Atholad

Two Steps From Hell – Wind Queen Hans Zimmer – Journey to the Line _______________________________________________________ - Астиль, он спит уже почти сутки, - Леголас беспокойно мерит шагами каменистую землю около королевской палатки. - Так и должно быть, - она сидит на плоском камне неподалеку, задумчиво рассматривая залитую красно-розовым светом долину. Клонящееся к горизонту солнце освещает ее лицо закатными лучами. - Все в порядке, не тревожься. Завтра твой отец придет в себя. - Послушай... - принц умолкает на полуслове, ошеломленно оценивая размеры внезапно закрывшей полнеба огромной тени гигантского орла.       Могучая птица величаво опускается перед вставшей с камня Астиль, взметнув в воздух серую пыль. Гладкие перья отливают золотом в лучах садящегося за горы солнца. И, замерев на мгновенье, орел склоняет перед ней гордую голову. - Госпожа Астиль... - Гваихир, - она осторожно касается рукой изогнутого клюва. В глазах - необъяснимая нежность. - Князь ветров... Как давно мы не виделись... - Жаль, что только при таких обстоятельствах, - голос гигантского орла больше похож на грозный клекот, и Леголас как-то не задумывается, что птицы вообще не должны говорить на эльфийском. - Увы, - она тяжело вздыхает, подходя чуть ближе и зарываясь пальцами в жесткие перья на шее. До принца доносится ее срывающийся шепот. - Все так неправильно, Гваихир, так неправильно... - Ты всегда можешь рассчитывать на меня и мой народ, госпожа, - в огромных каре-золотых глазах птицы глубокая печаль. - Позови, и мы явимся тебе на помощь, от Мглистых гор до лесного королевства совсем недалеко... Ведь теперь ты поселишься здесь? - Да... Благодарю тебя. Где твой брат? - Ландроваль добивает остатки гоблинских войск вместе с другими орлами и отрядами эльфов и людей; неподалеку болота, этих тварей легко туда загнать. Ты же знаешь его крутой нрав, а он еще и видел, что ты сделала и почему, теперь его ярость не знает границ. Он не успокоится, пока визг последнего мерзкого отродья не поглотит трясина, - он на мгновение замолкает, а потом продолжает. - Думается мне, в его душе теперь не останется почтения к нашему создателю. Как и в моей... - Мне нечего тебе ответить, мой друг... - она медленно качает головой. - Сделанного уже не воротишь. - Что с тобой будет? Ты ведь знаешь, должна знать, дар провидения всегда остается с Айнур, - Повелитель орлов внимательно всматривается в побледневшее лицо Астиль. - Я... - она оборачивается, кидая взгляд на Леголаса, стоявшего в нескольких шагах и изо всех сил вслушивающегося в разговор. - Ох, Гваихир, позволь мне насладиться настоящим, позволь не думать о будущем. - Конечно, - огромный орел перехватывает ее взгляд и понимающе кивает. - Я надеюсь, мы еще увидимся...       Договорить он не успевает. Еще один орел, только самую малость уступающий размерами Гваихиру, резко взмахивая крыльями, рывком приземляется рядом. Принца обдает порывом внезапно поднявшегося ветра от огромных крыльев. Длинные когти, с жутким скрипом проехавшиеся по камню, измазаны черной кровью. - Астиль! - его голос кажется чуть более глухим, чем у предводителя, но сейчас почти звенит от гнева. И сам он кажется по сравнению со спокойным Гваихиром сущим ураганом, взъерошенный и разозленный. - Почему нас позвал Повелитель Царства Мертвых, а не ты?! Ты же тепе... - Гваихир прерывает его на полуслове, резко приоткрывая одно крыло и толкая им брата так, что тот, чтобы не упасть, вынужден зацепиться когтями за ближайший камень и неловко взмахнуть крыльями, сохраняя равновесие. - Помолчи, Ландроваль, - гневный клекот Князя ветров переходит в еле слышный свист, все же доносящийся до слуха принца. - И повежливее! Не видишь, кто здесь?       