Atholad

      В то лето Леголас впервые видел отца таким счастливым. И не было печали в Зеленой Пуще. В свете звезд танцевали на полянах лесные эльфы. Веселый смех звенел в сладко пахнущей сени старого леса. И, улыбаясь, смотрел на подданных лесной король, переплетя пальцы с прекрасной Астиль. Голову эльфийского владыки венчала корона из переплетенных цветов, больше напоминавшая венок, но только венок не бывает столь совершенным. Свободное, струящееся платье Астиль было перехвачено тонким серебристым поясом на талии. Зачем им были другие драгоценности и украшения? Ничто не может украсить больше, чем любовь. Принц танцевал вместе со всеми, забыв о сомнениях и тревожащих душу мыслях. А потом широко распахнутыми глазами смотрел, как Трандуил вышел в самый центр круга и закружил Астиль в танце. Он что-то шепнул ей на ухо, она ответила, и оба рассмеялись. Все в белом, они словно были источниками света, наполнявшего в те дни лес. Совершенно разные, но все же одно целое. Даже в танце их движения, казалось, были совсем непохожими, но дополняли друг друга в совершенстве. И еще они ни на миг не расцепляли рук. Длинное одеяние Трандуила шуршало по траве, длинные волосы серебрились в свете молодой луны, глаза блестели, на губах играла улыбка. И лес расцветал вместе со своим королем. В Великом Зеленолесье не было тьмы. Даже ночью маленькие светлячки летали между деревьями, путаясь в листьях, опускаясь на покрытые мхом могучие корни вековых дубов. И, мерцая тысячами огоньков, лес весь полнился неземным, волшебным светом. Радость царила в сердцах эльфов. Давно Зеленая Пуща не знала такого покоя, давно в древнем лесу не было таких счастливых дней.       Они бежали по берегу лесной речки босые, ничуть не боясь пораниться о камни. Астиль то и дело оборачивалась, наклонялась и обдавала эльфийского короля прохладными брызгами воды, сверкавшими на солнце, словно драгоценные камни. Трандуил пытался сначала закрыть лицо, а потом успеть окатить водой ее саму, пока она снова не убежала на безопасное расстояние. И то, и другое удавалось плохо, и наконец, поскользнувшись, он буквально сел в прозрачную воду. Сначала ахнув, она вдруг звонко рассмеялась, закинув голову, и бросилась его поднимать. Не добежав пару шагов, она поскользнулась сама и просто свалилась на не ожидавшего такого короля, окунув его в воду почти целиком и промочив окончательно. Обняла его, уткнувшись носом в мокрую узорчатую ткань длинного одеяния, и оба расхохотались в голос. И Леголас, с улыбкой наблюдавший за этой сценой с высокой части берега, подумал, что, не зная обоих, он ни за что бы не посчитал ее одним из древнейших существ во вселенной, в чем он, к слову, был уверен, а его - могущественным эльфийским владыкой. На мели, мокрые с головы до ног и совершенно счастливые, покрывали лица друг друга поцелуями просто двое влюбленных.       Кудрявые облака бодро бежали по небу. Ветер шелестел листвой. Трандуил лежал на мягкой зеленой траве в тени старого дуба на опушке леса. Его голова покоилась на коленях у Астиль, длинные серебристые пряди легко скользили меж ее пальцев, ласково перебиравших волосы лесного короля. Неподалеку шумела река. Ближе к бурному потоку, удобно устроившись около неизвестно откуда взявшегося здесь камня, сидел Леголас, уткнувшийся в какую-то книгу. Щебетали птицы, день клонился к вечеру. Эльфийский король бездумно смотрел, как ярко-голубое небо постепенно синеет, а толстые бока пушистых белых облаков приобретают розовый оттенок. А как пах воздух теми летними вечерами! Порой казалось, что можно его зачерпнуть ложкой и съесть. Покой, блаженство, безмятежность окутывали Трандуила мягким коконом. Ему хотелось, чтобы время застыло, прекратило свой бег, замерло, остановилось. Шепот листвы, пение птиц и журчание воды бережно баюкали лесного короля, задремавшего на коленях любимой.       Наследный принц искренне радовался за отца. В нем что-то неуловимо переменилось. Ушла прежняя сдержанность, исчезла неуловимая печаль. Теперь он нередко подзывал сына к себе, и они втроем, вместе с Астиль, сидели и разговаривали обо всем на свете ночами напролет под мелодичные трели сверчков. И Леголас, впервые за долгие годы, чувствовал, что у него есть семья, настоящая, полная, счастливая. Ему иногда казалось, что сам лес рад появлению Астиль не меньше, чем отец, и порой гибкие ветви склонялись к ней, тянулись в стремлении прикоснуться. Леголас и сам очень привязался к ней. Она была величественной, мудрой и в то же время удивительно простой в общении, и, за исключением первой встречи, принц