Сила двух начал

Прошел долгий год со смерти Мэри Моран, а в доме Мейндженов ничего не менялось: пока Джек как глава семейства горел на работе, нередко задерживаясь в Министерстве до полуночи, Кэт заботилась о Мэгги и своих многочисленных любимцах. Та защита, что защищала дом Мейндженов когда-то, простояла лишь полгода – до смерти Хранителя Тайны. Кэт и Джек знали, что за ним – другом Джека, долго охотились Пожиратели смерти, и, найдя, убили с особой жестокостью, перед этим применив различные проклятия. Но смерть их Хранителя Тайны не привела семейство Мейндженов гибели – Пожиратели смерти не пришли в их дом, и Кэт с Джеком смогли вздохнуть спокойно, погрузившись всецело в вихрь каждодневных забот. Но в середине июня 1980-го года их спокойствие вновь было нарушено – несколько раз Джеку предлагали сотрудничество с Волан-де-Мортом, и каждый раз Джек отвечал категорическим отказом и неприкрытой угрозой. После третьего визита Пожиратели смерти оставили Джека в покое, но это был лишь тактический прием, затишье на два месяца, что разразилось бурей в последний день сентября. ... Джек оторвался от своих бумаг, секундой назад поглощенный прочтением их содержимого – появившееся вдруг беспокойство, весомым камнем давившее на грудь, помешало вновь сосредоточиться. Волшебник спешно поднялся на ноги, выхватив из-за пояса волшебную палочку, и секундой позже увидел источник угрозы: четырех магов в черных как уголь мантиях с капюшонами, наброшенными на лицо, что вошли в гостиную. Вот сверкнула за окном молния, осветив бледные лица вошедших, что в одно мгновение сняли капюшоны – глаза того, кто стоял перед остальными, того, кто был выше их всех на голову, хищно блеснули багрецом, жутковато сочетаясь с бледным до чрезвычайности змеиным лицом. Те трое, что стояли чуть позади, подняли волшебные палочки, нацелив их на Джека, но Волан-де-Морт, не оборачиваясь, остановил их, произнеся холодным до жути голосом: — Не нужно так спешить, я хочу дать этому смельчаку еще один шанс. Может быть, на этот раз он будет вести себя более благоразумно. — Если под благоразумием ты понимаешь подчинение тебе, я лучше безумцем буду!— гневно, безо всякого страха в голосе выкрикнул Джек, глядя прямо в глаза Волан-де-Морта,— все свои силы вложу на борьбу с тобой и твоими слугами! Темный Лорд язвительно усмехнулся, покачав головой: — Я ценю смелость, но иногда она превращается в глупость – как сейчас. Неужели ты хочешь бесславно умереть, оставив на произвол жену и дочь? Или же они тебе не дороги? Несколько долгих мгновений Джек стоял неподвижно, словно в статую превратился, глядя расширенными от ужаса глазами на Волан-де-Морта, чьи губы искажала ухмылка предвкушения. И лишь спустя минуту Джек, вмиг очнувшись, произнес, перекрыв рокот грома: — Они мне дороже, чем моя собственная жизнь – именно поэтому я остаюсь верен им. Я не примкну к тебе, Волан-де-Морт, ты не дождешься от меня помощи – даже если применишь ко мне весь арсенал Темных проклятий. — Говоришь, выстоишь против моих чар?— оскалился Волан-де-Морт зловеще,— что ж, сейчас увидим, так ли это. И, не медля ни секунды, он направил в Джека проклятие Подвластия, которое тот не успел отразить. И застыл посреди гостиной, глядя ничего не видящим взором в пространство перед собой… — Теперь ты будешь служить мне,— говорил Волан-де-Морт холодно,— вся твоя воля в моих руках. Он ожидал полнейшего подчинения от Джека, но тот, к его удивлению, лишь рассмеялся в ответ, вновь глядя на мага с презрением. — Твои проклятья бессильны против меня,— произнес он,— любовь к жене и дочери защищает меня. В гневе блеснули багрецом глаза Темного Лорда – вместе со своими слугами он пустил Пыточное проклятие в Джека, но ни одно не попало – мужчина отразил их все Множественным проклятием. — А от всех остальных я могу защититься сам,— произнес Джек с торжествующей ухмылкой,— даже если придется биться против всех вас. Вновь сверкнула молния, словно послужив для Волан-де-Морта и его подчиненных неким сигналом – одновременно три красных луча устремились к стоящему посреди гостиной Джеку – и все были отражены им, как и предыдущие. Но не колючий и смертоносный зеленый луч, со злобным шипением прочертивший отчетливый след в воздухе, что пронзил так ничего не успевшего сделать Джека. На мгновение в его карих глазах отразился слепой ужас, он покачнулся, ловя ртом воздух, и, выронив палочку из правой руки, безвольной куклой повалился на пол – уже мертвый. Пожиратели смерти одобрительно и одновременно злобно рассмеялись, но смех их затих, едва Волан-де-Морт заговорил: — Обыщите каждую комнату – возможно, оно еще здесь. Пожиратели тут же принялись выполнять приказ Темного Лорда – и уже через пять минут гостиную совершенно нельзя было узнать: здесь царил такой кавардак, словно бушующий снаружи ветер долетал и досюда. Так и не обнаружив предмет поисков, Пожиратели последовали в другие комнаты, но и там их ждало разочарование – искомой вещи нигде не было. Под конец гости дома Мейндженов зашли в спальню на втором этаже, и их внимание сразу же привлекла детская кроватка, стоящая у стены, в которой безмятежно спала годовалая малышка. — Если бы мы знали, что его дочь здесь... с ее помощью смогли бы добиться послушания от этого упрямца,— сказал раздраженно один из Пожирателей, и его соратники согласно покивали,— папочка сделал бы все, что угодно под страхом смерти своей дочурки. — Может, покончить и с ней?— с надеждой в голосе предложил другой Пожиратель, стремясь хоть чем-то оправдать приход сюда. Он, было, занес волшебную палочку, не услышав от Волан-де-Морта соответствующего наказа, но как раз в этот миг Темный Лорд заговорил: — В этом нет никакой нужды – смерть одного лишь мужа будет для хозяйки этого дома достаточным уроком на будущее. Если же мы убьем и ее дочь, то она с головой окунется в планы мести, что может быть очень коварной – а мне не нужны лишние проблемы сейчас. Вот если бы жена Джека Мейнджена была сейчас здесь – другое дело. Но нам ее ждать некогда – впереди еще много дел. Никто из Пожирателей не решился спорить – все они незамедлительно приступили к обыску спальни, что не дал ровно никакого результата. Так что Волан-де-Морту и его слугам оставалось лишь покинуть этот перевернутый вверх дном дом – но перед уходом они по обыкновению сотворили над домом Черную метку. И этот знак – скалящийся в зловещей улыбке череп с выползающей изо рта змеей, стал подтверждением смутных страхов Кэт, когда она подошла к своему дому, возвращаясь из Лондона (попытки в очередной раз устроиться на работу в Министерство ни к чему не привели). Остро кольнуло болью сердце, мгновенно подействовав на Кэт вроде медленного яда – она со скоростью звука рванулась вперед, через двери, чтобы на всех парах влететь в гостиную. Остановилась, резко затормозив при виде разгромленной комнаты... Ей показалось, что этот кавардак оттого, что все ее питомцы разом вырвались из своих жилищ и нанесли чем-то не угодившему им дому максимальный урон. Но Черная метка – визитная карточка Пожирателей смерти, ясно говорила Кэт, что ее питомцы здесь не виноваты. Находясь в некоем ступоре, волшебница, лишь бы занять чем-то руки, принялась наводить порядок в гостиной. Починила пару статуэток, что нашли свое место на каминной полке, с усилием повернула опрокинутое на бок кресло, ставя его на место... И застыла, увидев жуткую картину, что открылась ей в одно мгновение: ее муж лежал на ковре, совсем рядом с камином, поверженный, и в широко открытых его глазах ясно читался непередаваемый ужас – свидетель последнего чувства Джека. Колени волшебницы мгновенно подогнулись, надежда, слепая, едва родившаяся, ушла от одного прикосновения к запястью любимого – оно было холоднее льда и явно не могло принадлежать живому человеку. Страх, притупившийся от смертной муки, вновь вернулся с ужасающей быстротой – если и Мэгги тоже... Взвившись на ноги, Кэт помчалась на второй этаж, сшибая в спешке все то, что попадалось на пути... секунды, перетекающие в мучительную вечность – и колоссальное облегчение наполнило душу волшебницы: Мэгги спокойно спала в своей кроватке, еще не ощущая то горе, что постигло ее семью. Чуть не разрыдавшись от счастья, Кэт прижала малютку к себе – но облегчение не могло заставить ее забыть о смерти Джека. Крепко сжимая Мэгги, волшебница вновь спустилась в гостиную и остановилась перед Джеком, что навсегда, даже не попрощавшись ни с ней, ни с дочерью, ушел из их жизней. С отчаянием вгляделась в каждую черточку столь дорогого ей лица, искаженного ужасом: в эти всегда смеющиеся коричневые глаза с расширившимися теперь зрачками, чуть выдающиеся вперед скулы, короткие черные волосы... Горечь, печаль, все страдание и прочие связанные с потерей мужа чувства единым водопадом нахлынули на Кэт, но она лишь крепче сжала зубы, не позволяя слезам затмить столь дорогой облик любимого – словно он в любой миг мог раствориться. И уже тогда, когда ее тяжелое дыхание было готово сорваться в рыдания, волшебница ощутила странное спокойствие и отрешенность. Беда уже произошла, но смысла жить у нее отнять не смогла – Мэгги, безмятежно спящая у нее на руках, сейчас нуждалась в защите и любви, которые она будет дарить ей вдвойне, возмещая потерю Джека. Аккуратно опустив спящую малышку в стоящее неподалеку кресло, Кэт, вновь опустившись на колени рядом мужем, поцеловала его в холодный лоб, наполовину закрытый спадающими волосами, и закрыла его глаза – теперь казалось, что Джек лишь спит. Ощущая острое стеснение в груди, волшебница поднялась на ноги и принялась наводить порядок, одновременно понимая, что этот дом больше ненадежное укрытие для нее и Мэгги и что лучше обезопасить и себя и ее, переехав в удаленное от этого дома место. Но за этими мыслями она беспрестанно думала о том, что Джек больше никогда не сможет подарить ни ей, ни дочери теплого слова и любящего взгляда, ни улыбки – ласковой и нежной... Горечь и отчаяние вновь наполнили сердце Кэт, оставив ей лишь, обняв безжизненное тело мужа, рыдать, уткнувшись ему в грудь, от безысходности и боли, мечтая лишь об одном – быть там же, где сейчас Джек, вновь ощущать одно лишь его присутствие и больше никогда не покидать его... Но одна лишь мысль о Мэгги заставила волшебницу вновь подняться на ноги и приняться за уборку, предварительно наложив на дом необходимую защиту. Дробный стук в дверь заставил Кэт подскочить; она, сжав в пальцах волшебную палочку, быстрым шагом пересекла гостиную и открыла входную дверь. Посетитель, что стоял на пороге, было, улыбнулся, но улыбка его испарилась без следа при виде угрожающе целящейся в него Кэт, чье лицо было белее мела. — Я – Северус Снегг, ученик Мэри Моран!— произнес он, попятившись, даже не пытаясь достать собственную палочку,— она же говорила вам обо мне! Волшебница, после долгих мгновений оцепенения, в котором она пребывала от слов Северуса, в недоверчивом изумлении расширила глаза, вникнув в слова Пожирателя. Схватила его, что застыл на месте, силком втащила в дом... — Ты – Пожиратель смерти, да?— спросила Кэт настойчиво, подталкивая его все дольше в гостиную,— объясни, почему слуги Волан-де-Морта пришли сюда?! Снегг хотел было что-то возразить, но увидев беспорядок, царящий в гостиной и тело Джека, лежащее возле камина, потрясенно застыл – как Кэт совсем недавно. — Я... я не знаю, правда,— медленно произнес он, оглянувшись на волшебницу,— мне ничего не было известно о том, что мои соратники собирались придти сегодня сюда! — Но ты же не станешь отрицать, что не знал, что именно они хотели от Джека,— произнесла Кэт твердо. Твердость эта в ее голосе никак не вязалась с беспросветным отчаянием, что превратило ее лицо в маску,— так что я жду от тебя объяснений – раз уж ты сам пришел ко мне. Повинуясь повелительным жестам Кэт, Снегг буквально упал в близстоящее кресло – ощущая на себе пронзительный взгляд волшебницы, что вновь держала Мэгги на руках. — Я слышал, что Темный Лорд сейчас ищет некое пророчество, что сообщает о малыше, способном остановить его. Наверное, он подумал, что пророчество может быть у вас дома – ведь Джек совсем недавно должен был перенести его в Министерство. Скорее всего, Темный Лорд хотел склонить вашего мужа к сотрудничеству, но не преуспел в этом и убил его, после обшарив дом. Кэт, услышав эти слова, как-то вмиг обмякла в кресле, уставившись неподвижным взглядом в пустоту перед собой – словно описание обстоятельств смерти Джека причинило ей большую боль, чем вид его безжизненного тела. — Помочь вам похоронить вашего мужа?— спросил Северус с невольным участием в голосе – так сильно его тронуло то страдание, что было написано на лице волшебницы. Кэт не без труда сфокусировала взгляд вновь на Северусе, сказав с презрением и холодом в голосе: — Ну, уж нет, справлюсь как-нибудь без слуг Волан-де-Морта. Снегг дернулся от звука этих слов, словно от удара током. — Я больше не служу ему,— произнес он, встретив без колебаний горящий ненавистью взгляд волшебницы,— теперь я состою в Ордене Феникса, помогаю Альбусу Дамблдору в борьбе с моими вчерашними соратниками. — И Черную метку на своем предплечье ты вырезал, чтобы окончательно убедить всех в своей непричастности к Пожирателям смерти?