Нормальные люди

Сасори вернулся из Страны Звука, где у него был хороший шпион под прикрытием. На пути туда он обстоятельно исследовал окрестности песчаной Суны, в которой предстояло выполнить миссию. Сасори умело использовал Шотен, и сделал это дважды. Путь из Песка в Звук напрямик шел через Коноху, где о «Рассвете» знали хорошо, и где любое подозрение могло кончиться провалом. Обходной путь шел через страну Травы, и Сасори решил не рисковать. На выходе из Травы он внезапно столкнулся с Итачи Учихой и Кисамэ, которые выдвинулись куда раньше него. По всем нормам безопасности они тоже должны были использовать Шотен, выглядя как безвестные ходоки, но Кисамэ и Итачи шли открыто, и вид у обоих был утомленный. Наверное, что-то сорвалось. Сасори издал опознавательный свист и показался. Глаза Итачи вмиг налились алым — он считывал техники, чтоб подтвердить личность встречного. — Возвращаетесь? — спросил Сасори. — Граница чиста? — Нет, — ответил Итачи. — Мы еще не закончили. — За вами хвост? — предположил Сасори. — Нет, — снова ответил Итачи. — Хвост остался дома. В Амегакурэ. Надеюсь, навсегда. — Итачи-сан хочет сказать, мы застряли из-за меня, — вклинился Кисамэ, так как Сасори явно не мог ухватить суть. — Но теперь все нормально. На границе тоже. — Какой хвост вы имеете в виду? — надавил Сасори. — У нас проблемы? — Возможно, — сказал Итачи, хотя мог и отмолчаться. — Но я уже предупредил Пейна. Сасори осмысливал полученные сведения. Фактов было явно недостаточно. Однако миссиям, судя по всему, ничто не угрожает. Кто-то проник в Амегакурэ, разведал их убежище?.. — Если внешние разведки интересуются нашей Организацией, — значительно произнес Сасори, — я узнаю это в ближайшие четыре дня. Пейн может не волноваться. Итачи пожал плечами, и тем бы встреча закончилась, но Кисамэ решил вставить слово: — А вы почему идете без напарника? Шибко секретное дело? Итачи закатил глаза. Вопрос был нелеп: все дела нукенинов «Рассвета» были секретными. — Да, Дейдара слишком молод и глуп, так что он остался работать над собой, — прикрыл веки Сасори. — То есть вы не знаете, чем он занят? — гнул свое Кисамэ. — Что ты хочешь этим сказать? — впился в него остановившимися зрачками Сасори. — Мой напарник, — ответил Итачи, — хочет сказать, что лишь два человека в нашей организации уважительно относятся к своим напарникам и присматривают за ними: я и Пейн. Как показывает жизнь, слежка за напарником — вещь необходимая. Но даже слежка без доверия ничего не стоит. — Я прекрасно знаю, чем занят Дейдара, — поднял бровь Сасори. — Он изучает схему обороны Суны, которую я ему оставил, лепит из глины своих тараканов и мечтает о величии. В час дня он позавтракал оставленными ему запасами, скорее всего это были финики, фундук и печенье, через три часа будет ужинать консервированным угрем. После ужина он пойдет в дозор, где обычно считает звезды и мечтает о величии. Утром он примет душ. И когда я вернусь, он будет рад встретить меня серией бессвязных вопросов. Полагаю, и Пейн, и вы, Итачи-сан, можете дать о своих напарниках столь же исчерпывающие отчеты. — О да, — красивые губы Итачи искривились в усмешку. — Но я не готов обсуждать личную жизнь напарника на ходу и без его согласия. — Да, — кивнул Кисамэ. — Лучше не надо. — Хотя по возвращении я готов обсудить личную жизнь напарника Какудзу, — дернул бровью Итачи. — Это может быть поучительно. — Для кого? — ухмыльнулся Сасори. — Песенка Какудзу спета. Меня не удивляет, что он не уважает