Дверь напротив.

Утром Брагинского рядом с ним уже не было. Даже лучше. Пруссак поднялся, отметив, что совершенно не выспался. После кошмара он провалился в какое-то странное забытье, и снов больше не было. Так что чувствовал себя совсем измученным и разбитым. Внизу, как обычно, ждал завтрак и Россия. Такой же злой и чем-то подавленный. Завтракали они в тишине. Иван не удосужился прервать напряженное молчание каким-либо рассказом, а Пруссия просто не хотел выражать своего беспокойства, так что воздержался даже от вопроса о том, что же могло случиться. А после обеда тот вообще закрылся в своей комнате, заявив, что плохо себя чувствует. Пруссак был на него зол, но именно сегодня его уже настолько извел виноватый взгляд России, что искренне не хотел его видеть. Пока. Пусть проспится, а потом уже можно будет и говорить. Как обычно, не найдя себе занятия поинтересней, со скуки решил разобраться на кухне. На столе обнаружил поднос, который ему когда-то приносил Россия. Красивый, крепкий. Отражающий все, словно зеркало. Брагинский бегом спустился, услышав истеричный вопль Пруссии, сопровождающийся грохотом метала о деревянный пол. Тот сидел, вжавшись спиной в ножку стола, злосчастный поднос лежал в нескольких шагах от него на полу. Россия замер, непонимающе глядя на Гилберта, сжавшегося и глядящего куда-то в пустоту. Следом альбинос сорвался с места, взбежал на второй этаж, не дав возможности Брагинскому хоть что-либо понять. В ванной Гилберт до упора включил холодную воду, глядя в свое отражение. Нет, уже все было в порядке – но не могло же показаться тогда? В то отражение он смотрел около полуминуты, неотрывно в лиловые чужие глаза. Затем улыбка. На его же лице, но лишь в отражении, на которой уже нервы сдали, и он отшвырнул вещицу от себя в сторону. -Калининград, у тебя все в норме? – за дверью раздался голос России, но он не стал открывать. Гилберт распахнул дверь, злобно щурясь и глядя в глаза русского. -Кроме того, что я здесь и с тобой – все чудесно. -Точно? Иван мягко коснулся теплыми пальцами его щеки, улыбнувшись. Так, что по спине пошел холодок, хотелось как минимум отвернуться, что бы не видеть эту улыбку. -Можешь быть уверен, — смущенно и большей частью раздраженно бросил пруссак, потянув свою руку, что бы убрать ладонь Брагинского от своего лица, — По-моему, если кто из нас сегодня и не в норме – это ты. Но ты ведь вчера не пил? -Должно быть, поэтому и плохо, — хохотнул Иван, — Ты можешь не волноваться. Гилберт его юмор не оценил. Даже и не попытался, лишь зафырчал, захлопывая дверь перед русским так, что тот едва успел одернуть руку. Он, как обычно, засмеялся, уходя куда-то – из-за шума воды Гилберт не слышал, в какую именно сторону зашагал русский. Знобило. Пруссак повернул кран к ванной, включив горячую воду. Надо будет позже обязательно попросить у Брагинского выделить ему какую-нибудь теплую одежду. Обидно было бы приболеть, сидя все время дома. Хотя, вчера он ведь успел прошвырнуться по улице, может, поэтому? Сложив одежду, опустился в почти обжигающую воду, обняв самого себя за плечи. Да, точно приболел, как минимум теперь уже общее состояние обозначало это слишком четко. Голова чуть кружилась, и даже сейчас еще немного било ознобом. Значит, все в порядке. Он не тронулся умом, и если у него просто жар (запоздало пришла мысль, что в таком случае идея залезть в ванную совсем абсурдна и станет хуже, но решил закрыть на это глаза), то почудиться может что угодно. Главное, не показать русскому. Пруссия не сомневался, что Брагинский из кожи вон вылезет, чтобы сразу доказать ему, сколь он заботлив и внимателен. Черта с два. Тем более, от Гилберта не требовалось никуда идти – отлежаться немного возможность была, и проблем он не видел. Уже становилось теплей. Воду выключил, нежась и довольно жмуря глаза. Разве что не позволил провести себе так слишком много времени, и уже минут через десять-пятнадцать