Дверь напротив.

Утром русский постарался аккуратно высвободить пруссака из объятий. Разве не вышло, не потревожив – альбинос, щуря глаза от неприятно бьющего даже через шторы света, потянулся, что-то пробормотав. Пока они спали, тот каким-то образом повернулся лицом, теперь тонкие руки мягко обнимали Ивана за шею. Одеяло было уже где-то на полу, в комнате довольно прохладно – но именно в таком положении этого не чувствовалось. Когда он отодвинулся, еще не проснувшийся Пруссия возмущенно замычал, притягивая теплого русского обратно. -Давай, Калининград. Тебе не кажется, что уже поздно для сна? -Ммм…А сколько времени…? Пруссак распахнул глаза неожиданно широко, изумленно глядя в совсем близкие глаза нагло улыбающегося Ивана. Медленно одернул руки, отодвинувшись затем от него рывком, и со сдавленным воплем обнаружил, что кровать закончилась. Обнаружил поздно, уже будучи на полу. -Одиннадцать уже будет точно, — Россия постарался сдержать смех, присев на кровати, — Порядок? -Полный. Шипя и отчаянно хмуря светлые брови, Гилберт поднялся, поежившись. Во всем теле осталось какое-то странное послевкусие теплых объятий. -Ты бы пока оделся, — Брагинский потянулся, — А я займусь завтраком. Что ты хочешь? Гилберт демонстративно оскалился, смерив русского взглядом. -Делай все, как знаешь. Позовешь, как все приготовишь. Босиком альбинос подошел к двери, повернув ручку, толкнул плечом. Сзади раздался смех, о том, что та заперта, он вспомнил совсем запоздало. -Лови, — Пруссия успел развернуться, когда русский запустил ключи в его сторону, и даже умудрился действительно их поймать. Дверной замок уже привычно щелкнул, оставив в нем ключи, пруссак быстро покинул комнату. Уже одевшись, он услышал, как хлопнула дверь, и Брагинский мерной и тяжелой поступью пошел по коридору к лестнице. Чему-то улыбаясь, пруссак упал спиной на так и оставшуюся заправленной со вчерашнего дня кровать, жмурясь и едва ли не урча. Сам не понимал, отчего такое настроение, вопреки всему, что было вчера. Вопреки ночи, проведенной в теплых и сильных объятиях. Хотя, пожалуй, именно последнее и вспоминалось как нечто приятное. -Двуличный ублюдок, — сказал громко, словно хотел, чтобы русский услышал, — Он, черт его возьми, больной и двуличный ублюдок. Даже через закрытую дверь альбинос услышал, как звонит телефон. Спрыгнул с кровати, бегом бросившись в коридор, оставив дверь нараспашку – Брагинский же, как он понял, даже не собирался брать трубку. Посему уже через мгновения Гилберт вцепился в трубку, быстро выпалив: -Наташа? Доброе утро! Нет, у меня и правда все отлично, даже не беспокойся, — альбинос счастливо заулыбался, прижимаясь спиной к стене, неожиданно вспыхнул, — Ну, разумеется я по тебе скучаю. Я очень благодарен тебе… Брагинский тихо стоял рядом, не выходя за угол, так что Пруссия его не видел. Широко и грустно улыбался, вслушиваясь в радостные нотки в голосе альбиноса, не слишком разбирая, что он говорит. Он смеялся, обсуждая с ней уже какие-то совсем глупости. Например, как вчера они пытались вместе что-то сымпровизировать на кухне. В голосе ощутился яд, когда Пруссия все с той же насмешкой рассказывал про то, как Россия проверял на нем свою меткость. Затем молчал, было понятно, что теперь что-то говорила Наташа, а юноша изредка что-то мычал в ответ, усмехаясь. -Приходи скорее…Конечно, конечно. Лучше, чем было…Но без тебя тут правда плохо, — он сказал, не стараясь вызвать жалость, а сухо и язвительно констатировал факт, — Я тоже. Почему? Просто хочу. Разве должно быть объяснение? А тогда почему ты хочешь меня увидеть, а? Он снова смеялся. Русский уже примерил себе