— спросила она одновременно и с вызовом, и с ядом в голосе. Северус в отрицании покачал головой, но взгляда не отвел. — Можете не верить мне, но знайте – я не лгу. И, не добавляя больше ничего, он поднялся на ноги, собираясь покинуть дом Мейндженов, но был остановлен решительным голосом Кэт: — Не так быстро, Северус – не стану так легко отказываться от твоей помощи, ведь она мне очень нужна. Подойди. Снегг подчинился и, следуя указаниям волшебницы, вынес тело Джека в небольшой садик перед парадным входом, а затем – туда, где чернела разрыхленная земля, что была совсем рядом с лесом. Неподалеку лежало спиленное накануне дерево – из него Снегг с поразившим Кэт мастерством смастерил достойное вместилище для тела Джека – словно всю жизнь занимался лишь этим. — Можно подумать, что в работу Пожирателей смерти входит не столько убийство подвернувшихся под руку волшебников, сколько изготовление гробов,— не без сарказма заметила Кэт, наблюдая за тем, как тело ее любимого перемещается в свежеприготовленный гроб. Северус никак на этот выпад не отреагировал, вскользь заметив: — Когда я хоронил Мэри Моран, то не изготовил даже такого гроба – просто ее тело и тело ее дочери в вырытую наспех яму поместил. — Так ты похоронил ее?— воскликнула Кэт с уважением и недоверием,— как она умерла? — Без особых мучений,— ответил Северус, подняв взгляд на волшебницу,— хоть Темный Лорд и Пожиратели смерти очень старались вконец измучить ее различными проклятиями, даже заклятием «Двух Стихий», они не добились ничего, кроме презрительного смеха в лицо. Последний приступ оборвал ее жизнь через минуту после того, как улыбка сошла с ее губ. При звуке заклинания, что любила применять Мэри время от времени глаза Кэт расширились – она не раз слышала от самой Мэри, каковы страдания того, кто чувствует на себе действие этого заклятья. — Джек хотел спасти ее,— с невеселым смешком произнесла она, плавным движением волшебной палочки опуская гроб в свежевырытую могилу,— стремился покинуть этот мир, спасая кого-то. Что ж... Его желание выполнено. Она синхронно с Северусом подняла волшебную палочку, скрывая от глаз гроб только что вырытой землей. Пронзив небольшой холмик, что образовался через секунду, прощальным взглядом, волшебница направилась к дому, зная, что Северус идет следом. Он, не спрашивая даже, сразу принялся помогать Кэт в уборке дома и, когда все было закончено, опустился в кресло рядом с ней, что вновь держала на руках спящую Мэгги. Кэт так устала, что уснула бы тут же, если бы не взволнованный голос Северуса, что произнес: — Миссис Мейнджен! Ваша дочь проснулась! — И что в этом необычного? – спросила волшебница в недоумении, нехотя открывая глаза,— она же не должна спать целый день! Снегг покачал головой, не отводя пораженного взгляда от Мэгги. — Ее глаза... едва она открыла их, они были непроницаемо-черными, а сейчас – темно-серые, совсем как у вас! Кэт мягко улыбнулась, поняв суть проблемы. — Наверное, сейчас ты думаешь, что ее глаза станут либо снова черными, либо зелеными или голубыми?— спросила она, опуская взгляд на Мэгги – девочка сейчас просто сидела у нее на коленях, разглядывая Снегга полными любопытства глазами. Северус в ответ пожал плечами. — А что, это нормально? — Мне тоже было непривычно – вначале. Позже я просто перестала обращать на этот факт много внимания. Обычно глаза Мэгги такие, когда она только просыпается или капризничает, требуя какую-нибудь вещь, что ей вдруг понадобилась. Голос Кэт был полон такой нежностью и любовью, словно переменчивый цвет глаз ее дочери позволял ей еще больше любить Мэгги. Теперь малышка играла с небольшим, с ноготь большого пальца, агатом, вправленным в оправу из серебристо-белого металла, что искрился так, словно являлся кусочком луны – агат этот был амулетом Мэгги. — Не опасно носить Мэгги так рано подобную вещь?— кивнул на амулет Северус с недоумением. Кэт, усмехнувшись, покачала головой. — Этот амулет – не угроза для нее, а наоборот – залог крепкого здоровья. Мэгги болела, когда младенцем была, и выжить ей помог именно этот амулет. И носит она его лишь из-за того, чтобы та болезнь вновь не вернулась. Северус хотел было спросить что-то еще о столь странной болезни, но промолчал, видя, что Кэт сейчас не до него – вперив невидящий взгляд в пространство перед собой, она вновь переживала тот день, когда ее малышка чуть не умерла и Мэри встретила свою смерть вместе с дочерью – Марго. ...— Похоже, та лихорадка вновь вернулась,— озабоченно говорила Джейн, осматривая плачущую, горящую в жару Мэгги,— вашей малышке нужна срочная помощь... Не договорив, Джейн скрылась в своем кабинете, унося с собой Мэгги – а Мейнджены остались в коридоре, молясь, чтобы целительница вылечила их дочь. Минуты текли необычайно медленно, Кэт уже хотела без разрешения зайти в кабинет Джейн, но ее отвлекло появление Мэри, что держала на руках Марго. — У нее приступ,— произнесла Мэри тихо, не дожидаясь соответствующего вопроса от Кэт и Джека,— я должна остановить его. И, не добавляя ничего больше, Мэри скрылась за дверьми кабинета Джейн. Прошло немало долгих минут, пока Джейн не появилась вновь в коридоре – с Мэгги на руках, радостно улыбаясь. Кэт тут же с возгласом радости кинулась к своей дочери, что как раз в эту минуту улыбалась ей. Но счастье не затмило мгновенно возникшую тревогу: — А Марго? Что с ней? Достаточно ясным ответом Кэт стало мгновенно помрачневшее лицо целительницы. — Она... Волшебница просто не смогла дослушать Джейн – она вбежала в кабинет целительницы и остановилась посреди него, глядя расширенным от ужаса взглядом на стоящую у окна Мэри. Лицо ее – совершенно белое, серьезное как никогда, без следов слез, сказало Кэт, что... — Марго спасти не удалось,— произнесла Мэри неожиданно громким, сильным голосом, прижимая безжизненное тельце дочери к своей груди,— приступ не оставил Марго шанса выжить, убив за мгновения... Я не смогла ее уберечь от той болезни, что с минуты на минуту убьет и меня. Кэт хотела что-то сказать, но не успела – за дверью послышался шум борьбы, вопль боли, затем в кабинет вбежал Джек. — Пожиратели смерти знают, что ты здесь!— крикнул он Мэри, что смотрела в пространство ничего не видящим взглядом,— скорее, уходим! Реакция Мэри на эти слова потрясла не только самого Джека, но и Кэт с Джейн: волшебница лишь рассмеялась каким-то сухим, безнадежным смехом. — Мне уже нет смысла спасаться, а вот вам... Ее речь оборвалась – кабинет содрогнулся от заклинания, что попыталось пробить дверь. К счастью, дверь этот натиск выдержала, Мэри же, не теряя времени даром, и не обращая внимания на протесты друзей, перенесла подальше от больницы, в рощицу леса, сначала Джейн, а затем и Кэт с Джеком. После же, едва попрощалась с ними, вновь отправилась в больницу – навстречу верной смерти. Едва Мэри ушла, рощицу огласил громкий плач – чудом спасенная Мэгги словно была солидарна со своей матерью и хотела вновь видеть свою крестную. Кэт, баюкая дочь в попытке успокоить, внезапно заметила, что на шее Мэгги висит на тонкой, но прочной цепочке из белого металла небольшой, с ноготь большого пальца, агат, черный, как ночь. — Зачем он Мэгги?— спросила Кэт у Джейн,— это с его помощью моя дочь поправилась? Целительница, переведя взгляд на Кэт, кивнула. — Да, отчасти. И он же будет защищать ее, если болезнь вновь проявится. Шанс мал, но все же безопасность должна быть стопроцентной. Кэт понимающе кивнула, и, оглянувшись на приобнявшего ее за талию Джека, сказала: — Глупо и дальше так стоять – нам пора возвращаться домой. И Мейнджены, попрощавшись с Джейн, трансгрессировали к своему, тогда еще безопасному, дому... Кэт прерывисто вздохнула, возвращаясь в настоящее, и слегка удивилась тому, что увидела: Северуса больше в гостиной не было, Мэгги же вновь крепко спала. Да и ей пора поспать – прежде чем переезжать, нужно набраться сил для переезда... Проснувшись на следующее утро, как всегда – с рассветом, волшебница сразу же взялась за решение неотложных дел. И первым из них было перемещение ее питомцев в новые дома. На это ушло полдня – одно лишь прощание с ними далось Кэт очень нелегко. Но вот все те помещения и загоны, что были еще вчера полны ее любимцами, опустели, и волшебница, боясь, что потеряет так необходимую ей сейчас твердость духа вновь, поспешно вернулась в дом. Он должен был перейти к ее двоюродной сестре, что появилась как раз к вечеру – и пообещала, что будет содержать дом Кэт в порядке. Только после этого волшебница, собрав самые необходимые вещи, взяв на руки Мэгги, отправилась к маме – она жила на окраине Шотландии, в небольшой деревеньке неподалеку от моря. Она очень обрадовалась, увидев дочь и внучку, и тут же принялась ворковать над Мэгги, что с улыбкой начала что-то лопотать. Кэт же сразу уснула – она вымоталась за день, и сейчас ей необходимо было отдохнуть... Проходило время, то замедляя, то убыстряя свой бег – два года прошло с тех пор, как Кэт, унося вместе с дочерью свою скорбь, бежала из Англии в попытке скрыться от слуг Волан-де-Морта. Тревоги волшебницы были не напрасны – Пожиратели смерти два раза после побега Кэт навестили ее дом, и, не добившись от ее сестры ничего, ушли ни с чем. А через год после этого по всем городам и деревням прокатилась благостная весть об уничтожении Волан-де-Морта при попытке убить годовалого малыша, сына Джеймса и Лили Поттеров. Чета Поттеров погибла, не выстояв против Волан-де-Морта, а Гарри выжил, обретя лишь шрам на лбу в виде молнии. Весь волшебный мир праздновал это радостное событие, положившее конец долгим годам террора Волан-де-Морта и Пожирателей смерти, волшебники появлялись среди маглов, не заботясь о статуте Секретности... Теперь Кэт, более не опасаясь за свою жизнь и жизнь Мэгги, могла вернуться в свой старый дом. Но возможность эта была лишь иллюзией, немощным призраком былого счастья – волшебнице больше не хотелось даже издали смотреть на тот дом, что был свидетелем смерти ее любимого, жить в нем, зная, что, если бы не роковая случайность, Джек был бы вновь рядом с ней и Мэгги... Так что Кэт даже не думала о возможности вернуться туда, куда не было возврата, и по-прежнему жила вместе с мамой, но уже спокойнее, чем раньше. Но не могла забыть о том, что спокойствие это было достигнуто гибелью двух людей, что едва-едва вступили во взрослую жизнь – Лили и Джеймс, когда-то – ее ученики, стали последними жертвами Волан-де-Морта. Они боролись, зная, что надежды нет, пожертвовали собой ради сына, как когда-то Мэри, еще подчиняясь Волан-де-Морту, спасла их, не думая, что ждет ее за это. Если бы Мэри тогда не поступила так, кто знает, что было бы? Пророчества, что так и не получил Волан-де-Морт, не было бы, как и того, о ком говорилось в этом пророчестве. И Джек бы не погиб... а может, и погиб, но уже по другой причине – ведь террор Пожирателей смерти длился бы и дальше, и привел бы к страшным последствиям... Кэт, поначалу думавшая целыми днями только об этом, в конце концов, оставила бесполезные раздумья, и обратила все свое внимание на настоящее, проблемы которого были намного существеннее. Долгое время – около двух лет, она никак не могла найти работу и жила за счет мамы, что ее чрезвычайно смущало, как бы Мелинда не уговаривала ее не обращать на такую мелочь много внимания. Но как-то раз Кэт повезло – одной из ее соседок понадобилась парочка клаббертов, и волшебница, недолго думая, выполнила просьбу соседки, попутно дав пару советов по содержанию клаббертов. Она выразила Кэт свою благодарность, рассказала об оказанной ею услуге всем своим знакомым... Весть о том, что в деревне появилась волшебница, знающая все о магических созданиях, быстро облетела деревню и уже на следующий день Кэт с удивлением видела, как десятки волшебников идут к ней за советами, с просьбами... Довольные стараниями и умениями Кэт, они благодарили ее, как могли – деньгами, необходимой хозяйственно-домашней утварью, а иногда и игрушками для Мэгги. Кэт была рада этому – теперь у нее была работа, хоть и непостоянная. И давала она Кэт не только пропитание, но и осознание своей нужности и полезности. Но волшебница была вынуждена на время бросить эту работу – из-за болезни, что внезапно поразила Мэгги. В один из летних дней Мэгги вдруг упала на пол и начала биться в припадке, стремясь раскроить себе голову о предметы мебели. И делала это с такой силой, что ни Кэт, ни Мелинда, ни даже заклинания не могли ее остановить. Целители больницы, в которую волшебница доставила дочь в спешном порядке, обследовав малышку, дружно развели руками – симптомы неизвестной болезни не попадали ни в какие рамки известных им недугов. Но когда Кэт, заливаясь слезами отчаяния, умоляла целителей сделать все возможное, лишь бы Мэгги перестала самоистязать себя, припадок неожиданно прекратился, дав обессиленной малышке шанс на отдых. Целители смогли вновь, уже в спокойной обстановке, обследовать Мэгги, но это ровным счетом ничего не дало – впечатление складывалось такое, словно припадка, столь ужасающего недавно и Кэт, и целителей, не было вовсе – девочка была здоровее, чем это только было возможно вообще. Волшебница заподозрила, что припадок мог быть как-то связан с той болезнью, от которой Мэгги чуть не умерла два года назад, но проверить свою догадку никак не смогла – поиски Джейн Келленберг ни к чему не привели. Видимо, целительница еще до падения Волан-де-Морта скрылась в какой-нибудь глуши, и вновь появляться в больнице святого Мунго не собиралась. Так что Кэт лишь оставалось надеяться, что припадок не повторится. Две недели она беспрестанно находилась возле дочери, что почти все время спала, пыталась различить в ее поведении, выражении лица тревожные знаки... и не находила, чему очень радовалась. В один из дней волшебнице вдруг стало ясно, что повода для беспокойства больше нет, и она смогла, наконец, вздохнуть с облегчением. Вот только облегчение это было временным и частичным – Мэгги со дня припадка не сказала ни слова, хоть раньше и говорила с увлечением. Спустя три недели Мэгги, наконец, заговорила – но Кэт уже была не рада этому – ведь в то, что говорила ее дочь, было сложно поверить. Она спросила у матери: «Угадай, кого я видела, когда болела?», и Кэт сразу же поняла, что Мэгги вряд ли видела ее или бабушку — и угадала: — Я видела папу,— с расстановкой произнесла ее дочь, глядя на Кэт абсолютно черными глазами. Эти три простых слова поразили волшебницу хуже внезапного удара молнии, но это было еще не все – рассказ Мэгги лишь начинался: — Я видела его, говорящего с какими-то людьми. Они хотели, чтобы папа помог им чем-то, он отказался, один из них убеждал его подумать о нас с тобой... Папа сказал, что он останется верен нам, и ни одно заклинание его не сломит. Тогда те волшебники пустили в ход волшебные палочки – и один из лучей, зеленый, поразил папу прежде, чем он смог отразить его. Он упал на пол и больше не поднялся... Кэт, потрясенно глядя на дочь, силилась сказать что-то, но Мэгги еще не закончила: — Те волшебники перевернули весь дом в поисках чего-то важного им, даже в нашу комнату зашли. Один из них хотел убить и меня, но тот, кто убеждал папу подумать о нас с тобой, сказал, что в этом нет нужды и им вовсе не нужна месть потерявшей всех родных волшебницы. — Мэгги, можешь описать того, про кого ты говорила только что?