поднялся, вытершись, натянул брюки и просто накинул рубашку поверх, не застегивая. Кажется, слышал, что Россия что-то делает внизу. Хотел спуститься, чтобы хотя бы налить себе воды. Он уже собирался шагнуть на первую ступеньку, как сзади за талию его обвили чужие руки, и у самого уха вкрадчиво раздался шепот: -Согрелся, мой дорогой? Скорей от неожиданности и на рефлексах, Гилберт крутанулся, замахнувшись…Замахнувшись, удар пришелся по воздуху. Он успел искренне и изумиться, и ужаснуться – Ивана рядом не было. Вскинул руки, пытаясь хоть за что-нибудь успеть ухватиться – равновесие поймать уже не удалось. Крик прервался гулким стуком, когда альбинос очутился уже в самом конце лестницы, раскинув руки в стороны и закрыв глаза. -Хей, Калининград! -Успокойся уже. Не трогай его, все в порядке. Гилберт поморщился от гадкой боли в голове. Медленно все прояснилось, смутные ощущения подсказывали, что его держат за руку. Переводить взгляд не мог, мутило. Да понятно, кто, у кого еще такие горячие ладони. -Очнулся? Как чувствуешь себя? – Наташа склонилась почти к его лицу, глядя в алые глаза пруссака. -П…Полный порядок, — Гилберт силился улыбнуться и на миг приподнялся, но Наташа, отрицательно мотнув головой, надавила ему на плечо, заставляя лечь обратно. -Если к тому, что у тебя температура, добавить то, как ты приложился о ступени – действительно, порядок, — девушка беззлобно усмехнулась, — Не напрягайся. Я с вами пока побуду, а ты поправишься быстро. Голова очень болит? -Нет. Самую малость, — уже голосом ровнее заверил Гилберт, стараясь ненавязчиво выдернуть свою руку из рук Ивана. -Паникер, — с какой-то торжественной злобой Арловская обратилась уже к брату, — Переживет. Даже сотрясения нет. -Паникер? Действительно. Я нашел его без сознания и с разбитым затылком, и у меня совсем не было желания прятать куда-то это тело. Да, — Россия вздохнул, улыбнувшись сестре и все сильней стискивая кисть Гилберта, который уже просто дергал рукой, готовый завопить, чтобы его наконец выпустили, — Большое спасибо. -Ну-ну. У меня еще нет твердой уверенности в том, что это не ты его приложил, — абсолютно серьезно добавила Наташа, чуть сбавив голос. Гилберт закатил глаза, прекратив свои попытки, категорично игнорируемые русским и проговорил, чувствуя, что атмосфера все же накаляется: -Я сам. На лестнице. Можешь быть твердо уверена. Голова закружилась… -Точно? – прищурилась девушка, переводя взгляд с Гилберта на Ивана, — Идем. Пусть он отдыхает. Брагинский кивнул, наконец отпуская руку альбиноса и поднимаясь. Пруссия только что понял, что русский сидел на полу у кровати. -Сколько сейчас? -Не волнуйся, очнулся ты довольно быстро, — уже у двери улыбнулась ему Наташа, — Около семи. Я пришла совсем недавно. А теперь – постарайся уснуть, хорошо? Пруссия утвердительно кинул головой, и Беларусь со своим братом наконец покинули его комнату. -Значит, он больше не продержится? – Наташа положила голову на плечо обнимающего ее брата. -Отчего же. Ты же сама сказала – он поправится быстро. -Ты понимаешь, о чем я, — холодно отрезала девушка, отталкивая от себя русского. Брагинский развел руками, скривив губы в самой ужасной улыбке из своего арсенала. Беларусь вздохнула, закатив глаза. -Ты просто невозможен! -Какой есть, милая сестренка. Ты знаешь, что меня в первую очередь волнует… -Тебя-то? – Наташа вспыхнула, сорвавшись на крик, но сразу же понизила голос, боясь потревожить спящего этажом выше Пруссию, — Пожалуйста! Ты можешь врать ему, но не мне. Я ведь знаю, какой ты, Ваня. Россия отрицательно мотнул головой, все так же улыбаясь. -Дорогая, зачем это? Я лишь попросил тебя помочь. Гилберт рад тебя видеть, а уж сказать все, что обо мне думаешь, ты еще успеешь. -"Рад видеть", — девушка села на диван, закрыв лицо руками, — И ты будешь спрашивать меня, зачем это?! Зачем я здесь? Ты ничего ему не позволишь, а я… -Что я должен ему позволить? Ты не любишь его. Тебе скучно, ему