выражение лица побитой собаки, зажмурив глаза. Пол под ногами Брагинского вероломно скрипнул, когда тот, решив, что если останется далее – определенно сделает так, что вывихами излишне счастливый пруссак не отделается, уже собирался уйти. -Подожди секунду, — Пруссия положил трубку на столик, быстро ступив за угол, — Какого черта ты тут...?! Россия уже улыбался широко, глядя на альбиноса сверху вниз, стараясь вложить как можно больше надменности. Затем, ничего не ответив, просто обошел его, подойдя к телефону, поднял трубку. -Привет, Наташа. Калининград не может больше говорить. -Брагинский! Иван отмахнулся от пруссака, который уже потянул руки с намерением вырвать трубку, бросив еще пару слов, положил ее, кривя губы той же отвратительной усмешкой. -Слушай, я не знаю, что тебе там стрельнуло, но ты…! Чуть склонив голову, Россия внимательно и вопрошающе посмотрел в злобно прищуренные глаза Гилберта. Тот осекся, запутавшись в чувствах, вложенных во взгляд русским. Тот не злился. Он смотрел сначала грустно, теперь же он словно уже взял себя в руки, в его глазах преобладал интерес. Повернувшись, он едва ли не прижал альбиноса к стене, упершись ладонями по обе стороны от его головы. -Я-я..? – протянул русский, дожидаясь завершения реплики пруссака. -Провались к дьяволу, — альбинос зашипел, повернувшись боком. Уже запомнил, что ему лучше не дерзить. С губ уже готовы были сорваться любые оскорбления, но зубы он стиснул крепко, отводя взгляд. Россия хохотнул, отстраняясь, потрепал Гилберта по белоснежным волосам. -Знаешь…Ты уже намного лучше. Твой завтрак на столе. А мне уже через полчаса надо быть на конференции. И когда-нибудь, может, я позволю тебе пойти туда еще раз. Альбинос вздрогнул, повернувшись, быстро зашагал к лестнице. Позволит, как же. Показаться перед странами, когда-то его уважающими. Перед теми, кто его когда-то боялся. Показаться, идя хвостиком за русским? Никогда. Брагинского дома не было. Вообще Пруссия уже был готов умом тронуться, постоянно находясь в огромном доме одному. Слава Богу, последние четыре дня прошли без приключений – русский возвращался домой трезвым, что-то пытался рассказывать за ужином. Только вот пруссак категорично игнорировал его, за что обычно вечером бывал награжден фирменным леденящим взглядом России и сухим пожеланием спокойной ночи. Сегодня же ужинать пришлось без Ивана, за окнами уже совсем потемнело. Окончательно изведшись попытками найти себе занятие, Гилберт уже изучил почти весь дом, и теперь с видом крайне замученного скукой несчастного, сидел в гостиной, рассматривая газеты. Россия обычно был дома на два часа раньше. Наконец щелкнул дверной замок – Пруссия вскочил с дивана, в мгновения добежав до входной двери. -И где тебя носило?! Русский, повесив шинель, обернулся, глядя на злобно сверкающего глазами пруссака с искренним изумлением. -Ты меня ждал? -Удивительно, верно? – Гилберт хмыкнул, — Я так хотел уйти к черту отсюда, но не мог удержаться и тебя не подождать. -Значит я тебя расстрою. Я ненадолго. Иван прошел в гостиную, а Гилберт последовал за ним неотступно, хмуря брови. -И куда тебя тащит на ночь глядя? Я точно исполню просьбу Беларуси, если ты снова напьешься! -Можешь попробовать, — Брагинский тихо усмехнулся, — Нет. Я лишь хочу прогуляться, погода замечательная. Пруссия остановился – русский, отметив, что тот уже не идет за ним, сам развернулся, вопрошающе глядя на него. -Хочешь со мной? Альбинос чуть склонил голову вбок, удивленно фыркнув, стараясь одним выражением лица сказать, что шутка была не из лучших. Разве не получилось даже улыбнуться, эмоции предательски перевесили самообладание