказавшись принять мою волю, следуя своему упрямству, или же спасешь его, и будешь жить со знанием того, что пока ты помогаешь мне, твой ребенок находится в надежных руках? Выбирай, Мэри, не медли – иначе я выберу за тебя. Мэри, слыша слова Волан-де-Морта, отчетливо понимает, что ей нужно делать, что следует сказать… — А не лучше ли просто дать мне отставку? Тогда я точно смогу… Она не договорила, пронзенная пылающим яростью взглядом Волан-де-Морта, что мгновенно лишил ее воли и способности говорить. — Отставку? Ты что же, забыла, что именно тогда говорила, когда клялась подчиняться мне? Думала, раз стала моей правой рукой, уже можешь стать свободной? Вынужден тебя разочаровать – пусть твое мастерство и велико, ты, показав свою силу, не освободилась от подчинения мне, просто сгладила сами условия этого подчинения. Вечная служба – вот твой удел с той минуты, как ты переступила порог этого особняка, и пока ты здесь, ты будешь подчиняться мне, или терпеть пытки за неподчинение. Запомни, Мэри, раз и навсегда – в отставку уходят лишь те, кто умирает – предатели, либо павшие от рук мракоборцев – все остальные служат мне до этой самой «отставки». Ведь не зря же я обучал тебя таинствам Темной магии. Так что забудь все эти крамольные мысли, и сделай все для того, чтобы в будущем не пожалеть о своей собственной глупости. Спрашиваю еще – каков твой выбор? Обреченность навалилась на Мэри подобно тяжелому булыжнику – выхода нет… — Я согласна отдать своего ребенка на воспитание другим,— произнесла она еле слышно, в глубине души проклиная себя,— только пообещай, что не убьешь его — больше мне ничего не нужно. — Обещаю – он будет жить, пока ты, Мэри, в свою очередь будешь паинькой. Но если сделаешь хоть небольшой шаг в сторону – своими руками убьешь этого малыша. Поняла? Волшебница слабо, с усилием кивнула. — Прекрасно,— ухмыльнулся Волан-де-Морт с довольством,— не забудь же об этом. И он ушел, оставив Мэри наедине с мрачными и горькими мыслями… …— Мисс Моран, вот последние отчеты,— возвращает Мэри из ее дум прохладно-официальный голос одного из ее подчиненных,— о происшествиях последнего дня. — Спасибо, Нидри, ты можешь идти,— отзывается она, и уже через секунду вновь остается одна. Ее усталый взгляд скользит по давно надоевшим бумагам, которых так много… хочется выйти, наконец, из этого душного кабинета, пройтись по любимым ею лесам… Мэри, углубившись в мечты, бессознательно перевела взгляд на тот пергамент, что держала в руке, еще пару минут назад с предельным вниманием вникая в его содержимое. Долгожданная весть от Брэдли, что объявился после пятнадцати лет разлуки. Неужели прошло так много времени…. Как оказалось, Брэдли все это время работал где-то в Болгарии, по направлению от Министерства магии Великобритании. Отдел международного сотрудничества – только подумать… Брэдли как-то не связывался в сознании Мэри с этой работой – чтобы такой волшебник, как он, работал там, где и она бы не смогла… Видно, он сильно подрос за эти долгие года – и сейчас, возможно, даже сильнее ее… Щемящая грусть и ностальгия вдруг овладели сердцем волшебницы – как же хочется вновь увидеть его, своего друга детства, спросить, чем он жил все это время…. Но она так занята! Днем – работа, вечером – обучение учеников, не ночью же с ним встречаться, в самом деле! Остается лишь спросить у него, возможна ли встреча, и взять отгул на целый день. Ей должно хватить этого времени… Мэри, только подумав, тут же претворила свои планы в жизнь, набросав несколько слов на чистый пергамент, что немедля отправила со служебной совой. Сейчас Брэдли был где-то в Министерстве, и ответ от него придет почти сразу. Разумеется, если он сам не захочет продлить ее ожидание. От нечего делать Мэри с максимальным вниманием просмотрела принесенные только что отчеты, и, едва последний из них был отложен в сторону, из-за двери вылетела сова, несущая, как волшебница незамедлительно узнала, ответ от Брэдли. « Я рад, что ты хочешь встретиться со мною как можно быстрее – значит, есть, что сообщить мне. Что же насчет даты встречи… Завтра у меня свободный от работы день, так что можно встретиться в одном из местных кабачков, — в «Стреле кентавра» к примеру, скажем, в полдень. Будешь занята в это время – дай мне знать, перенесем встречу на другое время». «Завтра, значит,— подумала Мэри, пряча письмо Брэдли за пазуху,— отлично. Взять отгул будет проще простого». Волшебница бросила нетерпеливый взгляд на часы – четыре пополудни, а вечером – урок с новым учеником… …— Люциус Малфой?