Нормальные люди

Какудзу вышел от Лидера в ранних сумерках. Завеса мелкого дождя посинела, промышленный пейзаж скрылся в меланхоличной дымке. Провалы нижних ярусов Города, где пролегали водостоки, казались полными слизи и мертвечины. Работать в такую погоду хуже некуда, а хорошо предаться длительной медитации для восстановления чакры. В красивом Саду Камней, на бамбуковом татами, под навесом из алой черепицы. В общем, вполне доступное удовольствие. Но надо было найти информацию по Стране Воды. Редкий геном одного из тамошних шиноби стоит очень дорого. Лидер сказал — если ему принесут эти деньги, сердце Какудзу может взять себе. Такое сердце на дороге не валяется, а судя по техникам, выгода прямая. Но все это надо проверить. И техники, и ранг, и биографию, и стандартный тип миссий. Не соваться же в Деревню как новичок. Потом следует устроить засаду снаружи по правилам, чтобы не было поганых неожиданностей. Одной из них мог быть Хидан. Хидан в его конуре не обнаружился, однако коса его была тут. Значит, и сам он где-то рядом, к ночи объявится. Поэтому Какудзу, не теряя времени, пошел к Кисамэ. Кисамэ много знал о Стране Воды. У Кисамэ было заперто. Плотно пригнанная дверь не пропускала звуков. На стук Какудзу никто не ответил. Какудзу щелкнул костяшками пальцев и пошел к Итачи. Все напарники так или иначе разбиты по парам, может быть эти пьют свой бесконечный чай. Итачи Учиха собирал поясные сумки. — Где я могу видеть Хошигаки Кисамэ? — медленно спросил Какудзу. — И вам добрый вечер, — обернулся Итачи. — Как видите, его тут нет. — У вас завтра миссия, — облокотился на дверной косяк Какудзу и кивнул на сборы. — Он нужен мне сегодня. — Я не видел его с утра. — Вы очень меня обяжете, Итачи-сан, — саркастично сказал Какудзу, — если передадите Кисамэ: пусть зайдет, как найдется. — Я передам, — отвернулся Итачи. — Не задерживаю. — Вот теперь добрый вечер, — закрыл дверь Какудзу. — Что за люди.

* * *

Когда дверь закрылась, Итачи понял, что у него дрожат руки и ноет поврежденное плечо. Жизнь — это баланс смертей и рождений, и вот сегодня что-то умерло — но ничего не родилось. Итачи ни разу в жизни не провалил задание и требовал от напарников концентрации. Вчера вечером они с Кисамэ должны были обговорить миссию. Формально она повторяла разведку двухгодичной давности, когда их остановили дзёнины Конохи, раскрыли и навязали бой. Главный козырь — тайна «Рассвета» как организации — был уничтожен. Теперь форменный черный плащ в красных облаках — не конспирация, а громкое оповещение. Следовало обсудить маскировку и легенду, выработать основной и два запасных Плана — на случай обнаружения, сопротивления, задержания. Договориться о месте встречи, если придется уходить по отдельности. Просмотреть распечатки с личными делами шиноби Конохи — на их добычу Итачи потратил последние дни. За два года утекло много воды, ранги людей изменились, создались новые связи. Нельзя полагаться только на память и чутье, если можно достать точную фактуру. Договориться, кого из списка нужно брать в качестве языка. Кому лучше просто не попадаться на глаза. Выучить параметры. Одним словом — полно работы. Но вечером ничего не вышло по глупейшей причине: Кисамэ ловил ворон, был рассеян, и внезапно ушел, чего за ним никогда не водилось. Если бы у него были близкие родственники — стоило предположить, что кто-то из них скончался. На первый раз ситуацию можно спустить, у каждого есть свои посылки из прошлого. В запасе еще сутки. И вот сутки кончаются, а вопрос не решен. Утром Кисамэ вызвался сходить за обеспечением, и с тех пор от него нет никаких вестей. Он должен был вернуться в середине дня и сразу зайти к Итачи. Отдать половину денег и сесть за планирование. Это был давно заведенный ритуал, нарушить его могла только катастрофа. Но главное не в этом. Визит Какудзу словно подчеркивал дневной инцидент с Хиданом. Отчего он, Итачи, должен следить за Кисамэ — а Какудзу плевать на своего упыря? …Днем Итачи вышел наружу, потому что для суточного отдыха в кровати не может быть оправданий. Надо размяться, чтобы не терять форму. На выходе из убежища он столкнулся с Хиданом, который задел его рукоятью косы, грязно выругался, а напоследок оттолкнул Итачи корпусом. Это было бы забавно, как любая неуклюжесть — если б не было так