одиноко. Прекрасный повод для отношений? – Россия хохотнул, садясь с ней рядом, — Ты сама понимаешь все. Ведь все лишь из жалости. Но я не мешаю тебе видеть его, и быть ему подругой. Беларусь кивнула. Губы девушки задрожали, она кинулась в объятия брата и тихо заплакала. Русский ласково гладил сестру по дрожащим плечам, пока та не успокоилась и просто не обняла его, уже невольно тихо всхлипывая и вздрагивая. -Ты ведь не правду мне говоришь, — выдохнула она, закрывая глаза, — Ты просто не хочешь. -И то, и другое, — устало добавил Иван, и повторил, — Не жалей его. От этого хуже. -Ничего-ничего. От тебя жалости не дождется, а я не так уж здесь и часто, — заворчала Наташа, — Ты мне не ответил. -Ты права. Девушка еще раз вздрогнула, но уже не позволила себе заплакать. Она ждала именно этого ответа, но все равно до последнего не хотела слышать. Гилберт же такой сильный, даже сейчас. И гордый. Слишком гордый. Они больше не говорили, так и сидели, обнявшись, пока Наташа не задремала на плече Ивана. Он не стал тревожить сестру и сам спокойно едва ли не заснул вместе с ней, пока часы не отбили девять. Девушка вздрогнула, поднимая глаза на брата, тихо прошептала: -Я лучше пойду. Хорошо? Уже правда ничего серьезного. А если Гилберту станет плохо, я сразу же приеду. Россия хотел возразить, но Арловская это предупредила. В любом случае, это был бы протест из вежливости, что вдвойне неприятней. -Мне тебя проводить? – Брагинский уже осторожно накидывал легкое пальто на плечи девушки, стоя рядом с ней у двери. -Лучше останься с больным, ладно? – Наташа замерла у двери, грустно глядя на брата, — Думаю, сама дойду. Она тихо закрыла входную дверь, успев до этого потянуться на мысочках и поцеловать Ивана в щеку. Всего девять, а на улице так гадко темно. В голове крутились какие-то обрывки фраз, что-то звенело и шумело. Гилберт присел на кровати, дотронувшись до затылка. Нет, не так уж и сильно, от такого удара и правда ничего ему не будет. Поднялся, в голове словно внезапно прояснилось. Сходить бы хотя бы вниз, налить воды, наконец. Пить хотелось еще сильней, чем до инцидента. Забавно, а эти заботливые морды даже не удосужились задуматься и оставить на прикроватной тумбочке хотя бы стакан. Вышел из комнаты. Между прочим, отметил, что чувствует себя уже действительно совершенно здоровым. Беспокойный и сбивчивый сон отпустил, словно унеся и жар, и боль от удара. Все было нормально, более чем. Было немного странно обнаружить, спустившись, спящего на диване в гостиной Ивана. Наташиного пальто на вешалке уже не было, значит, девушка все же ушла. Интересно, о чем они говорили? Может, Иван сам ее и прогнал? Осторожно, проклиная скрипящий пол, прошел мимо России на кухню. Тот вроде не проснулся, посему уже попав в кухонное помещение Гилберт с чистой совестью громыхнул дверцей шкафчика, доставая стакан, и наконец плеснул себе воды. -Очнулся? Альбинос поперхнулся, поставив стакан и бросив взгляд через дверной проем на Ивана. Спал? Да, вроде бы действительно спал. Нахмурившись, Гилберт коснулся лба ладонью, пытаясь уверить себя, что наверняка снова поднимается температура. Собственно, этого не обнаружилось, и когда опустил руку, уже окончательно уверив себя в диагнозе сумасшедшего, неосторожным движением опрокинул стакан. Звякнул об пол жалобно, расплескав воду. Раздалось удивленное мычание русского. Брагинский, приподнявшись, устремил взгляд на Пруссию, который, стараясь не наступить в разлитую воду, поднимал стакан. -Ох, уже очнулся? Зачем встал?..