Сила двух начал

...Она шла по Безмолвному Лесу, отдыхая от дневных забот, наслаждаясь царящей здесь тишиной, в которой можно подумать о чем-нибудь наболевшем. Прогулка ее была спокойной и безмятежной, до тех пор, пока окружающую ее подобно облаку тишину не нарушил неестественный для лесных чащоб плач младенца. Короткий миг недоумения сменился разом на искру понимания – плакал ее ребенок. Мэри, чувствуя, как больно кольнуло сердце, побежала со всех ног на зов младенца, но лес, видимо, не желал, чтобы она все-таки добралась до своего ребенка – то и дело попадались коварные корни под ногами, ветки больно били по лицу... Деревья уже занимали все свободное пространство вокруг отчаянно рвущейся из их плена женщины, из помощника лес превратился в тюремщика. С силой продираясь сквозь густые заросли, Мэри едва видела силуэты окружающих ее деревьев – внезапно опустившаяся на лес ночь породила беспросветную тьму, и эта тьма завладела ее сердцем от усиливающегося плача младенца. Волшебница изранила руки до крови и чуть не врезалась в дерево, пока не вспомнила о волшебной палочке. Ослепительная вспышка сверкнула среди вековых стволов – меж деревьев появилась прогалина, прочертившая лес будто аллея. Мэри снова побежала, расчищая себе дорогу заклинаниями, когда деревья вновь преграждали ей путь. Упала, оступившись о подвернувшийся внезапно под ноги корень, и, поднявшись, уже не услышала плач младенца. Охваченная ужасным предчувствием, Мэри пробежала еще несколько шагов, и очутилась неожиданно для себя на опушке леса. Ее вид ужаснул волшебницу: голая, словно обожженная земля, а в центре – яма с узкими краями. Волшебница с опаской приблизилась к ней, держа наготове волшебную палочку. Внутри ямы было так темно, что Мэри поняла – глубина здесь порядочная. Неожиданно плач младенца донесся до волшебницы вновь, но уже из ямы. Он так поразил Мэри, что она от потрясения и ужаса выронила свою волшебную палочку – та улетела на дно ямы, сыпанув искрами. Внезапно земля содрогнулась от мощного толчка – волшебница, не удержавшись на ногах, полетела в яму. Лететь до дна ей пришлось долго, и когда Мэри все-таки приземлилась на холодную землю, то порадовалась, что чудом ничего не сломала. Вскочив на ноги, она едва увидела далеко-далеко пятно неба, немного отличающееся от стен ямы по цвету. Крик младенца раздался вновь, но уже сверху – Мэри в отчаянии попыталась подняться по земляной стене ямы, но только переломала ногти о каменную землю. О волшебной палочке, упавшей в яму раньше ее самой, она вспомнила лишь тогда, когда услышала под ногой хруст – и теперь безнадежно испорченная палочка могла сгодиться разве что на растопку камина. Вопль отчаяния прозвучал, отразившись от стен эхом, перекрыв плач младенца. Мэри упала, тьма окружила ее со всех сторон... И только боль в сердце теперь говорила ей, что она еще не мертва... Проснувшись, Мэри рывком села, тяжело дыша. Глянула в сторону окна – на окрестности уже опускалась вечерняя темнота, неся с собой прохладу. Значит, она спала целый день... Решительно откинув одеяло в сторону, она поднялась на ноги, зная, что сейчас вновь пытаться заснуть будет бесполезно. После такого реалистичного кошмара... Мэри раньше, все два месяца до этого, время от времени снилось, как она нянчит своего малыша, но кошмары с потерей ребенка она видела впервые. Крик ребенка все еще звучал в ушах наподобие звона, и в попытке прогнать его Мэри, наскоро одевшись, отправилась на прогулку в Безмолвный лес. Ступая знакомыми до боли тропами, волшебница быстро успокоилась, мысли ее приняли более упорядоченный строй. Лишь сегодня утром она окончательно поправилась, и смогла получить от Волан-де-Морта волшебную палочку. Но на работу решила не идти – во всем теле еще была слабость. Поэтому села за книгу о Древних родах, но быстро утомилась и уснула. Отдых вернул ей былые силы, и с завтрашнего дня она сможет приступить к своим повседневным обязанностям. Мысль о работе не принесла ей вдохновения, но зато его дали раздумья о новом ученике. Кто же станет им? Насколько он будет сообразителен и талантлив? Параллельно ее мысли утекали в другую сторону, вертелись возле медальона. Значит, она, предположительно как мать наследницы Марго, должна хранить его и передать своей дочери. Совсем не этого Мэри ожидала, стремясь узнать последнего из рода Гриффиндора. Что ж, хорошо хотя бы то, что она не лишится защиты медальона в ближайшее время. Но как бы хотелось, чтобы прогноз Джейн был лишь шуткой... Неясный шум сзади подсказал Мэри, что она здесь не одна – круто обернувшись, волшебница выхватила волшебную палочку, готовая напасть, если вдруг выйдет враг. Но нет – из-за переплетенных ветвей показался Бенджамин — Пожиратель, что попытался вытащить ее из темниц. Он приветливо улыбнулся, чуть подняв брови при взгляде на вооруженную Мэри. — Хочешь напасть? Видимо, благодарность известна тебе лишь как не имеющее значения слово. Волшебница громко фыркнула, спрятав палочку за пазуху: — Благодарность? За одно желание вытащить меня из темниц? Ведь Волан-де-Морт пришел выпустить меня почти в одно время с тобой. К тому же, ты, зайдя с Руквудом в мою темницу, заслужил наказание, которого избежал лишь благодаря мне. Так что думай сам, кто кому должен быть благодарен. Волшебник пораженно хмыкнул, но что-либо говорить на это не стал. — Что ты делаешь здесь?— спросила Мэри.— Гуляешь или следишь за кем? — Отдыхаю. — А что же пленницы? Ведь отдых с ними для любого Пожирателя смерти намного предпочтительнее, чем прогулки в этом лесу. — Да, я бы отдохнул с одной из них, но, увы! Эта волшебница так некстати была выпущена своим повелителем. — Волан-де-Морт не мой повелитель,— отрезала Мэри, стерев с лица Бена насмешливую улыбку. Теперь в глазах его был страх. — Соображаешь, что говоришь?— прошипел Пожиратель, пугливо оглянувшись,— если за нами следят, и твои слова дойдут до повелителя... — Не бойся – мне в этом случае ничего не будет,— равнодушно бросила Мэри,— ведь я уже говорила это Волан-де-Морту. Страх высветился в каждой черточке лица Бена, вместе с недоумением. — Каково должно быть твое мастерство, если ты позволяешь себе так говорить с повелителем? Волшебница лишь пожала плечами в ответ. — Оно на высшем уровне, и он это признает. Но еще больше моя абсолютная защита, что досталась мне по наследству. — В каком-то предмете? Медальон? — Да, тот самый медальон, что благодаря Руквуду стал известен всем Пожирателям смерти. И он может защитить меня даже от Пыточного проклятия. — Неужели?— восхищенно произнес Бен,— но не от Смертельного проклятия, я полагаю? — Не знаю, Волан-де-Морт еще не предпринимал попыток покончить со мной, так что случая проверить не было. Но я не думаю, что это так, ведь Смертельное проклятие – самое опасное из всех. Мэри выразительно глянула на Бена, как бы дав понять, что ее слова – верны. И он не усомнился в этом, недоверчиво покачав головой: — И все же, даже имея такую защиту, я бы не дерзнул сказать то, что произнесла только что ты – ведь ты живешь в этом особняке, и, так или иначе, подчиняешься повелителю. Отрицать подобное... никто бы не посмел. Волшебница лишь пожала плечами, не имея особого желания затевать по этому поводу спор. — Я возвращаюсь в особняк – если ты со мной, то пошли. Слегка нахмурившись от приказного тона Мэри, Бен последовал за ней, проводив до особняка. Неподалеку от входа в него им повстречалась Беллатриса Лестрейндж, что только что трансгрессировала и теперь торопилась в особняк. — Что, изменяешь повелителю?— спросила она у Мэри с нехорошей ухмылкой,— не боишься кары за это? — Нет,— отозвалась волшебница равнодушно, скользнув по Пожирательнице смерти безразличным взглядом,— так что можешь донести ему на меня. Я даже не буду говорить, что Бен не мой любовник. — А жаль,— добавил к словам Мэри свое Пожиратель, едва они оба оказались в особняке, оставив изумленную Беллатрису позади себя,— это теперь моя мечта. Волшебница лишь тяжело вздохнула, кивнув. — Да, мечта для вас, а для меня – величайший страх. Лучше бы я была уродливой, как горгулья – но, увы... вместо этого я вынуждена терпеть интимные намеки ото всех подряд, ловить на себе похотливые взгляды Пожирателей, представляющих меня обнаженной, в своих объятиях. Я думала, что хоть Волан-де-Морт будет видеть во мне не просто красивое тело, так и зовущее мужчин – так нет же, и он вздумал завладеть мною... И самое страшное – что его замысел претворился в жизнь... Мэри прервалась, осознав, что говорит абсолютно лишнее – и что на нее нашло? Тряхнув волосами в приступе раздражения, она ускорила шаг, направляясь в свою комнату – а удивленный Бен так и остался стоять посреди коридора столбом... …На следующий день Мэри вышла на работу, а после рабочего дня взялась за тренировку очередного ученика. Так и потекло время с этого дня – день за днем, неделя за неделей... Вроде бы все было по-прежнему, но все же волшебница понимала, что ее жизнь очень сильно изменилась – потому, что поменялось ее мировоззрение. Теперь Мэри руководствовалась иными, чем до этого, принципами, выполняла все поручения Волан-де-Морта с большей осторожностью и ответственностью, учитывая все возможные последствия – и хорошие, и плохие. И оттого, что она начала более серьезно относиться ко всем своим обязательствам, досадных ошибок и оплошностей больше не случалось. За все те восемь месяцев, что прошли с того дня, когда она вышла из темниц, к ней не предъявлялось претензий или подозрений ни от начальства в Министерстве магии, ни от Волан-де-Морта – наоборот, были лишь поощрения. Но все это радовало Мэри лишь отчасти – хоть за это время боль от страшных вестей Джейн Келленберг и притупилась, полностью уйти она не могла, напоминая волшебнице о себе по ночам, в кошмарах. Такое было не каждую ночь, но если и происходило, то Мэри словно возвращалась в тот день, когда ей сообщили, что она не станет матерью. И в эти мгновения ей помогал лишь медальон – он нагревался и словно впитывал в себя те горькие чувства, что она испытывала, даря волшебнице облегчение, хоть и временное. Со временем Мэри завела привычку приходить к Кристиану в такие дни, и он своими шутками разгонял ту тьму, что была возле нее. Кристиан так и не вспомнил, что именно тогда послужило смертью Брэдли, и общался с ней с теплотой старого друга, помогая в случае чего делами и советом. В гости к Мэри он не напрашивался – она как-то сказала, что ее муж очень ревнивый и поэтому едва видит ее с другим мужчиной, тут же приходит в ярость. Кристиан удивился подобному, но не стал сомневаться в правдивости слов волшебницы – а ей это было только на руку, ведь таким образом она избегала лишних вопросов, хоть и лгала при этом. В конце мая еще один сотрудник Мэри был осужден за применение Непростительных проклятий, и она после этого прекратила всю деятельность, что вела в своем отделе по приказу Волан-де-Морта – чтобы и самой не попасть под подозрение. И в последний день весны она подумала – а почему бы на время не оставить работу в Министерстве, заняться чем-то иным? К примеру, пойти в Хогвартс преподавать защиту от Темных сил... Как она слышала, вечно свободная вакансия этого предмета пустовала и теперь – очередной учитель уволился три дня назад. Можно обратиться с ходатайством к Дамблдору в надежде на то, что он не откажет ей в ее просьбе... Но вначале, разумеется, получить на это разрешение от Волан-де-Морта... А он, как Мэри знала, вот уже неделю отсутствовал в особняке. Но вдруг он вернулся? Волшебница, мгновенно встав с кровати, где отдыхала после очередного урока с Джоном, последним своим учеником, направилась в Зал Собраний. Царящие в нем темнота и тишина совершенно не удивили Мэри – она хотела было вернуться к себе, но тут услышала чьи-то легкие шаги. Может, Пожиратель смерти? Но ее догадка оказалась неверной – в Зал спустя секунду зашел Волан-де-Морт, что при виде волшебницы, дожидающейся его появления, принял удивленный вид. — Мэри? Ждала именно меня? Как-то странно, ведь в последнее время ты пресекаешь все мои попытки увидеться с тобой без серьезной на то причины. Неужели соскучилась? Мэри презрительно фыркнула, блеснув глазами в холодном гневе. — Не мели ерунды, Морган – я здесь лишь для того, чтобы переговорить с тобой кое о чем. — Значит, есть ко мне дело? Ну что ж, говори, какое. — Может, сядем?