и любые актерские способности. Коротко вздохнув, отвернулся. -У тебя на этот случай есть ошейник с поводком, я полагаю? – устало фыркнул Гилберт, ступив к стене. Брагинский подошел сзади, приобняв его за плечи. Можно было бы дернуться и отпрыгнуть в сторону, но следом он уже ощутил, как русский прикоснулся к ошейнику. -Ты считаешь, что это необходимо? Если ты можешь быть со мной спокойно, мы пройдемся без него. Будешь спокойным? Гилберт обернулся, удивленно глядя в неожиданно теплые глаза Ивана. -А если я скажу «да», ты мне поверишь? -Конечно, — Брагинский уверенно кивнул, улыбаясь. Взгляд уже совсем непонимающий, Гилберт изогнул одну бровь, всем своим видом отображая полное недоумение. Это все-таки шутка? Россия все еще улыбался, с особым наслаждением наблюдая за эмоциями Пруссии. -Ну же, — Иван засмеялся, ласково потрепав пруссака по волосам, — Пустяковый вопрос. Да или нет? Потупив взгляд, Пруссия осторожно коснулся ошейника. -Я скажу да, — тихо добавил сквозь зубы, — И если что, ты сам был виноват, что решил мне поверить. Щелкнул ключик в застежке – Брагинский положил ошейник на стол, безразлично пожав плечами. -Ты уже ничего мне не сможешь сделать. Идем, только накинь что-нибудь – уже довольно прохладно. Гилберт едва не выкрикнул возмущенно – «почему же не смогу?». Успел снова удивиться абсурдности своей реакции. Ведь недавние слова были равносильны тому, если бы он попросил Россию не отпускать его прямым текстом. Россия снова окликнул его у двери – опомнившись, Гилберт бегом бросился из дома, догнав русского почти у ограды. Было действительно прохладно и не слишком приветливо, но алые глаза Пруссии блестели восторженно, словно он был в заточении не около месяца, а много больше. Шаг у русского совсем широкий, пруссаку приходилось поднапрячься, что бы не отставать. -Мы ведь идем куда-то конкретно? – стараясь прервать неловкое молчание, вежливо поинтересовался Пруссия. -Посмотрим. Я не придумал еще. Брагинский улыбнулся, комично разведя руками. Гилберт закатил глаза, решив, что больше спрашивать ничего не будет – как минимум что бы не портить себе настроение, пытаясь понять русского. Все равно бесполезное это занятие. -Выпить хочешь? – русский остановился у небольшого заведения. Пруссия сверкнул глазами так яростно, как только мог. Россия засмеялся. -Нет, даже не думай. Выпить, а не напиться. -Неужели ты понимаешь разницу между этими словами? – Гилберт нахмурился, — Вот уж не думал. Только если кружку-другую пива. -Отлично, — Россия кивнул, открывая перед альбиносом дверь и пропуская его вперед. -А сестра у тебя все же красавица. Эх, Иван, да оставайся я государством, я предложил бы ей союз, несомненно, — Гилберт грустно усмехнулся, присев на скамейку. Россия остался стоять рядом, с улыбкой глядя на упорно доказывающего ему что-то пруссака. Алкоголь развязывает язык просто отлично, последние полчаса альбинос компенсировал свое недружелюбное молчание последних дней и увлеченно что-то втирал Брагинскому. Благо, в этом баре не пересеклись ни с кем из стран. -Но что бы встречаться, вам не нужен союз, — русский ласково улыбнулся, — Наташа часто может приходить. И ты к ней, я думаю. -Да что ты понимаешь?! – Пруссия закатил глаза, — Как я могу встречаться с девушкой, не имея ничего? Тем более, являясь собственностью ее брата! Русский сел рядом с ним, удивленно глядя. -Это вопрос чести, да? -Разумеется. Пруссия злобно фыркнул, закрыв глаза. Кружка-другая около получаса назад плавно перешла для него в пятую-шестую, и много далее, причем русский же тактично воздержался, разделив с ним лишь первую. -Тебе серьезно нравится моя сестра, или