— спрашивает она с ноткой недоумения,— так значит, ты из семейства Малфоев? Молодой человек, стоящий напротив нее, согласно кивнул, попутно качнув длинными прядями светлых волос. Его цепкие и холодные серые глаза при этом презрительно сощурились, отчего у Мэри появилось странное чувство, будто она недостойна стать его наставником. — Ясно. Что ж, Люциус – с сегодняшнего дня ты – мой ученик, и я со своей стороны постараюсь сделать все для того, чтобы из тебя получился превосходный Пожиратель смерти. И надеюсь, что на это время ты не позволишь себе фамильярства со мной. Люциус слегка качнул головой в ответ, так, что невозможно было понять, принимает он совет Мэри или нет. «С этим парнем у меня будет больше проблем, чем с остальными,— подумала она с определенной ясностью,— и… самое интересное – что он мне чем-то напоминает меня саму». — Чему же вы, прежде всего, научите меня, госпожа Моран?— поинтересовался он непринужденно. — Кое-чему интересному, но чуть позже. Сейчас же мне хотелось бы посмотреть на твои умения, Люциус. Давай проведем небольшую ознакомительную дуэль. Она подняла волшебную палочку, ухмыльнувшись. Ознакомительная дуэль была ее любимым развлечением – ничего еще не зная о новом ученике, она боролась против него, выясняя его умения и навыки, достоинства и недостатки, и пробелы в его обороне. И после целенаправленно учила каждого только тому, что было необходимо лично ему, пропуская уже изученное им или слишком сложное для волшебника его уровня. Этот самый уровень тоже легко определялся, и если не по сложности заклинаний, то по их мощности. И здесь могло быть лишь два варианта: средний уровень – уровень отстающих, свойственный только пяти – семикурсникам, и тем, кто, выйдя из Хогвартса, не продолжал самостоятельно развивать свои способности, и еще один – высокий – тот уровень, которому соответствовали все Пожиратели смерти, за исключением самой Мэри. Сама же волшебница причисляла себя к высшему уровню – за изобретение таких сложных чар, как Кокон света и владение в совершенстве Исцеляющим заклинанием, Иллюзией и Легилименцией. Что же ей выбрать вначале? Мгновенно решившись, Мэри, резким движением крутанула палочку, создав прямо из воздуха пелену тумана. Она, не колеблясь, поплыла на Малфоя, что застыл на месте. Секунда промедления, что почти убедила волшебницу в том, что дуэль, едва начавшись, скорее всего, сейчас и закончится…. Но она ошиблась – вспышка света осветила Зал Собраний, кокон тумана, что секунду назад окутывал Малфоя, испарился без следа. А юноша, насмешливо ухмыльнувшись, выпустил из своей волшебной палочки одновременно два заклинания, одно из которых было пыточным. Мэри смогла избежать его, то же, что она отразила, едва отлетев назад, вновь помчалось к ней, на полпути разделившись на четыре луча. Мгновенно озлобившись, она создала резкими движениями волшебной палочки небольшой смерч, который и поглотил все четыре луча, до крайности изумив Малфоя – так, что тот даже палочку опустил, словно отказываясь бороться дальше. Это-то его и погубило – заклинание волшебницы, со скоростью звука пролетев до юноши, тут же поразило его, отшвырнув к стене. — Что ж, неплохо для первого раза,— резюмировала Мэри, неторопливым шагом приблизившись к Малфою, что пытался встать вновь на ноги,— теперь я точно знаю, что мне с тобой делать. И, так как твой уровень довольно высок… — Вы научите меня тому заклинанию, госпожа?