— предложила Мэри. Волан-де-Морт не стал возражать, и волшебница продолжила, уже сидя в кресле напротив мага: — Ты, наверное, слышал об аресте Нидри, моего сотрудника? — Разумеется,— кивнул Волан-де-Морт согласно,— и что? Я не виню в этом тебя, и не собираюсь наказывать. — После этого случая я подумала, что мне лучше на время уйти из Министерства, и устроится в Хогвартс – на ту должность, что когда-то выбрал ты. Говоря это, Мэри внимательно наблюдала за реакцией Волан-де-Морта – тот, на пару мгновений застыв, сузил глаза, но, как оказалось, вовсе не в гневе: — Хочешь преподавать в Хогвартсе? — Ну да, а что в этом такого?— подняла брови Мэри, недоумевая,— ты мне запретишь? — Нет, наоборот – горячо поддержу, ведь и сам думал об этом. — Правда?— обрадовано воскликнула волшебница, поразившись такой удаче,— я очень рада, что все сложилось именно так – значит, я смогу выполнить и свое намерение, и твою волю, поступив на работу в Хогвартс. Волан-де-Морт удовлетворенно кивнул. — Да. Но ты уверена, что Дамблдор не откажет тебе? — Уверена. Дамблдор вряд ли может меня подозревать в пособничестве тебе, ведь с окончания школы я его не видела. — Тогда подай Дамблдору свое прошение как можно скорее,— заключил Волан-де-Морт,— надеюсь, он его не отклонит. И с увольнением пока не спеши. Мэри, кивнув, согласилась с Волан-де-Мортом, и поспешила к себе – ей еще предстояло разобрать последние отчеты. Работала она до поздней ночи, и после забылась сном – вначале без сновидений. Но затем... она оказалась в своем старом доме, лежала на полу, угасая от приступа так же, как ее мать, Хелен. И видела над собой лицо девочки двенадцати лет – оно, бледное и серьезное, было обрамлено длинными черными волосами, черные глаза казались непроницаемыми... Она напомнила Мэри кого-то хорошо знакомого ей, но она не успела подумать, кого именно – образ девочки в считанные секунды заволокло серебристым туманом, и Мэри стало все равно, кем же была эта девочка. На волшебницу снизошло необъяснимое умиротворение, и тут же окружающий ее туман рассеялся, и проступил образ женщины, облаченной в белые одеяния. Хелен... она выглядела счастливой, когда помогала Мэри встать на ноги... — Мама?— спросила она неверяще,— неужели это ты? Значит, я вновь вместе с тобой? — Да, дочка, да,— кивнула Хелен, ласково потрепав Мэри по щеке,— ты ведь выполнила то, что было предназначено тебе судьбой? — О чем ты? Я ведь ничего не... — Ошибаешься. Ты должна была передать Медальон Златогривого Единорога его настоящей хозяйке. Неужели ты не сделала этого? Мэри, мгновенно поникнув, покачала головой. — Нет. Я ведь... родила свою дочь не от наследника Слизерина, так что Марго не может носить медальон. Зрачки Хелен расширились – так, словно она в жизни не слышала более устрашающего известия. — Ты не выполнила своего предназначения,— произнесла она тихо, но так, словно осуждала свою дочь на смерть,— теперь ты должна вернуться, и завершить дело, начатое ранее. Жесткий голос матери отдавался в ушах Мэри, вокруг как-то сразу, внезапно стало темно, и теперь она вновь была одна... Но резкий голос Хелен все так же громко звучал в ее ушах, словно гром. Волшебница теперь куда-то падала, проваливалась в неизвестность, темнота вокруг нее стала почти кромешной... Падение длилось и длилось, затем Мэри осознала, что лежит в своей кровати с колотящимся отчаянно в груди сердцем. Ей удалось разглядеть очертания предметов, сказавшие, что она по-прежнему находится в своей комнате в особняке Моргана. Какой реалистичный сон... Она попыталась понять, на кого же была похожа ее дочь в этом сне, но вскоре признала, что не знает ответа на этот вопрос. Если этот сон – не просто кошмар, значит ли это, что она обязана родить дочь от Волан-де-Морта или же это все – лишь бред? Если бы она знала это с точностью, на ее сердце не было бы сейчас так тяжело... Завтра же, утром, Мэри написала письмо Дамблдору с просьбой принять ее. Весь день она работала вполсилы, была очень рассеяна из-за тревоги, вдруг Дамблдор не захочет ее принять. Впрочем, уже вечером она получила ответ от директора Хогвартса, в котором Дамблдор согласился принять ее завтрашним вечером. На сердце Мэри сразу же стало легко, и, если бы в этот момент перед ней стояла задача заполнить целую кипу бумаг, она бы с радостью выполнила эту рутинную работу. Но ее рабочий день, к тому времени, уже подошел к концу, поэтому все свой энтузиазм Мэри вложила в тренировку с Джоном – последним учеником…. Завтра вечером, едва закончился рабочий день в Министерстве, Мэри трансгрессировала к Хогвартсу. У ворот ее ожидал школьный смотритель, он же и проводил ее в вестибюль, удалившись. А Мэри, с чувством ностальгии оглядываясь по сторонам, двинулась на восьмой этаж, к кабинету директора. — Добрый вечер, Мэри,— поприветствовал ее Дамблдор, когда она вошла кабинет, устроившись напротив директора,— как поживаешь? — Хорошо, спасибо,— ответила Мэри,— я рада, что снова смогла вернуться сюда, хоть и ненадолго. До этого дня я и не осознавала, как сильно скучала по Хогвартсу. Дамблдор ничего на это не ответил – скрестив руки в характерном жесте, он просветил Мэри своим пронзительным взглядом, который, казалось, видит все мысли насквозь. — В письме ты упомянула, что у тебя есть просьба ко мне. — Да,— подтвердила Мэри,— я прошу вас принять меня в качестве профессора защиты от Темных искусств. Лицо Дамблдора несколько изменилось, но Мэри не успела понять значение этого нового выражения лица волшебника – тот, придав ему обычный вид, произнес: — Несколько странно, что ты узнала об этом так быстро – прошло всего три дня. — У меня много знакомых в Министерстве,— пояснила Мэри,— один из них и сказал мне, что очередной профессор защиты от Темных искусств в Хогвартсе только что уволился. — Это объясняет твою осведомленность,— согласился Дамблдор. И, немного помолчав, добавил.— Пожалуй, впервые за много лет ко мне приходит волшебник, желающий занять эту должность. Предыдущему кандидату я отказал, и с тех пор на этой должности никто дольше года не продерживается. — Буду надеяться, что мне повезет больше, чем остальным,— сказала Мэри совершенно искренне,— если, конечно, вы мне не откажете. — Не вижу причин для этого. Я беру тебя на эту должность, Мэри. Волшебница радостно улыбнулась, но Дамблдор на этом не закончил: — Должен предупредить тебя, что если вдруг кто-либо заподозрит тебя в чем-то, что связано с Темными искусствами, я буду вынужден уволить тебя. Пособники Волан-де-Морта в составе преподавателей мне не нужны. — Поступая на эту работу, я действовала в собственных интересах,— отозвалась Мэри твердо,— совсем скоро вы убедитесь в этом. — Хорошо, если так. Тогда до первого сентября,— заключил Дамблдор. — До встречи, профессор Дамблдор,— кивнула Мэри на прощание, и покинула кабинет Дамблдора, с радостной улыбкой на губах. Вот и исполнилось задуманное ею. Теперь она преподаватель в Хогвартсе, а значит, больше не служащая в Министерстве. Остается лишь завершить обучение Джона... Весь июнь Мэри посвятила выполнению этой задачи – Джон продвигался не очень быстро, изучая вот уже четвертый месяц Темные искусства. Вот и первого июля, во время очередной тренировки с ним, волшебница повторяла вот уже сотый раз: — Тебе не хватает внимания и настойчивости, Джон – ведь, если бы ты был знаком с такими понятиями, то уже давно был бы Пожирателем смерти. Джон, скрипнув зубами, вложил всю свою силу и злость в очередное проклятие – оно скользнуло к Мэри столь быстрым лучом, что волшебница еле успела отразить его, попутно разбив окно. — А вот это уже лучше,— одобрительно произнесла Мэри,— но все равно нужно еще очень много работать. Следующие два часа были посвящены именно этому, и пару раз защита волшебницы давала слабину – Джон, видимо, твердо решил уверить ее в том, что он способен на многое, просто не показывает этого. В результате тренировка закончилась под вечер, начавшись утром – но была столь результативной, что Мэри чувствовала лишь удовлетворение, а не усталость. Но и она появилась, стоило волшебнице на секунду опуститься на кровать. Забыться сном ей не дал внезапно прошедший по комнате порыв ветра – недоуменно оглянувшись вокруг, Мэри увидела, что разбитое ею окно беспрепятственно позволяет начинающемуся дождю доносить сюда свои капли. Она подошла к окну, чтобы исправить эту досадную неприятность, но была вынуждена подождать – к ней сквозь дождевую завесу летела сова. Волшебница, гадая, от кого же пришло письмо, впустила сову в комнату, отвязав от ее лапки письмо. Развернула пергамент, заметив, что письмо от Кристиана, и приступила к чтению: «Дорогая Мэри! Так сложилось, что мне нужно уехать из страны, и чем быстрее, тем лучше. О подробностях писать некогда – сейчас мне каждая секунда дорога. Ни в коем случае не появляйся у меня дома – на крайний случай напиши письмо. Надеюсь, что у тебя все хорошо. Прости, что ничего не объясняю – со временем ты все узнаешь. Постараюсь написать тебе, как только смогу – и, может быть, тогда ты все поймешь. Прощаюсь с надеждой, что мы вскоре свидимся вновь. С любовью, Кристиан.» Отложив письмо слабым движением руки, Мэри неподвижным взором уставилась на стену, не видя ее. Слова Кристиана о спешке породили в ее душе тревогу – что же могло случиться, что заставило его уехать в столь спешном порядке? Видимо, он собирался наспех, как и писал письмо – почерк, всегда такой аккуратный, был до неузнаваемости неразборчивым... «Ни в коем случае не появляйся у меня дома...». Мгновенно пришедшая в голову Мэри мысль о том, что, возможно, она еще застанет Кристиана, если немедленно трансгрессирует к нему в дом, заставила ее тут же вскочить и решительно повернуться на каблуке. Обычное ощущение сдавливания, темнота... но все пошло не так, как всегда – ей что-то мешало переместиться, причиняя боль. Мэри закричала, вкладывая все силы в рывок, и, наконец, осуществив задуманное, потеряла сознание... ...Тьма вокруг Мэри рассеивалась неохотно, словно чувствуя слабость волшебницы. Постепенно зрение полностью вернулось к ней, и она смогла различить очертания предметов мебели в зале дома Кристиана. За окном царила ночь, слабо светила луна... это объясняло, почему в комнате так темно. Мэри засветила палочку, поднимаясь на ноги и осматриваясь. В комнате был привычный для волшебницы порядок, ничем не нарушенный. Но была все же одна странность – все поверхности мебели были покрыты странным налетом наподобие пыли, но угольного оттенка. Мэри не дерзнула прикоснуться к этому веществу, и обошла все остальные комнаты, внимательно глядя под ноги. Везде царил идеальный порядок, и везде была странная пыль. Понимая, что она опоздала и сделать ничего уже не сможет, волшебница подошла к входной двери, пытаясь выйти. Но не смогла — дверь не открылась ни от прикосновения, ни от отпирающего заклинания. Попытка трансгрессировать тоже ничего не дала. Вопрос, как же ей удалось трансгрессировать сюда, был заглушен чувством ужаса. «Ловушка!