ты не знаешь, чем себя занять? Вопрос прозвучал слишком грубо и холодно, но Гилберт уже даже не стал удивляться перепадам настроения и переменам интонаций. -Да какая к черту разница? В любом случае я теперь… -Мой. Мягко притянул пруссака к себе, игнорируя вялое протестующее мычание. Альбинос положил голову ему на плечо, зажмурившись. -Ты редкостная, бесчувственная тварь, — торжественно подвел итог Гилберт. -Нет. Совсем нет. Я стараюсь сделать все, что могу. И ты это прекрасно знаешь. Русский чуть отстранился, лишь что бы посмотреть в глаза Пруссии. Разве что тот уже глаз не открывал, осторожно потеребил пальцами шарф Ивана. -Домой отведи. Холодно. Гилберт услышал короткий смешок, не успев среагировать, лишь изумленно распахнул глаза, когда Россия поцеловал его неожиданно настойчиво. Алкоголь совсем кружил голову, на миг забывшись пруссак ответил, покорно приоткрыв рот и стараясь подстроиться под чуть грубоватую манеру поцелуя. Только закончилось все совсем скоро, Пруссия выдохнул судорожно и едва ли не разочарованно, когда русский отодвинулся и быстро, предупреждая возмущение, проговорил: -Действительно совсем холодает, — поднялся, оправляя шинель, — Ты сам идти сможешь? Пруссак кивнул, встав со скамьи, осторожно взявшись за рукав шинели русского, посмотрев в его глаза неожиданно осмысленно, немного запоздало ответил: -Я знаю. Правда. Медленным шагом по совсем уже темной улице. Русский аккуратно приобнял пруссака за плечо, тот даже и не думал противиться, ступая уже в такт шагов Ивана. -Сильно устал? Гилберт отрицательно крутанул головой, отдав Ивану куртку, разулся, пытаясь сохранить равновесие. Русский ненавязчиво придержал его за руку, затем, игнорируя неразборчивые реплики со стороны альбиноса, повел его наверх. Уже около своей двери Брагинский достал ключи, параллельно распахнув дверь напротив. Пруссия прислонился к стене, словно и не заметив этого, открыл глаза лишь когда уже щелкнул замок и русский открыл свою комнату, тихо поинтересовавшись: -А ты чего ждешь? Альбинос искренне изумился, склонив голову чуть вбок. -А я могу идти? -А есть желание остаться со мной? – Иван засмеялся, невольно улыбаясь, — Хей, не считай меня совсем пропащим извергом. Выспись сегодня. -Я не хочу…Один. Пошатнувшись, пруссак успел ухватиться за плечи Брагинского. Тот приобнял его, но лишь желая удержать. Когда пруссак поднял голову, непонимающе и как-то по-детски жалобно глядя в его глаза, Россия негромко проговорил, улыбаясь: -Ты пьян. Не хочу, что бы назавтра ты прибавил к своему списку еще повод меня ненавидеть, хорошо? -Я все понимаю. Все в порядке. Русский засмеялся чему-то, наклонившись, снова докоснулся до его губ. На этот раз пруссак едва ли не перехватил инициативу поцелуя, пропуская и мягко скользя своим языком по его. Тогда не распробовал, теперь же, обвивая руками его шею, целовал долго и глубоко, пытаясь запомнить его вкус. А он действительно был приятным, даже слишком, губы совсем горячие и чуть сладкие. Может, просто кажется после вкуса пива? Не совсем понял, что уже ступает куда-то назад, подталкиваемый русским. Показалось, что падает – на самом деле Иван уложил его на кровать очень осторожно, склонившись над ним и снова целуя уже совсем жадно, пока Пруссия не уперся ладонями в его грудь, обозначая, что уже просто не может дышать. Отстранился, облизываясь. -Ты сам меня провоцируешь, Калининград. Тебе правда лучше просто выспаться. Россия хотел сказать еще что-то, но затем тихо засмеялся. Пруссак, лежащий под ним, уже мерно посапывал, раскинув руки и немного запрокинув голову. На белой шее еще виден след от ошейника. Вздохнув, Иван