— перебил ее Люциус, поднимая горящий вдохновенным возбуждением взгляд,— оно такое полезное… — Возможно, но оно – моего собственного изобретения, так что для начала тебе придется немного попотеть, изучая более простые, но не менее необходимые чары. И в первую очередь, Защитные чары – как я заметила, да думаю, ты и так это знаешь, защита твоя не просто хромает – у тебя ее, Люциус, скорее всего даже и не было никогда. А ведь именно она обеспечивает тебе половину успеха в дуэли – ведь, согласись, нельзя же постоянно только атаковать? Малфой согласно кивнув, взглянул на свою волшебную палочку так, словно это она была виновата в его поражении, что немного рассмешило Мэри. Но от каких-либо насмешек и замечаний на эту тему она воздержалась, решив, наконец, начать урок. — Вначале изучишь Щитовые чары. Они, конечно, довольно сложны, но… — Покажите мне их, и я быстро разуверю вас в их сложности!— сказал Малфой с жаром, удивив волшебницу. — Удивительно, как в тебе много жажды разучить новое умение. Но, это, разумеется, хорошо — одна только эта жажда может сделать полдела. Смотри внимательно и запоминай, — произнесла она, крутанув волшебную палочку в пальцах. «Этот юноша довольно смел и талантлив,— подумала она,— значит, станет действительно хорошим Пожирателем смерти после тренировок...» ... Утомившись двухчасовой тренировкой с Люциусом, Мэри шла к себе в комнату, надеясь на отдых – новый ученик заставил ее сегодня попотеть, прямо-таки горя желанием изучить Щитовые чары. И хоть сегодня у него практически ничего не вышло, упорство его от этого ничуть не уменьшилось, и сама Мэри уже настаивала на прекращении тренировки, желая отдохнуть, сказав ему тренироваться самостоятельно. Не зря он напомнил ей ее саму... Волшебница вошла в свою комнату, желая упасть в кровать и уснуть, но, к ее сожалению, это желание так и осталось лишь мечтой – Волан-де-Морт уже был здесь, нетерпеливо блестя багровыми глазами, что ловили отсветы всполохов в камине. И десяти секунд не прошло с ее возвращения, а она уже была в его жарких объятиях, вновь ощущала его страстные поцелуи, что сводили ее с ума, заставляя забыть обо всем, кроме него одного. — Морган...,— прошептала Мэри еле слышно, вложив в это единственное слово всю свою страсть, нежность к нему, радость от его близости к ней. Волан-де-Морт, услышав ее, насмешливо ухмыльнулся: — Что, так понравилось то имя, что ты по своему желанию дала мне, раз уж шепчешь его в горячке похоти? И так не нравится то, коим я нарек себя сам? — Оно слишком длинное,— заявила волшебница безапелляционно,— к тому же, не для меня вовсе, а для твоих врагов. А я тебе вовсе не враг. — Разумеется. Ты, Мэри Моран – та единственная, что так возбуждаешь меня, заставляя забыть обо всем, кроме единения с тобой… Волан-де-Морт прервался, вновь слившись в одном сладчайшем поцелуе с Мэри. Ей показалось, что она ждала именно этого мига целую вечность – обвив шею Волан-де-Морта руками, она неторопливо прошла вместе с ним до кровати, на которую и толкнула его, немного изумленного, обольстительно улыбнувшись. И, не отводя от горящих возбуждением глаз мага своего слегка затуманенного взгляда, она неторопливо оголилась, оставшись стоять даже после этого, совершенно не обращая внимания на пальцы холода, что уже щекотали ее тело все сильнее и сильнее. Волан-де-Морт, недоумевая, было приподнялся, стремясь заключить Мэри в объятия, уже полностью, как и она, оголенный, но она вновь, как и до этого, но уже сильнее, оттолкнула его, словно играя с ним. Вот его взгляд снова пронзает ее глаза, наливаясь неистовым, беснующимся огнем все сильнее и сильнее, губы искажает дьявольский оскал... волшебница, понимая, что еще немного – и он растерзает ее, более не считаясь с ее личным мнением, одним порывистым движением обнимает его, целуя вновь. И ощущает, что поцелуи для Волан-де-Морта теперь – как керосин для огня – он, мгновенно обезумев, с порывистой страстью, даже без обычных ласк прелюдии, сливается с ней в одно целое, заставляя вскрикнуть от мгновенно прошедшей по телу боли. И этот крик еще больше ожесточает его – в момент он, перекатившись вместе с Мэри на край кровати, как всегда это бывало, подмял ее под себя, продолжая терзать жадными руками, со всей силы вжимая ее в кровать, так, что она уже задыхается, чувствуя, что воздух вот-вот закончится. Одновременно появились и боль, и