унизительно. — Высказался?.. — потер плечо Итачи. — Иди своей дорогой, ничтожество. Хидан скинул косу, ударив ей в пол. Отклоненная рукоять перегородила выход. — Не понял, — нагнул он голову. — Косорукий лох, который может тока зыркать, потек пометом? Это было прямое оскорбление, прямой вызов и прямая угроза самоуважению. — Тебе не хватило в тот раз? — смерил его глазами Итачи, — Хочешь добавки? — Пизди еще, чел, — обнажил зубы Хидан, улыбка его была нехорошей, смотрел он при этом в пах Итачи. — Если такой тупой. Я те сказал, мне пох на твои мультики. — Ты мазохист, — улыбнулся бледным ртом Итачи. — Люди вроде тебя всегда напрашиваются сами. — А чо, уже началось? — умильно огляделся Хидан, избегая смотреть Итачи в глаза, что могло быть умным приемом самообороны, а могло быть просто выражением крайнего презрения. — Тебя заводит тока ампутация, или сука фантазии не хватило? А где мои красные тучки и ебаные крюки?.. Итачи мог одним обманным движением оказаться за спиной Хидана. Создать клона и оставить его трепаться, пока не развеется — а сам выскользнуть наружу. Пожать плечами на чужой лживый треп. Но то, что нес Хидан, сама его интонация, все похабные подтексты требовали личного присутствия. Разбирательства на месте самым примитивным способом. Иначе следующий раз будет хуже предыдущего. Хидан не отцепится, потому что так он наслаждается собой. Итачи стремительно сложил печати и выплюнул в Хидана огромный катон. Огненный шар накатил на Хидана и перекрыл выход. Вряд ли у того хватит техник ниндзюцу отразить его, к тому же точно не хватит скорости. Уже не хватило. А можно было отскочить. Раздался вопль. Опаленный Хидан должен был метнуться в сторону или наружу. Но треск пламени был устойчив, никакого движения, кроме пляски огня, не происходило. Наконец что-то упало. Судя по звуку, это была коса и ее катушки. Выбитая шквалом огня горячая пыль затянула выход. Постепенно пламя истаяло. Сквозь рассеивающийся дым стал виден Хидан. Он стоял, закрыв глаза рукой, без малейшего движения. Его мокрый плащ и волосы тлели. Все открытые части тела представляли из себя сплошной ожог, местами почерневший, местами наливавшийся пузырями, где-то кожа прорвалась, оттуда сочилась сукровица. Наконец, он убрал руку с покрасневших глаз. Вид его был чудовищным. — Каждый сраный атеист, — пошел он на Итачи, — должен пасть ниц перед Священной Болью. Трусливая тварь вроде тебя запомнит это мать твою. — Горячая, липкая, воняющая жженой плотью пятерня легла Итачи на лицо. Если бы не слово «трусливый», Итачи бы тут уже не было. Но атака прошла не так, как должна была. Для каждого шиноби S-класса катон — прием устрашения, им расчищают дорогу. Итачи поразил суеверный страх, смешанный с отвращением. Мало того, что это ходит, оно еще и разговаривает. Теперь он боролся с тошнотой, но вырываться было недостойно; это извращенным образом подтвердило бы хидановы слова. Общий анализ поведения Хидана говорил, что прежде чем уничтожить противника, Хидан должен наиграться с жертвой. Не важно, что он разглагольствует. Важна динамика его поведения. Хидан за лицо оторвал Итачи от стены и приложил затылком к камню. Жест был уничтожающим, и самым сильным в нем казалось великолепное равнодушие, как будто Итачи вмиг лишили собственной личности. Итачи вслепую схватил Хидана за запястье, применив чакру — тот вывернул ему руку вверх и вбок, пережав кровоток — ладонь на лице с каждой минутой превращалась в несмываемую печать. Итачи резко ударил по ней с разворота, плечом вперед — и Хидан легко заломил ему руку назад, словно ждал именно этого движения. Сустав хрустнул. Жестко проехалась по щеке обожженная кожа, камни оцарапали лоб. Хидан тоже использовал чакру, и без косы не уступал в спарринге. Чакры у него было ощутимо больше. Хуже всего было не собственное бессилие, а беспощадное дежавю. Стена, боевой захват, насильник сзади. Итачи расслабил тело, чтобы свести повреждения к минимуму. Очень своевременно — расслабив хватку, Хидан заломил ему руку вторично, с большой амплитудой, жестко — добиваясь вывиха. Итачи стиснул зубы, глаза его были широко раскрыты и пожирали каменные трещины перед собой. Свободной рукой Хидан взял его за волосы, намотал дважды, как веревку. Все это время он болезненно шипел. — Я вижу ебать, кто тут мазохист, — изрек