Ты мог просто позвать меня, я бы принес все, что нужно. Голос русского эхом отдался в голове. Вздрогнув, Пруссия поставил сосуд на стол. -Со мной все уже нормально…Точно. Я хорошо себя чувствую. -В любом случае, тебе стоило бы на всякий случай полежать еще немного, — Иван подошел к нему, внимательно глядя в испуганные глаза, — Не надо притворяться. Не притворяться? На мгновения действительно закружилась голова. Что-то было не так, и уже привычный и мягкий голос резал совсем гадко. Как бы глупо не звучало, не осознавалось – он видел, как говорит Брагинский. А голос не доносился от него, а просто звучал внутри, перемежаясь с каким-то лязгом. Все нормально? Он искренне чувствовал себя хорошо, когда спускался. Но теперь в голове запульсировало с новой силой, на миг показалось, что сейчас не удержат ноги, и он нелепо раскинется на этом самом мокром полу. -Все правильно, — чему-то улыбнулся Брагинский, ступая совсем близко и подхватывая на руки пошатнувшегося Пруссию, — Не бойся. «Правильно? Ты вообще о чем?» — мысленно простонал Гилберт, вскинув руки и обвивая его шею, чувствуя, как мир просто уходит из-под ног. Лишь стараясь удержаться, совсем сейчас не желая ничего, протяжно и жалобно замычал, чувствуя настойчивые и теплые губы на своих. «Мне плохо. Ты понимаешь, что мне плохо?! Я не против. Я не против, но не сейчас, ты же видишь, мне плохо…» — он так и не смог сказать, бормоча обрывки этой фразы в его губы. Только поцелуй уже показался чем-то столь необходим, может просто совпадение, что сознание стало проясняться, и он уже ясно чувствовал, как умоляюще жмется к Брагинскому, кусая и сам жадно его целуя. Словно действительно помогало, и грохот в голове унимался, оставляя звенящую тишину. -Калининград, — обращение окончательно вывело из какого-то исступленного состояния, Гилберт замер в его руках, непонимающе глядя, испуганный скорей самим собой, — Я не хочу тебе навредить. -Не отпускай, — Гилберт выдохнул, закатив глаза, — Я, кажется, правда схожу с ума…Ваня, не отпускай меня. Россия сдержанно кивнул, притягивая его к себе. Стало спокойно и тепло, так, как может быть только в его руках. Пруссии уже и правда показалось, что отпусти его Иван сейчас — странное чувство вернется. Будет плохо. «Я уже здесь.» Гилберт дернулся, пытаясь понять, сказал ли это сейчас действительно Иван…А тот уже шептал ему на ухо слова извинения, а горячие и настойчивые руки уже блуждали по телу, перемежая эти действия с тем, когда Брагинский просто сминал его в сильных и тесных объятиях. Я тебе доверяю, — это мелькнуло в глазах Пруссии слишком искренне. Он сам не узнавал себя, не понимал себя. Это разве можно обосновать болезнью? Иван должен ему объяснить, все объяснить. Ведь он понимает, очевидно, что он видит и понимает все, что происходит. Мысли прервались тем, что Гилберт услышал свой собственный тихий стон, когда горячий и влажный язык снова пробрался в ушную раковину, а пальцы одной руки Брагинского сжали сосок. Тот уже относительно запомнил его тело, на какие действия он реагирует необычайно пылко, когда следует быть особенно ласковым. Так что Гилберт все так же стоял, вздрагивая в его руках, и уже действительно боялся, что сейчас подведут ноги, и поэтому судорожно цеплялся за его плечи, боясь упасть. -Не сейчас, — всхлипнув, альбинос уткнулся носом в плечо Ивана, добавил совсем умоляюще, — Хотя бы…Хотя бы не здесь… -Все в порядке, — совсем не изменившимся тоном отозвался Брагинский, — Не думай ни о чем. Не думать? В голове уже яро долбила мысль, что действительно лучше вырваться. Особенно когда почувствовал, как уперся в стол, а затем Брагинский легко приподнял его, усаживая перед собой. Пруссия совсем невольно обхватил его ногами за пояс, непонимающе глядя в глаза и упершись ладонями в его грудь. Россия взял его за подбородок, стараясь смотреть как можно искренней. -Не волнуйся. Ладно? -Ты о болезни, или о том, что какой-то алкоголик, судя по всему, собрался трахнуть меня на столе?! – Гилберт не выдержал, ощутив внезапный прилив злости, уж больно раздражали реплики русского, рассчитанные на то, что бы его успокоить. Брагинский засмеялся, совсем беззлобно и счастливо. Этот смех всегда жутко злил, раздражал. Чего он нашел смешного сейчас? Иван невыносимо нежно коснулся его губ, даже не целуя, а просто прильнув к нему. Столь эмоционально