наслаждение, сплетясь в единый клубок. И она уже не хочет ничего – лишь бы все закончилось, лишь бы то наслаждение, что приходит в конце, затмило ту боль, что сейчас вынуждена терпеть она. И она терпит, не позволяя себе даже случайного, тихого крика – и это еще больше озлобляет Волан-де-Морта, привыкшего к ее протяжным стонам. В момент он становится жестоким и безжалостным насильником, и та боль, что Мэри чувствовала до этого, кажется ей теперь наслаждением. Эта пытка, болью, а не наслаждением, заставляет ее кричать, и ее любовник, удовлетворенно улыбнувшись, еще больше ожесточается, видимо, недовольный своими стараниями. Теперь она кричит без перерыва, ощущая себя в тисках, железных объятиях злобного монстра, страдания застилают ее взгляд, и из глаз ее уже льются слезы, лишь отчасти помогающие ей вынести жуткую, небывалую, экзекуцию, сходную с той, что приносит Пыточное проклятие. И теперь, ощущая себя одним большим сгустком боли, Мэри чувствует, что боль становится все меньше и меньше, на ее же место приходит волна блаженства, все больше и больше усиливаясь. И вот уже не крики, а стоны вырываются из ее губ, и вместе с этим терзающие ее руки вновь становятся ласковыми, и то наслаждение, что они доставляют ее трепещущему и извивающемуся в горячке похоти телу, повергает ее в пучину беспамятства... — Ну же, Мэри, очнись,— слышит она голос Волан-де-Морта, зовущий ее вновь в реальность. Неужели он хочет еще? Подобного она вновь не выдержит... — Не притворяйся, что без сознания – я же вижу, что это не так,— говорит он вновь, с более жесткой интонацией,— давай же, Мэри, открой глаза. И она подчиняется, видя над собой Волан-де-Морта. Его лицо вдруг приводит ее в гнев – со всей силы размахнувшись, волшебница одаривает его звонкой пощечиной, добавив к этому гневный, убивающий, взгляд. — И что ты хочешь мне этим сказать?— с яростью прошипел Волан-де-Морт, потирая щеку,— мстишь за испытанную только что боль? — Нет, лишь говорю тебе, Морган, как сильно люблю тебя,— возражает она мрачно, тут же отворачиваясь. — Ты сама виновата – не нужно было дразнить меня,— слышит она его холодный голос,— ведь знаешь прекрасно, каким я становлюсь, если ты заставляешь меня ждать напрасно. — Почему тебя так радуют мои крики?— спросила Мэри в едином порыве, с горечью и болью в голосе, вновь повернувшись к Волан-де-Морту лицом,— почему тебе так нравится истязать меня? И почему одни лишь мои слезы способны тебя остановить? Волан-де-Морт пронзил ее долгим расчетливым взглядом, усмехнувшись: — Все из-за моей любви наблюдать чужие страдания, что опьяняют меня. Слыша чьи-то надрывные крики, я получаю большое удовольствие, что в некоторой мере сходно с блаженством близости с тобой, и они же пробуждают во мне садистскую натуру, побуждая к жестокости и беспощадности даже в постели. И лишь насытившись ими сполна, я могу остановиться. Что же касается твоих слез... Они почему-то останавливают меня, и жажда видеть твои страдания уже уменьшается, тут же исчезая. Странно, но подобное происходит лишь с тобой – остальные, чьи слезы мне приходилось видеть, лишь еще больше ожесточали меня, почти приказывая мне пытать их еще сильнее. Почему с тобой, Мэри, все не так, я не знаю, но такое ощущение, что слезы твои – словно безмолвная просьба о пощаде, которую я не могу не исполнить, и после я чувствую жалость к тебе. — Неужели? Жалость ко мне?— переспросила Мэри недоверчиво,— а я-то думала, что тебе подобное чувство вовсе не известно. Скажи еще, что любишь меня... — Ну, знаешь,— протянул Волан-де-Морт осуждающе, взглянув на нее так, что волшебница сразу поняла, что сказала глупость,— любовь – это не для меня, хоть она и включает в себя жалость. Или ты уже заменяешь жалостью страсть и похоть? — Но ведь и эти чувства – составляющие любви, если рассуждать так, как рассуждаешь ты. А значит, ты все-таки любишь меня, даже если утверждаешь, что это не так. Волан-де-Морт ответил ей крайне злобным взглядом, поднимаясь на ноги. — Можешь говорить что хочешь, Мэри, но любви тебе от меня лучше и не ждать. А будешь говорить мне о ней и дальше – обеспечишь себе одиночество, и не только на сегодняшнюю ночь. — Что, уже уходишь?