провел по нему пальцами, отчего Пруссия фыркнул, повернувшись, но так и не открыв глаз. Брагинский, улыбаясь, поднялся с кровати. Странно было обнаружить, что наутро не болела голова. Это было первое, чему удивился Гилберт. Вторым было то, что он оказался переодетым в спальную одежду. Третья деталь являла собой просто нахождение его в комнате Ивана, хотя мелькнула мысль, что это уже и не слишком удивительно. А на четвертое пришлись воспоминания о том, как он вел себя вчера. -Рядом с этим типом, — пруссак тихо и нервно хихикнул, — Будет действительно просто бросить пить… Встал, подходя к двери. Судя по всему, Брагинский спал сегодня не в своей комнате. Даже после того, как пруссак едва ли сам не просил… Отмахнувшись от мыслей, Гилберт вышел в коридор. С нижнего этажа доносились голоса. Он уже бегом спускался по лестнице, когда расслышал совсем четко, и уже прыжком перемахивая последние ступени, выскочил в гостиную, наплевав на то, что сам лишь в спальных штанах. -Наташа! Россия держал сестру за руку, сидя с ней рядом на диване, они что-то обсуждали. Но грех было не услышать торопливый топот, так что девушка уже развернулась, и, очаровательно улыбаясь, устремила взгляд на альбиноса. -Уже проснулся? Как же я рада тебя видеть! Иван отпустил руку Беларуси, позволив ей встать и подойти к Пруссии. Даже никак не отреагировал на то, как сестра обняла просто светящегося счастьем пруссака. Но когда тот в ответ на этот ее дружеский и нежный жест сам крепко стиснул ее в объятиях, сдержанно обжег Гилберта взглядом. Наташа чуть отстранилась, улыбаясь. Затем ее лицо отразило удивление – она провела ладонью по шее альбиноса, вопрошающе посмотрев в его глаза. -Это со вчера. Я же сказал, что все лучше, чем было, — Гилберт усмехнулся. -Я рада. Она хотела еще что-то сказать, но Иван встал, осторожно положил широкую ладонь на девичье плечо, ненавязчиво и как-то между прочим ее отстраняя, проговорил: -Ты так и не сказала мне, сколько ты у нас пробудешь. Гилберт недовольно сверкнул алыми глазищами, но девушка покорно ступила назад, улыбаясь, смотрела уже на Ивана. -Ах, Ваня…Я думаю, что дня три у меня есть. Хотя, как я поняла, мое присутствие уже и не очень необходимо? – Беларусь прищурилась, обозначая, что в случае утвердительного ответа на ее вопрос кто-то может пострадать. -Я не сказал бы, что очень… -Но мы всегда рады тебя здесь видеть! – Гилберт беспардонно перебил русского, нарочно желая позлить, добавил, — Я – точно. Удостоив брата испепеляющим взглядом, Наташа, чуть покраснев, на долю смущенно улыбнулась альбиносу. -Ты бы сходил переоделся, — закатив глаза, ядовито посоветовал Россия. Пруссия кивнул Наташе, решив, что сейчас правда лучше идти. От злости русского настроение лишь повышалось, возможно, потому что он предполагал причины такой реакции. Гилберт быстро поднялся по лестнице, подбежал к своей комнате. Заметил, что так и не захлопнул, выходя, дверь в комнату Ивана. Совсем мелочь, но совсем не хотелось снова даже подходить туда. Пересилив себя, он закрыл-таки комнату напротив и наконец зашел к себе, садясь у комода и пытаясь найти там хоть одну худо-бедно, но выглаженную рубашку. Последняя часть дня прошла мягко говоря не слишком радужно. Иван откровенно мешался, постоянно отзывая сестру под предлогами, начинающимися от бумаг до помощи на кухне. Если Гилберт и хоть на долю привык к обществу русского, теперь же он не мог позволить себе провести время ни с ним, ни с его сестрой. Когда же он с Арловской о чем-то поскандалил, Пруссия вообще предпочел закрыться в своей комнате и просидеть так до ужина. Разве что до него оставался уже почти час, а