Никогда еще Леголас не чувствовал себя так неуютно, как в тот момент. Глаза у орла, названного Ландровалем, тоже были карими, но не с желто-золотым оттенком, как у Гваихира, а красноватые, отливающие багрецом, и на дне их, все еще не успокоившись, бушевала страшная ярость. Наследнику казалось, что эти глаза прожигают его насквозь, пока орел разглядывал его. - Сын короля... - второй орел не спрашивает, а утверждает. И в ответ на опасливый и недоуменный взгляд принца поясняет. - Глаза такие же. - Когда ты видел моего отца? - от этих слов Леголас забывает о нахлынувшей робости. - Он никогда не говорил о тебе. Вы знакомы? - Вот у него и спроси, когда он очнется, - принц сказал бы, что орел это проворчал, если вообще можно сказать, что птица, даже такая, может ворчать. - А он обязательно очнется, слишком большая цена за это заплачена. К тому же день-два он только и сможет, что на вопросы отвечать да сам спрашивать. - Ландроваль, довольно, - в ее взгляде на орла, нахохлившегося в ответ, усталость. Стоя, она смотрит прямо в глаза чуть возвышающимся над ней даже в сидячем положении птицам. - Я рада тебя видеть. Спасибо за помощь... - Это мой долг, госпожа! Но как Манвэ... - Ландроваль! - она повторно окликает его, предостерегающе подняв руку. - Прошу... Я сама, хорошо?       Тот недовольно косится на боявшегося даже дышать наследника, но все-таки кивает. И вдруг утыкается гладким клювом в плечо Астиль. А потом отстраняется и смотрит ей в глаза. В его взгляде больше нет ярости, только неожиданная тоска. - Береги себя, госпожа...       Она со вздохом обнимает за могучую шею сначала его, а потом молчавшего все это время Гваихира. Отходит назад, чтобы не попасть под удары воздуха, которые вот-вот грянут из-под громадных крыльев. - Летите, Великие Орлы, летите в свои родные гнезда... Прощайте! Счастливого пути...       Две гигантские птицы склоняют головы в прощальном поклоне почти одновременно. А потом друг за другом взмывают в воздух, поднимая такой ветер, что одну из палаток, стоящих рядом с королевской, буквально сносит потоками воздуха. Но шатер лесного короля больше, надежнее, и его массивные подпорки успешно справляются со внезапными порывами. Мощные крылья стремительно уносят орлов дальше от пустоши, и спустя некоторое время на небе, постепенно приобретающем глубокий синий оттенок, становятся заметны только две небольшие точки.

***

      Несколько минут Астиль молчит, полностью погруженная в свои мысли. Молчит и Леголас, вспоминая события минувшего дня и ночи, и переваривая только что услышанное.       Митрандир, волшебник, пару раз наведывавшийся в Лихолесье и потому известный принцу, тоже называл ее госпожой. Когда она шла за наследником, бережно несущим свою драгоценную ношу, в лагерь, тогда они и встретили мага. Тот посмотрел на лесного короля, покоящегося на руках Леголаса, потом на нее, потом опять на Трандуила, и вдруг склонился в глубоком поклоне. - Госпожа Астиль... Владычица... - Разогни свою старую спину, Олорин, это тело и без того тяготит тебя, - она на мгновенье остановилась, поднимая упавшую с седой головы остроконечную шляпу. - И не трать время на ненужные слова, и у меня, и у тебя очень много дел... Мы еще встретимся.       И пошла дальше, не оглядываясь на двинувшегося следом принца, безуспешно пытающегося понять, кем же должна быть Астиль, если маг, даже перед Трандуилом лишь слегка склонявший голову в свои редкие визиты, практически подмел перед ней бородой землю. И почему она назвала его Олорином?       А с орлами она как познакомилась? И откуда Ландроваль знает его отца? Астиль, похоже, об этом знает.       Кто же она?       