— спросила Кэт, затаив дыхание. Девочка в согласии кивнула. — Похожее на маску змеиное лицо, красные, горящие глаза, жестокий холодный голос... Она замолчала, взглянув на мать, чье лицо было белее мела, а глаза сузились в злобном прищуре. — Волан-де-Морт,— еле слышно прошипела она, сжав кулаки – жажда мщения подобно всепоглощающему огню завладела ее душой. Но одна мысль – о невозможности мести из-за отсутствия объекта мщения, охладила горячую голову Кэт. Нет, она и раньше думала, что Волан-де-Морт мог быть в ее доме в тот вечер – об этом же говорил и Северус Снегг, но она не знала, он ли или кто-то из его слуг оборвал жизнь ее любимого. Если бы она знала это раньше, до отъезда, бросила бы она все, следуя за слепым чувством мести, в попытке найти и покарать убийцу Джека и других, неизвестных ей волшебников? Возможно. Но для этого нужно было бы оставить Мэгги, а для Кэт, как, впрочем, и для любой матери, разлука с дочерью даже на день была хуже пытки. Вспомнив о дочери, Кэт перевела взгляд на нее, и спросила уже ровным голосом: — Больше ты ничего не видела? — Видела, но те образы были смутными и расплывчатыми, и я их не запомнила. — А как ты видела то, что рассказала мне только что? — Как сейчас вижу тебя,— последовал лаконичный ответ, что привел Кэт вновь в изумление – как Мэгги могла видеть происходящее в гостиной, если сама в это время была в спальне? Может, она все это лишь слышала? Но тогда откуда она знает, какого цвета был луч, унесший жизнь Джека? У волшебницы голова шла кругом от этих вопросов, что, казалось бы, совершенно не имели ответов. В надежде получить логичное объяснение словам Мэгги, она рассказала матери об этом, но Мелинда, в отличие от Кэт, не сильно удивилась этому. — Не забывай – Мэгги видела это во время припадка,— многозначительно заметила Мелинда,— стало быть, даже не видя того, что происходило тогда, сейчас она могла увидеть это так же четко, как видит нас с тобой. А потом, с уходом Пожирателей смерти, ее видения просто оборвались? — Нет,— покачала головой Кэт в отрицании, вспоминая сосредоточенное личико дочери, когда она пыталась припомнить то, что видела после сцены о смерти отца,— были еще какие-то, но слишком расплывчатые. Может, оттого, что припадок начал набирать силу? — Он может повториться,— произнесла Мелинда со значением,— и тогда, возможно, мы узнаем, что именно он дает Мэгги в большей степени – страдания или давние воспоминания. — Ты, что, хочешь, чтобы Мэгги вновь страдала, лишь бы выяснить, что еще она может помнить?— воскликнула Кэт в ужасе,— неужели она для тебя как подопытный клабберт? — Конечно, нет, Кэт, Мэгги мне очень дорога как внучка. Но мы ведь все равно ничем не сможем ей помочь... — Тогда остается надеяться, что припадок больше не повторится, иначе... Голос Кэт пресекся, а взгляд, что лучился отчаянием и горечью, она устремила в пространство. — Мы будем молиться, чтобы беда обошла нашу Мэгги стороной,— сказала Мелинда, крепко сжимая руку дочери. Кэт, очнувшись, кивнула, прекрасно зная, что ничего другого им просто не остается... С этого дня каждая минута стала для Кэт медленной пыткой – волшебница беспрестанно находилась рядом с дочерью, с тревогой и то уменьшающейся, то начинающей набирать силу паникой ожидала повторения припадка. То, что Мэгги вела себя, как ни в чем, ни бывало, теперь казалось Кэт плохим знаком. Она была как на иголках и, как ни старалась вести себя, как ни в чем, ни бывало, у нее это плохо получалось. Все чаще и чаще происходили нервные срывы, Мелинде казалось даже порой, что Кэт сходит с ума... Она уже было хотела настоять на немедленном лечении, но именно тогда Кэт словно пришла, наконец, в себя – перестала смотреть на Мэгги с болью во взгляде, думая, что ее вот-вот поразит припадок... Сама волшебница не могла объяснить, почему так произошло – просто она почувствовала, что никакой угрозы для Мэгги нет, и не было. Так прошел целый год со дня припадка, многочисленные шрамы, свидетели припадка, постепенно совсем исчезли вопреки страхам Кэт. Она больше не спрашивала у дочери, что еще она видела во время припадка, боясь услышать нечто страшное, да и Мэгги словно бы забыла о том дне, стерев его из памяти. Девочка так же совсем не упоминала о Джеке, словно у нее никогда не было отца. До припадка Мэгги знала о нем лишь то, что он умер, едва ей исполнился год, ну и, разумеется, видела карточки с его ликом – мягко улыбающийся невидимому собеседнику мужчина с коричневыми глазами и черными волосами, что теперь были и у Мэгги... Узнав же всю правду во время припадка, девочка не задала матери ни единого вопроса о том, почему ее отца убили, словно знала это и так. Кэт же была этому лишь рада – те раны ее сердца, что кровоточили так долго после смерти ее любимого, постоянно открывались вновь, стоило ей вспомнить те времена, когда ее любимый был с ней и дочерью... Кэт замечала, что грусть ее не укрывается от Мэгги и в такие моменты девочка забиралась к матери на колени, и, обнимая, заглядывала в глаза своими черными, как агат, глазами – словно пыталась бессознательно разделить с Кэт эту боль. И, что самое странное, ей это удавалось – волшебница чувствовала, что боль, прочно засевшая в ее сердце, поспешно отступает, словно изгнанная неведомой силой, и измученная душа Кэт получала долгожданный покой. Со временем воспоминания о Джеке приносили волшебнице только грусть и неизбывную нежность, и эти же чувства оставались в ее сердце как бы в напоминание о том, сколько счастливых мгновений она провела с любимым. Шло время, перетекая из будущего в прошлое; наступил 85 год, что принес в семью Мейндженов большие перемены. Ранней весной, в середине марта, в то время, когда снег только-только растаял, и показалась молоденькая травка, Мэгги наконец-то нашла себе компанию, которой была лишена до этого – в их небольшой деревеньке совсем не было ее ровесников, все дети уже учились в магических школах. Соседний дом, до сих пор пустовавший, в один из весенних дней оказался заселен – новым семейством. И по счастливой случайности у семейства Джейсонов была шестилетняя дочь – ровесница Мэгги. Ее звали Элис, и, так как у нее не было ни братьев, ни сестер, она быстро сошлась с Мэгги – уже на второй день девочки везде ходили вместе и проводили долгие часы за всевозможными играми в ближайшей рощице. Правда, случались и ссоры, и тогда Мэгги и Элис могли враждовать месяц и больше, даже если причина ссоры была пустяковой. Частенько Мэгги, в общем-то, добрая и отходчивая, приходила мириться первой, но иногда, когда речь шла о чем-то важном ей, о чувстве оскорбленного достоинства, к примеру, Мэгги не прощала Элис даже тогда, когда она сама приходила к ней с извинениями. Так произошло в конце сентября – Мэгги, что обычно возвращалась домой к ужину, пришла в один из дней незадолго до обеда, который всегда пропускала. Кэт, увидев дочь, сразу поняла, что что-то не так – девочка буквально летела к дому, ее глаза были непроницаемо-черными, и зло блестели на бледном лице, тонкие губы словно призывали некую кару на голову невидимому обидчику... Мэгги хотела было пролететь мимо матери, но Кэт остановила дочь, перехватив за локоть. — Мэгги! Что произошло? Секунды две Кэт казалось, что Мэгги сейчас кинется на нее – такое безумное лицо у девочки стало вмиг. Но уже через пару мгновений оно кардинально преобразилось, стало просто серьезным. Глаза стали более мягкими, не черными, а серыми, и смотрели с непониманием и затаенной болью. — Я думала, Элис поймет меня, когда рассказывала про свой припадок,— сказала Мэгги с горечью в голосе,— но она лишь рассмеялась мне в лицо, посоветовала меньше фантазировать... Неверие Элис не сделало ее моим врагом, но подругой ее я больше считать не могу. Кэт ответила Мэгги лишь растерянным взглядом – подходящие слова для утешения и ободрения дочери почему-то не шли на ум. — Но ты же не пыталась отстоять свою правоту силой?— спросила Кэт у дочери с затаенным страхом в голосе – обычно способности к волшебству появляются лет в семь, а Мэгги было пока что лишь шесть. Страхи Кэт не были оправданы – девочка со странной, кривой улыбкой покачала головой в ответ: — Конечно, нет, так я ничего бы не добилась. Кэт перевела дух, но не смогла удержаться еще от одного вопроса, который задала словно бы по инерции: — А как бы добилась? — Только если бы смогла показать Элис, каково на самом деле пережить подобное,— ответила Мэгги с расстановкой, глядя в пространство остановившимся взглядом. Волшебница, глядя на дочь, невольно ощутила тревогу – сейчас Мэгги выглядела намного старше своих лет, да и рассуждала совсем не по-детски. Но тревога эта, едва появившись, ушла – девочка, переведя взгляд на мать, мягко улыбнулась ей: — Не беспокойся за меня, мам, ссора эта – пустяк. Давай лучше посмотрим на твоих любимцев. Кэт, улыбнувшись дочери в ответ, подхватила Мэгги на руки, и, зайдя в гостиную, уселась вместе с ней на диване, обложившись старыми фотокарточками с изображением различных волшебных существ. Такое времяпрепровождение – за фотокарточками с любимцами Кэт, уже стало традицией для Мэгги – тогда, когда она была расстроена, вид волшебных созданий словно бы успокаивал девочку. Вот и теперь Мэгги уже через десять минут безмятежно улыбалась, разглядывая то единорога, то гиппогрифа. Кэт попробовала было объяснить дочери, что даже лучшие друзья могут порой недопонять друг друга, но девочка, едва услышав об этом, пронзила ее таким взглядом, словно на месте нее была Элис, и поспешно выбежала на улицу, уже не слыша несущихся вслед увещеваний матери. Кэт не стала догонять Мэгги — раз она хотела уединения, лучше было не навязывать ненужную помощь, а оставить дочь в одиночестве. Мэгги вернулась часа через три, но с матерью говорить уже не хотела – заперлась в своей комнате. Кэт стало ясно, что ее дочь была сильно задета насмешками Элис – так сильно, что больше даже слышать о подруге не хотела. И волшебнице пришлось с этим смириться – Мэгги совершенно не желала говорить с ней на эту тему. Тогда Кэт поговорила с Элис – девочка твердила, что невиновата ни в чем, а что виновата Мэгги – и все дело в ее чрезмерной уязвимости и в любви к выдумкам. Кэт, выйдя из себя, сообщила, что ее дочь никогда не лгала и для пущей убедительности в красках описала припадок Мэгги. Элис это необычайно смутило, но раскаяться не заставило – из-за чистого упрямства. Больше двух месяцев Мэгги и Элис были в глухой ссоре, и Кэт уже казалось, что слова ее дочери о глубокой обиде и ненависти правильны – но тут, под Рождество, Мэгги, наконец-то, помирилась с Элис. Кэт не видела, как именно это произошло – в один из вечеров декабря ее дочь пришла домой не одна, а с Элис. Они обе что-то бурно обсуждали, улыбаясь во весь рот, но почему помирились так и не сказали толком – Кэт услышала от дочери только, что ей сильно не хватало общества подруги, и ни слова больше. Кэт вздохнула с облегчением, но все же не смогла не заметить одну странность – теперь Мэгги не звала Элис в гости, а сама пропадала у нее часами. Волшебница списала эту странность на нежелание Элис сталкиваться с ней. Но было еще кое-что, что тревожило Кэт – раньше всегда рассказывающая чем занималась вместе с Элис, теперь Мэгги говорила одно и то же краткое «играли», и расспросы матери оставляла без ответов, закрываясь у себя к комнате или же убегая из дому – к Элис. Побеги эти становились все чаще, Кэт запретила Мэгги выходить из дому, обвиняя в изменениях характера дочери Элис, она запретила Мэгги общаться с Элис – и теперь девочка ссорилась с матерью постоянно, вновь и вновь убегала к Элис, затем – возвращалась