в дверь его постучали. -Открыто. -Ваня ушел, — Наташа приоткрыла дверь, ступая на порожек, — Сказал, что проведает прибалтийских, и что вернется завтра, — девушка хихикнула, — Пожалуй, когда пройдет похмелье. Ты занят? -Да, я просто весь в делах, — альбинос присел на кровати, усмехаясь, — Значит, сегодня ты уже точно никуда не уйдешь? -Не могу же я оставить тебя тут одного, — она зашла в комнату, оглядевшись, — Может, пройдемся? Недалеко. Тебе ведь можно теперь. -Идея хорошая. Улыбаясь, Пруссия спрыгнул с кровати, жестом указывая ей выходить первой, и так же, не перегоняя и не отставая, проследовал за ней до самого выхода, подхватив по дороге с вешалки куртку. -Темнеет рано, — Беларусь зажмурилась от удовольствия, когда она открыла дверь, и в лицо ударил нежный и прохладный ветер. -И ты находишь это плюсом..? -Да, определенно. Они вместе дошли до ограды, девушка наклонилась, опершись о нее и глядя куда-то вдаль. Небо уже было совсем темное, затянутое редкими, низкими и дутыми облаками. Совсем как пруссак недавно сидел где-то неподалеку с Россией, положила голову на его плечо. Гилберт не знал, что сказать. Он мягко обнял хрупкую на вид девушку одной рукой за талию. Казалось, что прошло много времени – пруссак почувствовал, как Наташа вдруг прижалась сильней, тихо спросила: -Знаешь…То, что Россия мне сказал…Не думай, не нарочно, — она выдохнула, собираясь с мыслями, — О твоих чувствах ко мне… Дернулся, но не отпустил девушку. Зачем, зачем русскому говорить ей что-то подобное?! После всей чертовщины, что он творит, после его категорично сказанного вчера – «ты мой». После того, как он старался сжечь его взглядом, едва он подходил сегодня к Беларуси. Странно, голос не дрогнул. Пруссия спокойно поинтересовался, прижимая к себе Наташу чуть тесней. -Что же он тебе сказал? -Нет. Не думай. Он не говорил ничего прямо…Просто… Наташа немного замялась, не зная, как подобрать верные слова. Пруссия сам не понял, как отозвался на ее молчаливый призыв – девушка подняла голову, он словно нечаянно опустил свою, докоснувшись ее губ. Она словно изумилась – инициатива была взаимной и совсем неожиданной. -Прости меня. -Ничего. Я поняла. Все нормально. Руки девушки обвили его шею — Гилберт не понял, как он обнаружил себя уже сидящим на скамье с Наташей на коленях. Она целовалась совсем нежно и сладко. Вкус ее губ чем-то напоминал губы Ивана, не доставало лишь напора. Все было так осторожно и по-детски. Пруссия скользнул ладонями по ее спине, уже настойчиво и сильно сжимая ее фигурку, не прерывая поцелуй. Наташа сладко выдохнула в его губы, улыбаясь. Ничего не происходило. Ничего. Гилберт целовал ее, беспардонно скользил руками по телу, пытаясь найти отклик в самом себе хоть на долю, собственное равнодушие пугало. Ведь это она, Наташа, к которой он так привязан, ведь только ее хотел видеть с момента заточения! Только ее? «…ты мой.» В поцелуй – чуть больше страсти, манера чуть грубее. Почти так целует Иван, только сейчас инициатива была со стороны Гилберта. Он сам похолодел, пытаясь понять, почему думает о русском. Сейчас, целуя его сестру. -Вам не кажется, что вы увлеклись? Наташа поспешно отстранилась, испуганно глядя на брата, стоящего у ворот. Пруссак сам побледнел, как только позволяла и без того почти белая кожа. Брагинский широким и спокойным шагом подошел к двоим, рот кривила какая-то безумная улыбка. По его выражению лица было невозможно понять, что он хочет сказать, сделать. Наташа отпрыгнула в сторону, словно чтобы быть подальше от Гилберта. -Милая сестра, лучше иди домой. -Но ты же сам… -Иди домой, Наташа. Девушка умоляюще посмотрела на Пруссию. Тот