ни разу не чувствовал себя в ее обществе неловко. Когда он задумывался об этом, ему казалось странным, что Астиль так к нему относится, ведь он был, по сути, напоминанием о том, что когда-то лесной король делил ложе с другой. Но он не видел никакого подвоха в ее искреннем расположении к нему. И однажды она сама разрешила его сомнения, отведя в сторону и сказав, глядя прямо в глаза: - Я понимаю, о чем ты думаешь, Леголас. Но разве я могу обвинять в чем-то тебя, мой мальчик? Как я могу относиться к тебе плохо, если ты в свое время буквально спас своего отца, если ты так похож на него... Что бы ни случилось, я никогда не причиню тебе зла. Он так тебя любит. Как я могу не любить тебя?       Леголас не помнил свою мать, детские вопросы о ней когда-то не нашли ответа. Принц понимал, что, спроси он сейчас, ему бы рассказали все и без прикрас, но ему не хотелось этого делать. Он не хотел, чтобы брови отца снова нахмурились, прочертив скорбную складку на безупречном лбу. Не хотел терять чудесное, непередаваемое ощущение, когда Астиль целовала его в лоб, желая спокойной ночи, или когда она отводила его, вернувшегося с охоты и полуживого от усталости, в покои и укладывала спать, заботливо подтыкая одеяло. В такие моменты ему казалось, что он нашел маму спустя тысячу лет. И совсем не хотел терять снова.       Но наступала осень. Ночи становились холоднее. Желтые пятна появлялись в темно-зеленой листве. Птицы собирались в стаи, кружа над древним лесом и оглашая его тоскливыми криками. И у Леголаса на сердце становилось все тяжелее и тяжелее. Он чувствовал, что скоро Астиль исчезнет так же внезапно, как и появилась.       В тот день были первые заморозки, словно привет от стремительно приближающейся зимы. Осень была на исходе. Леголас возвращался с утренней охоты. Сердце принца сжала ледяная рука при виде оседланного коня, щиплющего траву около моста, ведущего ко дворцу. Его масть - ослепительная, белоснежная с золотым отливом - не оставляла ни малейших сомнений в том, кто его владелица.       Зачарованный, наследник протянул руку к удивительному животному. Конь, внимательно посмотрев на него умными темными глазами, снисходительно склонил гордую голову, позволив погладить точеную шею. - Его зовут Але, - она подошла совершенно бесшумно. Конь, радостно заржав, ткнулся мордой в плечо хозяйки. - Ты же не... - от волнения у принца перехватило горло. - Я должна, - карие глаза были полны грусти. - Все в порядке, Леголас, - вышедший из дворца отец казался ему потухшим, словно догоревшая свеча. - Госпожа и так задержалась у нас гораздо дольше обычного.       Астиль положила руку на плечо принца. - Мой мальчик... - бездонные глаза смотрели словно в самую душу. - Береги себя. И береги своего отца. Прощай, Леголас.       Она поцеловала его в лоб и повернулась к Трандуилу. Подошла ближе, протянув руку, погладила лесного короля по щеке. - Прости меня... Я вернусь, Трандуил, ты же знаешь. Но наше время еще не настало... - А настанет? - эльфийский король изо всех сил старался, чтобы голос оставался твердым. - Конечно... До встречи, любовь моя, - она опустила руку, отступая на шаг.       От последовавшей за этим сцены у лесного принца встал ком в горле. Отец вдруг шагнул к ней, сжав в объятиях и впиваясь в губы так, словно хотел навсегда запомнить их вкус, словно они никогда не встретятся вновь, словно это был последний миг существования всего мира. А потом резко оторвался, отпрянул назад, едва не оттолкнув ее, будто боясь, что выдержка изменит ему, и он станет умолять ее остаться, не оставлять снова. - Езжай! Ну же!       Леголас посмотрел на отца. Глаза эльфийского владыки были сухими, но было в его лице, застывшем, напоминавшем маску, что-то такое, что заставило сердце принца горестно сжаться. Леголас знал, что Трандуил прощается с ней не в первый раз. Его собственная душа в момент расставания рвалась на части, и наследник боялся представить, что творилось в душе лесного короля. Он осторожно взял отца за руку. Дрожащие пальцы Трандуила судорожно вцепились в теплую ладонь сына, словно в спасительную соломинку.       Легко вскочив в седло, она умчалась в закат, ни разу не обернувшись. Они молча смотрели ей вслед, светлый силуэт вскоре исчез между деревьями, окрашенными яркими красками уходящего солнца. И когда последний луч света погас, Трандуил почти вырвал руку и пошел обратно во дворец. Леголас, невольно шмыгнув носом, понуро побрел следом. Две высокие фигуры растворились в темном провале входа. Тяжелые кованые двери лесного королевства захлопнулись.