— подумала Мэри в отчаянии,— об этом и хотел предупредить меня Кристиан! Что же делать?» Этот вопрос, гудящий в голове волшебницы тревожным набатом, мгновенно придал ей небывалую активность: Мэри, мечась между комнатами, проверяла все мыслимые и немыслимые лазейки, не позволяя волне паники затопить ее сознание. Но все было тщетно: летучего пороха не было, и воспользоваться каминной сетью она не могла; все окна и двери были заперты. Создать же портал она не могла, потому что ни разу им не пользовалась, предпочитая трансгрессию. В полной мере осознав, что выхода отсюда нет, Мэри усилием воли вернула себе спокойствие. Присев на корточки, она изучила покрывающую ночной столик в спальне черно-серую пыль. При ближайшем осмотре оказалось, что странное вещество имеет неяркий, едва уловимый блеск. Волшебница попыталась убрать пыль заклинанием, особо не надеясь на успех. Мгновение – и столик исчез, оставив слой пыли шириной в пару-тройку дюймов одиноко висеть в воздухе. Едва не упав на пол от изумления, Мэри от души порадовалась, что странная пыль не отражает заклинания, а лишь игнорирует их, пропуская через себя. Она опробовала еще несколько заклинаний, после чего уверилась в том, что пыль невозможно задеть ни одним заклинанием, и сила проклятий уходит на предметы, покрытые этой пылью. Интересно, что будет, если она прикоснется к пыли? Задумку свою Мэри не успела воплотить в жизнь – укол боли, поразивший ее сердце, ясно сказал ей, что это так некстати пришел очередной приступ. «Все очень даже неплохо устраивается,— думала волшебница почти умиротворенно,— сейчас я умру, и после никто и никогда даже не узнает, что я побывала здесь». Мэри думала о смерти спокойно, как о вещи остро необходимой ей сейчас. Ни одной мысли о том, что можно было бы как-то выбраться отсюда... Были лишь жестокие факты: противоядия у нее с собой нет, все попытки выбраться тщетны. Волшебница знала, что уйдет из жизни прямо сейчас – исполнит то свое заветное желание, что уже девять месяцев преследует ее. Уйдет из жизни так же, как и ее мама – после длительных мучений... Воспоминания, нахлынувшие на Мэри внезапно, прервались новыми, более сильными уколами боли, что заставили ее стонать, лежа на полу. Мучения проходили волнами по телу, усиливалась боль... В желании сдержать рвавшиеся из груди крики, волшебница искусала себе все губы до крови – и тогда, когда ее сил уже не хватало, боль ушла целиком – так же внезапно, как и появилась. Уже идя навстречу смерти, Мэри внезапно увидела в сознании картину из своего недавнего сна – о том, как она умирала от приступа. Вспомнились слова Хелен: «Ты должна была передать медальон»,— зазвучали они вновь в ее сознании, и она почувствовала необыкновенно сильное желание жить, такое сильное, что мысли о смерти казались теперь слабыми ручейками по сравнению с водопадом этого нового ее стремления. И медальон немедленно откликнулся на немой призыв Мэри, мгновенно ожил, своей пульсацией повторяя биение ее сердца. Мощный ток силы прошел через все существо волшебницы, возвращая ей надежду. И в эту самую минуту Мэри всем своим телом ощутила волну всепоглощающей, адской боли, порожденной ее недугом. Она была так велика, что волшебница мгновенно забыла обо всем – что она делала до этого, о чем мечтала... Даже собственное имя – все это теперь было ничто по сравнению с огнем невиданной силы, что жадно пожирал ее тело, сжигая без остатка. Она кричала, не осознавая этого, кричала, срывая горло, вкладывая в свой дикий, абсолютно не человеческий и уже даже не звериный крик всю ту боль, что терзала ее. Но в вопле этом звучал и вызов судьбе и смерти, решимость бороться до конца... Все эти чувства словно впитал в себя медальон, раскалившись. Жар этот не обжигал Мэри, а дарил ее измученной душе те силы, что сейчас требовались ей для борьбы, одновременно приглушая и оттесняя чудовищную боль, служа щитом от нее. Вот борьба между медальоном и приступом достигла апогея, и в этот самый миг волшебница почувствовала с ужасом, что ее как будто разрезали на миллионы кусочков... Не в силах больше кричать, она скорчилась на полу в неподвижной и жуткой позе, чувствуя, что изо рта лезет пена, а из глаз потоками боли и лавы льются слезы. Судорога, пришедшая внезапно, скрутила измученное страданиями и болью тело Мэри, выгибая его до жути неестественной дугой, начались конвульсии, за которыми могла последовать лишь смерть... Все это лишило Мэри последних сил, она почувствовала, что теряет сознание, чувствуя подкатывающую все сильнее и сильнее тошноту. Тут весь дом содрогнулся как от землетрясения, неясная тень промелькнула в проеме окна, походя на силуэт птицы... Мэри не успела присмотреться лучше – она уже была в бессознательном состоянии, и не могла видеть ничего из того, что происходило дальше около нее... ...Головокружение, ощущение падения куда-то в пустоту, темноту и неизвестность, слабое чувство опасности — эти чувства владели теперь сознанием Мэри, то увеличивая свою силу, то уменьшая, сплетаясь в один эмоциональный клубок. Но в какой-то момент все они словно испарились, ушли без возврата, и теперь она ощущает лишь отрешенно-спокойное равнодушие. Чувство абсолютной нереальности происходящего ни на миг не покидает волшебницу, словно все это происходит в одном из ее снов. Некоторое время она куда-то стремительно летела с невероятной скоростью, окруженная со всех сторон веществом непонятной субстанции, но совершенно четкого серовато-черного цвета. Внезапно Мэри осознала, что уже не летит, а стоит без видимой опоры под ногами – и как она не заметила, что остановилась? Волшебница огляделась, и неторопливо двинулась вперед, сквозь завесу некоей субстанции, смахивающей на туман. С каждым новым шагом Мэри все больше уверялась в мысли, что она ни на дюйм не продвигается вперед – вокруг нее ничего не менялось. Тогда она побежала, все быстрее и быстрее, но уже в противоположную сторону. Результат тот же – никакого эффекта. Кроме одного – волшебница окончательно выбилась из сил. Не болел ни единый мускул, просто в какой-то миг дыхание пресеклось, и Мэри была вынуждена остановиться. Теперь она ощущала себя запертой в некоей клетке, границы которой были на первый взгляд размытыми и нечеткими, но на самом деле возможности выйти не было вообще. Несмотря на все это, волшебница не испытывала раздражения. Наоборот – в ней вдруг проснулось какое-то ребяческое любопытство и захотелось потрогать окружающую ее со всех сторон серовато-черную субстанцию. Мэри протянула правую руку вперед, загребая пальцами воздух вокруг себя. На ощупь он оказался немного вязким, пружинистым, и медленно перетекал из ее ладони обратно. «Странный, медленно текучий газ»,— подумала волшебница лениво, пробуя раздвинуть окружающее ее вещество руками. Оно плавно обтекло их, уходя в стороны — словно ручейки воды в озере. Мэри неторопливо пошла вперед, с каждым шагом загребая руками окружающий ее газ как при плавании брассом. И с радостью заметила, что продвигается, причем с каждым ее новым шагом субстанция, окружающая ее, все больше и больше светлела, уподобляясь некоему эфемерному веществу. Вначале прохладное, оно постепенно нагрелось и стало почти горячим, заставив ее остановиться. Уже ничему не удивляясь, волшебница оглянулась вокруг, отметив, как сильно расширилось поле обзора. Теперь окружающий ее газ стал прозрачным на расстоянии десяти шагов, напоминая хорошо прогретый воздух. Почувствовав на себе чей-то взгляд, Мэри обернулась, наблюдая за тем, как неясная фигура, появившаяся из дымной завесы неподалеку, постепенно приближается к ней. Это была женщина, облаченная в длинные серебристые одежды. Еще не видя ее лица, Мэри почувствовала, что это ее мама, а вскоре увидела и ее лицо, озаренное счастливой улыбкой. Мэри улыбнулась в ответ, ощутив ручейки текших по щекам слез. — Мэри, зачем ты плачешь сейчас, в мгновение нашей встречи?— спросила Хелен, внимательно глянув на дочь. — Не могу сдержать в себе счастье, что испытываю – оно рвется наружу, слишком сильное для меня. Но оно было бы еще сильнее, если бы на душе у меня было бы спокойно. Мэри вздохнула, опустив взгляд, словно стыдясь своих слов. — Если ты сейчас говорила о передаче медальона Златогривого Единорога своей дочери, его истинной хозяйке, то знай – ты не должна относиться к этой задаче, как к своему долгу. В голосе Хелен прозвучала такая твердость, что возмутившись, волшебница вскинула на мать взгляд, переспросив: — Это – не мой долг? Но ведь легенда гласит: медальон должен быть передан наследнице Марго, а это зависит целиком и полностью от меня! К ее удивлению, Хелен в ответ лишь покачала головой: — Ты ошибаешься, Мэри – от тебя, по крайней мере, от тебя одной, это не зависит. Пойми – если так и должно случиться, то так и будет, и неважно, будешь ты прикладывать к этому усилия, или нет. — Значит, это не мой долг?— переспросила Мэри вновь, но уже с ноткой отчаяния,— а что, если этого не произойдет? Медальон ведь уничтожится! Хотя о чем это я – он, должно быть, уже не существует – я ведь умерла, совсем как ты, в свое время. Хелен улыбнулась в ответ, спросив у дочери: — Ты в этом уверена? — Конечно! А что, я не права? — Да, это так. Ты не в конце своего пути, а лишь в середине – а здесь ты затем, чтобы найти вновь дорогу к свету. Мэри горько усмехнулась, покачав головой: — Мне уже не найти ее – мои злодеяния не исправить и не замолить. К ее удивлению, Хелен в ответ лишь в отрицании покачала головой: — Мэри, каждый из тех, кто живет, может оступиться, но это не значит, что возможности подняться у него уже не будет. Мэри удивленно распахнула глаза: — Я могу искупить свои злодеяния? Но как? — Добрыми делами, и своими страданиями,— ответила Хелен веско,— теми, что причиняли тебе окружающие тебя люди, и теми, что приходят во время приступа. Наша болезнь, она – уникальнейший шанс искупить хотя бы часть прегрешений. Ведь ею страдают лишь те, что наделены большим, способным на любовь и сострадание, сердцем. И сердце это подчас может любить даже тех, кто причиняет ему сильнейшую боль, и даже так сильно, как не любило бы других. Мэри, услышав слова матери, печально улыбнулась, осознавая, что она права. — Вот ты, как бы ни отрицала это, любишь того, кто не достоин любви, по чьей воле ты стала несчастной настолько, что чуть не наложила руки на себя. И после позволила ему завладеть дорогой твоему сердцу вещью, сделать ее вместилищем его души. Мэри, собравшаяся было спорить, поняла, что Хелен права – она и в самом деле до сих пор любила Волан-де-Морта, даже помня о боли, что он ей причинил. — Но сейчас я жалею об этом – у меня ведь не было никаких прав распоряжаться медальоном подобным образом. — Уже тот факт, что медальон, которым ты владеешь, открыл тебе свои тайны, предполагает твою полную власть над ним. В том числе предоставляет право определения того, какая судьба ждет его в дальнейшем,— произнесла Хелен так, словно разглашала нерушимый закон,— наверное, ты заметила, что с тех пор, как медальон стал крестражем, его свойства ничуть не ухудшились, а даже улучшились? Мэри кивнула – и в самом деле... — А часть души, что содержит в себе медальон?— спросила волшебница взволнованно,— она находится под большей защитой, как если бы была заключена в другой предмет? — Да, безусловно, это так,— кивнула Хелен,— пожалуй, только истинная Хозяйка медальона сможет уничтожить ее. Разумеется, при этом уничтожив и сам медальон. — Марго? Моя дочь? Лишь она будет способна на это – если родится... Хелен, заметив волнение Мэри, пояснила: — У нее единственной будет шанс. Но осуществится ли он – не дано знать никому. Воцарившееся молчание прервал слегка дрожащий голос Мэри: — Недавно мне приснился сон... Он стал воплощением моей самой заветной мечты – там я была матерью. Но в этом сне я умерла, не выполнив того, что должна была сделать – не передала медальон его законной владелице, которой не существовало. И когда я умерла, то увидела тебя, мама, в месте, похожем на это. Мэри прервалась, обведя взглядом окрестности. Хелен приподняла брови, ожидая продолжения. — И тогда ты сказала мне, что я должна вернуться, чтобы выполнить то, что мне предназначено,— закончила волшебница,— похоже, этот сон был вещим и стал реальностью сегодня. — С одним отличием – я отпускаю тебя сейчас не потому, что хочу и требую от тебя выполнения той задачи, что ты сама взвалила на себя, а потому, что ты еще не прожила отведенное тебе время. Оно будет для тебя нелегким, и я надеюсь, что сил для борьбы у тебя хватит. — Конечно, хватит,— улыбнулась Мэри,— я преодолею все преграды и выстою. Ведь я – твоя дочь. Последнюю фразу она сказала совсем тихо, сжимая мать в прощальных объятиях. — Тогда иди к своей цели с благословением,— произнесла Хелен, целуя дочь в лоб,— и помни – тебе не страшны никакие преграды, пока сильна твоя вера, пока крепка воля. — Прощай, мама, мне пора. Обещаю, я не разочарую тебя. — Удачи тебе, дочка. Не забывай о том, что я всегда буду с тобой, хоть и незримо. Ласковый голос Хелен наполнил сердце Мэри щемящей теплотой. Эфемерное вещество на миг взвихрилось, опадая через мгновение, но Хелен уже рядом с ней не было. Теперь волшебница твердо знала, что очень нескоро увидит вновь образ матери. Теперь ей нужно было вернуться – в тот мир, что еще ждал ее. Она знала это, знала, куда именно должна попасть – перед ее внутренним взором возник образ Джейн Келленберг, утешающей ее почти девять месяцев назад в больнице святого Мунго. И Мэри направила всю свою волю на то, чтобы попасть туда, где сейчас Джейн, одновременно взмолившись медальону о помощи. И медальон откликнулся на молитву волной обжигающего жара, помогая ей переместиться туда, где ее ждали, туда, куда, казалось бы, не было возврата... ...