же уже пересекся с безумным взглядом русского, не мог повернуться к ней. Просто тихо выдохнул через крепко стиснутые зубы: -Прошу тебя…Иди. Мы еще увидимся. Я обязательно позв… Пруссак обнаружил в себе абсолютную не способность продолжить говорить. Он и не знал, сколько ненависти можно вложить во взгляд, казалось, что воздух вокруг России уже дрожит, и сейчас начнет искриться от напряжения. Стук каблучков. Наташа торопливо выбежала за ограду. Просто все трое понимали, что сейчас ее присутствие сделает только хуже. Русский двинулся вперед, когда уже не было слышно шагов Наташи. Гилберт не двигался с места, даже когда тот занес руку. Он словно очнулся, когда тот вцепился в его волосы, рванув вперед и ничего не говоря, едва ли не поволок в дом. Альбинос не кричал, хотя и хотелось. Было чертовски больно, на глаза сами собой наворачивались слезы, согнувшись, он старался не упасть, ибо смутно предполагал, что тогда его так и потащат по земле. -Почему, почему?! Ты сам говорил мне! Говорил, что я могу быть с ней! Пруссия упал на колени, когда русский то ли отпустил, то ли просто швырнул его на пол в гостиной. Задумчиво проговорил, с интересом глядя на дрожащего альбиноса. -Да? Я должен извиниться? Значит, я передумал. Ты принадлежишь только мне. Только мне, никому больше, тебе это ясно?! -Я тебя ненавижу, надеюсь, это тебе ясно?! Да-да, твой, куда же больше? Получите, распишитесь! – Пруссия истерично засмеялся, не в силах осознать доводы русского, закрыл лицо руками. -Получить я всегда успею. Запомни хорошенько, ясно? Сильно потянул за воротник рубашки, заставив подняться. Забыв про понятие гордости, теперь он уже закричал, отбиваясь. Русский стиснул его больно, казалось, чуть сильней – затрещит спина, дышать почти не возможно. И так, пока он не ослаб в его объятиях, удостоившись сбитым рыданием со стороны пруссака, Иван ослабил хватку. Ладонь снова переместилась за голову – отозвалось болью еще сильней, когда он сжал пальцы в кулак на его волосах второй раз. Ступеньки. Эта лестница казалась совсем короткой, но не сейчас, когда он совсем разбил колени, вскрикивая, невольно следуя за Иваном. Снова пол, теперь русскому было достаточно просто разжать пальцы, чтобы Пруссия рухнул вниз. Зачем, зачем запирать эту чертову дверь сейчас? Неужели можно подумать, что пруссак действительно бросится бежать? Нет. Гилберт остался лежать на полу, уже с пугающе затравленным видом глядя куда-то в пустоту. -Ты только мой, — повторил Иван, уже тише. Альбинос поднял голову, найдя в себе силы снова встретить тот взгляд. -Я…Я никуда от тебя не уйду, — он задрожал, всхлипнув, но не позволив себе снова плакать, — Ты знаешь, что я никуда от тебя не уйду, так почему я не могу любить?! Хоть кого-нибудь?! -Потому, что тебя люблю я. Пруссия едва ли не закашлялся, широко распахнув глаза. Русский сказал так прямо и серьезно. Но вкупе с недавними действиями. Вкупе с его действиями вообще… -Иди к черту, больной ублюдок! Я ненавижу тебя. Я бы душу продал, лишь бы шанс тебя уничтожить к дьяволу, — он прошипел с неожиданной злостью. Какое право Россия вообще имеет говорить о любви? Новый, странный способ поиздеваться и потешить себя? Да, пожалуй так, иначе просто не может быть. Пруссия ощутил в себе внезапно слишком много ненависти к этому русскому. Можно было бы сказать много больше. Сделать много больше. Но хватило и той его фразы – на мгновения серьезный Брагинский снова вернул себе ту улыбку, с которой он сегодня подошел к ним у ограды. Пруссак похолодел, когда тот наклонился к нему, нарочито похабно облизнувшись и хищно оскалившись, рванул за ворот. -Ты сам все решил.