он, ударяя головой Итачи в стену, и управляя его поврежденной рукой как рычагом. — Хочется и колется, ага? Понял, что тебе нравится. — Ты! — только и выкрикнул Итачи, потому что боль в руке стала резкой и жаркой, а заломленная шея мешала говорить. Предвидя удар в стену, он подставил свободный локоть, чтобы прийти лбом в него. — Ты чо ебать такой трудный? — довернул ему руку Хидан и еще сильней потянул за волосы. — Мог сука попросить как нормальные люди. Мне не влом, — он рывком отпустил волосы Итачи и припечатал к стене его локоть. Нужды в нем теперь не было, но Итачи все равно уперся в него лбом. То есть не в свой, конечно, а в хиданов. Больше всего он хотел потерять сознание. Рука Хидана поверх запястья Итачи была очень страшной. Было не ясно, как он терпит боль, и от этого личная боль Итачи стала терпкой, сладковатой, словно бы недостаточной. Собственное отвращение завораживало. Завораживала собственная готовность сдаться, уступить этому гневному дыханию за спиной, растаять в собственном горе, недоступном чужому пониманию. Он метнулся в сторону — и ожидаемо получил рывок вверх, пространство перед глазами поплыло, из горла вышел крик. Итачи, ненавидя себя, уронил голову на истлевшую ткань хиданова рукава. — Знаю, что с тобой делать, — сказал Хидан. — Великий Грех насиловать атеиста, если тот тока того и хочет. Соберись, чел. — Иди на хуй, — выплюнул Итачи, потому что других слов не нашлось. А эти были правильные и подходящие. — Ты недостойная жертва великому Дзясину, — завернул ему за спину вторую руку Хидан. — Но что все идет по пизде, я понял. Какое-то время Итачи вытирал грудью стену, хватая воздух и бесконечно дивясь на самого себя. Жизнь хронически ломала его, и он зачем-то всегда подставлялся. Зачем он позволил нынешней ситуации случиться? Что она ему дала? Что он доказал? Чем дальше, тем глупей была сама мысль об освобождении, Хидан полностью взял на себя инициативу. Он действовал изматывающе, задав некий уровень болевого фона и хаотично расцвечивая его яркими пиками, однако никогда не опускаясь ниже средней планки. Эта планка была хуже всего, она не давала отдыха. Может быть, если б Итачи начал стонать — было бы легче. Но это был бы позор. Хватало и того, что он был вынужден дышать в принудительно заданном ритме, в издевательских толчках, полных очевидного смысла. Хидан был профессионален. Стоило признаться: Итачи до последнего в это не верил, и именно эта вера была ему необходима. Она как ничто иное возвращала его в Коноху. Потому что Коноха сделала из него, лучшего бойца, проходную жертву. Он должен помнить об этом всегда, жить в постоянном осквернении, чтобы не мстить. Чтобы не умереть, пока еще возможен откат. Это будет совершенно особая, извращенная, никем не предвиденная победа клана Учиха. Лавров не будет. Только горечь, сожаления и разверзнутая бездна. Теперь он видит детали. Изнурительная боль в руках и монотонные шлепки в стену подточили силы, Итачи обмяк. Его разум продолжал дивиться открывшимся перспективам и нюансам. Что-то такое и должно было произойти в среде отбросов общества, он знал с самого начала; это своего рода особая метка, которая куда сильней форменного плаща фиксирует его принадлежность к другому, преступному миру. Последняя граница, которую он до сих пор не переступил. Даже хорошо, что это грубый, отвратительный Хидан, хуже которого тут никого нет. Это словно бы не трогает чести Итачи, не пятнает ее неким выбором. Представить себя с разумным человеком Итачи не мог. Вероятно, это и было то самое неуловимое чувство — страх, смешанный с предвкушением — которое Итачи поймал при первом взгляде на Хидана. Агрессивное быдло, изуродованное войной. Грязное избиение в подворотне, между делом, без свидетелей. Просто для самоутверждения — как он там говорит? Чисто поржать! — с последующим надругательством. Предельное, окончательное «Поражение света». …Его колени подогнулись. Хидан подхватил безвольное тело всем корпусом и поволок к выходу. Итачи прикрыл глаза, сердце ускоренно билось, руки бессильно упали, нога зацепилась за катушку косы, смешной звук. Вот и все. — Отдохни пока, — уронил его Хидан в траву. …Спина Хидана в подпалинах скрылась в темноте Убежища. Звякнуло поднятое оружие. Итачи, наконец, вытянулся, шевельнул рукой и ощутил в углах глаз слезы.