Сознание ее застилает чернильная пелена, не желающая выпускать из своих когтей. Мэри борется, но водоворот чужой воли стремится поглотить ее существо, высосать все силы, без остатка... сопротивляться ему уже нет никакой возможности... Но ее воля сильнее, она не может проиграть... только не теперь... И вот чужая воля подавлена, но силы все убывают и убывают... странный шум в ушах... звук, что постепенно превращается в чей-то голос, что-то повторяющий раз за разом... Темнота вокруг нее постепенно рассеивается, уступает место мягкому свету... Звук странно знакомого голоса звучит все отчетливее... ей нужно лишь сосредоточение, чтобы понять, что он говорит... мягкий свет становится вдруг слепящим, нестерпимо ярким... чей-то размытый силуэт закрывает его, словно туча солнце... — Мэри, ты слышишь меня? Ответь! – различила волшебница, наконец, вложив все свои силы. Образ человека прояснился, и Мэри узнала Джейн Келленберг, склонившуюся над ней с озабоченным видом, что тут же сменился на радостно-удивленное выражение. — Слава Мерлину, Мэри, наконец-то очнулась! – облегченно выдохнула Джейн, опускаясь на стоящий рядом с кроватью Мэри стул. — Сколько я была без сознания? – спросила волшебница слабым голосом, пытаясь сесть. Но ей это не удалось – боль, пробежавшая по каждой клеточке и вырвавшая из ее груди сдавленный вскрик, заставила ее вновь опуститься на подушки. Все тело болело и ныло так, словно его перекрутили через мясорубку и затем наспех собрали вновь. — Лучше пока просто полежать, не двигаясь. Ты здесь уже три недели, Мэри, и я уже боялась, что ты... Волшебница так и подскочила, тут же со стоном опустившись на кровать. — Три недели?! Что же со мной было все это время? Пристально глянув на Мэри, Джейн произнесла: — Я нашла тебя в бессознательном состоянии, лежащей на полу в гостиной моего дома, после очередного рабочего дня. Знаешь,— добавила она, чуть усмехнувшись,— это становится традицией – то, что я уже второй раз вынуждена была приводить тебя в чувство. Даже если учесть, что я – целитель, это не может не удивлять меня. Но на этот раз мне не удалось привести тебя в сознание, и я доставила тебя сюда. Здесь ты почти сразу впала в коматозное состояние, в котором и была до вчерашнего дня. — А что было вчера? — Двадцать дней ты лежала без движения, словно мертвая, но сердце твое еще билось, хоть и медленно. Но вчера ты как будто начала приходить в сознание – я различила слезы, текшие по твоим щекам. Минут тридцать на губах твоих играла блаженная улыбка, а когда твое лицо вновь стало серьезным, у тебя началась лихорадка, что длилась весь день и всю ночь. И лишь сегодня, минут десять назад, она прекратилась, и ты очнулась. Джейн замолчала, предоставив Мэри возможность и время осмыслить ее слова. Само собой, у Мэри тут же возник вопрос: — Как же я в твой дом-то попала? — Мне казалось, этот вопрос к тебе, я и сама хотела его задать чуть позже. Мэри покачала головой: — Нет, я понятия не имею, как могла к тебе попасть. Помню лишь, что умирала от приступа, по глупости не взяв с собой зелье на прогулку. Трансгрессировать я точно не могла – в конце меня терзала такая боль, что я даже пошевелиться была не в состоянии. — Так у тебя был приступ?— спросила Джейн пораженно,— я предполагала, но не была уверена... Почему ты не вняла моему совету, забыла об осторожности? Тут настало время удивляться Мэри. — Совету? О чем ты, Джейн? Не припомню подобного. — Как? Ты, что, не получала письмо от меня? Мэри лишь в отрицании покачала головой, объяснив этим все загадки. — Ну, тогда все ясно,— мрачно произнесла Джейн,— я писала тебе почти месяц назад, чтобы ты постоянно держала противоядие при себе, но, видимо, опоздала с советом... Недавно я проводила исследования – обследовала волшебницу, что была больна той же болезнью, что и ты. У нее было лишь два приступа – еще в детстве. После этого она сорок лет жила в тягостном ожидании очередного приступа, регулярно варила зелье... Но в тот момент, когда приступ все-таки пришел, волшебница слишком поторопилась выпить зелье, и почти все пролила, выпив лишь глоток. Эта порция была слишком мала, но волшебница все равно боролась до конца, вытерпев все муки, и получила в награду жизнь. Она выжила потому, что воля ее была сильна, и даже пережитая боль не сломила ее. После этого приступы участились, временные промежутки между ними сокращались. Но самое страшное – каждый новый приступ начинался с последней стадии, оставляя слишком мало времени для принятия зелья. В конце концов, последний приступ убил ее – ее сердце, измученное предыдущими приступами, остановилось, и зелье не помогло. Джейн тяжело вздохнула – так, словно та волшебница была ей родственницей. — То есть, ты хочешь сказать, что и у меня может быть так же?— спросила Мэри, ощущая липкий страх, поднимающийся в груди. — Да. Возможно, ты избежала бы этого, если бы узнала правду раньше, но... я не успела предупредить тебя. Теперь ты хотя бы знать будешь, к чему готовиться. Мэри хмыкнула – такое преимущество казалось ей весьма сомнительным, хотя, если подумать, неведение еще хуже. Но это известие... оно стало наихудшим из тех плохих новостей, что она слышала от Джейн, и это ее удручало. Джейн, видимо, догадалась о том, что пришло Мэри в голову, и произнесла мягким голосом: — Я знаю, что это очень плохая весть, но было бы еще хуже, если бы я скрыла от тебя правду. Я бы очень хотела, чтобы следующей моей новостью для тебя было бы нечто радостное – к примеру, изобретение спасительного зелья. Мэри слабо улыбнулась. — Да, я бы тоже хотела этого. Но та жизнь, что я прожила, показала мне, что чаще всего сбываются не желания, а страхи. Джейн сочувствующе улыбнулась, потрепав Мэри по плечу. — Не нужно столько пессимизма, Мэри – поверь, и у тебя будет счастье. Нужно лишь немного подождать. Волшебница промолчала, не в силах согласиться с Джейн. Целительница, было, повернулась к своим бумагам, но, вспомнив о чем-то, обратилась вновь к Мэри: — Да, кстати, едва пришла лихорадка, я заметила, что медальон твой странно нагрелся и словно слился с твоей кожей. Я тут же попыталась снять его с себя, но не смогла – он обжег мою руку, и почти сразу после этого охладился. Мэри, скажи мне честно – это он помог тебе? Откуда он у тебя? Мэри ничего не оставалось, кроме как кивнуть. — Да, это он мне помог. Я нашла его в Хогвартсе, семнадцать лет назад, в одной из секретных комнат. Все последующее время вплоть до сегодняшнего дня, он постоянно помогал мне, так как магическая сила его велика. — Да, это видно невооруженным глазом,— кивнула Джейн,— но кто и как смог создать его? — Это произошло более тысячи лет назад, в дни сотворения Хогвартса. Сделала его одна волшебница из останков своего любимца Златогривого Единорога. Такие существовали давно и вымерли из-за тщеславия магов,— добавила Мэри, видя изумление в глазах Джейн,— тот единорог был одним из последних Златогривых, и медальон этот содержит часть души той волшебницы. Джейн была явно потрясена словами Мэри. — Тебе очень повезло, что ты владеешь этой уникальной вещью. А она, случаем, не может избавить тебя от болезни? Мэри грустно покачала головой. — Нет, к сожалению. Его сила велика, но на это он не способен. — Ясно. Ну что ж, мне нужно идти... — Вначале скажи, приходил ли кто-нибудь ко мне?— спросила Мэри, особо не надеясь на положительный ответ. — Да, молодой человек,— кивнула Джейн к удивлению волшебницы,— назвался Люциусом Малфоем. Появлялся три раза, и последний раз – два дня назад. — Спрашивал что-нибудь? — Когда ты поправишься и насколько плохо твое самочувствие. И, разумеется, просил, чтобы ему дали знать, когда ты очнешься. В первый свой приход он был так бледен, словно боялся, что ты умрешь. Мэри непроизвольно ощутила к своему бывшему ученику, а ныне – соратнику, симпатию. — А теперь я оставлю тебя одну – тебе нужен отдых и здоровый сон,— произнесла Джейн с твердостью в голосе,— и даже не смей спорить. Мэри об этом и не думала – она и сама чувствовала дикую усталость и сонливость. И прекратив бороться против этих чувств, уснула крепким сном... ...Бездна... бесконечное падение в пустоту и темноту... неприятные ощущения головокружения и тошноты усиливаются с каждой секундой, заставляя ее тратить все свои силы на борьбу с ними... кажется, это падение вечно и никогда не закончится... мысль об этом порождает в душе ее ужас, затопляет разум... неужели это когда-нибудь кончится? Пробуждение было тяжелым, кто-то словно не хотел, чтобы Мэри находилась в сознании. Но вопреки этому она проснулась, несмотря на мучившие ее кошмары, отдохнувшей и выспавшейся, и уже осознанно подавила чужую волю. Открыв глаза, Мэри несколько минут кряду пыталась понять, где она. Затем, вспомнив вчерашний разговор с Джейн (память возвращалась очень тяжело), волшебница поняла, что находится в больнице святого Мунго. Комнатка, в которой она лежала, была совсем небольшой, с одним маленьким и узким окошком; у кровати, на которой лежала Мэри, стоял ночной столик и стул. Дверь, что была напротив окошка, через которое проникали веселые солнечные лучи и пение птиц, была заперта. Разобравшись со своим местонахождением, Мэри попыталась было сесть, но не смогла – по всему позвоночнику и мышцам прокатилась обжигающая волна боли, что заставила ее со стоном рухнуть обратно. Шипя от злости, волшебница вспоминала вчерашние слова Джейн о ее болезни и думала... Думала о том, как будет учить юных волшебников в Хогвартсе, ожидая каждую секунду последнего в ее жизни приступа... О том, как долго она сможет сопротивляться действию заключенной в медальоне части души Волан-де-Морта и возможно ли то, что у нее действительно может родиться ребенок... Необязательно девочка, необязательно та самая Марго Мордес, а просто ее ребенок, что принес бы в ее жизнь радость и наполнил бы ее смыслом... Темнота снова опустила на нее свое душное покрывало... но на этот раз она не хотела взять ее в плен, а пыталась уберечь от беды, неотвратимо надвигающейся. Она распознала в ней свою последовательницу, посчитав часть чуждой ей души за единое целое с ее душой... и злой рок, пройдя совсем близко, удалился, выжидая свое время... ... И снова утро, вновь она видит лишь стены больничной палаты, что угнетает ее. Испытывая отчаяние после очередной попытки сесть, к сожалению, неудачной, волшебница почувствовала себя загнанной в угол, ужасно беспомощной. Ни один мускул не хотел слушаться, медальон и тот молчал, истратив всю свою мощь на спасение Мэри. Теперь ему придется долго восстанавливаться – с учетом того, что в нем еще заключена часть души Волан-де-Морта. — Доброе утро, Мэри,— произнес мужской голос справа от нее. Волшебница чуть не вывихнула шею, резко повернув голову в сторону говорящего – им оказался Люциус Малфой. — Доброе?— переспросила Мэри еле слышно – язык едва шевелился,— оно скорее уж злое в высшей степени – я себя дровами для камина ощущаю. Малфой усмехнулся: — Вижу, ты идешь на поправку, раз уж шутишь, как раньше. — Ты уже знаешь, да? О том, что со мной произошло? — Знаю, но не все. Лишь то, что очередной приступ загнал тебя в ту кому, из которой ты вышла пять дней назад. — Пять?— удивилась Мэри невольно,— я думала, что с тех пор три дня прошло. Значит... сегодня 27 июля, да? — Да,— подтвердил Люциус,— и того месяца, что остался до первого сентября, тебе должно хватить на подготовку к своей новой должности. Возмущенно фыркнув, Мэри тут же воскликнула: — Хватит, говоришь? Очень сомневаюсь – мне ведь здесь еще валяться и валяться... Люциус лишь скривил губы, ничего не ответив. — Кстати, Люциус, как давно ты тут сидишь? Неужели с ночи?— спросила Мэри ехидно. — Не больше часа,— ответил Пожиратель с каменным лицом. Язвительная усмешка пробежала по губам Мэри. — Да ну? Наверняка больше. Но даже если это не так... с твоей стороны очень мило ждать моего пробуждения лишь затем, чтобы спросить о самочувствии. Или же не только об этом? — Не только,— холодно подтвердил Люциус,— мне интересно, что же все-таки произошло, когда ты так внезапно пропала из особняка. Мэри лишь пожала плечами: — Ничего не произошло, кроме приступа. Тебе, что, Джейн ничего не рассказала? — Рассказала. Но не объяснила, как ты, ослабевшая от боли и умирающая, смогла переместиться к ней,— сказал Пожиратель тихо. — Хотела бы и я это знать,— протянула Мэри задумчиво,— я ведь и сама в неведении — хочешь — верь, хочешь — не верь. Люциус с сожалением хмыкнул. — Но ты ведь совершенно точно не могла сама трансгрессировать к Джейн?