домой, под домашний арест, вновь орала на мать... Так продолжалось до тех пор, пока очередная ссора Кэт и Мэгги не закончилась плачевно для девочки – волшебница, секунду назад в гневе орущая на дочь, мгновение спустя с ужасом наблюдала, как Мэгги, упав на пол, забилась в судорогах боли, исступленно крича и плача... Кэт взяла ее, неистово бившуюся, на руки, осознавая, что вновь может лишь смотреть на мучения дочери, и по щекам ее, так же как и по щекам Мэгги, текли ручьи слез. Ей оставалось лишь надеяться, молиться всем святым, чтобы припадок прекратился как можно скорее... А сердце волшебницы разрывалось на куски от звучащего в ушах исступленного крика Мэгги... Мелинда, что еще с улицы услышала надрывные крики внучки, ворвавшись в гостиную, обнаружила стоящую неподвижно Кэт, что сжимала в объятиях находящуюся без сознания Мэгги. Кэт тоже была на грани обморока и Мелинда еле-еле смогла уговорить ее присесть и положить Мэгги на кровать – Кэт все казалось, что стоит ей отпустить дочь, и припадок вновь вернется, и тогда уж точно унесет с собой девочку... Так она сидела у кровати дочери всю ночь и все утро, и сердце ее в испуге замирало при малейшем движении Мэгги. Не выдержав постоянного напряжения, Кэт уснула, вновь сжимая в объятиях дочь. Мелинда сидела возле Мэгги до тех пор, пока Кэт не проснулась. Но и тогда волшебница не согласилась отойти от дочери и поспать, сказав, что будет сидеть возле кровати Мэгги целыми днями подряд. Но ей не пришлось ждать так долго – уже на второй день девочка очнулась и рассказала матери все, что было до припадка и то, что она видела, пока билась в судорогах боли. Как оказалось, слова о перемирии и извинениях Элис были всего лишь отговоркой – на самом деле одними извинениями дело не обошлось. Элис, осознав свою неправоту, больше недели пыталась помириться с Мэгги, но та ее не слушала и избегала. Наконец Элис подкараулила Мэгги, когда та гуляла в небольшом лесочке возле деревни, и, появившись перед ней, начала умолять ее о том, чтобы Мэгги хотя бы выслушала ее. Девочка, сраженная упорством Элис, согласилась, и, выслушав ее извинения, собралась уйти, но тут ее догнал отчаянный голос: — Ну что же я сделать должна, чтобы твое прощение заслужить? Мэгги, обернувшись, покачала головой: — Тебе такое будет не под силу. К тому же, добровольно ты не согласишься. — На что? — Почувствовать страдания, что причиняет припадок. Кэт, услышав такое, почувствовала, как по спине пробежал холодок ужаса – точно так же ей тогда ответила Мэгги на ее вопрос об отстаивании правоты. А девочка, словно не заметив реакцию матери на свои слова, продолжала тем же размеренным, ничего не выражающим голосом: — Я была абсолютно уверена в том, что Элис лишь посмеется над таким заявлением, но она согласилась – видимо, думала, что я шучу. И я, остро чувствуя ее вину, что окружала Элис подобно зловонному облаку, просто не смогла не выполнить ее просьбу – и своей волей заставила ее почувствовать те страдания, что достались мне три года назад. Она билась в судорогах у моих ног, крича и плача, а я даже не пыталась прекратить ее мучения. До тех пор, пока чувство вины, испытываемое Элис, не стало меньше тех страданий, что она выносила в тот момент по моей воле. И в тот же момент все прекратилось – и уже я, испытывая отвращение к себе, извинялась перед Элис, находящейся на грани обморока. Мэгги замолчала, взглянув на полное ужаса и страха лицо матери. Кэт даже слова не могла сказать, от потрясения потеряв дар речи. — Так же на меня Элис смотрела, когда в себя пришла,— произнесла девочка с горечью в голосе, и по щекам ее побежали ручейки слез. Кэт, словно очнувшись, заключила дочь в объятия, и уже тогда спросила: — Значит, ты просто захотела, чтобы Элис страдала, и твое желание сбылось? — Нет, одно мое желание здесь ничего не смогло бы сделать,— ответила Мэгги, стирая слезы и отстраняясь от Кэт,— это желание у меня было и раньше, в тот день, когда мы с Элис поссорились. Решающую роль сыграло чувство вины Элис. Оно же и послужило мне разрешением на то, что я бы не сделала ранее, став дополнением к ее согласию. Кэт слушала сбивчивую речь Мэгги, и ощущала себя так, словно не видела дочь с рождения, а теперь вернулась и поняла, что это уже не та малышка. Появление способностей к колдовству – ерунда по сравнению с рассуждениями Мэгги. Кэт казалось теперь, что она словно бы не знала настоящую Мэгги, которую до этого времени затмевала прежняя – спокойная и добрая, никогда не знающая о чувстве мести. — Неужели Элис не рассказала о происшедшем родителям?— спросила Кэт недоумевающе,— и захотела общаться с тобой после такого? — Даже если бы она рассказала о происшедшем, ей все равно никто бы не поверил – ну как шестилетняя девочка может сотворить такое? Поэтому-то мы с Элис условились никому ничего не говорить,— ответила Мэгги и тут же добавила,— прости, мама, но я не хотела причинять тебе боль, и думала, что будет лучше, если ни ты, ни бабушка об этом не узнаете. К тому же, я тоже, как и Элис, сомневалась в том, поверите ли вы мне. И боялась... — Наказания?— закончила Кэт за нее,— конечно, оправдывать тебя, Мэгги, будет не очень-то правильно, но подобные случаи бывают частенько, когда ребенок только открывает в себе талант волшебника. Многие дети, пробующие колдовать, еще не умеют управлять своей силой и могут натворить больших бед под властью чувств. Элис ведь простила тебя? — Да. К тому же, она сама согласилась на это искупление, и та боль, что она испытала, не смогла заставить ее забыть об этом. Зато после тех пыток Элис смогла понять меня и больше шуток о припадке не отпускала. Казалось, Мэгги волнует только это, во всяком случае, последнюю фразу девочка сказала таким тоном, словно была рада подобному стечению обстоятельств. Все тело Кэт пробрала дрожь ужаса – только что ее дочь каялась в своем проступке, теперь же – была довольна им. — То, что кроме тебя никто не испытывал той боли, что несет припадок, не дает тебе право причинять боль за одно только неверие,— отчеканила Кэт, глядя на Мэгги с холодом отчуждения,— если бы Волан-де-Морта не уничтожили, он бы порадовался, услышав такое от маленькой девочки. И точно бы сделал тебя своей последовательницей. Мэгги мгновенно переменилась в лице, и, прежде чем Кэт осознала, что перегнула палку, девочка прокричала: — Только что ты говорила, что не винишь меня, а теперь сравниваешь с прислужниками Волан-де-Морта? — Они рассуждают именно так, как рассуждала ты только что,— сказала Кэт с болью в голосе,— Пожиратели смерти крайне жестоки по любому поводу и без, они не могут просто простить – как не смогла и ты. Мэгги, собирающаяся что-то сказать, уставилась на мать так, словно она только что отвесила ей незаслуженную пощечину – непонимающим взглядом, в котором горела обида, постепенно переходя в злость. Но голос, когда она заговорила, был ровным: — Возможно, ты права, но я причинила Элис только телесные страдания – а это только часть тех страданий, что я испытала во время припадка. Гораздо сильнее были душевные страдания – видеть, как дорогого тебе человека убивают, осознавать, что у тебя был шанс предотвратить это, но ты его упустил – что может быть хуже этого? Именно это чувство, чувство вины, преследовало меня во время первого припадка, оно же и затмило все остальные видения, следующие за первым – о Волан-де-Морте, что пришел в наш дом. Ты не поймешь меня, как не поняла Элис, как не понял бы никто, кто не переживал подобное. Мэгги, всхлипнув, замолчала, снова зарыдав, и Кэт, вместо недавней злости от жестокого поступка дочери ощутила острое стеснение в груди – любовь и жалость смешались в ее душе, и лучшим их выражением было обнять вновь Мэгги, что волшебница и сделала, успокаивающе гладя девочку по волосам. — Прости меня, Мэгги,— прошептала Кэт дочери, ощущая, как ее маленькое тельце сотрясается в безутешных рыданиях,— прости... Я не должна была так говорить... Я не знала, что смерть Джека принесла тебе такую боль – превышающую ту, что терзает меня до сих пор. Но как бы ты помогла своему папе выжить? Тебе же был тогда всего лишь год... Мэгги, как-то сразу перестав лить слезы, подняла на мать удивленное лицо. — Те слова Пожирателей смерти о том, найди они меня раньше, папа, возможно, сделал бы все, что бы они ни попросили, до сих пор остались в моей памяти. Папа сделал бы все ради меня и остался жив... — Они могли бы убить вас обоих, когда узнали бы все от Джека. Нет, Мэгги, благодарение небесам, что Пожиратели смерти не стали тянуть с карой и твой отец умер прежде, чем его убийцы нашли тебя. — Убийцы?— переспросила Мэгги, блеснув глазами в порыве злости,— ты говоришь так, словно не знаешь, что в смерти папы виновен лишь Волан-де-Морт! — Я знаю это,— прошептала Кэт еле слышно, глядя на воинственное лицо дочери с болью во взгляде,— и ни за что не забуду, кому обязана отплатить за свое горе, за твои страдания... И я бы сделала это, но разве можно убить того, кто и так уже мертв? — Значит, ты веришь в то, что говорят все? В то, что Волан-де-Морт был уничтожен и не сможет вернуться? — Конечно, верю,— ответила Кэт с твердостью в голосе,— даже ему не удастся вернуться оттуда, где обретают покой все ушедшие из жизни. Ты разве не веришь в это? Волшебница пронзала дочь беспокойным взглядом, когда задавала этот вопрос. Мэгги пожала плечами: — Не знаю. Я иногда словно бы чувствую, что он вновь приближается к нашему дому, вновь ощущаю ту темную силу, что исходит от него... Скорее всего, это просто глупые страхи, не более того. — Но ты же не видишь, как он заходит в наш дом?— спросила Кэт со страхом в голосе,— просто чувствуешь его присутствие? Когда это происходит? — Как только я остаюсь одна,— ответила Мэгги, не раздумывая,— тогда я постоянно ощущаю его незримое присутствие. Но потом, как-то вдруг, это чувство исчезает, и я понимаю, что мне все лишь померещилось. — А во время припадков? Мэгги категорично помотала головой. — Нет, во время припадков я чувствую нечто другое, но... я вряд ли смогу описать те чувства, что следуют за образами, постоянно чередующимися в моем сознании. Так, во время первого припадка я видела четко лишь приход Пожирателей смерти и Волан-де-Морта, а сейчас – как корчилась в судорогах боли Элис. — Так что же все-таки было после того, как вы с Элис помирились?— спросила Кэт таким тоном, словно жаждала продолжения увлекательного рассказа. — В общем, наши отношения стали прежними, как и до ссоры, но теперь, зная, что я могу колдовать, Элис с нетерпением ждала, когда же ее способности, наконец, проявятся. В нас обеих проснулось любопытство к таинствам волшебства, с того дня мы все время проводили у Элис, читая все те книги о волшебстве, какие только смогли найти. Я много раз видела, как ты колдовала, и знала, что нужна волшебная палочка,— добавила Мэгги, взглянув на Кэт,— но, даже получив палочку на время, пока мама Элис отдыхала, мы ничего не могли добиться – даже искры из палочки не вылетали. — Даже у тебя?— подняла брови Кэт, забыв обо всех гневных словах от удивления,— наверное, палочка эта вам обеим не подходила. — Да, скорее всего, так и было. Но мы с Элис все продолжали попытки, и однажды произнесенное мною заклинание сработало – из кончика волшебной палочки вырвался красный луч, который попал в шторы. Элис закричала в панике, даже не пытаясь потушить огонь, а я вспомнила недавно прочитанное заклинание, что было предназначено для тушения огня, и, произнеся его, погасила пламя, бившееся на шторах. — Погасила? Сама?— неверяще переспросила Кэт, не сводя с дочери пораженного взгляда,— это правда? — Неужели не веришь?