напарника. Но я не согласен, что он за ним не следит. — Откуда такая уверенность? — прищурился Итачи. — Он к нему привязан, — ответил Сасори. — И он ревнив. Хидан для него — как деньги. Только не деньги. Уверен, он учитывает там каждую царапину. — Не очень похоже на правду, — усомнился Итачи. — Похоже на правду, Итачи-сан, — хрипло произнес Кисамэ. — Он точно его пасет. Ночевал у него, когда вы… ну… это. Когда мы с вами первый раз повздорили. — Разве мы с тобой вздорим, Кисамэ? — Итачи положил руку на плечо напарника, и тот приосанился. — Как скажете, Итачи-сан. — Я знаю, что прав, — подвел черту Сасори, поскольку созерцать это единение было неприятно, даже если оно полностью состояло из тактических талантов Итачи. — Увидимся в Убежище.

* * *

По дороге из Звука Сасори мысленно повторил этот разговор, чувство злорадства еще не притупилось. Кисамэ бы ожидаемо недоразвит, Итачи ожидаемо умен, хотя явно не так, как сам Сасори. Какудзу, с чем все были согласны, смешон и жалок. В Амегакурэ стояло позднее утро. Белое, в мелкой мороси, с обложными облаками. Если не знать точного времени — невозможно определить, утро тут, день или вечер. Разве что по контингенту городских лавок. Утренние посетители более бедны и торопливы. Гудели от напряжения провода, мигала неоном щербатая вывеска арматурного завода. Убежище выглядело безопасно и привычно. Перед ним нес вахту Зецу. Его было не видно, он показался из стены лишь при входе. Кивнул головой. Комната Сасори была последней в лабиринте коридора, и больше остальных. Там было достаточно места для мастерской и хранилища, и там его никто не беспокоил. Кроме того, он каждый раз имел возможность пройти все Убежище, выяснить по звукам, что у кого происходит, и держать в руках нити судьбы. Например, сейчас в комнате Кисамэ раздавались голоса — должно быть, напарники тоже вернулись. Комната Тоби — странного человека в спиральной маске — как всегда была тиха и приоткрыта. Тот редко ночевал в Убежище, да и полноценным членом Организации не был, отирался на переферии, чем-то угодив Лидеру. Комната Итачи была наглухо заперта. У Какудзу что-то шуршало и чавкало, неприятные звуки, как и сам человек. Комната Хидана была распахнута и пуста. То есть относительно пуста — в ней не было людей и оружия. На полу валялся цветной кулек от стандартного перекуса — орехи или цукаты, дрянная жвачка, которую любит молодежь. Знакомая упаковка. В комнате Дейдары было тихо. Но она не была закрыта, и Сасори толкнул створку. На миг он решил, что ошибся и попал в нежилое помещение, пара которых тут пустовала на всякий случай. Комната Дейдары была действительно пуста. То есть из нее пропали все полки, стеллажи и ящики, словно тут бушевал ураган. Все, что находилось на полках, пропало тоже. Дальний угол занимала огромная куча пепла, который этот дурак не вынес, а превратил в инсталляцию. Куча имела форму термитника, до половины обнесенного бортом из глины. На ее вершине сидела белая лепная кукла безопасного вида, но кто знал, какая в ней начинка. На полу лежал футон. Перед ним стоял глиняный кувшин с луговой травой. Больше смотреть было не на что. Закопченное окно казалось вымытым. Что его мыли — видно по разводам, а что закопченное — по оставшейся в углах саже. Это был хороший знак: Дейдара обустроился на свой вкус, и сбегать или предавать Организацию не собирается. Что-то болезненное и тревожное, тем не менее, кололо живое сердце Сасори, но он не мог понять, что это, и гнал незнакомое