— уточнил он, и, дождавшись утвердительного кивка от Мэри, продолжил,— а значит, тебя к ней доставил кто-то, кому не безразлична твоя судьба, кого ты хорошо знаешь. — Значит, можно исключить всех Пожирателей смерти,— заключила Мэри, усмехнувшись. — Откуда такая уверенность? Может быть, это был как раз кто-то из нас? К примеру, Мальсибер или Нотт... — Ага, или Беллатриса,— фыркнула Мэри, заставив Люциуса криво улыбнуться. Дверь неожиданно распахнулась – в комнате появилась Джейн, неся около дюжины склянок. — Ну как, отдохнула?— спросила она у Мэри заботливо, ставя склянки на столик у кровати. — Более чем,— кивнула волшебница, непроизвольно зевнув,— хочется уже быстрее ноги размять. Люциус, бросив косой взгляд на Джейн, неспешно поднялся на ноги. — Я пойду, пожалуй,— обратился он к Мэри,— выздоравливай поскорее. Джейн проводила Люциуса задумчивым взглядом до двери, обратив внимание на Мэри, только когда та спросила, кивая на колбочки: — Слушай, а зачем мне столько? — Эти зелья мигом тебя на ноги поставят – ведь тебе не терпится встать с кровати? — Конечно, но, должно быть, у них божественный вкус. — А вот это ты сейчас и проверишь,— Джейн протянула Мэри первый пузырек с жидкостью ядовито-зеленого цвета. Увидев, что она не может поднять руку, Джейн влила в ее открытый рот несколько капель зелья. Мэри ощутила, что внутренности ее плавятся, и закашлялась, стремясь освободиться от этого неприятного ощущения. Следующие десять минут она чувствовала себя драконом – казалось, внутри нее разгорается, стремясь выйти наружу, смертоносное пламя. Слезы, текшие из глаз, не приносили облегчения – они тоже нестерпимо жгли щеки волшебницы. Резко рванувшись, Мэри внезапно ощутила, что к ней возвращается способность двигаться. Вскочить на ноги ей помешала Джейн, удержав волшебницу в лежачем положении. — Сначала нужно немного полежать, не то все мышцы сведет судорогой – пояснила целительница в ответ на возмущенный взгляд Мэри,— ты ведь почти месяц пролежала без движения. — А эти?— кивнула Мэри на оставшиеся пузырьки. В голосе ее звучала доля опасения; хоть ей и стало лучше, было неизвестно, насколько неприятны действия других зелий, что ей еще нужно выпить. Джейн в ответ ободряюще улыбнулась: — Остальные – позже, нужно, чтобы прошло некоторое время с момента принятия первого зелья. А пока мы ждем... поведай мне, Мэри, твой сегодняшний гость – твой муж? — Нет, он мой друг,— покачала головой Мэри в отрицании. Джейн была явно удивлена таким ответом. — Почему же тогда он, а не твой муж навещает тебя здесь? — Я рассталась с ним после выкидыша,— произнесла волшебница тихо. Джейн не стала больше ни о чем спрашивать, видимо, догадалась, что тема эта Мэри неприятна. Установившееся молчание не было ничем нарушено – Мэри предавалась своим невеселым думам, а Джейн, между тем, думала о том, кто же на самом деле ее пациентка, так удачно спасшаяся от смерти. — Что ж, настало время приема оставшихся зелий,— объявила Джейн через полчаса, поднимаясь на ноги вновь,— да, чуть не забыла предупредить – последние два зелья особенно противные, поэтому постарайся сильно не кричать, хорошо? А то подумают, что я тебя здесь пытаю. Мэри в ответ на это лишь презрительно фыркнула – она уже привыкла к боли. Впрочем, это не помешало ей оценить по достоинству каждое из семи зелий, что одно за другим протягивала целительница. «Это не лекарства, а орудия пыток,— думала волшебница, чувствуя себя в роли подопытного кролика,— и изобрели их не целители, а садисты». Она действительно не удержалась от крика, когда глотнула шестого по счету зелья, но оно не шло ни в какое сравнение с последним: всего одна его бесцветная капля породила такие судороги, что Мэри показалось, будто вновь пришел приступ – с последней стадии. Но зато когда мучения ее прекратились, волшебница с радостью обнаружила, что все ее тело наполняет упоительная свежесть и сила, пришедшие на смену обжигающей боли при любом движении. — Последнее зелье – самое главное,— произнесла Джейн, внимательно всматриваясь в лицо Мэри,— ты уже чувствуешь себя почти здоровой, не так ли? Волшебница кивнула, радостно улыбнувшись – и улыбка эта отразилась на губах Джейн. — Сейчас тебя потянет спать,— предупредила она Мэри,— так что постарайся хорошенько выспаться – сон закрепит эффект, принесенный зельями. Волшебница едва успела увидеть, как Джейн убрала со столика пустые колбочки – ее разумом тут же завладел сон, даря ей покой... Всю следующую неделю Мэри провела в больнице, все быстрее и быстрее поправляясь. Каждый день, утром и вечером, она принимала специальные, составленные Джейн, зелья и то и дело осведомлялась у целительницы о том, что происходит за стенами больницы. Новостей особо не было, никаких слухов о Кристиане – тоже. Мэри оставалось лишь надеяться, что его неприятности рано или поздно закончатся, и он вновь будет в Лондоне. Уже накануне выписки из больницы Мэри, думая о Кристиане и погибшем Брэдли, вспомнила еще одного своего старого друга – Тэдди, что еще в школе хотел быть целителем. Может, он работает здесь, в больнице? Мэри спросила об этом у Джейн, пояснив причину любопытства. — Значит, Тэдди Браун – твой друг?— улыбнулась Джейн, явно удивленная словами волшебницы,— да, он действительно работает здесь, специализируется на лечении от укусов животных. Но сейчас он где-то в Ирландии, по служебным делам. — Сообщишь, когда он появится, хорошо? Джейн кивнула. — Конечно. Так, Мэри... Завтра ты будешь дома, но будь моя воля, я бы продержала тебя здесь еще месяц. Тебя такой вариант не устроил, поэтому... Я прошу тебя только об одном – регулярно принимай положенные тебе зелья, хорошо? — Разумеется, Джейн. В моих же интересах больше не попадать сюда. — Кто-нибудь придет за тобой? Мэри покачала головой. За всю неделю никто ни разу не навестил ее – неудивительно, если учесть, сколько сейчас работы у Пожирателей смерти. — Что ж, ладно. Тогда доберешься до дома сама. Завтра меня не будет, так что... Джейн замялась, но все то, что не могла она произнести, отразилось в ее взгляде. — Спасибо, Джейн,— отозвалась Мэри тихо,— спасибо за все. — Пожалуйста, Мэри, обращайся. Если что-то пойдет не так, ты знаешь, где меня найти. И, улыбнувшись волшебнице напоследок, Джейн покинула комнату, торопясь вернуться к остальным пациентам. А Мэри с тяжелым вздохом опустилась вновь на подушки, предаваясь сну... …— Я снова дома!— воскликнула Мэри, едва переступила порог своей комнаты в особняке Волан-де-Морта. Опустилась в любимое кресло у камина и оглядела комнату взглядом человека, долго путешествующего по чужим краям. Каждый предмет мебели, находящийся здесь, был дорог ее сердцу – даже большое зеркало, забирающее души неопытных волшебников. Посидев так немного, Мэри встала и, подойдя к окну, открыла его. Тут же повеяло свежим воздухом – вечерело. Кинув быстрый взгляд на столик у кровати, волшебница решила там прибраться – столько там было навалено вещей. Половина оказалась никчемным мусором, и Мэри тут же уничтожила его. Аккуратно сложила пергаменты, исписанные ее почерком, решив заняться их сортировкой позже. Сейчас ее интересовало нечто другое – письма от Джейн и Кристиана. Но их не было среди пустых колбочек из-под зелий, перьев и бутылочек с чернилами. Кому они могли понадобиться? Если только... Мгновенно сорвавшись с места, Мэри быстрым шагом направилась в Зал Собраний. Разумеется, для сидящих там за столом Пожирателей смерти ее появление было неожиданностью – тридцать пар глаз тут же впились в нее, как бы говоря о ее чрезмерной дерзости. Но волшебница не собиралась извиняться – найдя среди собравшихся магов Люциуса Малфоя, она почти приказала ему: — Люциус, ты мне нужен. Выйди на минуту. — Каким бы срочным ни было твое дело к нему, придется тебе подождать, Мэри,— произнес холодный голос Волан-де-Морта – его светящийся угрозой взгляд сейчас пронзал глаза волшебницы,— Люциус сейчас должен быть здесь. — Это не займет много времени,— упрямо произнесла Мэри,— мне нужно лишь получить те два письма, что пришли ко мне месяц назад. — Повторю еще раз – ты подождешь,— прошипел Волан-де-Морт, уже с яростью в голосе,— я не собираюсь прерывать собрание из-за твоих глупых капризов. А теперь, если больше не хочешь испытывать мое терпение, выйди вон. Она вспыхнула от подобного обращения – так Волан-де-Морт раньше с ней не разговаривал. Хотела было сказать что-нибудь резкое, но, увидев бешеное пламя гнева в глазах Волан-де-Морта, поняла, что перегнула палку – и тут же вышла, хлопнув дверью. Пылая от гнева и возмущения, Мэри направилась к выходу из особняка – ей нужно было успокоить разбушевавшиеся нервы. Злость от похищения ее личных писем прошла, но гнев на Волан-де-Морта, настовшего на том, что ей придется подождать, не утихал. Можно было подумать, что она была весь месяц в особняке, как обычно – а по манере Волан-де-Морта она почувствовала себя провинившейся. Но зная, что злиться тут совершенно бесполезно – ведь даже ей было неведомо, когда Волан-де-Морт в очередной раз переменит свое настроение, Мэри все же успокоилась, и, заметив, что подошла почти к самому краю леса, повернула назад. Сумерки опускались на лес с каждой секундой все быстрее и быстрее, и вскоре волшебница уже не видела тропы, а шла, полагаясь на память. Вернувшись через некоторое время в свою комнату, она продолжила разборку вещей, и, едва закончила, присев на кровать отдохнуть, как дверь открылась, впуская гостя. Но, к изумлению Мэри, им оказался не Люциус, а Волан-де-Морт. — А где Люциус?— подняла брови в недоумении волшебница,— я хотела поговорить с ним, а не с тобой. — Уже успела забыть, что если мои желания противоречат твоим, то о том, что ты хочешь, ты должна забыть?— холодно поинтересовался маг,— Люциус на задании, я – нет, так что решил сам разобраться в той проблеме, что ты себе выдумала. — Я выдумала? — Именно. Твои письма все время были у тебя – загляни в ящик своего стола. Мэри проделала это, и покраснела, увидев, что Волан-де-Морт прав. — Ну и кто из нас после этого имеет право на грубости?— поинтересовался Волан-де-Морт едко, смерив Мэри угрожающим взглядом,— явно не ты, на мой взгляд. — Ладно, извини за то вторжение,— через силу сказала волшебница – правда была сейчас не на ее стороне, и лучше для нее же было это признать. — Извиняю, ведь не могу не принять во внимание, что ты только-только выписалась из больницы. Кстати, эта история о приступе... расскажи мне точно, что произошло тогда. Мэри выполнила просьбу Волан-де-Морта, поведав всю историю – упустила лишь свое блуждание в тумане, отделавшись словами о темноте и пустоте. После маг переспросил: — Значит, ты вот так, не думая ни о чем, помчалась на помощь своему сотруднику? Хм... сдается мне, что он... — Мой любовник?— полыхнула глазами в гневе Мэри,— ошибаешься – он просто друг мне, вот и все. — Допустим,— не стал спорить Волан-де-Морт,— чем же ты объяснишь свое перемещение в дом той целительницы? Чудо, что ли, произошло? — Может быть и так, я не знаю. Я тогда ничего от боли не соображала, и сказать не могу, был ли в тот момент кто-то в доме. А вообще-то... Я думала, что мое спасение – твоих рук дело. Волан-де-Морт, усмехнувшись, в отрицании покачал головой: — Даже если бы я знал, где ты и хотел спасти тебя, то не сунулся бы в дом, охраняемый министерскими людьми. Так что ищи другие пути при решении этой загадки. Но меня интересует еще одна вещь – когда ты была в коме, действительно лишь боролась с частью моей души в медальоне? Мэри, зная, что не сможет соврать убедительно, покачала головой: — Не только. Еще я ходила в странном тумане... — Просто ходила? И все? — Слушай, зачем тебе знать это? Тебя ведь непосредственно это не касается. И вообще, мне неприятна эта тема. Волан-де-Морт пожал плечами, не имея желания настаивать на ответе, установив небольшую паузу. — Джон, наверное, уже не ученик, а Пожиратель смерти?