Леголас выплывает из своих воспоминаний и размышлений вместе с этим вопросом. Пора услышать ответ, долгожданный, обещанный. - Астиль? - ее спина на мгновенье напрягается, и она медленно оборачивается к принцу, очень старающемуся в тот момент придать своему лицу выражение непреклонное и в то же время умоляющее. - Расскажи мне. Расскажи, пожалуйста. - Я хотела бы, чтобы твой отец тоже узнал правду, - она вдруг печально улыбается. - Но, боюсь, эта правда не придется по сердцу ни тебе, ни ему. Понимаешь, для меня велик соблазн взять с тебя слово, что если я все и без прикрас расскажу тебе, то ты ничего не станешь говорить Трандуилу без моего ведома, и мне удастся обойти ту часть, которая может причинить ему боль.       Леголас несколько мгновений размышляет, всерьез задумавшись над ее словами. Как никто другой он понимает ее желание оградить короля от страданий. Он и сам не одну сотню лет скрывал правду от отца, чтобы не ранить его сердце. Но он прекрасно помнил, чем все это закончилось. Правда - вещь опасная. Она может убить и может вернуть из открытой могилы, может навсегда покалечить, а может и излечить самые страшные раны души. Но главная ее особенность заключается в том, что она рано или поздно выплывает наружу. И всегда с необратимыми последствиями. И чем дольше правду скрывают, тем масштабнее эти последствия.       И вот, перед ним снова этот выбор. Вернее, чужой выбор, который зависит от него. Он однажды выбирал, и до сих пор не знает, правильно ли поступил тогда. Ошибется ли он, снова позволив утаить правду? Должен ли он помогать ей сделать выбор? - Расскажи мне, Астиль, - голос принца звучит твердо. Он усаживается на камень и тянет ее за собой. - Расскажи, и только тогда принимай решение. - Хорошо, - она на миг прикрывает глаза, явно что-то припоминая и сосредотачиваясь, слегка хмурит плавно изогнутые темные брови. Закатные лучи, ставшие уже почти бордовыми, ярко разукрашивают ее белое платье. - Хорошо... - она повторяет это, бросая короткий взгляд на Леголаса, и вновь отворачивается лицом к долине так, что теперь наследник видит только ее точеный профиль. - Слушай... - Ваши предания о нас не до конца верны... Скажи мне, сколько Валар в Эа? - Эээ... - Леголас, приготовившийся внимать рассказу, запинается от неожиданного вопроса и мысленно хвалит собственную любознательность, однажды приведшую его в королевскую библиотеку. - Четырнадцать. Семь Владык Валар и семь Владычиц. А Мелькор, он же Моргот, Черный Враг Мира, пал и не считается больше Валой. - Но ведь когда-то он им был... И Валар было четырнадцать вместе с ним. По семь с каждой стороны. Силы Владык всегда должны быть соразмерны силам Владычиц, иначе Эа может погрузиться в хаос. Соответствие, задуманное Эру, совершенное равновесие сил. Его нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах. И оно не было нарушено... Во времена Первой войны Тулкас вошел в Эа не один. С ним пришла еще одна Валиэ. Но если свирепый Вала пришел по собственной воле и для того, чтобы помочь другим Валар в борьбе с Мелькором, то она спустилась потому, что это было необходимо, по решению Эру и из обычного любопытства. Для нее не было добра и зла. Был только новый мир, звенящий войной, который она хотела увидеть и познать. И ей очень хотелось понять, почему другие Валар так отчаянно сражаются за эти еще бесплодные земли. Ты, наверное, знаешь, что Тулкас сильнее остальных только физически. Его духовные силы по сравнению с другими Валар ничтожно малы. А в равновесии учитываются именно они. Она была, если можно так сказать, его соответствием. И у нее не было особых способностей, кроме безграничной власти над холодом. Больше всего она любила лед и сама походила на него, такая же прекрасная и равнодушная. Ее возможности не были так уж необходимы миру, да и она не стремилась стать ему полезной. Когда после отступления Мелькора Валар стали наводить порядок в Арде, единственное, что она делала - с интересом изучала каждого из них, слишком занятых, чтобы заниматься тем же по отношению к ней. Рассказывать об этом я не стану... Любопытной снежинкой она кружила над бурлящим миром, не принимая ничью