— не удержалась от вопроса волшебница, уже окончательно придя в себя и видя, как Волан-де-Морт облачается в свои одежды,— так быстро? — Огорчена?— поворачивается он к ней, язвительно улыбнувшись,— как ты непостоянна, Мэри, ведь еще пару минут назад хотела остаться в одиночестве. Или мне показалось? — Я вовсе не прочь твоего присутствия. Разумеется, если ты не принесешь мне вновь боль в пылу страсти. Усмехнувшись, Волан-де-Морт в сомнении произнес: — Не знаю, не знаю. Сказать-то я могу что угодно, а вот действия мои... В общем, сама знаешь, что словам своим я почти никогда не следую. Мэри мрачно кивнула, ощутив его правоту. — Тогда тебе лучше уйти. Пришло мне время отдохнуть. Что, думаешь, что я не заслужила подобную роскошь?— недоуменно поинтересовалась она, видя, каким взглядом он пронзил ее. — Нет, что ты, отдых ты заслужила,— говорит Волан-де-Морт, подойдя к ней и присаживаясь на смятые простыни,— но только отдых, совмещенный с блаженством и разделенный со мной. И она вновь чувствует его жадные руки, жаркий поцелуй, что соединяет ее и его губы, и понимает с внезапным чувством радости, что одиночества в эту ночь она точно не добьется... …Туман, застилающий улицы Лондона, никак не хотел рассеиваться, хотя время подходило к полудню. Совершенно неудивительно, что в таких условиях прохожие не видели дальше своего носа и шли, натыкаясь друг на друга. Впрочем, встречались и такие, весьма юркие фигуры, которым необъяснимым образом удавалось ни с кем не столкнуться, и, вместе с тем, двигаться очень быстро. Одна из таких фигур двигалась по небольшой улочке, приближаясь к одному из зданий, самому невзрачному из всех. Кабачок «Стрела Кентавра» — гласила облупившаяся вывеска над дверьми. Фигура в плотном черном плаще с капюшоном, подметая краями своих одежд пыльный тротуар, зашла в этот кабачок, тут же опустив капюшон. Предосторожности были соблюдены, и теперь Мэри Моран могла оглядеться. В воздухе этого довольно небольшого помещения, тускло освещенного слабыми лучами солнца, витал довольно сильный запах спиртного. В целом — опрятное и чистое заведение, с дюжиной столиков, из которых только треть сейчас была заполнена. Мэри, оглядев все, тут же нашла тот, что ей требовался по одному лишь виду волшебника, что сидел за ним, напряженно глядя в небольшое окошко. «Это он – Брэдли!»,— подумала она с ликованием, скользя нетерпеливым взглядом по его лицу: с довольно резкими, но не грубыми, чертами, обрамленному густыми, до плеч, темными волосами. Хорошо знакомый ей нос с горбинкой, волевой подбородок, высокие скулы... И глаза чайного цвета, что сейчас разглядывали ее, блестя радостным возбуждением. — Брэдли!— воскликнула она, промчавшись к мужчине, и уже через секунду ощущала его сильные руки, сжимающие ее в объятиях, и слышала его радостный смех. — Мэри, ты все-таки пришла,— произнес он с явным облегчением в голосе, отстраняясь и с величайшей нежностью во взгляде оглядывая ее с головы до ног,— как же ты похорошела, прямо глаз не отвести! — Да и ты возмужал,— улыбнулась Мэри,— уже не тот хлипкий мальчишка, который не мог победить свою ровесницу. Мужчина значительно помрачнел, пригасив улыбку. — Неужели ты еще помнишь? Надо же, я уже давным-давно забыл этот случай... Да, что ни говори, а пятнадцать лет не прошли для нас даром. Он, спохватившись, предложил Мэри стул, и тут же, едва присев, произнес: — Давай уж для начала закажем что-нибудь выпить – нужно ведь отметить нашу долгожданную встречу. Волшебница горячо кивнула, и вскоре они, со стаканами огненного виски в руках, провозгласили: «За встречу!», сделав каждый по глотку. — Скажи же, Брэдли, почему я так долго не могла связаться с тобой?