Неправильно... или? Берроуз-капут или игра меченой колодой.(вне цикла)

— Джес! — хлопок по лицу. Еще один. Хрипло вздохнув, кашляю от набившейся в горло пыли и открываю глаза. Надо мной кто-то склонился в полумраке. Лица не разбираю, но светящийся воротник куртки дает понять: передо мной свой. — Идти можешь? Киваю прежде, чем проверю подобную возможность. Однако, когда меня ставят на ноги, обнаруживаю, что могу двигаться. Да и зрение прояснилось практически до конца. Оказывается, меня тряс Ирдес. Он же сейчас и рассказывал о том, что произошло.  — Нашего «клиента» решили накрыть смотрители. Они пробрались к нему в дом через подвал, устроили взрыв. Нас не видели, да и не проверяли ближайшие дома, так что есть шанс свалить незамеченными. Уходим?  — Да, бежим отсюда. Доложим все Кайсварру, а там видно будет, — проверяю «летяги» на исправность. Целехоньки, родимые, спасибо вам, Петрович… Мы осторожно отходим по крышам на два квартала, но надо же было забыть о том, что Смотрители устраивают свои облавы с чувством, толком и расстановкой… В этот раз они явно рассчитывали поймать кого-то на крышах, поскольку нас зажали в клещи с трех сторон аж восемь смотрителей за раз. Оставался только один путь — бежать обратно в сторону основных сил Аббатства, либо же сдаться и ждать, пока нас вытащат Элис и Корво. Правда, что-то мне подсказывает — мужики в масках изначально не планировали брать кого-либо живым. Почему они не стреляют, вот в чем вопрос? Почему приближаются с мечами в руках, нарочито медленно, словно смакуя свою будущую победу? И что нам делать сейчас, когда на стороне противника полный перевес и по численности, и по мастерству? К черту. Я знаю ответ.  — Налево или направо? — уточняет у меня Ирдес. И там, и там можно легко перебраться с крыши на летягах. И там, и там у нас получится оторваться от преследователей. И там и там — свобода, оба пути к которой одинаково просты и сложны одновременно.  — Направо, — тихо произношу я, обнажая меч. Арбалет я просто не успею убрать перед «пробежкой», пистолет можно было бы просто отбросить, но он перебудит всю округу и к Смотрителям добавятся стражники и, возможно даже, толлбои.  — Молитесь Чужому, еретики, — осклабился, судя по всему, предводитель группы Смотрителей. Я лишь криво ухмыльнулась, что вряд ли заметили под платком. Один из Смотрителей замахнулся на меня мечом. Быстро перехватываю свое оружие в левую руку и ставлю блок. Ирдес рядом делает то же самое, в итоге мы оба лишаемся своего оружия — мужики его у нас банально выбивают. Это было ожидаемо, но напавшие на нас смотрители открылись для атаки, в итоге получив по снотворному дротику из наручных дротикометов. Прежде, чем они осели на землю, мы успели добежать до края крыши и прыгнуть. Оставшиеся четверо просто не успели сориентироваться. «Летяги» рванули мое тело наверх, а справа донесся глухой вскрик и звук удара в тот самый момент, когда я уже была на балконе здания напротив. Я уже догадываюсь, что значит этот звук, поэтому без раздумий снова активирую летательные приспособления, чтобы быстрей оказаться внизу, на улице. И сразу же бегу в ту сторону, где, по моим прикидкам, должен был оказаться Ирдес. Парню повезло — в негодность от взрыва пришла только одна «летяга». Но не успев сориентироваться в измененных условиях, он не поднялся на крышу, как я, а упал вниз. Благо, что на той летяге, которая все-таки зацепилась за нужную крышу, сработал аварийный механизм и падение было смягчено. Явно не настолько, чтобы пацан мог подскочить и бодро убежать. Опускаюсь перед ним на корточки, протягивая руку. Тихо спрашиваю.  — Как ты?  — С рукой что-то, — парнишка стонет от боли, но тут же прикусывает губу. С моей помощью встает на ноги, но тут же хватается за меня и за стену, чтобы не упасть. Закрывает глаза и морщится — судя по всему, ударился головой уже когда катился по земле.  — Рассыпаться, перекрыть тут все, они не могли уйти далеко! — доносятся до нас громкие и отрывистые команды Смотрителей.  — Беги, — Ирдес вздыхает и уже собирается было опуститься обратно на змелю, но этот жест с его стороны приводит к тому, что где-то глубоко в моей душе вспыхивает то, чего я раньше практически никогда не испытывала. Ярость. Нечеловеческая ненависть к этим ублюдкам в масках, к самой себе. Злость на Ирдеса, который произнес «беги» таким голосом, будто был уверен — побег единственное, что мне остается. Потому что я не могу никого защитить. Никогда не могла. Но я не побегу.  — Вот они! Рядом об землю что-то ударяется. Я знаю, что это. Но Элис слишком хорошо надрессировала мои рефлексы, поэтому я успеваю подхватить с земли гранату и швырнуть ее обратно в Смотрителей. Взрывом троицу отшвыривает в стороны, а я достаю пистолет. Даже не нужно подходить, чтобы убить их. Радует лишь одно — Смотрителей приучили не просить пощады у «презренных еретиков». И я знаю — это бы тоже им не помогло. Все занимает меньше минуты, после чего я поворачиваюсь к Ирдесу и снова протягиваю ему руку, предлагая подняться.  — Идем. Нужно уходить отсюда, пока новые не набежали. В том, что они набегут, я не сомневаюсь — уж слишком много шума производят гранаты. Да и выстрелы явно разнообразили атмосферу. Надо было давно научиться стрелять обычными болтами… Забрасываю здоровую руку парня себе на плечо и, осторожно придерживая, увожу из этого переулка. Сейчас надо добраться до соседней улицы, там — залезть на крышу. Мы с Ирдесом оба достаточно легкие для того, чтобы мои «летяги» подняли нас на крышу. В конце концов, тросы уже выдерживали меня и Карноу, а значит — переживут и этот раз. Да уж, в этот раз было сложней, потому что у парня явно что-то не только с рукой, но и с головой. Он все чаще вываливался в полубессознанку, в связи с чем пришлось пристегивать его к себе специальным ремнем, благо что такой был предусмотрен экипировкой на случай, если придется вытаскивать раненого сокомандника. Уже на крыше пытаюсь привести Ирдеса в чувство, потому что понятно одно — моей физической подготовки не хватит, чтобы утащить на закорках пацана с весом, практически идентичным моему. Одно дело — волоком дотащить оглушенного стражника до ближайшего мусорного бачка, а совсем другое — то, что придется делать сейчас, если Ирдес не придет в себя. В момент, когда парень все-таки открывает глаза, на нас падает яркий свет. Толлбой! Явно решив не тратить на меня боеприпасы, человек-машина замахивается сложенным луком и наносит удар. Закрыв глаза, рефлекторно закрываю собой успевшего снова отключиться Ирдеса… Удара не последовало. *** В бездну. Все катилось в Бездну. Последние пару недель Бездна была какой-то странной, все больше напоминая фантасмагорический бред. С момента появления в моей жизни сиреневолосой Эмили-Миры все стало слишком… ненормальным. Даже по моим меркам. Криво ухмыльнувшись, я переместился с крыши на крышу. Наверху было опасно из-за толлбоев, но крысы были куда менее приятными противниками. Да и стражники чаще всего встречались именно на улицах, а наверх смотреть они не удосуживались. По крайней мере, я домой спокойно дойду. Спокойно… Если бы. Тень — императрица, которую я считал мертвой. Это не укладывалось в голове. Я был уверен, что… Перед глазами снова возникло ее лицо в тот день. Ее глаза, полные удивления и непонимания, крики девочки, на глазах у которой я убил мать — все это преследовало меня в самых страшных кошмарах. И то, что произошло сегодня… Меня… Простили? Чужой был прав — другой такой нет. Стрелять она начала с перепугу и я понимаю, чем этот испуг вызван. В конце концов, не каждый раз встречаешь, как она совершенно справедливо выразилась, ублюдка, который убил тебя просто ради получения увесистого кошелька с золотом. Учитывая, как закончилась наша прошлая встреча — вполне естественно, что отрастившая зубы императрица решила нанести упреждающий удар. Но почему не сделала попытку убить повторно? Эмили не стала бы меня защищать. А Корво и та рыжая девка даже в «небоевом» состоянии запросто бы меня одолели. Но вместо этого… Взрыв где-то слева. Гранаты смотрителей я узнаю по звуку. И по звуку же узнаю пистолеты «Стрелков». Мне нет дела до попавших в переделку мятежников, но после неожиданного заключения союза с Тенью и Рыжей, которые являлись частью этой организации, Стрелки становились кем-то вроде союзников. В который раз за прошедшие две недели я изменяю своим принципам — вместо того, чтобы пройти мимо и