чувство. Однако дел было по горло, близилась дата поимки биджю. Чтобы не терять ни минуты, Сасори создал песчаного клона и направил его прямо в кучу пепла, где тот отлично окопался. Как только напарник появится, Сасори будет знать. А скрытое наблюдение даст ему нужные преимущества. …Два часа Сасори методично трудился. Зарядил Хируко и сменил яд на более подходящий, проверил собственные технические параметры, смазал каждую деталь, обновил пружины в стреляющих частях, пополнил запас игл. Он как раз собирался пропитать все оружие новым ядом, как в свою комнату вернулся Дейдара. Сасори отложил яд и приготовился наблюдать. Дейдара был бледен и возбужден. Ворвавшись в комнату, он без остановок пересек ее дважды. Потом замер на месте. Снова прошелся и плюхнулся на футон. Все это полностью вписывалась в диагноз. Глаза клона, скрытого пеплом, смотрели прямо в лицо Дейдары. Что-то в нем изменилось. Но Сасори не успел понять, что: стремительно сложив печать, Дейдара крикнул «Кац!» — и кукла на вершине пепельной кучи взорвалась. Песок погибшего клона смешался с гарью и обломками глины. Сасори хмыкнул и встал из-за стола. Наблюдение надо наладить лучше. Если Дейдара покинет комнату — за ним придется незаметно последовать. Клон в закрытых помещениях не подходит. Сасори посмотрел в глаза жемчужине своей коллекции — марионетке Сандайме Кадзекагэ, Третьего Правителя Суны. Янтарные, продолговатые глаза в черной подводке на египетский манер. Красивый был мужчина. Очень породистый. Железный Воин страны Ветра. Жаль, что эти прозрачные глаза не видят сегодняшнего Сасори. И Сандайме не может оценить, как сильно ученик превзошел своего учителя. Сасори соединил свой разум с марионеткой, подцепил нитями ее конечности, сложил печать. Изо рта Сайдайме извергся поток железного песка. Тонкой магнитной струйкой черный песок пополз под двери, разбегаясь вдоль стен, прижимаясь к углам и трещинам пола. Затек под дверь Дейдары, дошел до выхода из Убежища. Идеальная техника слежки, свойственная всем Кагэ Песка. Дейдара сидел на футоне, тупо глядя на свою траву. Однако в коридоре происходило много интересного. С улицы вернулся Итачи. Интересно, с кем тогда пил чай Кисамэ. Потому что сейчас Кисамэ был один, обвязывал свой меч. Итачи сходу направился в комнату Хидана. Постоял среди пустоты, потер висок. И побрел к себе. Через десять минут Кисамэ покинул свое жилище и тоже пошел в комнату Хидана. Постоял в середине, поскреб грудь под плащом и вернулся к себе. Еще через четверть часа с футона вскочил Дейдара, и — как такое может быть? — тоже направился в комнату Хидана. Там он не задержался, заглянул, и бросился к Какудзу. Дейдара колотил в дверь Какудзу яростно и часто. Наконец, та открылась. — Где он? — закричал Дейдара, задрав лицо. — Не твое собачье дело, — ответил Какудзу. — Скажи спасибо, я тогда не вырвал тебе язык. Дейдара подался назад и выставил жующую руку. Та облизывалась и плевалась глиняной крошкой. — Запомни, мужик, — сказал Дейдара, — я за тобой слежу. Какудзу медленно въехал темным кулаком в ладонь Дейдары, вдавив язык внутрь. Дейдара покачнулся. — Я должен с ним поговорить! — заорал Дейдара, пытаясь сдвинуть Какудзу, что было бесполезно. — Я знаю, он у тебя! — Не твое собачье дело, — снова сказал Какудзу, перехватил руку Дейдары, и отбросил того в коридор. Глаза Какудзу были прищурены, словно он усмехается под маской. Дейдара удержался на ногах, и через миг подскочил обратно. — Что, вырываешь ему ногти на