сторону. Она видела многое. Видела Светильники, видела их разрушение вернувшимся Темным Валой. Но еще большее любопытство у нее вызвало решение Валар пытаться не победить Мелькора, а сохранить уцелевшее ввиду грядущего пробуждения Детей Илуватара. Именно поэтому ей хотелось получше изучить эльфов, когда они проснулись, но начавшаяся война отвлекла ее внимание. На разразившиеся битвы смотреть было гораздо интереснее... О, ты не можешь представить, Леголас, насколько величественно-завораживающе это действо, несмотря на всю свою жестокость. Когда все силы Эа сходятся в одном сражении, когда Валар и Майар сталкиваются двумя грозными и безжалостными волнами, одна из которых сияет ослепительным светом, а другая полна первозданной тьмой... Когда вокруг поднимаются и рушатся горы, когда море, обезумев, закручивается водоворотами, когда земля ломается и трескается словно тонкий лед под невиданными ратями... Этого не описать словами. Но я рассказываю не о том, извини. Затем ее взгляду предстал плененный Мелькор. Она с интересом слушала его умоляющую речь и потом нередко наведывалась в Чертоги Мандоса, где Падший Вала был заключен. Он не был похож на остальных Валар. И ее влекло к нему чистое любопытство. Она внимательно разглядывала его и расспрашивала о стремлениях и замыслах, не пытаясь оценивать и судить. Те визиты, казавшиеся странными Владыке Судеб, все же позволили ей сблизиться с Намо, во владениях которого томился Мелькор, а затем и с его сестрой Ниэнной. Возможно, только они поняли, как опасно ее безразличное отношение к добру и злу. Она любила красоту и силу. А ведь даже разрушающее пламя по-своему красиво. Когда Мелькор вышел из заточения и поселился в Валиноре под надзором, они много времени стали проводить вместе. Он жадно изучал странную Валиэ. Ей была неведома ложь, она просто не понимала, что можно говорить неправду для собственной выгоды, потому что для нее не было разницы между хорошим и плохим. И именно тогда она совершила самую большую ошибку, которую только можно представить. Она решила, что с помощью силы Мелькора можно создать что-то прекрасное. И вместе с ним она сотворила маленькое, почти неуязвимое существо, будто созданное из искрящегося черного камня и способное выдыхать огонь. А потом грянуло затмение Валинора. И бесконечные войны. И бесчисленные битвы. Возвышение и падение великих королевств. Знаешь, грядет Эпоха Людей, которая станет прекрасной на своем рассвете и ужасающей на закате. Сейчас эльфы пренебрежительно отзываются об алчности, жестокости и слепой злобе младших Детей Илуватара. Но в те года Перворожденные ничуть им в этом не уступали. Это был настоящий кошмар... Ее поразила их ненависть друг к другу. Откуда в них было столько ярости, в прекрасных и беспечальных созданиях Эру? Она считала их совершенными и была страшно разочарована. И тогда она начала понимать, что такое зло. И где его источник. Ее опасения подтвердились, когда в последних битвах за Белерианд Мелькор стал использовать драконов - жуткие, громадные подобия крохотной крылатой ящерки, когда-то выращенной ею. Она не сражалась вместе с войсками, посланными Валар в войну Гнева, но уже с почти мстительным удовольствием наблюдала за разгромом армии Валы, прозванного Черным Врагом Мира, разрушением Тангородрима и повторным пленением Мелькора. После суда он должен был быть навечно выброшен за пределы Эа, в Пустоту. Но если сам дух можно изгнать из Арды, то сила любого из Айнур навсегда останется частью существующего мира. Равновесие, Леголас, это все проклятое равновесие. В момент исполнения приговора, сила должна была, противясь выходу из Эа, отделиться и стать некой бесхозной сферой, которая бережно бы хранилась на Таникветиль под строгим контролем Манвэ. Но все пошло не по плану. Видишь ли, что бы ни случилось, каждый из Валар до последнего волен