— спросила Мэгги оскорбленным тоном, и, едва волшебница в отрицании помотала головой, продолжила,— да, я действительно сделала это, и сама безмерно удивилась. После этого случая Элис тоже воодушевилась, и попыталась сотворить что-нибудь сама, но при ее словах из волшебной палочки даже искры не вылетали. Я тогда утешала ее, говорила, что ее способности проявятся обязательно, только позже, но она мне не верила, хоть и продолжала попытки, но уже без прежней надежды и веры в себя. Я остро чувствовала ее зависть, как совсем недавно чувствовала раскаяние и вину, поэтому больше не пыталась колдовать в ее присутствии, не осмеливаясь на подобное и дома. В конце концов, Элис отказалась от попыток. Я пыталась приободрить ее, чувствуя, что зависть превращается в ненависть, колдовала без желания получить отличный результат, демонстрируя свое бессилие. Элис постепенно утешилась, и по-прежнему продолжала изучать со мной книги о волшебстве. Очень часто она оставляла меня одну в тот момент, когда я уже ничего, кроме заветных страниц, не видела, и возвращалась с парой-тройкой конфет для меня. Сама Элис их не ела – родители запретили. Но постепенно я стала узнавать, что ее родители недовольны тем, что я ем якобы много сладкого – вазочка, обычно стоящая на столе для гостей, быстро пустела за один только вечер, хотя я съедала не больше трех. После третьего выговора от миссис Джейсон я уже точно знала, что Элис сама, черня потом меня, съедает все конфеты – и захотела положить этому конец. Как-то я, сделав вид, что увлечена содержанием очередной книги, незаметно вышла следом за Элис из комнаты и увидела, как она, торопливо берет конфету, поспешно заглатывает ее, тут же хватая другую. Я подбежала к ней, начала совестить, называть лгуньей... Элис сначала все отрицала, затем согласилась со мной и попросила прощения, пообещав, что такое больше не повторится. Но не прошло и недели, как та история повторилась – я вновь видела Элис, ее лицо, перепачканное шоколадом, ту жадность, с которой она заглатывала все новые и новые конфеты, словно находясь под чьим-то заклинанием. Но не я одна была этому свидетелем – теперь эту картину наблюдала и миссис Джейсон. Она пришла в ужас от увиденной сцены, и наказала Элис, посадив под домашний арест. Но миссис Джейсон даже подумать не могла о том, что вовсе не я, а Элис все время уничтожала запасы сладкого в доме. Я попыталась заставить Элис рассказать об этом родителям, хотела даже сама им об этом сказать – но Элис пригрозила мне, что расскажет родителям о том, как я ее пытала. Тогда я оставила угрозы и попыталась призвать Элис к покаянию, но она лишь смеялась мне в лицо, в то время как ты, недовольная моими частыми отлучками, начала запирать меня дома. Ссоры с тобой, ссоры с Элис... Она говорила, что просто отплатила мне за те страдания, ты – что я забываю про семью... Вчера ее и твои обвинения словно стали одним целым, и ужасающее, уже знакомое мне чувство вины заполнило всю меня, и я почувствовала, что начинается припадок... Мэгги замолчала, сбившись, но уже через пару-тройку секунд продолжила тем же ровным голосом: — И на этот раз я вновь видела, как заставляю Элис извиваться у моих ног в судорогах боли. Необъяснимым образом смешалось мое раскаяние и ее, я уже не понимала, где нахожусь, и то видение сменили другие, с уже почти не различимыми образами. Мне показалось, что сущность моя на две части разорвана, одна из которых принадлежит другому человеку. Но вина этого человека, его страдания были много больше, по сравнению с моими страданиями. Словно та часть меня убивала кого-то, и не раз... Голос Мэгги, и до этого тихий, пресекся вновь, девочка явно не знала, как выразить все то, что она сейчас чувствовала. Кэт же от всего услышанного только что потеряла дар речи. Последнее замечание Мэгги о другом «Я» вообще казалось невероятным. И ладно бы еще просто вторая часть, так нет же – такая, что убивала не единожды! — А ты не видела образ того, чья вина была так тяжела?— спросила волшебница, затаив дыхание. Мэгги в отрицании покачала головой: — Я ощущала его, как себя, но даже если бы и был некий образ – та вина, чья тяжесть чуть не придавила меня, не дала мне увидеть тот образ. Кэт попыталась переварить все то, что узнала от дочери, и когда все, наконец, более или менее уложилось в ее голове, заметила, что Мэгги уже спит. Улыбнувшись при виде мирно сопящей дочери, волшебница укрыла Мэгги одеялом и смотрела на ее ничем не омраченное более личико до тех пор, пока в спальню не зашла Мелинда. — Она заснула,— произнесла Кэт. Мелинда понимающе кивнула, и, вместе с Кэт перейдя в гостиную, уже там спросила: — Что она рассказала тебе? Кэт поведала матери все то, что только что рассказала ей Мэгги, добавив в конце: — Но я не знаю, чему верить, мама. К примеру: то, что она чувствует приближение Волан-де-Морта, или, еще хлеще – рассказ о двух половинках, образованных во время припадка, одна из которых с грузом вины заядлого убийцы – как все это может быть правдой? Волшебница горестно покачала головой, пресекая тяжелый вздох. Мелинда ободряюще потрепала дочь по плечу. — Кэт, я уверена, что всем этим странностям есть логичное объяснение. Насчет Волан-де-Морта... Мэгги ведь сама потом сказала, что все это — лишь глупые страхи? Кэт неуверенно кивнула, и Мелинда продолжила: — Что же касается припадка... Только Мэгги сможет объяснить все те странности, что происходят с ней с приходом той боли – ведь мы с тобой не чувствуем все то, что чувствует она. Лишь знаем, что она испытывает во время своих припадков вину. Ее вина... Подожди, Мэгги сказала, что за мгновение до припадка ощущала острое чувство вины, как и три года назад! Значит... — Едва Мэгги почувствует ее, сразу же начинает биться в припадке?— дополнила Кэт медленно, неверяще. — Да!— воскликнула Мелинда,— и видит она в его начале именно те сцены, которые и наполняют ее душу грузом вины! Ведь как Мэгги говорила – именно чувство вины Элис, а не ее собственное желание покарать подругу, позволило ей выполнить столь опрометчивую просьбу Элис о пытках! Кэт смотрела на мать расширившимися от удивления глазами – все это было так невероятно... Почему именно у Мэгги есть такая способность – необъяснимым образом чувствуя вину, наказывать кого-то, в том числе и себя? В отчаянном непонимании волшебница сжала виски руками, пытаясь справиться с разом нахлынувшими на нее чувствами ужаса, страха, переходящего в панику. И едва заметила ладонь матери, что сжала ее плечо. — Я знаю, это звучит нелепо,— говорила Мелинда,— но другого объяснения, так хорошо все оправдывающего, я не вижу. Поэтому-то целители не усмотрели в Мэгги какой-либо болезни – разве чувство вины, каким бы большим оно ни было, можно считать за недуг? — Конечно, нельзя – ведь тогда каждый человек, совершивший недостойный поступок, был бы болен. Но почему именно Мэгги?— воскликнула Кэт в отчаянии,— почему она? Ей ведь всего три года было, когда ее поразил первый припадок! Если припадки эти связаны необъяснимым образом с проявлением волшебной силы – как возможно, чтобы сила эта проявилась, да еще в таких масштабах, у трехлетней малышки?! Кэт обхватила голову руками – все эти мысли и вопросы словно разрывали ее на части, она будто бы в ночном кошмаре оказалась и никак проснуться не может... На вопросы нет ответов, вокруг нее – лишь тьма... Она как сквозь сон почувствовала ласковые объятия матери, ее голос, раздавшийся спустя пару минут, долетел до Кэт как сквозь некую преграду: — Я и сама не верю в то, что подобное вообще возможно, но, раз уж так случилось, нужно решать, что делать дальше. — Что ты имеешь в виду?— спросила волшебница, несмотря на ужас и страх, что царили сейчас в ее душе, с любопытством в голосе. — Мэгги ведь пытала Элис – и ее родители об этом еще не знают. — Предлагаешь пойти и сказать им?— криво улыбнулась Кэт,— чтобы они прокляли и нас, и Мэгги за это? К тому же, поверят ли они? — Нам – поверят. К тому же, я не думаю, что Элис так и будет держать это в секрете и отмалчиваться. — Мэгги и так уже вынесла боль во время припадка, не хватало еще, чтобы она поплатилась за эту ошибку снова!— воскликнула Кэт в возмущении.— Нет, если уж Джейсоны и узнают о том случае, то точно не от нас — я больше Мэгги к ним и на расстояние ста ярдов не пущу! — Ты уже пробовала, и что вышло?— перебила ее Мелинда,— нет, если только Мэгги сама больше не захочет общаться с Элис, в противном случае нам ее и заклинаниями не удержать – ведь она уже умеет управлять своей волшебной силой. Кэт тяжело вздохнула, понимая, что ее мать права. — А сама Мэгги об этом ничего не говорила?— спросила Мелинда чуть погодя. — Нет. Я была слишком потрясена тем, что она мне рассказала, и об этом как-то не думала,— покачала головой Кэт,— но я обязательно поговорю с Мэгги на эту тему, когда она проснется. Ей до сих пор не верилось, что ее дочь совсем недавно пытала свою сверстницу – но Кэт до сих пор помнила красочный рассказ Мэгги, и ее слова звучали у волшебницы в ушах, не желая стихать. А пока Мэгги спала, Кэт получила возможность разложить все только что полученное и выясненное по полочкам. Очевидно, целители здесь будут бессильны, если только попытаться найти Джейн Келленберг – но в то, что это удастся, волшебнице мало верилось. Значит, выход только один – оградить Мэгги от дальнейших мучений, уехав вместе с ней в какую-нибудь глушь. В какой-нибудь дальний, одиноко стоящий домик, где у Мэгги никогда не будет друзей... У Кэт при одной только мысли об этом болезненно сжималось сердце, а что будет с ее дочерью, когда она об этом услышит? Но придумать другой выход из столь безнадежного положения Кэт не могла, зная, что лишь этот путь оградит и Мэгги, и окружающих ее людей от мучений. Всю ночь волшебница не сомкнула глаз, терзаясь угрызениями совести и мучительными раздумьями – но, вместо того, чтобы найти какой-нибудь иной выход из ситуации, лишь уверилась в принятом решении – да, оно единственное правильное. Но рассказывать о нем Мэгги не спешила, спросив у нее по пробуждению совсем иное: — Как самочувствие, Мэгги? Ничего не болит? — Вроде, нет. Как будто ничего и не было!— улыбнулась Мэгги, но, тут же вспомнив о том, что было вчера, значительно помрачнела,— наверное, сейчас ты скажешь, что я больше в наказание из дому не выйду? — Хочешь проведать Элис?— ответила Кэт вопросом на вопрос, внимательно вглядываясь в личико дочери. Девочка, задумавшись, промолчала и Кэт, воодушевленная этим, произнесла: — Знаешь, Мэгги, и для тебя, и для Элис будет лучше, если вы перестанете общаться. — Да, наверное,— протянула Мэгги задумчиво. И, едва Кэт радостно улыбнулась, добавила уже тверже,— но вначале я должна придти к ней в последний раз – убедить Элис рассказать обо всем родителям. — И чего ты хочешь добиться от нее? Раскаяния? Почувствовав которое, вновь причинишь Элис боль и будешь страдать сама?— вышла из себя Кэт, и, чуть успокоившись, добавила уже мягче,— я знаю, тебе обидно, что та, которую ты считала своей подругой, так оклеветала тебя – но ты ведь уже пробовала призвать Элис к покаянию, и что вышло? Но слова Кэт не были услышаны девочкой. — Я уверена – сейчас я смогу переубедить ее,— заявила Мэгги, вскакивая с кровати. Но дверь, совсем недавно открытая, закрылась перед самым ее носом, не дав выйти в коридор. Девочка медленно повернулась к матери – Кэт, целясь в дочь волшебной палочкой, невозмутимо посоветовала: — Оденься для начала, не то простудишься. Мэгги, осознав, что стоит в пижаме, по-быстрому нацепила вместо нее все необходимое, в спешке чуть не засунув голову в рукав, после чего в нетерпении уставилась на мать. Кэт, одобрительно кивнув, произнесла: — Хорошо. Теперь ты можешь идти. Девочка, мгновенно сорвавшись с места, со всей силы налетела на дверь, надеясь, что та откроется – но только больно ушиблась о ее поверхность. — Я думала, ты откроешь ее!— выкрикнула Мэгги с болью в голосе, повернувшись к Кэт и глядя на нее так, словно та ее только что предала. Волшебница же лишь улыбнулась в ответ: — Ты же умеешь колдовать – так что открыть запертую дверь для тебя – не проблема. — Но я же не могу без волшебной палочки сделать это!— воскликнула Мэгги капризным тоном,— если ты одолжишь мне свою палочку... — Зачем же?— удивилась Кэт,— я совершенно уверена в твоих силах, и в том, что ты и без всяких там кусков дерева сделаешь то, что захочешь. Глаза девочки, непроницаемо черные, в ярости блеснули, но ее злость была бессильной – как бы ни была зла, Мэгги не стала бы нападать на мать в попытке отобрать волшебную палочку или сделать какую-нибудь еще безрассудность в этом же духе. Зная это, Кэт торжествовала – победа была на ее стороне. Но Мэгги не смогла смириться с этим – и, вновь повернувшись к двери, разбежавшись, попыталась протаранить ее своим плечом. Кэт вскрикнула от ужаса, а ее дочь, уже не останавливаясь, пыталась проломить довольно прочную дверь за счет своей, такой малой, силы... И когда волшебница, подбежав к Мэгги, обхватила ее двумя руками, она даже не попыталась вырваться, безвольно обмякнув в заботливых руках матери. Волшебница перенесла девочку на кровать, и, ощущая, как Мэгги сотрясается в рыданиях, присела рядом с ней. — Ну почему ты не можешь понять меня?— без остановки повторяла Мэгги сквозь слезы,— если сейчас я не поговорю с Элис, ей уже не отучиться от этой пагубной привычки... — Успокойся, Мэгги, тише. Ты думаешь, что сможешь исправить чью-то ошибку, сделать жизнь Элис лучше – но она сама воспримет тебя, как врага. Она просто не захочет услышать тебя, и все, что ты получишь вместо благодарности – ее насмешки и издевательства. Неужели ты хочешь страдать, видя, как Элис наслаждается этим? Последний вопрос Кэт задала совсем тихо, но Мэгги услышала его, и, перестав лить слезы, сказала в ответ: — Я должна попытаться, мама. Если я это не сделаю – буду ненавидеть сама себя. — Себя-то за что?— невольно удивилась волшебница,— ведь это я не даю тебе уйти. — Себя – за то, что не смогла убедить тебя в своей правоте,— сказала Мэгги грустно, и, переведя взгляд на мать, добавила,— я же знаю, что ты пытаешься защитить меня, не пуская к Элис. Кэт поразили слова девочки – она не ожидала, что Мэгги будет говорить так спокойно, и, что самое главное, правильно. Все это заставило волшебницу задуматься вновь над окончательным принятием решения. — Я не хочу, чтобы ты ненавидела сама себя, Мэгги, поэтому разрешаю тебе пойти к Элис,— сказала она, наконец. Мэгги, поразившись, смотрела на мать полные десять секунд, затем, придя в себя, горячо чмокнула Кэт в щеку, и умчалась, вызвав улыбку на губах матери. Но оставлять без присмотра дочь Кэт и не собиралась – и, повинуясь желанию защитить Мэгги от необъяснимой угрозы, что остро чувствовалась ею, направилась туда же, куда умчалась и Мэгги – к дому Джейсонов. И не пожалела о своем решении: едва подойдя к дому Джейсонов, Кэт услышала громкие голоса, старающиеся перекричать друг друга, и поэтому неразборчивые. Она различила среди них гневные выкрики миссис Джейсон и, представив, что Мэгги сейчас за пытки Элис оправдывается, тут же вбежала в дом, спеша на помощь дочери. Остановилась на пороге гостиной, где Мэгги, перекрикивая Элис и ее мать, без остановки повторяла одно и то же: — Я говорю правду, пожалуйста, поверьте мне... Кэт тут же рванулась к дочери, но Мэгги, заметив мать, посмотрела на нее таким злым взглядом, что Кэт невольно стало не по себе, и она остановилась в двух шагах от дочери. — Зачем ты пришла? Оправдывать меня? Я сама могу ответить за свои злодеяния!