дому? — зашипел он, — режешь на ленты? Копаешься в нем, да? Ищешь клад? — Не знаешь, что говоришь, — отчеканил Какудзу и закрыл дверь. …Не вышло. Дейдара сунул в щель ногу. — Нравится, как он стонет? — крикнул он внутрь. Темная нога саданула Дейдару по колену, и дверь захлопнулась. Сасори направил несколько гранул песка под дверь Какудзу. На его кровати шевелилась темная чакровая масса, из-под которой действительно был виден светлый локоть. Дейдара был прав — Какудзу копался в Хидане, как последний извращенец. Если б Какудзу использовал чужие тела как оружие или хотя бы для научных целей — Сасори бы его понял. Но Какудзу всегда брал только сердце, это минутное дело. Приятным был лишь тот факт, что Хидану, наконец, хана. Поведение Дейдары было неприличным и абсурдным. Зато начинал полниться иным смыслом разговор с Итачи и Кисамэ. Досадно. Дейдара меж тем вернулся к себе, упал на футон и сжал кулаки. Потом он зарылся лицом в подушку, его плечи затряслись. Как и следовало ожидать — эмотивный, неуравновешенный тип. Еще через пятнадцать минут Какудзу вышел из своей двери и пошел к Кисамэ. В руках у него был комплект черной одежды, аккуратно сложенный стопкой, как в онсенах. Какудзу без стука вошел к Кисамэ и положил одежду ему на стол. Кисамэ, сидевший на стуле над аптечкой, непонимающе поднял взгляд. — Забирай свое тряпье, — сказал Какудзу. — Благодарностей не надо. — Это больше не мое, — закрыл аптечку Кисамэ. — Я от чистого сердца. — Теперь снова твое, — нагнулся Какудзу. — Можешь посчитать, сколько раз он на него кончил. Пользуйся на здоровье. — Зачем вы так, — ухмыльнулся Кисамэ, но тряпье, тем не менее, подгреб. — Мы же поняли друг друга, Какудзу-сан. — Затем, — палец Какудзу указал на грудь Кисамэ. — Лидер переполошился из-за тебя. Я не собираюсь впредь подтирать твое дерьмо. — Ну, прошу прощения, — откинулся на спинку стула Кисамэ. — Мы вас больше не подставим. — Мы?! — проревел Какудзу, нависнув над столом. — Нет никаких вас! — Это не вам решать, — уверенно парировал Кисамэ. — Мне, — еще более уверенно отчеканил Какудзу. — Эта ебливая тварь никому из вас не достанется. Запомни. — Приятно видеть, как он вам дорог, Какудзу-сан. По неясной причине Какудзу заржал. Кисамэ фальшиво, но солидарно подхватил. — Постарайся быть нормальным человеком, — наконец сказал Какудзу, опершись о стол руками. — Не лезь к нему. Он не остановится, и мне посрать. Когда он занят своим вшивым ритуальным дерьмом, он меня не достает. Но мне не посрать, что Лидер кудахчет тут над каждым из вас, ушлепков. Если ты так туп, что не понимаешь, к чему идет — я буду вынужден тебя убить. — Я вас не боюсь, Какудзу-сан, — ответил Кисамэ. — Вы убьете либо меня, либо его, а потом Лидер убьет вас. Или, если верить вашему прогнозу, меня убьет он, а его — Лидер. Или джинчуурики убьют нас всех. Так что в конце трупы. — К чему ты ведешь? — нахмурился Какудзу. — Хочется пожить немного, пока не началось, — Кисамэ уставился зрачками без век в переносицу финансиста, и широко улыбнулся. Улыбка Кисамэ была безгубая, синюшная, в тридцать два акульих зуба, как пасть ёкая. — Ну поживи два дня, — распрямился Какудзу, хохотнув. — На третий мы выходим на охоту в Молнию. — Это уже решено? — блеснул белками Кисамэ. — Если эта тварь до того восстановится. Какудзу вернулся к себе, и Сасори был рад концу беседы. Информации было слишком много, ее следовало подробно проанализировать. В ближайшие полчаса ничего не происходило. Какудзу читал газету и следил