раствориться в тенях, ввязываюсь в эту заварушку. «Стрелков» найти несложно, их оказывается только двое. Смотрителей и стражников — куда больше, но они рассредоточились по довольно большой площади. Пока приближался к вероятным союзникам успел понять, что один из них ранен, иначе не объяснить причину, по которой парочка «летающих демонов» не смогла удрать от толпы мужиков с мечами. Когда замечаю толлбоя — понимаю, что дело дрянь. Радуюсь, что Смотрители не захватили с собой «шарманки», после чего двумя скачками по крышам перемещаюсь к условно своим. Толлбой как раз собирается нанести удар одному из них. «Стрелок» совсем дурной, поскольку замирает, словно в оцепенении, и лишь отворачивается, чтобы не смотреть на приближающуюся смерть. Рывок — и время привычно замирает. На несколько мгновений, но мне этого достаточно, чтобы выстрелить сзади в баки с ворванью на спине человека-машины, а потом — оказаться рядом со «Стрелком», блокируя мечом удар, направленный на человека в светящейся куртке. Времени возвращается привычный ход, до меня доносится тихий, испуганный выдох. Толлбой взрывается, благо что волной нас не опрокидывает.  — Уходим, живо, — оборачиваюсь к спасенному. Тот поворачивается ко мне лицом и все заготовленные слова застревают у меня в горле. Да что за день сегодня такой! Как будто мне одного раза было мало. Мы на мгновение замираем друг напротив друга — Императрица и неудавшийся убийца, после чего женщина наклоняется над человеком, который, как я только сейчас заметил, лежал все это время на крыше без движения. И я понимаю, почему она не пыталась увернуться от удара толлбоя. Я уже видел это. В памяти всплыло, как она кинулась на меня полгода назад, стремясь вырвать из моих рук свою дочь. Но это было… понятно. По крайней мере, мне было известно, что некоторые матери готовы сделать все, что угодно, ради своих детей — даже пожертвовать своей жизнью. Но почему она точно так же поступила в этот раз? Желудок скрутило в тугой узел, когда я понял, что было бы, если бы я не успел. Или решил бы пройти мимо. Где, черт подери, носит ее телохранителя и эту рыжую бестию? А, хотя да, учитывая все пережитое сегодня — они наверняка мирно отсыпаются в своих кроватях, восстанавливая силы.  — Ты можешь помочь? — доносится до меня через призму собственных мыслей. — Я пыталась утащить его отсюда, но… Императрица не договаривает, этого не нужно. Я отлично понимаю, что дамочка ее комплекции попросту не поднимет свой собственный вес. Исключением делаем для всяких паранормальных девчонок, к которым Джессамина, скорей всего, не относится. Магии Бездны я в ней не чувствую, а вот объяснений зажившей смертельной ране нет никаких. Осторожно взваливаю себе на плечо тело щуплого парнишки, после чего протягиваю руку Джессамине. Долю удивления вызывает то, что она безропотно… доверилась мне сейчас. Несколько рывков по крышам — и мы оказываемся вне досягаемости и Смотрителей, и стражников, и толлбоев. Где-то внизу наверняка ходят стандартные патрули, но поскольку они не знают о нашем присутствии в этом районе — можно расслабиться и передохнуть. Найти какое-нибудь убежище, что ли…  — Нам сюда, — Джессамина оглядывается и уверенно движется к ближайшему проулку. Поправив на плече все еще бессознательное тело второго «стрелка» иду за ней. Императрица приводит меня на один из заброшенных чердаков. Наличие здесь работающей плитки, кое-какой посуды и небольшого количества ворвани на растопку дает понять, что я оказался в одном из убежищ мятежников. Я натыкался на них по всему городу. Иногда внутри были «хозяева», иной раз — не было никого. Поскольку каких-либо запасов здесь не держали — «Стрелкам» не было смысла охранять эти импровизированные аванпосты. Плакальщикам и крысам было не добраться на такую высоту, а обычные люди были лишены специальных подъемных механизмов. Осторожно укладываю пацана на один из матрасов, женщина тут же склоняется над ним, явно не впервые пытаясь привести в чувство. Понимает, что это бесполезно и, стащив с себя куртку, начинает копаться во внутренних карманах. Я отхожу в сторону и замираю, прислонившись спиной к стене. Не знаю, что мне делать. С одной стороны — очень хочется уйти. С другой — понимаю, что нельзя оставлять без присмотра Императрицу и бессознательного пацана. Можно было бы помочь, но женщина справляется сама и в этот раз даже не просит меня о помощи. Пацан приходит в себя сам, когда сломанная рука надежно зафиксирована самодельным лубком. Жалуется на тошноту и головную боль, просит воды. Подтверждает, что у него двоится в глазах. Джессамина успокаивает его, сообщая, что от сотрясения никто не умирал и запрещает вставать с постели. Десять минут спустя успокоенный парнишка засыпает. Только тогда императрица обращает внимание на меня.  — Хорош стенку подпирать, она без тебя не обвалится. Проходи, садись, — женщина снова отвлекается от меня на возню с печкой. Я подчиняюсь приказу. Джессамина встает и захлопывает ставни, после чего включает свет. Ставит лампу подальше от спящего парнишки и садится рядом со мной, тоже протягивая руки в черных перчатках к печурке.  — Спасибо, что выручил. Вряд ли я бы в этот раз справилась сама. Почему-то на меня эта похвала производит впечатление… Лучше бы кинулась с кулаками. Лучше бы пристрелила тогда, на мосту Колдуина (и зачем я от выстрелов уворачивался? Рефлексы, Чужой их подери). Что ей сказать? «Если что, обращайтесь?». Или начать толкать шаблонную речь про то, что после случившегося полгода назад я ей должен столько, что даже своей жизнью за причиненное зло расплатиться не смогу? Надо было сразу развернуться и уйти. А если вдруг какое-нибудь нападение, а она тут одна с беспомощным парнем, которого в силу своих, мать ее, принципов, не бросит? Но ведь справлялась же она как-то эти полгода… Что мне делать? Говорить… О чем? Или продолжать молчать?  — Ешкин дрын, и у этого синдром Гордона Фримана. Ладно, я научусь разговаривать сама с собой, уже недолго осталось. Мало понял, что она имела в виду, но по тону догадался, что это была шутка не с целью меня оскорбить, а попытка хоть как-то разрядить атмосферу. Поэтому я чуть дернул уголками губ, изображая улыбку, но тут же эту улыбку с лица убрал.  — Ладно, я спать. Можешь занять любой свободный матрас. Ночью по улицам не шарахайся, тут сейчас смотрители устроят турпоездочку с музыкальным сопровождением, а вашу отмеченную братию, как я слышала, от смотрительских шарманок колбасит, как малолеток на концерте Тимати.  — Что? — я дернулся, оборвачиваясь к ней.  — Забей. Нахваталась лексикона от Элис, сама иной раз понимаю лишь приблизительно все эти ее метафоры, аллегории и ассоциации.  — Я не про это. Ты собираешься спать, когда рядом с тобой находится убийца, который однажды уже едва не отправил тебя на тот свет, — я вскочил на ноги, сжимая кулаки в руки и отскакивая к стене. Горло перехватило спазмом, который тут же прошел. Мышцы на лице сами по себе задергались. Нервы, нервы… Кажется, у меня немного, как выражается сиреневолосая мелочь, «съезжает кукушечка».  — Можно подумать, что если я не буду спать и ты захочешь меня убить, то я смогу тебе что-то противопоставить, — фыркнула Джессамина, демонстративно отворачиваясь ко мне спиной и подворачивая под голову руку. — И да — я как раз собираюсь спать, потому что мне с утра понадобится много сил. Мне Элис шею мылить будет за то, что в передрягу попала. И Корво добавит. И руководство. Короче, мне завтра нужно очень много мыла. И возможно, веревка, учитывая масштаб головомойки. Я не нахожу слов. Но понимаю, что ноги у манеры речи Тени и Миры растут из одного и того же места — загадочной Базы Альтернаторов. Мириам вполне понятно объяснила, что это за «База», где она находится (где-то за пределами моего мира), и каких целей пытается добиться. Судя по всему, на этой Базе все поголовно отмороженные. И делают такими же других людей. Так испортить Императрицу.  — Ваше величество…  — Джес, — перебивает она меня. — Для друзей я Джес. И можешь не представляться — я помню, что тебя зовут Дауд.  — Дауд, — машинально поправляю я, ставя ударение на первый слог. Некоторые уже достали своей привычкой неправильно ставить ударение.  — Хорошо, Дауд, — прилежно поправилась Джессамина. — Это ведь не Гристольское имя.  — Как и твое.  — Гристольское. Просто редкое. Ты же знаешь аристократическую братию — чем вычурней и труднопроизносимей имя, тем лучше. Но я его никогда не любила, да и другим произносить тяжеловато, поэтому я Джес. А твое?  — Пандуссийское, — признаюсь я.  — Ого! — императрица приподнимается на локтях, глядя на меня с живым интересом в глазах. — Так ты с Пандуссии?  — Моя мать. Она была родом с континента.  — Понятно, — видимо, Джессамина сочла тему исчерпанной, удовлетворив свое любопытство. Но судя по всему — спать женщина передумала. Вместо этого она сложила руки за головой и уставилась в потолок, изредка дергая носками, словно отмахивая одной ей понятный ритм.  — Джес, почему ты… Почему я… Ты должна меня ненавидеть после всего, что я сделал. Ты, Аттано… Ведь если бы я не… Горло снова перехватил спазм. Да что со мной такое, Чужой подери? Почему меня вообще пробило на эту откровенность, зачем было начинать этот разговор? Оставили в живых — живи и радуйся. Но я не могу. Чужой говорил, что последствий не избежать. И вот — я их… избегаю.  — Да Чужой знает, Дауд. Просто… — Джессамина вздохнула и села, обхватив руками колени. — С момента, как я оказалась вне стен дворца, пришлось слишком многое изменить в своей жизни. Многие вещи, которые раньше казались неприемлемыми, стали простыми и понятными. Другие же, всегда считающиеся чем-то простым, вдруг усложнились до невозможности. Может быть, мне давно стоило посмотреть на происходящее в городе с другой стороны баррикад. Может быть, уже давно стоило произойти чему-то подобному, или… Я не знаю, Дауд. Я молчу и не перебиваю.  — Мне пришлось впервые убить человека полгода назад. Не подписать приказ на казнь и понаблюдать за ее исполнением по закону издалека, а самой уничтожить другого человека. Живого. Дышащего. Такого же, как и я. Я стреляла по ногам, добивать его пришлось другим, но… Если бы я этого не сделала, могли бы пострадать другие. Это… тяжело. Я не понимаю и знать не хочу, как ты это выносишь, но… Я могу убить. Я готова убить. Если это защитит меня. Мой мир. Тех, кто мне дорог. Но я не могу убить человека просто потому, что он чем-то провинился передо мной в прошлом. Я… не могу. Вот так просто наставить на тебя пистолет и выстрелить, или ударить мечом, когда ты помог нам и когда я знаю, что ты не собираешься причинять мне вред… Так нельзя. Это неправильно. Я этого не хочу.  — А как же месть? То, что сделали с тобой. То, что сделали с твоим любовничком, — перехожу на грубый тон, потому что практически хочу ее спровоцировать. Чтобы все… закончилось. Последствий не избежать, последствий не избежать…  — Если я тебя убью… Что это изменит? Если бы ты отказался брать этот заказ — что бы это изменило? Не ты, так кто-нибудь другой. А может быть — и сам Берроуз. Хочешь кого-то винить — вини его. Дауд, я знаю, за что он меня хотел убить. За то, что я отказалась от использования световых стен. Слова императрицы вызывают жжение под ложечкой. Именно после ее смерти город начал превращаться в кладбище.  — За то, что я не хотела массово перекрывать кварталы, где обнаружился один-два зараженных. За то, что я хотела удешевить производство эликсира и раздавать его бесплатно, покрывая расходы из казны. За то, что я знаю, теперь, после знакомства с Элис точно знаю. Самое ценное, самое важное, что я смогу сделать, и как Императрица, и как Тень — остаться человеком. И я останусь им любой ценой. Я не буду убивать просто потому, что мне тараканы в башке нашептали, что надо мстить. Я не буду отнимать последнее у других людей, чтобы набить свой собственный карман. Я не буду приговаривать к смерти тех, кто пытается исправить то дерьмо, в которое их втянули.  — Не выгораживай меня. Не совершай ошибку. От ее слов становилось только хуже. Лучше бы она орала. Материлась не просто от избытка чувств и по новой привычке, а ругала последними словами меня. Лучше бы убила тогда, на мосту. Зачем я увернулся? И зачем убрал оружие? Может, тогда бы получилось…  — Я не выгораживаю. Ответь мне честно. Если бы ты знал, чем все закончится тогда, в Башне, ты бы согласился взяться за эту работу?  — Ни за какие деньги, — глухо отозвался я. Тихий шорох — и женщина садится рядом со мной. Протяни руку — дотронешься до плеча.  — Может быть такое, что я о тебе знаю больше, чем ты сам. Мне известно про бойню Ротвильда. Не знаю, что ты сделал с дельцом, но я общалась с рабочими, которых ты спас от произвола этого дельца.  — Это не…  — Известно мне и про то, что кое-кто приложил руку к аресту одного ублюдка, который выдавал здоровых людей за зараженных чумой, и конфисковывал их имущество в пользу лорда-регента.  — Ты про Тимша, — сразу доходит до меня.  — Про него, голубчика. В итоге получается, что ты сам и твоя магия может творить не только дерьмо, но и делать так, как лучше? Ты говоришь, что других таких, как я, нет. Но и ты тоже особенный. Ты можешь делать удивительные вещи, которые не повторит практически ни один человек в нашем мире. У тебя есть сила, чтобы изменить столь многое…  — Тебе напомнить, как я ею распорядился?  — Теперь распорядись иначе. Начни сначала. И… Прости сам себя. Ты виноват в случившемся, но все равно есть люди, которые виноваты больше. А ты того же Берроуза ненавидишь меньше, чем самого себя. Так нельзя. Это неправильно. По спине градом лился холодный пот. Желудок снова скрутило узлом. Чужой подери, да что надо было такое сожрать накануне? С учетом того, что ел я последний раз еще до того, как влез в лабораторию Соколова, да и привык жрать все, что найду — вряд ли это отравление. Может, с расходом сил в кои-то веки переборщил? Да нет, уж за пару десятилетий научился все рассчитывать таким образом, чтобы и не потравиться разными версиями «зелий маны», как их называла Мира, и не грохнуться в отключке после задания.  — Дауд? — женщина напротив кладет руку мне на плечо. — Ты дрожишь.  — А? — в какой-то момент звук доносится, словно сквозь вату, но мгновением спустя нормальное восприятие окружающего мира восстанавливается. — Все нормально. Может, под шарманку попал. Я сейчас. Спешу открыть окно и выбраться на крышу понимая, что еще немного — и меня вывернет наизнанку. Чужой подери, да чем же можно было травануться? И главное — что это за шутки, когда мы с народом в худшие времена жареную крысятину закусываем просроченными китовыми консервами и хоть бы что? Я возвращаюсь в заброшенную квартирку минуты через три, не больше.  — Ты как? — с тревогой спрашивает Джес.  — Нормально, — прохожу к небольшой раковине в углу комнаты и умываюсь холодной водой. Это помогает прийти в чувство. Дрожь не унимается, ну да черт с ней — через пару часов буду в норме. Усаживаюсь поближе к печке чувствуя, как под одежду забирается поток теплого воздуха.  — Ну-ка не дергайся, — императрица снова садится рядом, снимая с руки перчатку и прижимает ладонь к моему лбу. Рука кажется более холодной. — У тебя жар.  — Этого не может быть, отмеченные не болеют, — отбриваю я.  — Еще как болеют, — женщина стаскивает перчатку с меня, после чего прижимает мою ладонь к своему лбу, следом — к моему. Отпираться бессмысленно — разница температур есть. Встревоженный взгляд Тени вызывает у меня смешок.  — Джес, у тебя есть один пациент, им и занимайся.  — С этим-то пациентом все понятно, руку сломал и головой ударился, тут только спать и не дергаться лишний раз, а вот с тобой непонятно что, — нервно огрызается императрица.  — Все со мной нормально, — холодный пот градом течет по лицу и я пытаюсь стереть его незаметно от императрицы.  — Дауд… Скажи мне, ты что-нибудь трогал в лаборатории Соколова?  — Я там что-нибудь не трогал, — закатил глаза я. — Потолок не трогал точно. Думал найти важную информацию, ну и…  — Ну и клептоманил потихоньку. Руки потом мыл?  — Я в перчатках был. И сполоснул их, конечно, не совсем идиот. Хотя на меня всякая отрава никогда не действовала, даже чума, вон, не берет. А я в Затопленном квартале живу, если не забыла. Пытаюсь ее успокоить чувствуя, как снова пропадает звук. Женщина на долю мгновения прикрывает глаза. Точно так же, как это делает Мира, когда связывается с кем-то телепатически. Последующий за этим жестом машинальный кивок Джессамины подтверждает мою догадку — разговаривала. Судя по всему, узнанная информация ее не обрадовала.  — Дауд, сейчас просто сиди и не дергайся. Это было сказано спокойным и нарочито выдержанным тоном. Но Джессамина забыла о том, что у нее по глазам можно прочитать все ее эмоции. И при виде мелькнувшего в них панического ужаса мне самому стало как-то… не по себе.