— спросила Мэри немного погодя. — Еще нет. Тебе нужно дать ему пару уроков, и тогда он точно сможет получить метку. Вновь молчание... и — неожиданно мягко прозвучавший голос Волан-де-Морта: — Я ведь соскучился, Мэри. Неужели ты – нет? Мэри чуть отодвинулась от мага, увидев разгорающийся в его глазах огонь – пламя вожделения, желания овладеть ею здесь и сейчас. — Даже не думай об этом,— прошипела она угрожающе, выхватывая палочку,— я не изменила своего решения. Волшебница увидела слепую ярость на лице Волан-де-Морта, что сменилась на умоляющий взгляд. — Прошу, Мэри, только один раз,— прошептал он еле слышно, через силу, умоляя ее о близости,— один раз – и я... — Только не говори, что тебе этого хватит!— язвительно произнесла Мэри,— вновь повторится все с начала... нет, я не хочу этого. — Хочешь, я поклянусь, что не трону тебя больше?— спросил Волан-де-Морт, и волшебница едва узнала его – столько боли и мольбы было в его голосе и взгляде,— чем угодно поклянусь, Мэри, только прошу – всего раз... одну ночь... Мэри в ответ издевательски рассмеялась: — Сначала – раз, теперь – ночь? Значит, следующее твое слово – вновь вечное мое повиновение тебе? Извини, но нет. Тебе лучше уйти. Волан-де-Морт, наконец, понял, что зря тратит время — оскалил зубы, выхватывая палочку. Но Мэри была быстрее – и вот она стоит посреди комнаты, окруженная Защитой Медальона Единорога. — Я же сказала – нет!— произнесла она громко, смеряя Волан-де-Морта полным отвращения взглядом,— отстань от меня! Я больше не твоя игрушка и страдать по твоей воле не собираюсь! Иди в темницы и усмиряй свою похоть там! Волан-де-Морт, застыв на мгновение посреди комнаты, яростно зашипел, но нападать на Мэри или говорить что-то еще не стал, вылетев из комнаты со скоростью пробки, выскакивающей из бутылки. Волшебница проводила его задумчивым взглядом – знать бы, какой будет его месть ей... Хорошо, если не вновь темницы... Ощущая себя разбитой и усталой, Мэри, как есть, в одежде, повалилась на кровать, давая волю сну, что уже через мгновение завладел ее сознанием... Но сон этот был совсем недолгим – раздавшийся неожиданно стук в дверь заставил ее проснуться. Она пригласила войти, гадая, кто же это явился к ней так некстати – и удивилась, увидев Беллатрису Лестрейндж – ее она ожидала в гости в последнюю очередь. Холодно поздоровавшись, гостья уверенным шагом пересекла комнату, сев в кресло напротив Мэри. Та следила за ней со смесью презрения и отвращения во взгляде. — Не скажу, что рада видеть тебя, Белла, так что давай выкладывай, что ты хотела, и быстрее. — Темный Лорд поручил мне кое-что передать тебе, Моран,— ответила она, пронзив Мэри ответно-презрительным взглядом,— новые правила твоего пребывания в особняке. Волшебница удивленно выгнула бровь: — И что же это за правила? — С сегодняшнего дня за тобой устанавливается Надзор. За всеми твоими перемещениями и почтой. Поэтому тебе придется соблюдать следующие правила. Во-первых, теперь в комнате с тобой будет постоянно находиться наблюдающий, он будет следить за тобой и пресекать запретные действия. — И какие же, к примеру?— легким голосом спросила Мэри, чувствуя, что в груди ее зарождается гнев. — Применение заклинаний, в основном. Так же у дверей в эту комнату будут стоять охраняющие, следящие за тем, чтобы ты не выходила без надобности из комнаты. — А в туалет меня тоже будут провожать? И, должно быть, даже там в одиночестве не оставят?— спросила Мэри с жутким сарказмом. — Нет, оставят. Правда перед этим тебе придется пройти процедуру «Чистки»,— злорадно ответила Белла. — Что пройти? Белла снисходительно пояснила: — «Чистку». Ты отдашь волшебную палочку и будешь осмотрена на наличие у тебя недозволенных вещей. Мэри недовольно нахмурилась – уже сейчас ей не нравилась эта процедура. — И какие же вещи считаются недозволенными для меня?— спросила она с убийственным холодом в голосе. — Почти все, от перьев до ножей. Но это еще не все – с этого дня тебе запрещается писать кому-либо и вообще выходить из особняка. Приходящие письма будут проверены, и по их содержанию выяснится, могут ли они дойти до тебя, или нет. Мэри задохнулась от гнева – Морган превратил ее существование в пустое прозябание! — Мне нужно готовиться к преподаванию в Хогвартсе,— заявила она холодно. Белла лишь пожала плечами: — Готовься, тебе никто мешать не станет. Понадобится литература – отдашь список своему наблюдающему, он передаст его кому-нибудь из Пожирателей, и тот принесет все необходимое. Да, и не думай о побеге – трансгрессировать отсюда ты не сможешь, а охраняющие Пожиратели мигом отобьют у тебя охоту сбегать. Вопросы есть? — Как долго будет длиться Надзор? — Это зависит от тебя. Будешь паинькой – быстрее вернешься к привычному для тебя образу жизни. — А если я захочу поговорить с Морганом, что мне придется сделать?— спросила Мэри, глядя на Беллу в упор. Та усмехнулась: — Он встретится с тобой только тогда, когда у него для этого найдется время и желание. При этом тебе придется пройти двойную чистку. — Какую?— переспросила Мэри, думая, что ослышалась. — Двойную – отдашь медальон и волшебную палочку. — Не слишком ли много чести?— не удержалась от восклицания волшебница,— стать беззащитной ради одного разговора! Белла в ответ лишь пожала плечами, ясно говоря, что она вольна поступать, как хочет. Сообщив все Мэри, она заметно расслабилась, видимо, думая, что одними правилами напугала ее. И Мэри не смогла упустить такой шанс – заколдовав Беллу в мгновение так, что та потеряла сознание, она подошла к двери и прислушалась: два отчетливых голоса раздавались прямо за ней. Убедившись в том, что комната действительно под охраной, волшебница, подумав, решилась на побег – с нее хватит, такое она терпеть не собирается! Сотворила Защиту Медальона Единорога, и осторожно открыла дверь, оказавшись напротив тех охраняющих, что караулили ее. Те, будто бы ожидая нечто подобное от Мэри, мгновенно выхватили палочки, загородив ей дорогу. Волшебница метнулась обратно в комнату, обездвижив на ходу одного Пожирателя, другой вбежал за ней, обстреливая Мэри своими заклинаниями, но все они отлетали назад, к своему создателю. Мэри, почти попав в охраняющего, хотела было прорваться мимо него, но тут еще шестеро Пожирателей смерти появились в комнате. Волшебница бессознательно попятилась, хоть и знала, что они ее достать не смогут. Один из гостей между тем расколдовал Беллу, что с гневным воплем кинулась на Мэри, едва избежав ее заклинания. Она, зная, что Пожирательнице нужна волшебная палочка, слегка помедлила, прежде чем отдать ее Белле. — Вы только что нарушили правило Надзора, и будете наказаны,— проинформировал Мэри один из Пожирателей. — Что же меня ждет?— с легким интересом и улыбкой спросила волшебница. — За попытку сбежать ты лишаешься волшебной палочки, медальона и подвергнешься пытке,— раздался холодный голос Волан-де-Морта, что стер с лица Мэри улыбку – теперь оно было сосредоточием злости. — Попытку сбежать?— переспросила она зло,— я не пленница и не признаю те дурацкие правила, что ты придумал, чтобы унизить меня. — Тебе же хуже,— пожал плечами Волан-де-Морт,— а вообще-то, это наказание ты заслужила. — Тем, что отказала тебе? Что, пленницы перевелись? — Нет, но неподчинение должно быть наказуемо. — Так же, как и самоуправство,— отрезала Мэри, глядя злым взглядом на Волан-де-Морта, что подошел к ней,— ты бесишься лишь потому, что привык к моей покорности. Но сейчас тебе меня не достать. Волан-де-Морт, яростно оскалившись, замахнулся для пощечины, но тут же, шипя, отдернул руку. Зато Мэри торжествовала. — Что ж, тебе же будет хуже,— прошипел он, замахиваясь волшебной палочкой,— сейчас ты узнаешь, что любая защита может сдать. Мэри, чувствуя в груди холодок ужаса, видела восемь заклинаний, мчащихся в нее – незнакомые ей черные стрелы-молнии. Вот они коснулись ее защиты... и та тут же рухнула, дав новым заклятиям возможность достать Мэри. Безвольно упав на пол лицом вниз, волшебница ощутила, как чья-то грубая рука выхватила у нее волшебную палочку и сорвала с ее шеи медальон. Теперь она беззащитна... Что же это за заклинание? — Это заклинание – Аура смерти,— произнес Волан-де-Морт, словно отвечая на ее немой вопрос,— очень мощное, оно способно начисто смести твою защиту. Так что все будет так, как я хочу, Мэри. Не хочешь извиниться? Почувствовав, что вновь может двигаться, Мэри встала на ноги, с презрением ответив: — Не хочу. Можешь и дальше чинить свой произвол – извинений моих ты не услышишь. Глаза Волан-де-Морта в бешенстве блеснули – и вот все тело волшебницы горит как в огне под действием Пыточного проклятия, и она кричит, так сильно, как может, и вопли ее отдаются от стен эхом. Боль проходит волнами по телу, чувство пространства и времени теряется совершенно... Неизвестно, сколько Волан-де-Морт наслаждался ее мучениями, но в какой-то момент Мэри ощутила, что боль ушла, и смогла с трудом сесть, гадая, что же еще он задумал. — А сейчас я докажу тебе еще раз, что твои желания ничего не значат,— произнес Волан-де-Морт, пронзая Мэри, что вновь была на ногах, горящим безумным огнем взглядом,— особенно если противоречат моим. Ты обрекла себя на страдание, отказав мне сегодня в близости, и теперь не жди пощады – экзекуция будет долгой и мучительной, до тех пор, пока ты не потеряешь сознание от боли. Мэри, зная, что не сможет помешать Волан-де-Морту, в отчаянии начала отступать к окну, а маг не торопясь приближался к ней. Вот спина ее упирается в оконное стекло, Волан-де-Морт от нее в двух шагах... Волшебница, размахнувшись, попыталась отвесить ему пощечину, но он перехватил ее руку, больно скрутив – и она оказалась в железных объятиях Волан-де-Морта, что жадно шарил по всему ее телу, терзая его чересчур грубыми ласками. Перехватив Мэри за талию, он швырнул ее на кровать, тут же навалившись сверху – волшебница почувствовала, как грубые руки сдирают с нее одежду, разрывая в клочья от безумного нетерпения, как снуют по ее обнаженному телу, сжимая груди, с силой проникая длинными пальцами в ее лоно... Она пытается сопротивляться, бьется и извивается в отчаянии под Волан-де-Мортом, мешая ему слиться с ней в единое целое, бьет его руками по лицу. Но он, орудуя грубыми руками, заставляет Мэри широко развести согнутые в коленях ноги в стороны, и, с силой навалившись на нее, прижимает к кровати всем своим телом, не давая ей дергаться и сопротивляться. Одна его рука стальными оковами сцепляет запястья рук Мэри над ее головой, делая волшебницу совершенно беззащитной, другая переходит от одной ее груди ко второй, дергает и перекатывает соски, что уже саднят от столь грубых ласк... И тут Мэри ощущает, как Волан-де-Морт одним резким движением поясницы сливается с ней до конца в единое целое, причиняя такую острую боль, что она надрывно кричит, не в силах сдержаться – и чувствует, как лоно ее сочит кровью, растянутое до опасного предела, не подготовленное к такому грубому натиску... Но крики Мэри, похоже, еще больше возбуждают Волан-де-Морта – он, ускоряя ритм, с крайней жестокостью, которой она ранее от него не ведала, насилует ее. Она дико кричит от безысходности и мучительной боли, молит о пощаде, даже не надеясь на нее, и слезы унижения катятся по ее щекам – ведь все это видят Пожиратели смерти, что-то одобрительно выкрикивая. А Волан-де-Морт все больше и больше приносит боли волшебнице, с предельной, бешеной скоростью соединяясь с ней до опасного конца в единое целое, он стонет от наслаждения, и его стоны смешиваются с воплями и рыданиями Мэри, в которых звучат и мольба, и проклятья, в одну ужасающую какофонию. Кажется, эта чудовищно безумная пытка длится вечность и не закончится никогда... Но вот последний стон страсти и блаженства Волан-де-Морта – и волшебница чувствует его грубый поцелуй, что приводит ее, совершенно обессиленную, и почти ушедшую в блаженную бессознательность, в себя. — Все было бы иначе, если бы ты согласилась – тогда кричала бы не от боли, а от наслаждения,— произносит Волан-де-Морт с жуткой усмешкой, сжимая своими жестокими пальцами груди волшебницы. Она не смогла даже стон издать – так обессилела, не говоря уж о каком-то сопротивлении. Теперь одно лишь желание билось в ее изнеможенном мозгу – только бы Волан-де-Морт ее оставил, наконец, в покое... Только бы больше не стал насиловать ее... сейчас ей отдых требовался, как никогда. Но он продолжает грубо ласкать ее, его рука вновь меж ее по-прежнему широко раздвинутых ног, и его жестокие пальцы буквально раздирают ее и без того истерзанное лоно, охваченное запредельной болью и истекающее кровью, стремясь войти в нее как можно дальше. От всего этого Мэри, уже не способная кричать, проваливается в бездну бессознательности, ища спасения там... ... Она выныривает из темного колодца, понимая, что вновь чьи-то руки касаются ее обнаженного тела, но на этот раз ласково и несколько робко, стирая кровь с ее бедер и живота. — Бедняжка,— слышит она мягкий голос Люциуса Малфоя,— это была самая жуткая пытка, которую я видел. Кошмарное зрелище... Мэри от этих слов чувствует себя запятнанной – и слезы струятся по ее щекам, переходя в рыдания. — За что он так со мной?