— крикнула Мэгги, но ее тут же перебила миссис Джейсон: — Хорошо, что вы пришли, Кэт. Теперь мы, наконец, сможем во всем разобраться. — В чем именно, если не секрет?— спросила Кэт подозрительно – ей не хотелось бы признавать того, о чем она, быть может, еще не знала. — Как? Вы еще не знаете? Ваша дочь,— кивок в сторону Мэгги,— обвиняет мою дочь во лжи и воровстве, тогда как сама виновата в своей жадности и переедании сладкого. Вы, что, ее дома совсем не кормите? — А вы не думали, что моя дочь, отрицая все обвинения, не лжет, а лжет Элис, черня Мэгги тем самым?— спросила Кэт, не заметив издевательского замечания миссис Джейсон. Злобное Элис «Ябеда», брошенное в Мэгги презрительным тоном, было заглушено возмущенным возгласом ее матери: — Да как вы смеете?! Элис не стала бы врать мне, к тому же, она знает, что ей нельзя есть сладкое! — А разве вы не видели, как Элис, несмотря на запрет, с большим удовольствием и без каких-либо угрызений совести одна съела все конфеты, которые, якобы, постоянно съедала Мэгги?— с не меньшим возмущением спросила Кэт, поражаясь близорукости миссис Джейсон. Та поперхнулась уже приготовленными гневными словами, и, подумав с минуту, обратила строгий взгляд на дочь. — Элис, доченька, скажи, что Кэт и ее дочь просто шутят – ты ведь не делала всего этого? Не нарушала мамин запрет? Все уставились на Элис. Мэгги и Кэт понимали, что стоит ей признать все их заявления шуткой, миссис Джейсон уже не будет их слушать. Элис, видимо, хотела поступить именно так, и, уже открыв рот для ответа, скользнула случайным взглядом по лицу Мэгги – да так и застыла. Кэт, переведя взгляд на дочь в попытке выяснить причину столь странного поведения Элис, не заметила в Мэгги ничего необычного – теперь лицо девочки было просто серьезным, хоть и до сих пор бледным. — Нет, они правы,— сказала Элис тихо, переведя взгляд на мать,— все это время Мэгги говорила правду, а я лгала. Те конфеты были для меня слишком большим соблазном, и я просто забыла обо всех запретах. В один миг лицо миссис Джейсон стало белее мела – как и лицо Элис, но, прежде чем она произнесла первые укоризненные слова, адресованные дочери, девочка воскликнула: — Да, я лгала тебе, мама, но, обвиняя в своем проступке Мэгги, я и вполовину не поступила так плохо, как она сама, когда пытала меня! — Пытала?— переспросила миссис Джейсон в недоумении,— что это значит, Элис? Если это ты так хочешь избежать наказания, зря – новая ложь тебя точно не спасет! — Нет, мама, на этот раз я не лгу – Мэгги и в самом деле пытала меня, стремясь наказать за те насмешки, что получила от меня, когда рассказала о своем припадке!— выкрикнула Элис,— она подтвердит мои слова, если и в самом деле такая честная! Если не хочет лгуньей стать! — Элис, перестань,— начала миссис Джейсон угрожающе, но ее голос тут же перекрыл голосок Мэгги, прозвучавший достаточно громко: — Ваша дочь не лжет – я действительно причинила ей ужасную боль в попытке доказать свою правоту. Секунда молчания после была подобно мгновению перед бурей, что разразилась тут же: — Ты причинила моей дочери боль ни за что?— возопила мать Элис, выхватывая волшебную палочку,— да за такое я тебя... Она, было, направила волшебную палочку на Мэгги, что даже не попыталась отбежать в сторону, странно равнодушная к своей судьбе, но Кэт успела загородить собою дочь, выкрикнув: — Только попробуй! Мэгги не пострадает больше из-за твоей дочери! — С каких это пор ущемленное достоинство причиняет большую боль, чем пытки? Нет, что бы ты там не сказала – Мэгги заслужила наказание, и она его не избежит! Красный луч заклинания пронесся через всю гостиную, но был остановлен заклинанием Кэт – сверкнула молния, но она не смогла остановить воинствующую миссис Джейсон – и вот второй багровый луч летит в уже не успевающую поднять палочку на свою защиту Кэт... Волшебница была готова к боли, но заклятие, предназначенное ей, попало в Мэгги, что закрыла собою мать. Кэт в ужасе вскрикнула, видя, как Мэгги закрыла лицо руками, словно в попытке остановить проклятие, затем последовали долгие секунды тишины – и мощная волна плотно сжатого воздуха пронеслась ураганом по всей комнате, выбивая окна и опрокидывая мебель. Кэт едва успела остановить падающий на Мэгги комод, подхватила дочь на руки – и краем глаза увидела, как убегает из дома миссис Джейсон вместе с дочерью. Кэт хотела было тоже покинуть гостиную дома Джейсонов, но как раз в эту секунду вихрь наконец-таки утих, предоставив минуты отдыха и ей, и Мэгги. — Как тебе это удалось?— еле вымолвила Кэт, присаживаясь на колени перед Мэгги, и глядя в ее абсолютно черные глаза,— мне казалось, нас всех сейчас вместе с домом сметет! — Я хотела защитить тебя, мама,— ответила Мэгги просто, глядя своим пронзительным взглядом в глаза Кэт,— но не стоило бояться – ни ты, ни Элис и ее мать не пострадали бы ни в коем случае. Кэт чуть не поперхнулась от изумления, сраженная твердой уверенностью и правотой в голосе и взгляде дочери. — Ладно,— протянула волшебница, оглядываясь в попытке оценить величину разрушений в гостиной,— раз уж мы с тобой еще здесь, нужно прибраться... может, поможешь мне? — Только если найдется вторая волшебная палочка, что вряд ли,— усмехнулась Мэгги в ответ. Кэт, чуть улыбнувшись одними уголками губ, плавно повела волшебной палочкой, расставляя все предметы мебели по местам, попутно приводя их в порядок... И, в тот момент, когда комод последним занял свое место, в гостиную, с видом прохожих, случайно заглянувших в гости, вновь зашли Элис и миссис Джейсон. Они обе тут же застыли на месте от потрясения при виде идеальной чистоты и порядка – что пришли на смену недавнему погрому. — Не думайте, что после этого «подарка» с вашей стороны я не продолжу начатое!— сказала миссис Джейсон, но ее перебила Кэт: — Если не хотите, чтобы с вашим домом или с вами случилось кое-что похуже только что происшедшего – выслушайте меня и Мэгги! — Это, что, угроза?— возопила миссис Джейсон,— на этот раз я не буду церемониться с вашей одаренной волшебной силой сверх меры дочерью и не замедлю отплатить ей по заслугам! — Тогда можете начинать, но в последствиях меня и Мэгги не вините!— одобрила решение миссис Джейсон Кэт. Но вовсе не это, а слова Элис: «Мам, по-моему, тебе стоит прислушаться к миссис Мейнджен» остановили миссис Джейсон на пути ярого членовредительства. — И что же такого вы хотите рассказать, что может оправдать Мэгги в моих глазах?— спросила мать Элис со смесью недоверия и презрения в голосе. — Да ничего особенного,— пожала плечами Кэт,— во всяком случае, все те доводы, что я хочу огласить сейчас, прекрасно известны Элис – но, если у нее нет желания говорить, я сделаю это сама. Элис сделала вид, будто не услышала слов волшебницы, довольно-таки громко сказанных. И Кэт продолжила: — Одно из них – добровольное согласие Элис на пытку. — Вы сошли с ума! Моя дочь... — Я думала, это просто шутка такая! Только поэтому согласилась!— перебила Элис мать,— я не думала, что... — А надо было – ведь ты знала, как сильно задела Мэгги своими насмешками,— произнесла Кэт тихо, но четко, глядя в округлившиеся глаза Элис,— разве ты видела, как твоих родных убивают? Нет? Значит, не тебе и судить о том, что чувствует тот, кто пережил подобное, и вместо слов ободрения и сочувствия получил лишь насмешки и издевательства! — Но ведь это было всего лишь видение – разве может годовалый ребенок помнить подобное?— попыталась было возразить Элис, но ее тут же перебила Кэт, вышедшая из себя: — Видение? А то, что Мэгги видела два дня назад, извиваясь в судорогах боли второго припадка – о тебе, мучимой ею – тоже сон? Или что? Ведь ты не забыла величину тех страданий, не так ли? Страданий, что дали тебе шанс понять Мэгги! Кэт, услышав саму себя, осеклась – теперь она рассуждала так же, как и ее дочь недавно. Но задуматься об этом всерьез ей не дала миссис Джейсон: — И это ваши доводы? Весьма хитроумно – обвинить в происшедшем Элис и добавить, что вашу дочь нужно пожалеть лишь потому, что она больна некоей болезнью! — На жалость с вашей стороны я и не рассчитывала,— фыркнула Кэт презрительно,— всего лишь хотела сказать, что Мэгги уже была наказана за этот проступок. Приступ — это не какая-то болезнь, а кара, осуществленная самой Мэгги. — Вы бредите!— воскликнула миссис Джейсон с не меньшим презрением и гневом в голосе,— пусть ваша дочь и обладает немалой магической силой, она не может быть наделена способностью пытать саму себя! Добровольно выносить страдания, причиняемые собою же – это же просто нелепость! — Нелепость для вас – ведь вы не видели мучения Мэгги, что видела я еще два дня назад, не слышали ее объяснений после. Скажи, Элис, перед тем, как Мэгги начала пытать тебя, ты ведь чувствовала свою вину? Элис метнула в Кэт испуганный взгляд. — Откуда вы знаете? — Не ты одна ее чувствовала – именно это чувство буквально заставило Мэгги выполнить твою столь опрометчивую просьбу. Ты, разве, этого не знала?— спросила Кэт, увидев ошеломление в выражении лица Элис,— она, чувствуя саму себя виноватой, незамедлительно начинает биться в припадке до тех пор, пока страдания не заглушат ее раскаяние. Вот почему я заговорила о припадке как об искуплении ужасного поступка Мэгги,— взгляд Кэт теперь пронзал застывшую столбом посреди гостиной миссис Джейсон,— этой каре не нужны дополнения, и, выслушав меня, я уверена, вы думаете так же. — Хотите сказать, ваша дочь, используя свою магическую силу и раскаяние, как окружающих, так и свое собственное, может карать абсолютно всех, не делая исключения и для себя?— уточнила миссис Джейсон после небольшой паузы,— почему же тогда она не задействовала свою возможность ранее? Ведь и вы, Кэт, и сама Мэгги, должно быть, ощущали вину за что-либо прежде. — Скорее всего, только сильное раскаяние могло пробудить магическую силу Мэгги побудить ее к пыткам,— предположила Кэт хладнокровно – словно не о своей дочери сейчас говорила,— это должны быть проступки, тяжесть которых превышает каждодневные мелкие огрехи. — Значит, сейчас, если я почувствую себя виноватой в том, что подставляла ее все это время, Мэгги вновь заставит меня испытать ту боль, и, позже, движимая раскаянием, будет сама извиваться в судорогах боли?— вмешалась Элис, пронзая нехорошим взглядом Мэгги.— Что ж, знай, Мэгги – я раскаиваюсь, и силы этого раскаяния должно хватить тебе на достойную кару мне! Восклицание миссис Джейсон: — Элис, опомнись! О чем ты говоришь...? заглушил громкий голос Мэгги, что разнесся по всей гостиной: — Не болтай ерунды – если ты действительно так хочешь быть наказана и продемонстрировать своей матери, кто здесь палач, а кто жертва, раскайся по-настоящему, а не сыпь бесполезными словами! — Так заставь меня почувствовать себя виноватой, как уже заставила признаться!— выкрикнула Элис, и Кэт тут же вспомнила ее взгляд, когда Элис случайно посмотрела на Мэгги, перед тем, как признать свою вину. Мэгги же лишь печально покачала головой в ответ: — Это никому не нужно – ты лишь хочешь закрыть свои огрехи моими проступками, не понимая, что это глупо. Каждый должен расплачиваться за свое – я, что бы ты там ни думала, уже понесла кару за ту ошибку, и вновь переносить муки припадка не собираюсь. Она решительно повернулась к двери, явно считая разговор оконченным, но ошиблась в суждениях – в ту же секунду ее остановило решительное «Подожди!», сказанное миссис Джейсон. Мэгги в недоумении обернулась, и невольно поразилась тому, какое злое, буквально дышащее ненавистью стало лицо у матери Элис. Кэт, отчетливо ощущая, что миссис Джейсон остановила ее дочь не для того, чтобы извиниться, судорожно сжала волшебную палочку в пальцах, ожидая повторного нападения. Но миссис Джейсон и не собиралась нападать – она вместо этого неспешно подошла на расстояние двух шагов к Мэгги, и, глядя на девочку сверху вниз, произнесла холодно: — Пусть ты и твоя мать доказали, что Элис уже была отмщена самой судьбой, я думаю, ты понимаешь, что ни секунды не можешь оставаться здесь. — Хотите сказать, Мэгги после всего вернется сюда?— воскликнула Кэт возмущенно, но мать Элис лишь презрительно рассмеялась ей в ответ: — Вернется? Это вряд ли. Если только навстречу долгим пыткам. Но я имела в виду не только наш дом – всю деревню. Жесткий голос волшебницы странным образом подействовал на Мейндженов: Кэт на пару мгновений впала в ступор, лишившись дара речи от возмущения и негодования, Мэгги же, напротив, в злобе сверкнула глазами: — У вас нет никакого права так заявлять! Ваша семья – лишь малая часть этой деревни! — Думаешь, что все остальные семьи, узнав о происшедшем, не согласятся со мной?— язвительно прошипела миссис Джейсон, пронзая Мэгги испепеляющим взглядом,— даже не мечтай о подобном! Если ты, исчадие ада, не уберешься как можно быстрее и дальше от нас, я сделаю так, что абсолютно все волшебники этой деревни узнают о твоем «даре», и помогут мне очистить окрестности от вашей семейки! — Хочешь сказать, по одному твоему слову все мои друзья станут смертельными врагами мне?