за чакровой массой. Дейдара лежал ничком. Итачи перебирал свитки и приводил в порядок свою одежду в сундуке, потому что был чистоплотен и хорошо организован. Потом в Убежище вошла Конан. Эта была большая новость. Конан не жила тут, она обитала в Городе вместе с Лидером. Если она появлялась перед членами «Рассвета» — то лишь как посланник, в виде бумажного клона. Конан разносила только приказы. Теперь на ее спине был вполне материальный мешок, похожий на большой военный ранец. Старый брезент едва не лопался, так набит. Конан вошла в комнату Какудзу. — Вот, — сказала Конан, роняя мешок на пол. — Это то, что ты просил. — Очень хорошо, — встал Какудзу, отложив газету. — Сдача осталась? — Приди в себя, — потерла плечи Конан. — Я взяла со склада, что велел Пейн. В следующий раз иди сам. — Обувь тоже там? — потрогал ранец ногой Какудзу. — Интересно — проверь. — Конан развернулась на выход, но Какудзу оказался проворней. Мощным шагом он перегородил ей путь. — Что такое? — подняла брови Конан. — Ответь мне только на один вопрос, — тяжело уронил Какудзу. — Что у тебя было с моим напарником? — С кем, прости? — оглянулась на чакровую массу Конан. — Ты поняла. — Ты не в себе, — опустила ресницы Конан. — Что у меня может быть с человеком-еб-твою-мать? — Ответь мне на вопрос, — давил Какудзу. — Виделись у Лидера на Языке Будды, — спокойно сказала Конан. — Он рассказывал про свой монастырь. — Про какой такой монастырь? — не поверил Какудзу. — Про пиздатый монастырь, — терпеливо повторила Конан. — Или ебучий монастырь. Я не запомнила. — И что, все? — Он спросил, есть ли у меня дети. — Это ближе, — кивнул Какудзу. — И что еще? — Что тебе надо? — вздохнула Конан. — Я ни с кем не сплю. Это хотел услышать? — Не только. Я хочу услышать, собираешься ли ты спать с моим напарником. Сколько раз он к тебе подкатывал и как. — Больной ублюдок, — сжала губы Конан. — Вот зачем ты хотел, чтобы я принесла тебе вещи лично. Соскучился по допросам? — Вещи тоже ценны, — гнул линию Какудзу. — Сами по себе. А скакать за тобой по Городу я староват. Так что отвечай. — Знаешь, — расстегнула плащ Конан, словно ей жарко, — Я намеревалась сказать тебе правду, потому что не считаю ее чем-то особенным. Но теперь просто ничего не скажу. Живи со своими домыслами, мудрые говорят, нет на свете больших страданий, чем те, что заключены в нашем воображении. — Кто сказал тебе, что я страдаю? — подался вперед Какудзу. — Я видела много боли на своем веку, — произнесла Конан. — И знаю, о чем говорю. И ты знаешь. — Это ты затем мне демонстрируешь свое тело? — хмыкнул Какудзу. — Намекаешь, что еще хороша? — Приятно чувствовать себя желанной, — убрала прядь со лба Конан. — Даже в твоих глазах. — То есть ты собралась трахаться с моим напарником, — переплел руки Какудзу. — Собственно, я услышал, что хотел. — Мог и не спрашивать, — кивнула Конан, — Ты всегда слышишь, что хочешь. — Надеешься, что Хидан нежный любовник? — прищурился Какудзу. — А ты знаешь, что нет? — удивилась Конан. — Откуда бы? Ну-ка просвети меня. — Похоже, ты правда еще не спала с ним, — согласился Какудзу. — Выпусти меня отсюда, — пошла к двери Конан, вытянув руку, чтоб открыть створку. — Забавно было поболтать, но у меня дела. — Шалава, — пробормотал Какудзу, отойдя. Конан вышла. Какудзу захлопнул дверь и начал разбирать мешок. В нем оказались несколько пар стандартных серых штанов, стопка маек или футболок, ножные обмотки и обвязки, одним словом, типовая одежда шиноби на несколько