— повторяла она раз за разом, сквозь слезы,— За что? Ведь обещал, что не тронет... Подонок... Грязное чудовище... Кто я теперь? Меня ждут лишь темницы после этого... Лучше бы запытал до смерти... — Нет, Мэри, нет,— приговаривал Люциус,— ты будешь работать в Хогвартсе, уедешь отсюда совсем скоро... Поверь мне, так и будет. Пусть повелитель и изнасиловал тебя, сделав это так жестоко, как только было возможно, ты не стала доступной всем. Мэри, ощущая себя еще более оскверненной, потеряла над собой контроль, и в порыве чувств обняла Люциуса, поливая его плечо слезами. Пожиратель ласково гладил ее по волосам, утешая, и вскоре волшебница ощутила, что слез больше нет, смогла осмотреть себя. Тело в тех местах, что были подвергнуты наибольшему истязанию – грудь и особенно низ живота, пульсировало от тупой боли, правда, крови больше не было – зато вся простынь была заляпана ею. Мэри, с трудом встав с кровати, осторожно надела пижаму, стараясь не зацепить гудящие болью места, в то время как Люциус приводил в порядок ее кровать. Сразу после этого она легла вновь, и невольно порадовалась тому, что именно Люциус сейчас наблюдал за ней, и глаза его выражали не похоть, а жалость. Только сейчас Мэри заметила, что кроме них в комнате никого нет, и спросила хриплым голосом: — Давно все ушли? — Минут десять назад,— ответил Люциус, и в глазах его блеснуло беспокойство,— повелитель оставил тебя в покое, как только увидел, что ты без сознания — ты бы видела, что тут началось! Почти все Пожиратели, что были здесь, ринулись к тебе, стремясь изнасиловать, до крайности возбужденные той кровавой сценой насилия, что видели, но повелитель парой заклинаний их всех расшвырял по углам, заявив, что они должны забыть эту сцену и что ты, Мэри, не потеряла свою честь после этого. Я вздохнул с облегчением, услышав это – признаюсь, я боялся, что тебя теперь отдадут на всеобщее растерзание... Многие воспротивились – повелитель стер у них память. Все, кроме меня – но я, разумеется, никому не скажу об этом. — Спасибо тебе, Люциус,— произнесла Мэри тихо,— ты всегда был более человечным, чем остальные Пожиратели смерти. — Был твоим учеником, как-никак, когда-то,— улыбнулся Люциус в ответ,— так что не удивляйся. Волшебница благодарно улыбнулась, растянувшись на кровати. — Значит, повелитель наказал тебя только из-за того, что ты ему отказала в близости?— спросил Люциус, садясь на кровать,— это странно. — Да, ведь такое было и раньше. Но видимо, сегодня он не смог стерпеть, и решил поиздеваться надо мной заодно,— в голосе Мэри звучала горечь,— но так сильно он меня раньше не истязал. И когда он только успел придумать эту Ауру смерти? Пожиратель лишь покачал головой, явно не зная ответа на этот вопрос. Установилось молчание. Мэри, совершенно разбитая, очень быстро заснула, пользуясь единственной роскошью, что у нее осталась – сном. Там она была одна и свободна... Вот так для Мэри настали безрадостные дни – дни постоянного пребывания в комнате, тогда как на улице стояла ясная летняя погода. Первые три дня волшебница почти не вставала с кровати, за исключением походов в туалет, что были для нее настоящей пыткой, приходя в себя от истязаний Волан-де-Морта, мысленно проклиная его, что чуть не запытал ее до смерти. Но вскоре она отошла полностью, исчезли отголоски боли в истерзанном теле, злость ее чуть притупилась... А дни, похожие один на другой, между тем складывались в недели, ничем не отличающиеся друг от друга. Время шло, словно по инерции, очень медленно и лениво. Теперь Мэри могла сравнить «сегодня» и «вчера» только по лицам меняющихся изо дня в день надзирающих. Пару раз оставалась наблюдать Белла, и эти дни остались яркими пятнами в памяти волшебницы – Пожирательница, помня свое унижение, стремилась максимально ухудшить жизнь своей подопечной за 24 часа, отведенные ей. Мэри могла ответить лишь убийственным презрением, высокомерными словами и ненавидящими взглядами – палочку ей, разумеется, так никто и не вернул, а медальон – тем более. Понимая, что сделать это может лишь Волан-де-Морт, она постоянно передавала требование о встрече с ним каждому наблюдающему, но прошло три недели, а никакой встречи так и не состоялось. Время от времени наблюдающим оставался Люциус – дни, когда он дежурил, были самыми благостными для Мэри. Он не проводил над ней процедуру «Чистки» (что была, по сути, предлогом Пожирателям облапать ее, что они и делали с нескрываемым удовольствием), и мог ответить на некоторые вопросы волшебницы. Но на самый главный вопрос – когда Надзор кончится, не знал ответа даже он. Мэри целыми днями изучала литературу, что добыл ей Люциус, подбирая учебный материал для различных курсов – если бы не это, очень важное дело, она бы сошла с ума. В один из последних дней августа, когда Мэри предавалась мрачным мыслям о том, что она здесь будет сидеть до самой зимы, в комнату зашел один из охранников, что сторожили у двери. — Идем,— сказал он Мэри, и она без раздумий повиновалась, гадая, что им от нее понадобилось. Впрочем, по дороге поняла, что ее, должно быть, вызвал к себе Волан-де-Морт – значит, сегодня она уже получит свободу! Значительно воспряв духом, волшебница уже безо всяких эмоций шла вперед. Скоро Пожиратель ввел ее в Зал Собраний, что с виду был пуст, и оставил, закрыв за собой дверь. Мэри настороженно оглянулась, и, убедившись, что здесь никого нет, устроилась в кресле у холодного камина. Но одиночество ее было почти сразу нарушено – в Зал вошел Волан-де-Морт, и сел напротив, глядя на волшебницу странным, пытливым взглядом. — Ну, что скажешь?— спросил он, помолчав,— мне удалось вытравить из тебя наглость и самоуверенность и привить покорность? Мэри ответила ему испепеляющим взглядом, и гневными словами: — А если нет, то что? Будешь вновь пытать меня, а после продержишь под Надзором еще несколько месяцев? Волан-де-Морт лишь покачал головой. — Нет. Через три дня ты будешь в Хогвартсе. Посмотрим, какой ты вернешься оттуда. Волшебница недоуменно нахмурилась – Волан-де-Морт говорил так, словно Хогвартс был тюрьмой хуже Азкабана. — Значит, ты снимаешь Надзор? — Уже снял. И возвращаю тебе твой медальон и волшебную палочку. Мэри непроизвольно ахнула от радости, увидев столь дорогие ей вещи, что тут же оказались на положенных им местах. — Я могу идти?— спросила она после с холодом в голосе. Волан-де-Морт покачал головой. И, немного помедлив, тихо произнес: — Прости меня за те мучения, Мэри. Я одумался только когда увидел свору голодных кобелей, в коих превратились мои слуги от вида той сцены насилия. Я не мог допустить, чтобы они все это вспомнили... Я не хотел тебя так сильно истязать, меня вывела из себя твоя непокорность. Я ведь просил – всего один раз... Но ты не согласилась и сама выбрала свою судьбу. Теперь я жалею о том срыве... Ты простишь меня? Мэри ощутила мольбу в голосе Волан-де-Морта, что отнюдь не смягчила ее сердце, а наоборот ожесточила его – ей захотелось причинить тому, кто совсем недавно жестоко и беспощадно пытал ее и насиловал, наибольшую боль. — Что мне твои извинения?— спросила она с холодной сталью в голосе, заставив глаза Волан-де-Морта яростно вспыхнуть,— они не умолят душевную боль, что осталась со мной после того дня — ведь то, что ты сотворил со мной тогда не поддается описанию в жестокости. Ты не просто изнасиловал меня как обычно, ты устроил грязную сцену, пролив мою кровь без должной на то причины, хоть я и молила о пощаде. И дело не только в той боли, телесной и душевной, что я испытала от твоей неуемной похоти, претворенной в жизнь, а в том унижении, что осталось со мной и после. Ты лишил меня той последней чести, что еще оставалась со мной, когда изнасиловал меня со всей возможной жестокостью при своих слугах. И теперь... я просто не могу выразить то отвращение, ту ненависть, то презрение, что испытываю к тебе с того дня, Морган – все то, что пришло на смену любви. Да, она была – слабая, но все же – была даже после того, как ты своими руками уничтожил моего малыша – и если бы ты набрался терпения, то увидел бы, что я все же люблю тебя. Но ведь тебе не было никакого дела до меня, моих чувств и желаний – так же, как всегда. Ты лишь хотел удовлетворения, и получил его, забыв о своем обещании оставить меня в покое, и, тем самым, убил ту любовь, что была в моем сердце. И теперь не осталось даже тепла – лишь глубокое отвращение от мысли, что когда-то я спала с таким чудовищем, как ты. — Значит, теперь между нами ничего не может быть?— спросил Волан-де-Морт спокойно – так, словно разговор шел сейчас о чем-то незначительном,— ты расторгаешь все узы, кроме официальных отношений, что связывают меня с тобой? Мэри, усмехнувшись, покачала головой: — Не расторгаю – их и так уже нет, я лишь факт констатирую. С этого дня я буду искать свое новое счастье, новую любовь... и если будешь мешать мне – значит, у тебя нет ни капли морали. — Любишь же ты выспренние речи,— покачал головой Волан-де-Морт, было, прикоснувшись к щеке Мэри. Волшебница, мгновенно отреагировав, сжала его запястье мертвой хваткой, оторвав его пальцы от своей щеки. — И не смей даже пальцем меня касаться, понял?— прошипела она с угрозой, сузив глаза в ярости,— уже одно это будет для меня равносильно смертельному оскорблению! Волан-де-Морт еле вырвал руку из хватки Мэри, блеснув глазами в злости: — Вновь зарываешься? Твоя наглость уже вышла за все дозволенные рамки! Волшебница фыркнула в ответ презрительно: — Наглость? Да неужели! Ты задолжал мне миллион поблажек за те чудовищные пытки, Волан-де-Морт, так что это — лишь начало. Тебе придется смириться в этот раз, не мне – если не хочешь видеть в моем лице врага. А я стану им для тебя, если ты забудешь еще раз о моем происхождении, о том, что моя чистота крови безупречна, тогда как твоя – нет. Хочешь, чтобы все Пожиратели узнали об этом? Они узнают, если ты не уступишь. Волна бешеной ярости устремилась к Мэри от Волан-де-Морта, но волшебница была так зла, что даже не заметила ее. Бешеный огонь в глазах Волан-де-Морта угас – маг понял, что в этот раз Мэри его победила. — Будут тебе привилегии,— прошипел он зло,— взамен на молчание. Волшебница удовлетворенно хмыкнула, и, поднявшись на ноги, без разрешения покинула Зал, оставив Волан-де-Морта наедине с его злостью... Следующие три дня пролетели для Мэри очень быстро – и вот уже утро первого сентября. Она собирала вещи, когда к ней заглянул Люциус. — Скоро уйдешь?