— выкрикнула Кэт негодующе,— да они даже не поверят вам, не говоря уж о большем! — Я сумею доказать свою правоту,— сказала миссис Джейсон с нажимом,— а пока что... даю вам время до вечера, и если с наступлением заката вы еще будете здесь – выполню свою угрозу! А теперь – убирайтесь! Кэт побелела от гнева – мгновенно оказавшись лицом к лицу с разъяренной матерью Элис, она прошипела: — После того, что я только что рассказала, ты говоришь нам с Мэгги такое?! Решила, что можешь добавить к каре судьбы еще и свое наказание? Мэгги итак уже выстрадала и вынесла столько, сколько тебе и не снилось! Ты не видела и не знаешь, каково это испытывать – припадок, приходящий с давящим мертвым грузом чувством вины! Так что не смей обращаться с моей дочерью, как с чудовищем – ведь она не виновата в том, какая есть! Если ты не способна на сострадание и жалость, просто оставь Мэгги в покое! Ведь она еще ребенок, как и твоя дочь, которую ты, якобы, так защищаешь от Мэгги! Слова Кэт немного отрезвили миссис Джейсон – с ее лица сошла маска дикой, почти животной ненависти, но отголосок ее все же виднелся в глубине глаз. — Хорошо,— произнесла миссис Джейсон спокойным и ровным тоном,— ладно. Вы убедили меня в своей правоте. Признаю – я излишне погорячилась и извиняюсь за высказанные оскорбления. Разумеется, вы правы, Кэт – я не имею никакого права выгонять вас из вашего же дома. Волшебница перевела дыхание, чувствуя громадное облегчение. Взяв Мэгги за руку, она, было, направилась к выходу, но у самой двери ее догнал холодный голос миссис Джейсон: — Другое дело, сможете ли вы жить здесь и дальше, понимая, что происшедшего не исправить. Неясная тревога кольнула сердце Кэт, но волшебница не ответила, и, отогнав внезапно появившееся чувство, без промедления вышла из дома Джейсонов вместе с Мэгги. Она шла домой, зная, что выиграла эту битву, но ощущения победы почему-то не было – его подпортила миссис Джейсон, попутно вселив непонятное чувство тревоги в душу Кэт, что никак не хотело уходить. Ей не верилось, что миссис Джейсон так просто оставит ее и Мэгги в покое после всего услышанного, позволит спокойно жить и дальше. Особенно если судить по тому, чего она наговорила в пылу гнева Мэгги... Кэт, покосившись на дочь, не заметила в выражении ее лица ни злости, ни обиды – ее взгляд был просто серьезным, а глаза – обычными, мягкого серого цвета. — Мэгги, скажи, что ты сделала, чтобы Элис признала свою вину?— спросила Кэт у дочери. Девочка в ответ лишь пожала плечами: — Ничего, мам. Я просто захотела, чтобы она призналась, вот и все. Больше Кэт ничего спросить не успела – она вместе с Мэгги уже подходила к дому, и навстречу им спешила Мелинда. — Так что я теперь даже не знаю, что делать – остаться здесь, или уехать куда-нибудь подальше вместе с Мэгги,— вздохнула Кэт тяжело, закончив этой фразой свой рассказ матери о только что происшедшем. — Даже не думай уезжать, слышишь?— неподдельно возмутилась Мелинда,— не доставляй радость тем, кто не хочет видеть тебя в этой деревне! Вы с Мэгги живете здесь уже пять лет, а Джейсоны меньше года! Куда же ты подашься, если уйдешь отсюда? Обратно? Думаешь, Мэгги вынесет легко и этот удар судьбы? Да и тебе будет тяжело! Кэт не ожидала такого града упреков – от их количества виски вдруг заныли, прося о пощаде. Горестно покачав головой, она произнесла: — Да, ты абсолютно права, мама, но подумай сама – теперь, когда мать Элис знает, что именно перенесла ее дочь по вине Мэгги, не успокоится, пока не достигнет желаемого! Я бы не успокоилась, если бы подобное с Мэгги случилось! — Ты чрезмерно накручиваешь себя, Кэт,— произнесла Мелинда мягко,— может, мать Элис и сделает все возможное для того, чтобы выжить тебя и Мэгги из деревни, но ведь есть вероятность того, что она все-таки смогла понять всю тяжесть положения Мэгги. Возможно, страхи твои не претворятся в жизнь. Кэт не нашла в себе силы возразить что-то на это, и просто кивнула, поднимаясь на ноги. — Пойду Мэгги проведаю,— бросила она на ходу,— возможно, ей нужна сейчас моя помощь. Уже поднимаясь по лестнице на второй этаж, Кэт сообразила, что Мэгги, возможно, спит уже, но нет – девочка сидела на кровати, обхватив колени руками, и отсутствующим взглядом пронзала стену, никак не отреагировав на появление матери. Кэт осторожно опустилась на кровать рядом с дочерью, но даже тогда Мэгги обратила на нее внимание лишь после вопроса: — Мэгги, ты в порядке? — Ты тоже считаешь меня проклятой? Как Элис и ее мать?— спросила Мэгги с такой болью во взгляде, словно заранее знала ответ. — А ты? Что ты думаешь о своих способностях?— ответила Кэт вопросом на вопрос, не без тревоги вглядываясь в мрачное лицо дочери. — Я не могу понять, почему именно у меня есть эта способность, которой не обладают другие – наказывать и себя, и окружающих, чувствуя вину, подобную зловонному облаку. Ведь никто из моих родственников не обладал такой способностью? Кэт в отрицании покачала головой, и лицо Мэгги еще больше помрачнело. — Это словно наказание за что-то,— продолжала девочка с горечью и болью в голосе,— или возможность предотвратить непоправимое. Я ведь, зная, что мне придется вынести, если я вдруг поступлю не по совести, если захочу, то смогу вернуться на правильную дорогу. Но скорее всего это лишь иллюзия – едва история повторится, я это осознаю. Впрочем, я уже чувствую, что иначе не случится. А значит, мне и вправду придется уехать в безлюдную глушь. — Не обязательно в глушь,— возразила Кэт поспешно,— просто в какую-нибудь другую деревню, подальше от этой... — Чтобы все повторилось?— перебила мать Мэгги,— или случилось что-то похуже? Посмотри правде в глаза – все люди для меня, кроме тебя – потенциальные жертвы, а кто хочет добровольно муки испытывать? Нет, мама, если уж уезжать куда-то, то только туда, где не будет никого, кроме нас с тобой. Кэт, ощутив болезненный укол в сердце, крепко прижала дочь к своей груди, пытаясь успокоить, защитить. — Прости,— прошептала она с мукой в голосе,— я так виновата перед тобой, Мэгги... Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня за мое бессилие? Я клялась защищать тебя от всех бед и горестей, но все, что мне удалось сделать – лишь отсрочить надвигающуюся на тебя беду. Какая же я мать после этого? — Не извиняйся, мам, не надо,— сказала Мэгги твердо,— это я должна просить у тебя прощения за все те страдания, что ты пережила уже сейчас по моей вине, и за те, что принесу невольно в дальнейшем. Прости... Девочка повторяла одно и то же слово, все тише и тише, и ощущала, что вина, только что появившаяся, словно начала таять, и с каждым словом все быстрее и быстрее убывала, пока не исчезла совсем. На ее же место пришло благодатное умиротворение, что стало предвестником спокойного сна. Что завладел не только Мэгги, но и Кэт тоже... Проснувшись наутро и хорошо обдумав все еще раз, Кэт решила отправиться в больницу святого Мунго, попытаться разыскать Джейн Келленберг. Возможно, ей улыбнется удача, Джейн объяснит странности, происходящие с Мэгги, и они поселятся в другой деревне, где начнут новую жизнь с чистого листа. Мелинда, услышав решение дочери, одобрила его и пообещала, что будет присматривать за Мэгги в ее отсутствие. Но, несмотря на костер надежды, что вел Кэт в Лондон, ее желание не сбылось – никто из целителей не видел Джейн больше шести лет. Некоторые с опаской говорили, что ее успели устранить Пожиратели смерти, другие – что она бежала за границу, как многие волшебники в то время, и не решилась вернуться даже после вести о падении Волан-де-Морта. Кэт пробовала искать в других местах, но так ничего не разузнала. Окончательно отказалась от дальнейших поисков она только вечером – вспомнила о дочери, которую никогда до этого так долго не покидала, и немедленно вернулась домой. К своему удивлению, вернувшись в деревню, Кэт обнаружила, что на дороге совсем недалеко от дома Мелинды собралась целая толпа. Подойдя поближе, волшебница услышала, что все жители деревни, собравшиеся здесь, громко поносят кого-то, называя проклятой, чудовищем, дьявольским отродьем, исчадием тьмы и другими ругательствами. Искра страшного понимания мелькнула в мозгу Кэт; волшебница, прорвавшись сквозь толпу, с ужасом увидела Мэгги – она сквозь слезы умоляла пощадить ее и отпустить, мечась в том кругу, что сомкнулся вокруг нее, пытаясь найти выход, которого не было. Увидев Кэт, Мэгги стрелой метнулась к ней, ища защиты и утешения, и Кэт крепко сжала дочь в своих объятиях, чувствуя всем телом ее безутешные рыдания. Страдания Мэгги породили в ее душе волну дикой ярости – молниеносно достав волшебную палочку, она сотворила вокруг себя огненный круг. Жители деревни тут же отступили, и застыли чуть поодаль, молча глядя на разъяренную Кэт. — Вот вам подарок от семьи Мейндженов!— выкрикнула Кэт, сотворив еще одно огненное кольцо,— вот наказание за боль моей дочери, за то унижение, которому вы подвергли ее! — Так она поплатилась за страдания Элис,— отозвалась миссис Джейсон, выйдя вперед – в глазах ее блестели блики языков пламени,— теперь моя дочь отомщена. Услышав слова о мести, Кэт поняла, что и сама подверглась губительному чувству мести, которое всегда старалась подавлять. Поэтому смогла взять себя в руки и опустить волшебную палочку – кольцо огня тут же исчезло. — Ты слишком зациклилась на мести,— произнесла она с горечью, обращаясь к миссис Джейсон,— забыла о том, что Мэгги уже понесла наказание за пытки Элис. Пусть она и принесла боль твоей дочери, но после страдала, пытая сама себя. Я не знаю, сколько была вынуждена слышать ее надрывные крики, бессильная прекратить мучения Мэгги, что мучили и меня, но уверена, что та боль была для Мэгги хуже всех пыток на свете… Голос Кэт прервался, больших усилий ей стоило сдержать слезы. Подняв взгляд на собравшихся волшебников, она увидела блестящие изумлением взгляды – жители деревни так были поражены услышанным, что молчали. Теперь были слышны лишь приглушенные рыдания Мэгги, что по-прежнему прижималась к матери, ища защиты. — Вы все были обмануты Клариссой – она вынудила вас стать жестокими палачами, утаив ту правду, что помешала бы завершить ее месть. Каждый из вас сам решит, насколько велика тяжесть сотворенного вами злодеяния – я не буду карать вас, оставлю это мукам совести, которая должна быть у любого волшебника, никогда не подчинявшегося тьме. Сказав это, Кэт направилась к дому матери – волшебники безмолвно расступались перед ней, опуская глаза. Не сказала ни слова и мисс Джейсон, и Кэт смогла беспрепятственно войти в дом, уделить все внимание дочери. — Я уже думала, мне никто не поможет,— произнесла Мэгги сквозь рыдания,— если бы я знала, что так произойдет, не покинула бы дом…. Я всего лишь хотела погулять в рощице… Слова ее окончательно перешли в рыдания, Мэгги порывисто обняла Кэт, выплескивая свою боль и унижение вместе со слезами… — Мы уедем отсюда, Мэгги,— прошептала Кэт, прижав дочь к груди,— я никому больше не позволю причинить тебе боль. Входная дверь хлопнула; в гостиную спустя несколько секунд вошла Мелинда. — Что стряслось, Кэт?— спросила она с тревогой, увидев, как волшебница утешает Мэгги, плачущую. — Мэгги прилюдно унизили своими проклятиями жители этой деревни по наущению Клариссы,— отозвалась Кэт с невольной горечью в голосе,— я была готова пытать их всех за это…. Но, к счастью, опомнилась, и ограничилась лишь тем, что сообщила им истинное положение вещей. Теперь они очень жалеют, что оскорбляли и проклинали Мэгги. Мелинда была ошеломлена услышанным, в неверии покачала головой, собираясь что-то сказать…. Но в этот момент Мэгги, наконец, окончательно успокоилась, и, отстранившись от матери, произнесла: — Я готова, мама. Давай уйдем отсюда. — Прежде нужно присмотреть нам уютный домик,— возразила ей Кэт,— сможешь побыть здесь еще ночь, Мэгги? А завтра утром, обещаю, мы навсегда покинем эту деревню. Мэгги покачала головой, сказав тихо: — Здесь я не смогу и на минуту глаз сомкнуть. А если и усну, то кошмары будут преследовать меня всю ночь. — Я побуду с тобой,— произнесла Кэт с ласковой улыбкой, стерев еще не успевшие высохнуть слезы с лица дочери,— расскажу сказку, после которой ты уснешь крепко и без кошмаров. Услышав это, Мэгги больше не стала спорить и вместе с матерью поднялась в свою комнату. — Давным-давно жили на земле Златогривые единороги,— начала Кэт, когда Мэгги легла в постель. — Златогривые?— переспросила Мэгги с восхищением в голосе,— вот это да! — От рога до копыт они были белоснежными, но их грива и хвост горели, как языки пламени костра, разгоняя самую беспросветную тьму. Эти единороги жили только в особых, наполненных древней магией, лесах, и увидеть их было очень сложно – они чурались волшебников и стремительно убегали в чащу леса при приближении чужака. Несколько десятков Златогривых единорогов населили окрестности леса, который окружал недавно построенную школу чародейства и волшебства: «Хогвартс». Эту школу основала четверка великих волшебников – Годрик Гриффиндор, Кандида Когтевран, Пенелопа Пуффендуй и Салазар Слизерин. И у каждого из четверых были свои требования к юным волшебникам: Годрик обучал храбрых сердцем, Кандида – умных, Пенелопа – добрых, а Слизерин – хитрых. Из всех четверых основателей лишь Годрику посчастливилось увидеть Златогривых единорогов. Он встретил их вожака, нареченного им Пламенем, и тот не убежал при его приближении, а признал Годрика другом. — Почему так?