наполненный жест, что пруссака передернуло едва ли не от смущения, и он тихо прошипел в его губы, сразу же легко кусая в ответ: -Так будешь целовать девчонок, Брагинский. -Снова по фамилии? – расстроено протянул Россия, проигнорировав суть фразы, — Пожалуйста, называй меня моим именем. Как недавно. Знаешь, как это чудесно звучит с твоих губ? -Тогда изволь не называть меня Калининградом, — болезненно нахмурившись, прошипел Пруссия. -А это уже глупость, не находишь? -Дай мне слезть. Сам сказал, мне нужно отлежаться, — как бы между прочим заметил Гилберт, толкая его от себя ладонями. -Я не думаю, что тебе станет хуже, — теперь смех уже искренне гадкий, с долей издевки. Можно было бы вырваться, в принципе. Вполне, разве что догнали бы, а уж что Брагинский, напротив, такое любит, он запомнил. Снова его настырные руки, ласкающие и касающиеся, казалось, везде, где позволяло их положение и еще наличие на пруссаке брюк. Пока тот извивался, жарко вздыхая и притягивая его к себе ногами, запрокидывая голову и жмуря глаза. Не пытаясь доказать ни себе, ни Ивану, что ему что-то не нравится, едва ли не намеренно теряясь и отдаваясь ощущениям. Каким-то уголком сознания отметив, что пожалуй уже расцарапал его плечи, впиваясь коротко стриженными ногтями…Какая разница? Если русскому что-то не понравится, он сделает так, что бы все было идеально. Его проблемы, только его. Вздрогнув всем телом от особо сладостного спазма внизу живота, откинулся уже на спину, так как руки все же ослушались и скользнули с широких плеч Брагинского. Тот уже давно запустил ладонь в его брюки, медленно, но весьма чувствительно двигая рукой и заставляя альбиноса гнуться и вскидывать бедра, стараясь самому задать темп быстрей и, наконец, кончить. Русский отстранился ненадолго, и Гилберт с готовностью чуть приподнял бедра, позволяя освободить себя от одежды. Присев снова, горячо и шумно выдыхая, притянул русского к себе. Снова поцеловать, чувствовать особо сладостное головокружение от недостатка воздуха. Черт, русский умудрялся целоваться так, что действительно дышать было просто невозможно. Так же невозможно, сколь и заставить себя отстраниться. Брагинский то ли согнул колени, то ли сам просто наклонился – Гилберт уже не отмечал, как, теперь лишь мычал и всхлипывал от так и не унятого возбуждения, поддерживаемого теперь горячими поцелуями на груди и снова рукой на члене, дразнящей, но так и не позволяющей кончить. Россия провел самым кончиком языка по линии пресса до пупка, уже мелко дрожащий Пруссия непроизвольно запустил пальцы в его волосы, сжимая и теребя пряди, пока его губы и язык так мучительно сладко ласкали пресс. Когда горячий язык коснулся влажной от смазки головки, Гилберт вздрогнул всем телом, застонав едва ли не только из-за предвкушения последующего. Россия уже стоял на коленях перед столом, в меру его роста приходилось даже немного наклоняться. Осторожно и мягко ласкал сначала исключительно губами и совсем легко щекотал языком, заставляя альбиноса уже бесстыдно стонать и сбивчиво вскрикивать, метаясь и извиваясь порой так, что казалось – только по неосторожности вырвется, и сам это понимая, он уже совсем исступленно цеплялся за плечо Ивана одной рукой, пальцами второй иногда действительно болезненно сжимая его волосы, когда по телу проходила слишком сильная судорога. Немного быстрее, почему нельзя хоть немного быстрее? Он бы уже умолял его, если бы обнаружил в себе способность говорить, а не лишь складывать губы, силясь что-то сказать и срываться на очередной стон, жалобный и молящий. Он почувствовал, что русский наконец разомкнул губы достаточно, пропуская член пруссака в свой рот. Чувствовал, что тот едва не закашлялся, но постарался должно расслабить горло, принимая в себя до конца, сразу же компенсируя свое промедление движением уже головы, на некоторые мгновения позволив Гилберту самому задать должный темп, направляя его. Но все же сам крепко