— спросил он. — Нет, часов в семь,— ответила Мэри,— а что? — Попрощаться с тобой хотел. Мэри тепло обняла Пожирателя, улыбнувшись. — Ты такая веселая,— удивился Люциус,— из-за окончания Надзора или же потому, что в Хогвартсе скоро будешь? Волшебница пожала плечами: — И то и другое. Хотя... наверное, еще и оттого, что смогла отплатить Волан-де-Морту за те страдания. — Как? — Это не важно,— покачала головой Мэри,— скажу лишь одно – теперь он будет знать, что я в случае чего могу и отомстить. Люциус лишь покачал головой, явно досадуя на то, что Мэри так несговорчива. — Я рад, что тебе это удалось – но берегись гнева Волан-де-Морта. Она лишь беспечно усмехнулась в ответ: — Разумеется. Но сейчас это больше тебя и остальных Пожирателей касается – ведь вы не едете со мной в Хогвартс. — Да, не едем,— не стал отрицать Люциус,— но это не значит, что ты в Хогвартсе можешь болтать о планах Волан-де-Морта направо и налево. Я знаю, что такого ты явно не сделаешь, но все равно скажу – сделав ошибку там, ты, Мэри, точно получишь соответствующую кару за нее здесь. И напоследок многозначительно глянув на Мэри, Люциус вышел из ее комнаты, оставив волшебницу в одиночестве. И она, осуществляя свое последнее желание, переместилась в Безмолвный лес – попрощаться, сразу же выкинув из головы слова Люциуса. Она шла по знакомым до боли тропам, полной грудью вдыхая совсем еще теплый летний воздух, и ощущала себя частичкой этого небольшого мира, что был пронзен ласковыми солнечными лучами. Неожиданно вспомнилось, как она впервые вступила в этот лес, как удивлялась тишине, царящей в нем... Как много часов она провела здесь, гуляя в одиночестве... Мэри быстро потеряла счет времени, погрузившись в воспоминания. Бездумно идя по осеянным светом тропкам, она радовалась самому этому мгновению, тому, что вскоре окажется в Хогвартсе... Но вот и вечер – как же быстро он пришел! Пора возвращаться в особняк. Мэри, переместившись, проверила, все ли взяла, и отправила клетку с Гердой и багаж, а потом, обведя комнату прощальным взглядом, переместилась сама. То, что она в окрестностях Хогвартса, Мэри ощутила еще до того, как открыла глаза. Нет, воздух здесь был совершенно такой же, как и у особняка, просто с души словно свалился огромных размеров камень, что давил на нее, мешая нормально жить. Сейчас волшебница чувствовала, что она дома, как чувствовал это медальон. Она стояла перед воротами, за которыми начиналась территория Хогвартса, наблюдая за тем, как к ней от дверей замка шагает тот же самый школьный смотритель, что встречал ее больше месяца назад. Разомкнув ворота, он спросил у Мэри чуть хрипловатым голосом: — Вы – Мэри Моран, новый преподаватель? Волшебница кивнула, разглядывая незнакомца. Его волосы уже тронула седина, на худом лице блестели колючие сероватого цвета глаза. — Я – Аргус Филч,— представился мужчина, пропуская ее. Мэри юркнула за ворота, они вновь сомкнулись за ее спиной.— Ваши вещи уже в предназначенной вам комнате. Идемте, я покажу вам дорогу. Вдвоем, в полнейшем молчании, они дошли до замка и поднялись по ступеням в вестибюль. Мэри почувствовала, как дрогнуло сердце при виде мраморной лестницы, ведущей на верхние этажи. Филч не заметил, что она отстала, так что волшебнице пришлось догонять его, стараясь не обращать внимания на окружающее. — А все профессора? Они в учительской?— поинтересовалась Мэри, поравнявшись со своим провожатым. Тот кивнул. Так они дошли до четвертого этажа, миновали несколько дверей, идя по длинному коридору... и в самом его конце Мэри увидела последнюю дверь, что открыла уверенным жестом, входя в небольшую, но уютную комнату. Эта комнатка была немногим меньше той, в которой она прожила последние тринадцать лет – с кроватью в углу и камином напротив. Здесь так же был столь нужный Мэри письменный стол, а в окно у кровати проникали закатные солнечные лучи. Мэри тут же обустроилась, разобрала вещи... И, оглядев ставшую намного уютнее комнатку придирчивым взглядом, выскользнула в коридор. Вспомнить, где учительская было делом нескольких секунд – в свое время она частенько бывала там. Спустившись на пару пролетов вниз, Мэри зашагала по коридору третьего этажа. Вот и столь знакомая ей дверь... Помедлив с минуту, она нажала на ручку и вошла в учительскую, поразившись тому, как много здесь собралось людей. Все они, только что бурно обсуждавшие что-то, разом замолкли, повернувшись к волшебнице – она почувствовала себя крайне неуютно, чувствуя во взглядах настороженность и презрение. — Ну, вот и профессор Моран – теперь все в сборе,— произнесла Макгоногалл с холодной улыбкой. И тут же представила каждого находящегося в комнате Мэри. Волшебница едва успевала кивать, говоря: «Приятно познакомиться» даже тем, кто уже знал ее. Таких было мало – лишь преподаватель зельеварения Гораций Слизнорт, профессор Стебль, преподававшая травологию, так же Мэри узнала лесничего – Рубеуса Хагрида, что вполне дружелюбно кивнул ей. Остальных Мэри видела впервые: профессора Джудит Рейн и Миранда Дайен преподавали древние руны и прорицание и показались ей точными копиями друг друга – сухонькие старушки с небольшими отличиями в чертах лица и цвете волос; Чарити Бербидж, профессор, ведущая магловедение, очень молодая волшебница лет на семь младше Мэри; профессор Вектор, ведущая нумерологию, Филиус Флитвик, профессор, преподающий заклинания, Аполлина Синистра, преподаватель астрономии и Кэт Мейнджен, преподающая уход за магическими существами – на взгляд она была ровесницей Мэри. — Как скоро прибудут ученики?— спросила Мэри, когда все представились. — Минут через тридцать,— ответила профессор Макгоногалл,— вы, я думаю, уже разместились? — Да, смотритель показал мне комнату. — Что ж, тогда всем нам остается надеяться, что вы продержитесь хоть чуточку дольше, чем другие профессора,— высказал свое пожелание Мэри Гораций Слизнорт с некоей мрачной ноткой – так, словно не верил, что так произойдет на самом деле. Волшебница ничего не ответила, да никто и не ждал ответа от нее – профессора потянулись к двери. Она вышла последней, заметив на себе полный любопытства взгляд Рубеуса Хагрида. — Как вам приветствие?— спросил он со смешком,— каждый из здешних профессоров почти на сто процентов уверен в том, что вы продержитесь, подобно остальным, не больше года. — Значит, им придется удивиться – я так быстро уходить отсюда не хочу,— произнесла Мэри несколько высокомерно. Хагрид хмыкнул. — То же говорили и ваши предшественники – правда, в их голосе такой уверенности не было. Но хорошо, если бы так произошло на самом деле. Мэри, увидев в темных глазах Хагрида теплоту, почувствовала к нему симпатию. — Да, мне тоже этого очень хочется... Что ж, Хагрид, идемте в Большой Зал? Хагрид согласно кивнул, и они торопливым шагом направились вниз по лестницам. Но вот и столь родной Мэри Большой Зал, что выглядит очень празднично – приборы на столах, сверкающие в свете висящих в воздухе свечей, над головами – быстро темнеющее небо... Все преподаватели собрались в конце зала, сидя за своим столом. — Мне нужно встречать учеников,— извинился Хагрид, и Мэри вошла в Большой Зал уже в одиночестве. Вскоре она заняла свое место за преподавательским столом – слева от Дамблдора, что незамедлительно поприветствовал ее. — Спасибо, ничего,— ответила волшебница на его вежливый вопрос о состоянии ее здоровья и дел,— жду с нетерпением, когда смогу приступить к обучению учеников. Дамблдор понимающе улыбнулся, и Мэри почувствовала, как все ее существо пронзил его пытливый взгляд. — Ничего не хочешь рассказать мне?— спросил он, не отводя от Мэри взгляда. Волшебница качнула в отрицании головой. — Нет, профессор. И, пользуясь тем, что зал начал наполняться учениками, стала рассматривать каждого так пристально, словно рассчитывала увидеть кого-то знакомого. И на пару мгновений ей показалось, что в чьем-то бледном лице, мелькнувшем меж других, есть знакомые ей черты. Но уже через пару секунд лицо это скрылось среди сонма других, затерявшись. Вот все ученики заняли свои места, и двери Большого Зала открылись, запустив шеренгу робких первокурсников. Впереди шла Макгоногалл, что довела их до преподавательского стола – и там они выстроились перед Распределяющей шляпой, которая через несколько секунд запела традиционную песню, знаменующую начало учебного года. Но песни этой Мэри не услышала – как раз в этот момент ледяная рука скрутила ее сердце, вынуждая бороться, чтобы укротить внезапно взбунтовавшуюся часть чужой души. В этом поединке победила, в конце концов, Мэри – правда пришлось потратить очень много усилий. Да и время не стояло на месте – когда она очнулась полностью, Дамблдор уже желал всем приятного аппетита. Ученики шумно радовались, звеня приборами – волшебница же, и до этого не терзаемая голодом, не притронулась ни к одному яству, выпив лишь несколько глотков тыквенного сока, после чего почувствовала себя почти хорошо. — Что-то не так, профессор Моран?— спросил у нее Слизнорт, явно заметивший ухудшение самочувствия Мэри,— вы бледны до чрезвычайности, ничего не едите... впечатление такое, словно вы больны. — Я больна с рождения – и не вам говорить мне об этом,— прошипела она в ответ так, чтобы никто из соседей их не услышал,— но это не означает, что я скоро свалюсь без сознания. Слизнорт в сомнении хмыкнул, явно не соглашаясь с Мэри, но ничего не стал добавлять, вместо этого уделив внимание тому десерту, что только-только появился на преподавательском столе. Волшебница, посмотрев на роскошные торты и прочие сладости, почувствовала, как к горлу ее подступает тошнота – и поспешно отпила из кубка тыквенного сока, что освежил ее. Но мучиться ей пришлось не долго — вот все столы опустели, поднялся на ноги Дамблдор, говоря приветственную речь: — Самого доброго всем вечера! Мы рады и ветеранам нашей школы и новичкам, что только вступили на путь постижения тайн магии – всем вам желаю хорошего учебного года! И рад представить вашего нового преподавателя Защиты от Темных сил – профессора Моран. Мэри нехотя поднялась, слегка удивившись тому, что аплодисменты не были жидкими – у нее сложилось такое впечатление, словно она здесь работает как минимум год. Но вот аплодисменты стихли, и речь вновь держит Дамблдор: — Я напоминаю еще раз, что в Запретный лес путь заказан всем ученикам – как первокурсникам, как семикурсникам, и, надеюсь, этот мой запрет не будет нарушен. Наказание для тех, кто ослушался меня, будет серьезным. Желающие узнать подробности можете спросить о них у мистера Филча. А теперь вас всех ждет крепкий сон – залог хорошей учебы! Спокойной ночи! Ученики тут же потянулись к выходу, толпясь – Мэри тоже было направилась к дверям, но ее окликнул Дамблдор: — Не спеши уходить, Мэри. Я хотел бы переговорить с тобой сейчас, если ты не против этого. Давай поднимемся в мой кабинет. Она кивнула, заранее зная, о чем будет их разговор. Им удалось довольно быстро дойти до кабинета Дамблдора, и там они устроились с удобством: волшебник – в своем кресле, Мэри – напротив. — Я могу лишь догадываться о том, что ты пережила за те недели, которые прошли с нашей июньской встречи, но вижу и чувствую, что здоровье твое не очень. Последствие болезни? — Да, профессор,— согласно вздохнула Мэри, и поведала Дамблдору о том, как попала в больницу и как долго валялась там, поправляясь – разумеется, выкинув из своего рассказа все то, что директор Хогвартса не был должен знать. После того, как ею было произнесено последнее слово, Дамблдор задумался, осмысливая сказанное Мэри. — И после всего ты еще хочешь работать здесь?— спросил он сурово,— тебя убьет первый же приступ, не оставив времени принять противоядие. — Я уже узнала, что это за боль, и смогу перетерпеть ее,— заявила Мэри безапелляционно. — А если это произойдет во время урока? Что подумают ученики? — Они ничего не заметят – обещаю. Если же у меня не получится – тогда уйду без споров. Дамблдор укоризненно покачал головой, явно осуждая Мэри. — Ты так сильно хочешь преподавать здесь? Ради чего, или кого ты идешь на такие жертвы? Волшебница удивилась, услышав на этот раз в голосе Дамблдора теплоту. — Ради себя,— ответила она еле слышно,— не станет этой работы, моя жизнь обессмыслится. Ведь я никогда не смогу родить ребенка. Поэтому посвящу саму себя обучению детей, что не являются моими, но все равно станут дороги мне. Видно было, что Дамблдор ошеломлен словами Мэри – видимо, он ожидал услышать нечто другое. Пронзил ее глаза своим проницательным взглядом, сказав: — Я понимаю. И раз все действительно так серьезно, как ты об этом говоришь, тогда я не буду против твоего пребывания на той должности, в которой уже утвердил тебя. Но до первого же приступа. Мэри горячо и благодарно кивнула. — Спасибо вам. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, Мэри,— сказал Дамблдор, и волшебница, поднявшись на ноги, покинула кабинет директора Хогвартса, направляясь к себе в комнату. Войдя туда, она первым делом установила необходимые защитные чары, и лишь потом улеглась. И тут же мысли ее начали вращаться возле слов Дамблдора – о риске, на который она пошла сегодня. Разумеется, в них была доля правды, но Мэри уверила себя в том, что следующий приступ будет нескоро – быть может, лишь через пару месяцев. А значит, и повода для беспокойства пока что нет. Эта утешающая мысль придала ей спокойствие и позволила уснуть…