— спросила Мэри,— где ты пропадал? Ведь хотел в Министерстве работать! — Так сложилось, что когда мы с Тэдди отправились в то путешествие, я спустя год покинул его из-за какой-то мелочной ссоры. Повод был пустяковым, но он больше не захотел странствовать вместе со мной, и наши пути разошлись. Я же через некоторое время пересекся с одним болгаром, и он, тоже совершающий путешествие, присоединился ко мне. От него я узнал много всего, и стал ему другом. Вместе с ним, с Кристианом, мы перенесли много того, о чем сейчас можно было бы вспомнить – встречи с различными волшебниками, жуткими волшебными созданиями... А после он помог мне устроиться в Министерстве магии Болгарии на работу, зарекомендовав меня своему начальнику. Следующие девять лет я проработал там, вместе с Кристианом, что постепенно стал заведующим нашим отделом. А я, к тому времени все чаще и чаще вспоминая и тебя, и Тэдди, хотел вернуться сюда все больше и больше, и вот месяц назад мне удалось перевестись работать в Министерство магии Лондона. Единственное, что меня огорчало при возвращении, так это то, что больше видеть Кристиана, что за эти года стал моим лучшим другом, хоть и был моим начальником, я не смогу, и тот, видимо испытывая похожие чувства, решил, что последует в Великобританию вместе со мной. К тому же, он много слышал от меня о тебе, Мэри, так что теперь желает познакомиться с тобой лично. Да вот, собственно, и он – пришел как раз вовремя. Брэдли прервался, кивнув в сторону двери – от нее по направлению к ним неспешным шагом направлялся высокий мужчина тридцати пяти лет с небрежно спадающими на глаза и обрамляющими лицо каштановыми волосами, в обычной магловской одежде. Вот он подошел, устремив взгляд на волшебницу, откинув с глаз волосы небрежным, уже вошедшим в привычку, движением руки – ее пронзили глаза лазурной голубизны, словно достающие до сердца. «А он – симпатичный, и даже более того,— подумала Мэри, ощущая странное стеснение в груди,— пожалуй, на его предложение о свидании я бы ответила положительно». — Вы – Мэри Моран, подруга Брэдли?— поинтересовался мужчина приятным голосом,— очень приятно, наконец, познакомиться с вами. Я – Кристиан Димитров. Протянутую для рукопожатия руку Мэри он не пожал, а поцеловал, чуть коснувшись губами, отчего волшебница весело рассмеялась. — Взаимно, Кристиан, и... раз уж я – твоя ровесница, давай сразу на «ты», хорошо? Кристиан мягко улыбнулся, согласно кивнув: — Не имею ничего против, Мэри. Доброго дня, Брэдли. — Присаживайся, Кристиан,— произнес тот слегка грубовато, не глядя на него,— или лучше сразу закажи себе чего-нибудь выпить. — А почему бы не пойти куда-нибудь, прогуляться?— предложил Кристиан, взглянув на Мэри. — Давайте пойдем ко мне,— пожал плечами Брэдли, осушив свой стакан,— тут недалеко, минут десять. Мэри и Кристиан, переглянувшись, кивнули. — Вот и отлично. Идемте. Втроем они вышли из кабачка, неторопливо идя вдоль домов. Мэри, идущая посередине, поневоле заметила, что на лице Брэдли уже нет того былого счастливого выражения, словно оно перешло к Кристиану, что ненавязчиво расспрашивал ее о подробностях обучения в Хогвартсе. И уже через пять минут разговора с ним волшебница почувствовала странную легкость и раскованность – несомненно, этот мужчина мог очень быстро расположить к себе, и обладал, к тому же, неплохим чувством юмора. — Значит, всегда любила защиту от Темных сил?— спросил Кристиан с недоверием,— а заклинания, случаем, на досуге не придумываешь? — Частенько. Неужели ты тоже? Надо же, как мы с тобой похожи... Переглянувшись, точно заговорщики, Мэри и Кристиан весело рассмеялись, хотя особого для этого повода вроде бы не было. Волшебница с некоторой долей удивления обнаружила, что Кристиан для нее уже как старый друг, а ведь со времени их встречи прошло не более десяти минут. — Мы почти пришли,— сказал Брэдли, словно напоминая, что он все еще здесь,— вон мой дом. Мэри проследила за направлением его руки, и увидела небольшой двухэтажный домик, окруженный зеленым газоном, который наполовину делила ведущая к парадной двери, сделанная из камня дорожка, по которой они и прошли, следуя за Брэдли. Пройдя прихожую, они оказались в богато обставленной гостиной, в которой не чувствовалось уюта. «Сразу видно, что он тут один живет,— подумала Мэри, присаживаясь в одно из кресел, что стояло около камина, пока Брэдли ходил за бокалами и медовухой,— с другой стороны, он вряд ли вернулся бы в Лондон, если бы женился в Болгарии». Вернулся Брэдли, и они заполнили бокалы, особо не мудря с тостом. — За долгожданную встречу!