человек. Два плаща в красных облаках. На дне лежали мягкие сапоги, такие носят в северных широтах. — Сука, сказал же про нормальную обувь, — проворчал Какудзу. Вещи он сложил в стенной шкаф, оказавшийся битком набитым газетами и чеками. И после этого присел перед кроватью. Какудзу минуту внимательно изучал черную массу, потом сложил печать. Чакровая масса сжалась и поднялась, словно тесто. Она приняла форму некого существа, из ее середины всплыла фарфоровая маска. Медленно, вытянувшись вязкой плазмой, это существо затекло под плащ Какудзу. На кровати остался голый Хидан. Он был бескровен и бел, как известь. На его коже повсеместно цвели затянувшиеся шрамы, кожа была чистой и мокрой. Зачем Какудзу в нем копался? Что нашел? Сасори подумал, как иронично устроена жизнь: он наладил слежку за Дейдарой, чтобы быть в курсе дел напарника — а вместо того все узнал о ненавистном Какудзу. Наблюдать за ним в естественной среде оказалось не так уж тошнотворно, даже любопытно. Но это потому, что Какудзу каждый миг получает по заслугам, поскольку увяз как последний глупец. — Хидан, — голос Какудзу налился глубиной. — Ты меня слышишь? Хидан не подавал признаков жизни. Какудзу, сидевший на карачках, перенес вес на другую ногу. Потом назад, словно мучительно искал удобное положение, которое даст ему выдержки и терпения. — Хидан. — Какудзу взял его за руку, прощупывая пульс. Вторую руку Какудзу опустил Хидану на грудь, сдвинув круглый медальон, и какое-то время сидел так, уронив голову и прислушиваясь. Потом случилось невообразимое: Какудзу поднял Хидана и понес его к окну. Серый уличный свет не блистал яркостью, но все же он был дневным. В нем лицо Хидана выглядело менее мертвым. Какудзу внимательно изучал его, и всю ношу в целом. Пару раз он перехватывал Хидана половчей, словно тот спит, и проснется от неудобной позы. Рот Хидана был приоткрыт. Из-под лицевых обмоток Какудзу выползла гибкая чакровая нить и раскрыла Хидану губы — Какудзу посмотрел, целы ли зубы. Потом этой же нитью раскрыл Хидану веки. Потом просто стал водить нитью по его лицу. Какудзу смотрел на холодный дождь. А Сасори неподвижными глазами смотрел на Какудзу. В нем и в его грузе было что-то вечное. Дело не в бессмертии, хотя лишь бессмертные вещи казались Сасори настоящими. Мощный кряжистый торс Какудзу источал смирение перед собственным бессилием. Груды и груды чакры бугрились под кожей зря. Утешение этой тщете мог принести только деликатный, блеклый дождь, тоже лишенный силы, уходящий в землю, как само время. Рельефное тело Хидана было покорным и пластичным. Мягкая инерция, идущая от него, отлично гармонировала с блеклым дождем и с железным объятием, и с великой тщетой всего земного. Так может выглядеть осень на самурайской гравюре. Какудзу и Хидан были совершенны. Потом Хидан дернул веком и схватил ртом чакровую нить, которая ползала у его губ. Какудзу перевел взгляд вниз. Глаза Хидана открылись. Они были яркими, цвета разведенных чернил. — Хидан. — Какудзу сказал это утвердительно и замолк. Его тело ожило и перестало напоминать изваяние. — Че за дела, мужик? — прикусил нить Хидан. — Решил приласкать меня после всего, что было? — Заткнись, — отступил от окна Какудзу, втягивая нить под маску. — Хуле ты меня таскаешь, пидар! — взвился Хидан, стукнув кулаком по скуле Какудзу, но ему явно не хватало сил. Удар вышел смазанным, рука бессильно упала. Какудзу прижал его сильней. — Хидан. Твои забавы в этот раз встали слишком дорого. Не