держал его за бедра, чувствуя, как тело пруссака колотит, выгибает. В момент, когда от напряжения у Гилберта свело все мышцы и он уже вздохнул судорожно, всем существом предвкушая разрядку, Россия замер, довольствовавшись мучительным и сладким стоном со стороны пруссака, так и не успевшего снять напряжение. Слишком соблазнительно видеть, как он захлебывается вскриками, мольбой, а по лбу и раскрасневшимся щекам стекает пот, а само выражение лица…Россия не мог отказать себе, когда трепещущий от желания под ним пруссак почти всем своим видом просит обратного, мучить его дольше. Он ненадолго прервался, облизывая губы, прошептал, насмешливо и умиленно глядя в помутившиеся алые глаза: -Отлежаться? Если хочешь… -Бог мой, даже не продолжай! – закатил глаза пруссак, разочарованно простонав, — Ничего нового не скажешь. Делай, как считаешь нужным… -Ты становишься таким сговорчивым в подобные моменты, — Россия хохотнул, щурясь. Пруссия не смог ответить что-то язвительное на это, а определенно что-то крутилось на языке. Что-то, что получилось лишь жалобным всхлипом, когда Брагинский продолжил, двумя руками крепко его придерживая, так как теперь он точно уже не мог контролировать то, как выламывает его тело под столь сладкими ласками теплого и влажного рта. -В-ваня! – Брагинский довольно прищурился, с удовольствием отметив, что наконец снова удостоился такого обращения, — Хватит так…Больше…Я не смогу больше..! Пруссия уже не открывал глаз, жмурясь и судорожно вздыхая, ему показалось, что Россия чуть повел плечами, обозначая, что просьба альбиноса была тактично пропущена мимо ушей. Он вскрикнул уже совсем жалобно, чувствуя, как руки русского совсем крепко стиснули его бедра, ведь тот явно понимал, что иначе Гилберт вряд ли удержится. Когда тот вздрогнул всем телом, ахнув и уже ощутимо больно пальцами сжимая его волосы, согнувшись так, что почти что уперся подбородком почти в макушку русского. По телу несколько разрядов, затрясло от неправдоподобно сильных экстатических судорог, что он не смог и кричать, словно действительно позабыв, как можно вздохнуть. Россия поднялся, обнимая альбиноса и прижимая к себе за плечи, пока тот еще мелко дрожал, пытаясь прийти в себя. От него не укрылось, как русский облизывал губы. Черт возьми, зачем? Это же так грязно, отвратительно. Гилберт послушно обвил руками его шею, когда тот подхватил его на руки. Как умудрился пройти по лестнице так спокойно? Словно ему вообще никаких усилий не стоило держать альбиноса на руках и ступать быстро и ровно, как обычно. Пруссии пришлось ненадолго слишком сильно прижаться, дабы не упасть, когда Россия убрал одну руку, открывая дверь в его комнату. Вскоре тот аккуратно опустил его на кровать, снова поцеловал – так осторожно и ласково, что пруссак едва не возмутился. А еще более, когда русский отстранился, намереваясь уйти. -Ты куда?! – он легко схватил Брагинского за руку, пытаясь остановить. -Тебе действительно лучше бы выспаться. Гилберт хотел что-то возмущенно ему высказать, когда тот мягко высвободил свою руку из его. Но Иван вышел быстро, лишь прикрыв дверь. Пожалуй, в одном он был прав. Как минимум, слишком утомить альбиноса сейчас было бы глупо и ненужно. Пруссия, вспомнив, что его брюки таки остались лежать где-то на кухонном полу, потянул на себя одеяло, откидываясь на спину. Действительно, невозможно понять этого русского. Он окончательно в этом убедился, когда Иван, широко и мило улыбаясь, показался в дверном проеме со стаканом воды в одной руке, и в другой держа одежду Гилберта. Альбинос, ничего не говоря, отрицательно крутанул головой, когда Брагинский, подойдя к кровати, протянул ему стакан. Россия поставил его на прикроватную тумбочку и, ничего не спрашивая, забрался на кровать к Пруссии, оставив его брюки где-то на стуле, крепко обнял. Гилберт невольно улыбнулся. Ну конечно, это уже традиция – засыпать так вместе. Странно, как он про воду-то не забыл…