распоряжаться собственной силой. Но об этом в тот момент никто не знал. Только когда ее, ждущую наказания Мелькора, окутало ослепительное сияние, Валар поняли, что произошло. Не знаю, почему он выбрал ее. Может, потому что думал, что она, одинаково безразличная как к добру, так и к злу, продолжит его дело. Может, потому что не хотел власти Манвэ над его силой. Может, он просто любым возможным способом пытался противиться приговору. Намо говорит, что Мелькор любил ее, в странной, извращенной манере, но любил, и последним своим поступком стремился сделать ее могущественней остальных. Я не верю, что существо, павшее так низко, способно на любовь. Как бы там ни было, Манвэ пришел в ужас. Не обращавший до этого на нее особого внимания, он наконец узрел, в чьи руки попала сила Падшего. И его обуял страх. Уговаривая, убеждая, доказывая необходимость сохранения этой силы в неприкосновенности, он попытался заставить ее отказаться от неожиданного дара. Но она не согласилась на это. Когда ты видишь страх в глазах Верховного Владыки, когда в тебе будто пылает пламя, когда ты чувствуешь, что можешь совершить все, что угодно, когда ты ощущаешь себя всесильной после безликого существования, в этот момент ничто не заставит тебя отказаться от врученной силы... Будь у нее другой характер, кто знает, как бы сложилась дальнейшая судьба Арды. Но все же, несмотря на постепенное осознание тонкой грани между хорошим и плохим, главной ее чертой по-прежнему оставалось искреннее любопытство. В ней не было гордыни, только сумасшедшая радость, что сильнее нее в Эа теперь нет. Кто-то не проходит испытание властью... Она прошла, не успев его начать. Для нее подобные способности означали лишь собственную абсолютную безопасность. Она сказала отчаявшимся Валар, что будет только сосудом для этой силы. Что не станет использовать ее. У Манвэ не было выбора, и он сказал, что верит ей. "Зачем мне разрушать этот мир? Гораздо интереснее за ним наблюдать..." - она чувствовала, что он на самом деле не верит, но не знала, какие могут быть последствия у этого недоверия. Конечно, она могла бы помочь в восстановлении Арды, но пойми, Леголас, осознавая причины, она все-таки была разочарована в Детях Илуватара. И, что толку скрывать, не думала, что их страдания стоят ее вмешательства. Намо предсказал ей, что однажды любовь к одному из этих созданий заставит ее не только стараться обратить свою силу во благо мира, сейчас ею почти презираемого, но и отказаться от нее. Она только рассмеялась в ответ на эти слова. Для нее это казалось невозможным. Она и хрупкое Дитя Илуватара? Абсурд. Никогда не бывать подобной глупости. Она стала изучать Арду дальше, издалека наблюдать за существами, ее населяющими. Это было захватывающе... и не более того. В сердце ее не было сочувствия и жалости. Но она сдержала обещание и не использовала силу Мелькора, в тоже время ретиво ее охраняя. А потом пришел Майрон, прозванный Сауроном, Темным Властелином. Моргот не зря приложил немалые усилия, чтобы привлечь его когда-то на свою сторону. Могущественный, обладающий значительными знаниями и лживый, он в свое время стал самым верным помощником Падшего Валы и лучшим учеником. Новая напасть обрушилась на Средиземье. Темный Майя стремительно распространил свою власть на огромной территории. Надвигалась еще одна война, и ей было очень интересно, чем все закончится в этот раз, поскольку теперь Валар опасались вмешиваться напрямую, осознавая хрупкость мирового равновесия. Ей было интересно. Именно этот интерес привел ее на Дагорлад. Ты слышал о битве при этой равнине, Леголас? Когда, к ее удивлению, объединенные войска людей и эльфов вступили в Мордор, загнав Саурона в Барад-Дур, она черной птицей кружила над затихавшей пустошью и побагровевшими болотами. И там она увидела одного эльфа. Ее взгляд упал на него