***

      Зеленая Пуща молчит, укутываясь в белое снежное одеяло. Лес полон тишины, холода и затаенной тоски. Зима вступает в свои права. Лесной король горделиво-надменно восседает на высоком троне. Тонкие изящные пальцы унизаны переливающимися кольцами. Перевитая зимняя серебристая корона холодно мерцает в свете факелов. Синие глаза смотрят равнодушно и сурово. Давным-давно прозвали эльфийского владыку ледяным королем, а владения - Лихолесьем. И слава эта вполне правдива. Тень пала на некогда прекрасный лес. Лед сковал когда-то горячее сердце Трандуила. Не одна сотня лет пролетела с того лета, когда король смеялся и танцевал в свете звезд. Никто в лесном королевстве уже не помнит об этом. Никто, кроме Леголаса.       Принц понимал, как в действительности тяжело приходится отцу. Но тот почему-то перестал подпускать сына так же близко, как раньше, и не показывал ему ни своей боли, ни слабости. И Леголас, пожалуй, начал бы сомневаться в наличии этих чувств и поверил бы, что сердце отца действительно так холодно, как кажется, если бы однажды снова не забрел в покои Астиль.       Принц ужасно скучал по ней, и его как магнитом тянуло к местам, где жила память о ней. Порой он любовался подаренной ею брошью, неизменно поражаясь, казалось бы, невозможному, но в то же время удивительно гармоничному сочетанию льда и огня, которое присутствовало во всем, что окружало Астиль. Он никогда не снимал это украшение. И мог бы поклясться, что когда отец обращался к нему, отдавал приказы, он старался смотреть куда угодно, но только не на сияющий лист на груди Леголаса.       В ту ночь воспоминания не давали наследнику уснуть, и он бродил про притихшему дворцу, возвращаясь в памяти к тем дням, когда в эльфийском королевстве царило такое полное, такое безмятежное счастье. Ноги сами понесли его на самый верхний ярус - единственный ярус, в покоях которого были окна. На одном конце располагались королевские покои, в другом конце когда-то жила Астиль. Именно в ее покои и шел лесной принц. Знакомая дверь почему-то была приоткрыта. Недоуменно нахмурившись, Леголас шагнул в комнату.       Увиденное заставило сердце дрогнуть от жалости. За столом сидел Трандуил, уронив голову на руки. Рядом стояли две пустые бутылки от вина. Светлые волосы, упавшие на лицо, растеклись серебристой лужицей по гладкой полированной поверхности стола. Тихо подойдя ближе, Леголас присел рядом со стулом. - Отец, - принц слегка потрепал его за плечо. Никакой реакции. Наследник и представить не мог, что отец может напиться так - до беспамятства. Чтобы хоть ненадолго забыться - неожиданно с болью понял Леголас. - Папа...       Трандуил не проснулся, когда Леголас, удерживая его за плечи, отодвинул стол. Не проснулся, когда наследник, понимая бессмысленность попыток разбудить короля, бережно поднял его на руки и понес в королевские покои, благо они были совсем недалеко. Только гордая светловолосая голова безвольно легла на плечо принца. Уязвимость, беззащитность отца, всегда такого холодного и надменного, била в самое сердце осознанием того, как страдает он на самом деле, и Леголас смаргивал непрошеные слезы, понимая, что ничем не может помочь.       Он осторожно уложил Трандуила на кровать, стянув высокие сапоги и сняв тяжелое длинное одеяние, укрыл одеялом. И напоследок, коснувшись расслабленно лежащей бледной руки, прошептал в отчаянной и глупой надежде, что король его услышит: - Она обязательно вернется, папа...       Но ничего не изменилось во дворце после той ночи. Если Трандуил и понял что-то, проснувшись тогда в собственных покоях, то он ничем этого не выдал. И Леголас, не выдержав, попросту сбежал на осмотр границ, чтобы хоть несколько месяцев не видеть, как, вопреки сменяющим друг друга лету и осени, в душе лесного короля царит зима.