— провозгласил Брэдли, пронзительно взглянув на Мэри. Ей от этого взгляда стало немного не по себе, и она поскорее сделала пару глотков, чтобы избавиться от мгновенно пришедшего смутного чувства тревоги. — Ну, так что, Мэри?— спросил Брэдли незамедлительно,— ты уже услышала мой рассказ о том, чем я жил все эти долгие годы после выпуска из Хогвартса – теперь твоя очередь. Ты, наверное, сразу же в Министерство устроилась работать? — Конечно, а что еще мне оставалось? К тому же, та должность, что мне предложили, меня вполне устроила, и я проработала около четырех лет, до тех пор, пока не пришел второй приступ, и мне пришлось лечиться около четырех месяцев. — Приступ?— переспросил Кристиан недоуменно,— что за приступ? Мэри кратко ввела мужчину в курс дела, после чего во взгляде Кристиана появился огонек жалости. — И что тебе дали эти месяцы?— спросил он с участием, не отрывая своего испытующего взгляда от ее глаз. — Отсрочили время прихода следующего приступа. Собственно говоря, никому и никогда еще ни разу не удалось предсказать проявление этой болезни с точностью до хотя бы года, не говоря уж об определенном дне. Но существует зелье, что может подавить эту болезнь на тот срок, пока она вновь не вырвется – от трех месяцев до двенадцати лет. Ведь те, кто больны этой болезнью, только и могут, что отодвигать свою ужасную кончину. Говоря это, Мэри не чувствовала ни боли, ни горечи – все эти чувства уже давным-давно испарились, ведь то, что она сейчас сказала, она знала уже десять лет. Но ужас и жалость в глазах Брэдли и Кристиана словно бы оживили ее старые раны, заставив их вновь кровоточить. — Даже если бы я и знал, что существует такая болезнь, не подумал бы, что она поразит именно тебя,— произнес Кристиан в некоей растерянности,— ты умело скрываешь ее внутри себя, и кажешься абсолютно здоровой. Мэри еле слышно хмыкнула, но возражать не стала, понимая, что больше ей говорить на эту тему неохота. Но Брэдли заставил ее своим вопросом продолжить: — И что? Приступов с той поры не было? — К счастью, нет. Но не исключено, что болезнь моя совсем скоро проявится. Так что я получила возможность работать и дальше в нормальном ритме, и за это время тоже значительно продвинулась по служебной лестнице. — А как насчет жизни личной?— в голосе Брэдли появились нотки нетерпения,— еще не вышла замуж? — Вышла,— ответила Мэри, не колеблясь,— меньше четырех лет назад. Разумеется, это была ложь, но ведь теперь, когда у нее будет ребенок от Волан-де-Морта, она может хотя бы в уме называть его своим мужем, заменив этим словом уже надоевшее «любовник». Несмотря на эти мысли, Мэри заметила огорчение Брэдли, словно тот уже хотел сделать ей предложение. — Что, Брэдли, расстроен? Думал, верно, что я уподоблюсь тебе? Не знаю как ты, но я уже давным-давно перестала жить прошлым, и воспринимаю тебя как друга, не более,— произнесла она, даже забыв, что в гостиной есть еще и Кристиан, с которым она, в общем-то, только познакомилась – так ее задел полный горечи взгляд Брэдли. — Ты станешь крестным, когда мой ребенок родится,— попыталась приободрить Мэри его, уязвив еще больше – видимо слово «ребенок» сказало Брэдли гораздо больше, чем тот факт, что она замужем. — Я рад за тебя,— произнес он с вымученной улыбкой, которая, видимо, представлялась ему самому радостной,— за то, что ты счастлива. — И за это стоит выпить!— вклинился в их беседу Кристиан, поднимая бокал. Мэри облегченно перевела дух, благодарно улыбнувшись своему новому знакомому и получив в ответ мягкую улыбку. Брэдли, тоже улыбнувшись, и теперь сделав это более естественно, разом опорожнил свой бокал, что был полон доверху. Взгляд его тут же затуманился от слишком большого количества спиртного, выпитого разом, и Мэри, вспомнив, как он быстро пьянел всегда и каким становился, бросила на Кристиана обеспокоенный взгляд, который он встретил ободряющей улыбкой. — Как-то быстро медовуха кончилась,— как бы невзначай заметил он, пряча под столик почти полную бутыль,— думаю, что нам с