совершенно случайно. Он стоял на коленях в мутной красной воде, и по его лицу текли жгучие слезы, оставляя светлые дорожки на покрытых пылью и кровью щеках. Почему он плачет, ведь победа осталась за войсками Последнего Союза, разве нет? Интересно... Она давно выбрала для себя любимые облики, и этот, эльфийский, несмотря на всю хрупкость, казался ей самым точным олицетворением ее души. "Мой отец мертв. Ты никогда не теряла любимых?" - полные боли синие глаза закатились, и он потерял сознание, рухнув в трясину у ее ног. Он захлебнулся бы, так и не придя в себя, если бы она, неожиданно для себя самой, не подхватила бесчувственное тело, придержав за измазанные кровью плечи. Передав его на руки какому-то воину, во все глаза глядевшему на невероятной красоты эльфийку, странным образом оказавшуюся в самом сердце Мертвых топей, она кинулась прочь. В сердце, холодном и равнодушном, треснул лед, приведя ее в полное смятение. Перед глазами стояло лицо неведомого эльфа, прекрасное и искаженное мукой. Ее, никогда не приближавшуюся к народом Средиземья настолько близко, захлестнуло волной чужого страдания, неожиданно отозвавшегося в ее собственном сердце, зацепив какую-то струну болезненным звоном. Страдания не столько физического, сколько духовного и оттого еще более тяжкого. Она металась над замирающей равниной, пытаясь понять, что с ней происходит. Лицо Перворожденного, безвольно покоящегося у нее на руках, бледное, изнуренное и такое красивое, неотступно преследовало ее, возникало яркой картинкой, тревожащей душу. Она бросилась искать этого эльфа в уже засыпающем лагере, все еще не понимая, что ею руководит, следуя властному зову обезумевшего сердца. Она не знала, правильно ли поступила, заговорив с ним, и не знала, почему вообще заговорила. Не знала, почему высказала ему свои размышления, созревшие за долгие века наблюдений за Ардой. "Вы мудры и благородны - народы, ставшие одним войском ради общего дела, одно из совершеннейших творений Илуватара. Вы должны беречь и уважать друг друга как умеете, а вместо этого вы губите друг друга из-за своей гордыни и жадности. Орки же, по сути, жуткая пародия на Перворожденных, уродливые, глупые и жестокие порождения Мелькора, но единые в стремлении уничтожить все прекрасное и размножиться, губят вас..." - она еще не поняла, что именно в тот момент, произнеся эти слова, она наконец провела ту самую черту между добром и злом. Но, смутившись своего неожиданного откровения, она попросту сбежала. Она пыталась успокоить себя, вернуться к бесстрастному наблюдению, но удивленные и немного испуганные сапфировые глаза безвозвратно отпечатались в смятенной душе. Но она все-таки не вмешивалась, все еще стараясь обмануть себя: пусть, мол, Дети Илуватара сами разбираются со своими проблемами, это не ее дело. Но вот беда, среди них, бывших для нее единой серой и безликой массой, теперь существовал один известный ей высокий, с серебристыми волосами ниже плеч, синеглазый эльф. И пусть до остальных ей действительно не было дела, но он был среди них. А потом Саурон решил лично принять бой. И потерпел поражение, лишившись Кольца. И, несмотря на это, она окончательно разочаровалась в людях. Но... Орки бежали с поля боя, когда она заметила со своего наблюдательного поста на пути визжащей черной толпы знакомые серебристые волосы. Еще немного, и скрежещущая лавина похоронила бы его под собой. Она спасла его. Визжащие твари не пытались с ней сражаться, чувствуя силу, когда-то породившую их. Она встала на защиту Дитя Илуватара. И в тот миг ее судьба была решена. Кто может точно сказать, как приходит любовь? Медленным осознанием, приходящим из глубины души, ослепляющей волной, затапливающей все существо или взрывающимся в сердце пламенем, она неизбежно стучится в двери и захватывает тебя в свой плен навечно. Ранение эльфа было страшным