— спросила Мэгги,— ведь единороги скорее позволят приблизиться к себе женщине, чем мужчине… — Нынешние – да,— кивнула Кэт,— но их нрав отличается от нрава Златогривых единорогов, от которых они когда-то произошли. С помощью своей природной магии они могли чувствовать душу волшебника. Поэтому Пламень, почувствовав, что Годрик чист сердцем и в сознании его нет плохих замыслов, позволил приблизиться к нему. Позволяли это и другие единороги, и Годрик неоднократно любовался ими во время своих прогулок по лесу. — Почему же их сейчас нет?— спросила Марго,— или это все – лишь легенда? — Были волшебники, которые хотели использовать магию Златогривых единорогов и начали охотиться на них. Их волосы, рога обладали чудодейственными свойствами, из-за этого началось их истребление. — Но это же варварство!— возмутилась Мэгги,— как можно убивать столь прекрасные создания ради наживы? — Даже в давние времена, так же, как и сейчас, жили жестокие люди, для которых жажда наживы от мертвого единорога значила больше, чем прекрасный вид живого единорога,— отозвалась Кэт с невольной горечью в голосе.— Это делали тайно, потому что вскоре появился запрет на добычу рогов и волос Златогривых единорогов, виновные приговаривались к казни,— продолжала Кэт боле спокойным тоном,— но браконьеры продолжали истреблять их, год за годом, хоть единорогов и переправляли в другие, охраняемые, места. Многие единороги выжили, но от постоянного перехода с места на место, где не было той магии, к которой они привыкли, Златогривые единороги постепенно потеряли золотистый цвет гривы и хвостов и стали белоснежными. С того времени их отлов прекратился – браконьеры увидели, что волшебные свойства рогов и грив этих единорогов не дают такого сильного эффекта, как у единорогов Златогривых, и оставили их в покое. Так единороги вернулись к мирной жизни, в наполненные магией места, через многие года – но Златогривыми вновь так и не стали, потеряв связь с магией природы, что когда-то питала их. Одновременно они утратили способность чувствовать сердца и намерения людей, и с того времени приближались только к женщинам. Кэт замолчала, посмотрев на дочь внимательным взглядом – на ее личике не было и следа былой боли, глаза стали пронзительно-черными и задумчиво сузились. — А что стало с Пламенем?— спросила она,— его смогли поймать, или же он превратился в обычного единорога? — Его почти убил Салазар Слизерин, но внучка Годрика, полюбившая Пламеня всем сердцем, смогла его защитить. Она сошлась в поединке с Салазаром, и победила бы, но Слизерин воспользовался обманным приемом и чуть не убил ее. Пламень кинулся на помощь волшебнице, и мгновенно умер, приняв на себя проклятие, предназначенное ей. В отместку за смерть дорогого ей существа волшебница убила Слизерина, после чего умерла от горя по Пламеню. — Жадность одного волшебника обернулась тремя смертями,— произнесла Марго печально,— и хотя Пламень спас волшебницу, она не смогла жить без него, и умерла… — Они встретились после смерти, в другом мире,— сказала Кэт ободряюще,— и после никогда не расставались. — Откуда ты знаешь?— спросила Мэгги недоуменно. — Так происходит всегда, когда умирают любящие друг друга люди. И если один из них остался жив, то его поддерживает мысль о том, что когда-нибудь он встретится с любимым человеком снова. Я верю в это, знаю, что встречусь с твоим отцом когда-нибудь…. И больше ничто не сможет разлучить нас. Твердость в голосе Кэт уверила Мэгги в правоте ее слов – она улыбнулась матери, и закрыла глаза, представляя себе только что услышанное: дружбу Пламеня и Годрика, его внучку…. Эти видения плавно перетекли в спокойный сон, и Кэт, поцеловав дочь в лоб, как можно тише покинула ее комнату. — Она уснула,— сказала волшебница Мелинде, едва спустилась в гостиную,— я рассказала ей о Златогривых единорогах, и после этого Мэгги словно забыла о произошедшем сегодня. Я уверена, кошмары ее мучить не будут. — Тебе и самой нужно поспать,— произнесла Мелинда. Но Кэт возразила: — Вначале я должна подыскать подходящий дом для нас с Мэгги. А когда сделаю это, тут же перемещусь вместе с ней туда – так Мэгги сможет быстрее забыть все, что произошло сегодня. Мелинда, подумав, согласилась с дочерью, и Кэт немедленно трансгрессировала, отправившись на очередные поиски. Раз за разом она перемещалась все в новые места, то глухие, то густонаселенные маглами и волшебниками. Прошло несколько часов, когда она, наконец-то, нашла подходящий домик — отдельно стоящий и небольшой, на окраине обширного луга. До ближайшего селения было чуть больше трех миль, а сразу за домиком, располагаясь четким полукругом, высились вековые деревья дремучего леса. Домик был уже давно необитаем, и Кэт пришлось потрудиться, чтобы привести его в порядок. Свою работу она закончила к утру, и, сообщив матери о своей находке, как можно быстрее собрала все свои вещи. Ей удалось переместить Мэгги так, что она и не проснулась, и, уложив дочь в кровать, Кэт вернулась в дом матери. — Береги себя,— сказала она на прощание,— мы будем писать тебе как можно чаще. — И вы себя берегите,— отозвалась Мелинда, обнимая дочь,— может, когда-нибудь сможешь навестить меня, пусть и без Мэгги… Кэт пообещала, что когда-нибудь непременно навестит ее, после чего вернулась в свой новый дом – предстояло еще обустроиться…. Проснувшись наутро, Мэгги очень обрадовалась, что больше не в деревне – она со скоростью молнии обежала свой новый дом, в котором ей все понравилось, и выбежала на улицу. Бескрайний луг и лес восхитили ее, и девочка с радостью согласилась жить здесь. В этот же день Кэт вместе с Мэгги обошла и лес, и луг – сразу за лесом располагалась волшебная деревенька, а вот за лугом шла небольшая рощица, а за ней – снова лес. Мэгги получила разрешение матери гулять в лесу с запретом выхода в деревню, и на лугу – там девочка проводила почти целый день, в то время как Кэт, вновь устроившись на работу в Министерство, пропадала там каждый день. А по вечерам и в выходные Кэт обучала Мэгги волшебству – ведь девочка научилась уже управлять своими способностями. Решение матери о преждевременном обучении таинствам волшебства Мэгги восприняла с такой радостью, что Кэт, ранее сомневаясь в правильности принятого решения, тут же отбросила сомнения и уже на следующий день отправилась вместе с дочерью в Косой переулок. Там Мэгги нашла все то, что требовалось ей для домашнего обучения – книги, котел для зелий и ингредиенты, перья и чернила. Покупку же волшебной палочки Кэт оставила под конец, и, стоя рядом с изнывающей от нетерпения дочерью, ожидающей своей очереди, ощущала острое стеснение в груди – ведь когда-то и она, десятилетняя, с таким же восторгом опробовала свою первую волшебную палочку, что стала ей верной помощницей на всю жизнь. Подошедшая ей палочка была первой же, какую Кэт взяла в руки, но Мэгги же... она брала все новые и новые волшебные палочки, и после каждого краткого взмаха разочарованно вздыхала – не подходили. После получаса таких проб волшебница подумала с ужасом, что для ее дочери нет подходящей палочки, но тут ослепительная вспышка осветила заваленный волшебными палочками стол – Мэгги, сияя от счастья, держала длинную палочку из красного дерева, что беспрестанно выпускала золотистые искры, рассыпающиеся под потолком завораживающе красивым фейерверком. — Да, без сомнения – ваша дочь нашла то, что ей нужно,— подтвердил очевидное мистер Олливандер,— тринадцать с половиной дюймов, внутри – волос единорога. Отличная палочка для юных волшебников – очень редко можно встретить ребенка, сознательно колдующего в таком возрасте. Кэт рассеянно кивнула, расплачиваясь – говорить продавцу, что способности Мэгги проснулись даже не сейчас, а четыре года назад, она не собиралась, прекрасно зная, на что похожи такие слова. — Мам, а ты когда совершила свои первые чары?— спросила Мэгги уже дома, любуясь своей палочкой. — В десять лет,— ответила Кэт лаконично,— тогда я без спросу взяла папину волшебную палочку, но вместо наказания получила награду – свою собственную волшебную палочку. Как же давно это было... Волшебница замолчала, погрузившись в раздумья, и Мэгги, видя, что матери не до нее, прекратила расспросы. Уже на следующее утро Мэгги начала свое обучение. И разучивала она, разумеется, не только новые заклинания, но и изучала разнообразные дисциплины – историю магии, травологию, зельеварение... Все то, что могли дать книги, Мэгги усваивала в одиночестве, практика же начиналась вечером, когда Кэт возвращалась домой с работы. Волшебница с каждым днем поражалась все больше и больше упорству дочери, и той быстроте, с которой Мэгги осваивала и запоминала новое. Быстрее всего она разучивала заклинания – трансфигурационные, повседневные, заклинания защиты и нападения... В одиннадцать лет Мэгги знала столько, сколько знает любой пятикурсник, и когда пришло письмо из Хогвартса, Кэт не стала отправлять дочь в школу – ведь она, уже четыре года учась самостоятельно, теперь попала бы лишь к пятикурсникам, а эта компания не самая лучшая для одиннадцатилетней девочки. Да и то обстоятельство, что Мэгги способна карать других волшебников волей, останавливало Кэт. Так что она и дальше обучала Мэгги всему, что знала сама, изо дня в день, из года в год. Впрочем, не каждый день девочка горела ярым желанием изучить нечто новое – бывали и такие дни, когда она даже слышать об уроках не хотела, даже о разучивании новых заклинаний, и лишь бродила до вечера по лесу в одиночестве, либо рассматривала вместе с матерью старые фотокарточки. В один из таких дней Кэт обнаружила среди фотографий Джека ту фотографию, которую прекрасно помнила, но уже давно не видела – с Мэри и малышкой Марго. — Мам, кто это?— спросила Мэгги нетерпеливо, вглядываясь в лицо Мэри,— она мне почему-то кажется знакомой – словно я видела ее когда-то, очень давно... — Это моя подруга и твоя крестная – Мэри Моран,— ответила Кэт одновременно с теплотой и грустью в голосе,— а с ней – ее дочь Марго. — А где они сейчас? Раз она моя крестная, почему я раньше о ней не слышала? — Мэри погибла вместе с Марго спустя месяц после твоего рождения. — Их убили?— спросила Мэгги почти с твердой уверенностью. Кэт в отрицании покачала головой, удивив своим ответом дочь: — Нет, они обе погибли от одной и той же болезни, в один день. Между прочим, Мэри когда-то работала в Хогвартсе вместе со мной – преподавала защиту от Темных сил,— добавила Кэт чересчур поспешно, стремясь отвлечь дочь от разговора о смерти Мэри. — Правда?— переспросила Мэгги, блеснув глазами,— ты мне раньше этого не говорила! — Мне нужно было время, чтобы залечить эту душевную рану. Мэри сблизилась со мной за очень короткое время, стала мне подругой – и именно она помогла тебе появиться на свет! — А что за болезнь унесла жизнь крестной и ее дочери?— поинтересовалась Мэгги настойчиво, одним своим тоном дав Кэт понять, что ей очень важно получить ответ,— разве бывают такие болезни, от которых умирают? — Подобная болезнь когда-то чуть не унесла твою жизнь, Мэгги,— вздохнула Кэт тяжело,— но та, которой была больна Мэри всю жизнь, была еще хуже – прозванная целителями «Болезнью Милосердных». Абсолютно неизлечимая болезнь, от нее спасало лишь одно-единственное зелье, и то в момент приступа. Тот, кто не успевал принять его вовремя – умирал. Волшебница не стала описывать все те муки, о содержании которых ей когда-то поведала Мэри – Мэгги, по крайней мере, пока, об этом знать было вовсе не нужно. — А что, ты действительно помнишь Мэри?— спросила Кэт чуть погодя. Мэгги в сомнении пожала плечами. — Не то, чтобы... скорее знаю, что видела ее когда-то, но когда именно – не помню. А что это за медальон? Такое ощущение, словно он принадлежит одновременно и Мэри, и Марго. — Ты, как ни странно, угадала, Мэгги,— улыбнулась Кэт мягко, даже не удивляясь интуиции дочери,— хочешь, я тебе его историю расскажу? — Историю?— повторила девочка заворожено, не сводя глаз с фотографии,— хочу, конечно! Кэт, собравшись с мыслями, поведала дочери легенду, которую когда-то услышала от Джека – история о Медальоне Златогривого Единорога необыкновенно заинтриговала Мэгги, лицо девочки странно преобразилось – каждая его черточка осветилась некоей внутренней одухотворенностью, а глаза, что стали абсолютно черными, заблестели радостным возбуждением. — Медальон Златогривого Единорога,— повторила Мэгги медленно, с расстановкой, словно какое-то новое заклинание разучивала,— и его хозяйка – Марго Мордес, родившаяся в результате смешения кровей наследников рода Слизерина и Гриффиндора... И эта великая Марго умерла от некоей болезни, что унесла и жизнь ее матери? Кэт кивнула, сделав это с непроизвольной печалью. — Да. Бедняжка... Мэри знала, что умирает, но рассчитывала на то, что хотя бы ее дочь выживет. Но судьба распорядилась иначе... — А где же был отец Марго?— спросила Мэгги с недоумением – Кэт не рассказала ей о том, кем на самом деле был последний потомок Слизерина,— стоял рядом и ничего не делал? — Он ничего и не смог бы сделать. А через год после смерти дочери и жены он, подобно им, ушел из жизни. Кэт ожидала вопроса о причинах смерти отца Марго от дочери, но Мэгги, видимо, подумала, что и здесь повинны Пожиратели смерти. И ничего более выяснять не стала, вновь пронзая изучающим взглядом старую фотографию...