кипешись. — Отпусти меня, старый гандон! — заорал Хидан, дергаясь всем телом. — О чем-то размечтался, шитая гнида? Ты не смеешь лапать мое тело, сука, оно принадлежит Богу! Разожми свои грешные руки, мать твою! Какудзу спокойно разжал руки, и Хидан упал. Подняться он не смог. — Ну еб, — приподнял плечи Хидан и рухнул вниз лицом. — Хидан, — присел Какудзу и поднял голову Хидана за волосы. — Я сказал тебе, ты увлекся. Если можешь, ползи к себе, — Какудзу отпустил голову Хидана и встал. Пока Хидан совершал титанические усилия, чтобы сдвинуться с места, Какудзу достал один из плащей, что принесла Конан. Он вернулся к шипящему Хидану, завернул его в плащ и снова поднял на руки. Хидан сник. Его рука из-под плаща обвилась вокруг шеи Какудзу. Какудзу локтевой чакрой открыл двери и вышел в коридор. — Хера мне делать в комнате? — вновь забился Хидан. — Пошли гулять блять! На ебучую речку! Вижу, тебе не стремак. — Про ебучую речку я все знаю, — мрачно отозвался Какудзу. — Надеюсь, за нее ты тоже рассчитался. — Считаешь мои долги, бабло-сан? — выгнул шею Хидан, словно ему не хватает воздуха. Какудзу остановился. Перехватил Хидана поудобней. — Если я сочту все твои долги, ты будешь вечно должен мне, Хидан. — Хочешь этого от меня? Непрерывной сладкой расплаты? — Заткнись, — буднично сказал Какудзу и вошел к Хидану. Там он сгрузил его на футон. Хидан пошевелился. «Жестко сука» — сказал он. — Я зайду утром, — произнес Какудзу, поправив Хидану плащ. И замер, держа руку у него на груди. — А где моя коса? — вскинулся Хидан, но тут же рухнул обратно. — У меня. Запечатана в свитке. Встанешь — заберешь. — Проебал? — сощурился Хидан. — В свитке, — повторил Какудзу, погладив Хидану шею. — Ты настолько тупой? — Завались, — Хидан прикрыл глаза и раскрылся. Руки его и полы плаща разошлись в стороны. Это стоило ему усилий, он глухо застонал. Какудзу положил вторую руку ему на ребра. Лицо Хидана было примечательным: он наслаждался. Ласка Какудзу была деликатной, как холодный дождь, но словно сомнамбулической. С каждым движением его глаза наливались кровью. Левая рука потемнела. И внезапно пропорола Хидану кожу, пошла вперед, оставляя глубокий рваный разрез. Хидан конвульсивно выгнулся и со стоном упал обратно. Его голова мотнулась по покрывалу, на коже выступил пот. Дыхание участилось. Но глаза были закрыты. Какудзу остановил руку под яремной впадиной и замер. По ребрам Хидана потекла кровь. Он часто дышал, губы разомкнулись. — Хидан, — низким голосом позвал Какудзу. Глаза Хидана медленно раскрылись. Зрачок был расширен и смотрел в потолок. Какудзу каменной ладонью вошел ему под кожу. Хидан закричал. — Смотри на меня, Хидан, — довернул руку Какудзу. Хидан содрогнулся и закрыл глаза. Какудзу выпустил из запястья нити чакры и стал латать повреждение. Хидан с усилием накрыл его руку своей и стал выдирать целебную чакру. — Не смей меня трогать, сука, — пробормотал он, — я тебе говорил, падаль, боль священна, а эта срань Смертный Грех. — Твои грехи смешны, Хидан, — отбросил его руку Какудзу. — Ты на пределе, и должен восстановиться. Пять минут Какудзу соединял ткани, пресекая попытки себе помешать — пережимал Хидану горло. Движения ладони Какудзу на хидановом кадыке были неэффективны: скорее это было поглаживание, а не удушение, хотя пару раз пальцы действительно сжались. Дыхание Хидана замедлилось, лицо застыло. — Ты даришь мне много священной боли, — прошептал Хидан. — Но твоя маска куда лучше тебя. — Я правильно