и очень опасным. В этот раз она не смогла уйти, да и уже не пыталась. Она осталась и выходила его. И пока она за ним ухаживала, оказалось, что это хрупкое Дитя Илуватара, этот светловолосый синда не только может мудро рассуждать о событиях, происходящих в Арде, горячо спорить с ней и рассказывать о своих мечтах, но и, несмотря на пережитые страдания, может искренне смеяться, нежно любить свое королевство и хотеть, чтобы она оставалась рядом. Он никогда не просил ее остаться напрямую, но глаза говорили за него, и она не смела его оставить, с каждым мигом, проведенным рядом, все больше и больше привязываясь как к нему, так и к миру, в красоте которого он так яро ее убеждал. Она полюбила его. Рок ли это, горе или великое счастье, решать не нам. Судьба рассудит, как должно. Это была неистовая, всепоглощающая страсть. Она не умела любить по-другому. Конечно, она хотела остаться с ним навсегда, быть рядом, защищать его королевство, совсем как когда-то Мелиан, на которую в свое время эта Валиэ презрительно косилась из-за ее любви к Тинголу. Но в игру снова вступил Повелитель Арды. Он никогда не переставал тревожиться из-за силы Мелькора, оказавшейся за пределами его власти, никогда полностью не доверял ее хранительнице. Надо признать, что его опасения не были беспочвенны, но к тому моменту, когда он решил воспользоваться сложившейся ситуацией, у нее уже даже в мыслях не мелькало, что можно с помощью этой силы разрушить мир. Теперь она как никогда была заинтересована в его сохранении. Боюсь, с этого момента твоя уверенность в непогрешимости Манвэ может поколебаться, Леголас, но я не солгу ни единого слова. Он не желал зла ни ей, ни ее возлюбленному. Он заботился об Арде. Он только хотел заставить ее поклясться, что она никогда не применит силу Падшего Валы во вред Арде. И поступит ровным счетом наоборот. И теперь он знал, как это сделать. Он сыграл на уязвимости ее любимого. На том, что она не всегда сможет защитить его от смерти, особенно если на то будет воля Владыки. На том, что сила, хранимая ею, и породила все то зло, которое принесло ему страдания. Его предложение был простым и жестоким для нее: она расправляется с оставшимися отродьями Моргота, делает все для очищение Арды от скверны, защищает ее от зла, а взамен остальные Валар хранят молодого эльфа от возможных бед. Ее любовь была эгоистична, но ведь каждый, полюбив, становится эгоистом. И она, многого не сказав, но передав суть, поставила его перед выбором: он мог отпустить ее и спокойно жить дальше, и она отказалась бы от этой любви и предложения Манвэ, а мог связать себя с нею навсегда, но она не смогла бы остаться рядом, вынужденная выполнять свое обещание, и только изредка возвращалась бы к нему. Не знаю, понимал ли он, на что обрекает себя. Мне хочется верить, что понимал, но очень сильно любил. Как бы там ни было, он выбрал ее. И она начала свое странствие. О, Леголас, с каким рвением она выполняла свою задачу, поглощенная мыслями о грядущей встрече, как она хотела поскорее завершить очередное дело и броситься к нему в объятия. Она была безжалостна к морготовым тварям. Только раз ее сердце дрогнуло. Когда она встретила одного из многочисленных в то время драконов. Черный, пышущий огнем, озлобленный и ужасающе смертоносный, он оказался той самой ящеркой, увеличенной Мелькором до колоссальных размеров и используемой в собственных целях. Он, яростно ощерившись и издав грозный рык, собрался было напасть, но вдруг, втянув вытянутыми ноздрями воздух, сложил угрожающе распахнутые крылья и, опустившись на все свои четыре могучие лапы, робко пополз к ней. Огромные янтарные глаза расширились, рычание перешло в рокочущее поскуливание, и он с глухим стоном, будто жалуясь и одновременно радуясь, подставил огромную морду под ее дрожащую руку. Он узнал свою настоящую хозяйку. Он не