тобой, Брэдли, стоит сходить еще за одной. Брэдли, не без труда сфокусировав взгляд на Кристиане, несколько заторможено кивнул, тут же поднявшись на ноги и следуя на кухню. Мэри невольно удивилась тому, как ровно он идет – ей-то казалось, что он упадет, едва встав на ноги. Кристиан последовал за ним, и, несколько минут спустя появился вновь, но уже в одиночестве. — Отрубился,— последовало его лаконичное замечание,— теперь только завтра проснется – и, должно быть, удивится своему плохому состоянию. Хорошо еще, если вспомнить о сегодняшней с тобой, Мэри, встрече сможет. Мэри понимающе улыбнулась, представив только что сказанное Кристианом во всех красках. Но попутно сообразила, что попала вместе со своим новым знакомым в крайне двусмысленную ситуацию, пребывая в доме Брэдли без его присутствия. Теперь она наедине с этим мужчиной, и одна только эта мысль заставила ее вскочить в спешке на ноги. — Знаешь, мне, вообще-то, уже пора,— извиняющимся тоном сказала Мэри, глядя на несколько изумленного Кристиана,— дела и все такое... — Разумеется,— сказал он понимающе, встав из своего кресла,— я, пожалуй, тоже пойду — теперь будет полнейшей глупостью сидеть здесь. Мэри, не ожидавшая иного, согласно кивнула, и вскоре уже стояла вновь на тротуаре, собираясь попрощаться. — Ты, верно, торопишься?— спросил Кристиан внезапно, удивив этим Мэри. Она, подумав, покачала головой: — Да не особо. А что? Хочешь пригласить к себе? Если мужчина и понял скрытый смысл этой фразы, то не подал вида, ответив достаточно искренне и прямолинейно: — Хотелось бы, конечно, но у меня дома жуткий беспорядок, да и знакомы мы с тобой не так уж и близко, хоть и общаемся как старые знакомые. Но я не прочь прогуляться с тобой немного. Мэри показалось, что в словах Кристиана прозвучал некий подтекст, но лишь на минуту – уже после нее она как бы в нерешительности развела руками, говоря, что никаких возражений не имеет. И вот они вновь идут неторопливым, прогулочным, шагом вдоль домов, ведя неспешную беседу. Кристиан рассказал ей немало историй о том путешествии, что проделал одиннадцать лет назад, Мэри же, в свою очередь, поведала несколько забавных случаев в самом начале своей работы в Министерстве – в то время, когда работа эта не переросла в рутину. — Теперь я понимаю Брэдли, его стремление вновь увидеть тебя,— говорил Кристиан с улыбкой,— ты и в самом деле притягиваешь к себе подобно магниту своими привычками, жестами, манерой говорить, смеяться. Ты очень интересная и необычная волшебница, Мэри, подобно которой я ранее не встречал, и если ты теперь будешь считать меня своим другом... — Как это ни странно, но уже я думаю о тебе, Кристиан, как о друге, с начала нашей встречи. Ты ведь тоже обладаешь неким обаянием, приковывая к себе взгляд. Кристиан мягко, но без самодовольства, улыбнулся, подтвердив слова Мэри. — Друзья, значит?— подмигнул он Мэри и протянув руку для рукопожатия, что и осуществилось незамедлительно,— что ж, теперь-то я точно не пожалею о том, что приехал сюда, покинув свою родную страну. — Хорошая нота для того, чтобы попрощаться,— заметила Мэри с улыбкой,— иначе, чувствую, я просто не смогу уйти. — Тогда – прощай, Мэри, точнее – до скорой встречи! И, кивнув ей на прощание, волшебник устремился вперед по улице, оставив Мэри смотреть ему в спину. Но вот он обернулся, словно взгляд волшебницы жег его, и улыбнулся. «Вот теперь – действительно все,— подумала Мэри, со спокойной душой поворачиваясь на каблуке, устремляясь в удушающую тьму,— пора возвращаться в особняк» И особняк, что уже десяток лет был ее домом, незамедлительно появился перед ней, напоминая о той второй работе, что она выполняла так долго, о его обитателях и владельце. Внезапно она вспомнила свой старый дом, что давным-давно продала, и сердце разом защемило от тоски и грусти, захотелось вновь побывать там, где прошло все ее детство, хоть и не особо счастливое... Но это невозможно, и, со всей полнотой поняв горечь этой мысли, Мэри почти заставила себя не думать о былом, направив свои мысли на настоящее, среди которого самым главным был ее ребенок – сын Волан-де-Морта...