понял, Хидан? — надавил ему на грудь Какудзу. — Ей можно лапать тебя как угодно. До тебя доходит, что она — часть меня? — Маски не бывают верующими или атеистами, они как звери, — четко произнес Хидан. — А ты вшивый атеист. И тупей меня. А теперь отвали. — Не трать энергию на пустой разговор, — сказал Какудзу, нехотя убрав руку. На груди Хидана быстро белел длинный шрам. Какудзу снова запахнул на Хидане плащ, оглядел комнату, все ли в норме, и встал. По дороге к выходу он подцепил ниткой чакры пустую упаковку. Сасори понял, что мелко и часто дышит. Он ожидал чего-то такого — стыдного, сентиментального, телесного, но оказался не очень к тому готов. Нельзя сказать, что Сасори никогда ни за кем не подглядывал. Слежка и шпионаж — неотъемлемая часть жизни шиноби. Интимная сторона жизни не была для него тайной, но в ней не содержалось ничего полезного или достойного изучения. Поспешные и глупые телодвижения, презренный инстинкт. Сейчас ему казалось, что лучше бы он стал свидетелем грубого, незамысловатого секса. Тогда слежку можно было бы просто снять. А теперь приходилось не просто вглядываться, но и не упускать ни единого нюанса. Чтобы не ошибиться с выводами. Конечно, в главном Сасори не ошибся: Какудзу запал на своего напарника, и песенка его спета. Но он ошибся в мотивации. Недалекий Дейдара оказался более проницателен: реально рвет ногти на дому и режет на кровавые ленты. Но и Дейдара ошибся. Это не самосуд, не расправа, не воспитание. Это форма сожительства. Какудзу нашел применение своим извращенным склонностям, но не хочет оставлять следов, и дело не в банальном стыде перед конторой. Он лечит то, что испортил, поскольку заботится о напарнике. Вся эта придавленная нежность, опека и ревность — карикатура на отеческие чувства. Кто знал, что Какудзу вообще на такое способен? Видимо, в Хидане он обрел материализацию своей мечты. Не мудрено — Хидану нравится то, что происходит. Он слился с Какудзу в глубоком симбиозе. Это если считать Хидана наивным, эмоционально шатким крикуном в поисках опоры. Такие прячут за наглостью и бранью собственную слабость. Но холодная тварь Хидан гораздо сложней. Судя по внезапной своей популярности у членов «Рассвета», он сумел в кратчайший срок найти слабое место каждого и вогнать туда клин. Стравил одних с другими. В принципе, это классика интриги в борьбе за власть. Людей можно дергать за нитки, чтобы они уничтожали друг друга или делали то, что нужно кукловоду. Например, слепой Какудзу послушно прыгает через обруч, как уличная макака. Далее по логике последует серия мордобоев, Кисамэ и Дейдара в группе риска. Сам Сасори по логике должен немедленно идти к Дейдаре и брать ситуацию под контроль. Утешать или вытряхивать правду, одним словом повышать свой авторитет. Разыгрывать душевность. Но Сасори не так глуп, чтобы быть чьей-то куклой. На нем логика Хидана сломается. А сам он для Хидана недоступен, ибо лишен слабых мест. …В комнате Какудзу наступило полное затишье: финансист сел в медитацию. Это значило прекрасную вещь: стыдные зрелища на сегодня закончены. В комнате Тоби возникло движение — видимо, чудак в маске незаметно проник внутрь, пока Сасори отвлекся на бессмертную чету. В руках Тоби была стопка кроссвордов, которые он тут же сел решать, ероша волосы и постукивая карандашом по краю маски. В комнате Итачи закончилась приборка. Итачи выпил лекарство, перебросил через руку отобранные вещи — штаны, сетчатую майку и синий свитер — и вышел в коридор. И… пошел к Хидану.