хотел становиться и оставаться таким. Тогда, впервые за все свое существование, она заплакала. Она не смогла убить его. И отпустила. Его конец все равно был печален. Загнанный в угол эльфийским войском, решившим устранить вероятную угрозу своему королевству, он защищался изо всех сил, но один из Великих Орлов, издревле ненавидящих порождения Моргота, выклевал ему глаза. Ослепнув, дракон все же попытался улететь, но врезался в соседнюю гору и рухнул на скалистые вершины других. Острые пики вспороли прочную чешую, словно бумагу. И он погиб, ни разу после последней встречи с ней не причинив никому зла по собственной воле. По злой насмешке судьбы ее же должник уничтожил ее единственное несчастное детище. Тот орел оказался в этот день там не просто так. Когда-то она спасла маленького орленка, выпавшего из гнезда и оказавшегося одним из наследников предводителя Великих Орлов. Спустя несколько веков выросший птенец защитил ее любимого от пламени дракона. Если бы не он, светловолосый воитель давно был бы мертв. Этого орла звали Ландровалем. Судьба смеется над нами, Леголас, а мы покорно идем по предопределенной ею дороге. Это было для нее страшной мукой - оставлять свою любовь и снова возвращаться. Видеть боль единственного любимого существа и быть не в силах что-либо с ней сделать. Она могла только в редкие месяцы близости отдавать ему всю себя, укутывая безграничной любовью, копившейся в долгие века разлуки. Но она верила, и потому верил он, что однажды бороться будет не с чем, и она навсегда останется под сенью его леса, рядом с ним. Она могла простить ему все что угодно. Даже родившегося сына от другой. Она знала, как он страдал без нее, и не смела ни в чем обвинять. Потом вернулся Саурон, и она решила, что именно его изгнание и станет ее последним делом. Она захотела сначала сказать об этом своему любимому. Но Темный Майя раньше нее понял, какими слепыми делает нас любовь. У него были грандиозные планы, и он не мог допустить, чтобы кто-то помешал их осуществлению. Проследив ее возвращение, он овладел телом ее возлюбленного и заставил ее, пылающую яростью, уйти, лишить своего покровительства лесное королевство. Как она... Как я была слепа, Леголас... Я - та самая Валиэ. Я, Астиль. Меня смог провести бывший слуга того, чью силу я хранила. Я не послушала тебя... Я причинила страшную боль тому, кого люблю больше всего на свете. И я заплатила за это сполна. Я и представить не могла, что Манвэ станет мало моего обещания. Он, похоже, все-таки решил, что лучше бы силе Мелькора храниться в его владениях. И козни Саурона были ему на руку. Намо пытался меня предупредить, но я сразу же помчалась к Дол-Гулдуру, и когда он меня нагнал и объяснил истинную причину всех бед, было уже поздно. Намо... Он всегда говорил, что мое имя похоже на клинок, со свистом вспарывающий воздух. Я не успела спасти твоего отца. Чего и хотел Повелитель Арды, не справившийся со своим застарелым страхом перед силой, превосходящей его. Он хотел забрать ее и получил желаемое. Я отдала силу Мелькора взамен на воскрешение Трандуила. И мне не жаль, ни капли не жаль, ее ценность для меня несравнима с жизнью твоего отца, раз так, пусть Манвэ сам с ней разбирается. Плохо другое... Видишь ли, Мелькор отдал мне свою силу добровольно. И я весьма активно ее использовала в постоянном сочетании со своими собственными способностями. И в итоге две силы слились воедино. Я не смогла оторвать силу Падшего Валы от своей. Я отдала обе. Теперь мой дух привязан к этому телу. И если убить его, то я до конца мира буду скитаться по Эа бесплотной тенью и утрачу зримый облик навсегда. И никогда не смогу вернуться, как бы ни хотела... Так скажи мне теперь, Леголас, - ее губы кривит горькая усмешка, когда она переводит взгляд на безмолвно приросшего к камню принца. - Что я должна рассказать твоему отцу?