Черная Цепь

День клонился к вечеру. До заката было еще далеко, но небо над ломаной линией Мглистых гор уже потеплело, выцвело тонким, предвечерним золотом, и длинные рваные ленты облаков у горизонта порозовели по краям. Небо было видно только с крутого берега реки. В остальных местах могучие, сомкнувшиеся кронами древние деревья скрывали его от взора. Вокруг неумолчно шептался лес. Чистый пепельный сумрак дремал под деревьями. Рядом - не видно за пологом леса, но слышно лепет потока среди камней - нес холодные быстрые воды Кэлебрант. Где-то в зарослях подала голос иволга, рядом вздрогнула ветка, потревоженная вспорхнувшей птицей... Лотлориен. Лес, в котором живут эльфы, невозможно не узнать. Темно-рыжий конь, с рождения не знавший ни седла, ни поводьев, шел без тропинок и вех. Его поступь была легче, чем у лесного оленя. Даже там, где камень выступал из земли и поэтому не росла трава, некованые копыта тревожили белый мох почти беззвучно. А всадник, которого он нес на спине, безмятежно улыбался незнакомому лесу. Пусть его путь был нелегок, а разум полон сомнений, но разве нести просьбу о мире - это что-то дурное? Даже если тот, кто просит, виновен во многом? Разве владычица столь благословенного леса способна увидеть в миссии посла какое-то зло? Нолдо Галадриэль... Окажется ли она так прекрасна, как говорят? А лесной патруль, тем временем, с недоумением следил за эльфом в невиданной, хотя и несомненно эльфийской, одежде. Они были молоды, и потому не могли распознать того, о чем говорили одежды незнакомца. Эльф ехал вверх по течению Кэлебранта, по северному берегу, не отдаляясь от реки. Он не скрывался и вроде бы не очень спешил, но не останавливался - во всяком случае, ни разу за этот день. И наблюдения за собой то ли не замечал, то ли не подавал виду. Не хотел в гостях навязываться хозяевам? Может быть. От него не исходило зла. Высокий, весь какой-то светлый, с короткими блестящими волосами цвета старого, тронутого чернью серебра, эльф таил в себе что-то неизвестное молодым воинам, что-то ощутимое вчуже, таинственное, может, и древнее - но не темное. Чем-то он был похож на этот вечер, еще не наступивший как следует, но уже переставший быть днем. Склонившись к шее коня, он что-то негромко говорил ему на ухо и улыбался. Несмотря на тревожные времена, патрульные даже не сомневались, решая, стоит ли им приветствовать незнакомца, как сородича и гостя. Едва первый из них соскользнул по веревочной лестнице наземь, всадник тут же взглянул в сторону мэллорна. Кустарник скрывал от его взгляда подножие могучего ствола, и он не мог видеть, кто ждет его там, но без малейших колебаний направил коня на звук. Ни за лук, висевший в чехле за спиной, ни за короткий посох, притороченный там же, он даже не подумал схватиться. Ветви беззвучно расступились и сомкнулись, выпустив ему навстречу обоих дозорных. - Добро пожаловать в Лотлориен, путник, - сказал тот, что вышел первым. - Мы дозорные. Мое имя - Нарион, а это - мой брат Ниэллон. - Рады приветствовать сородича и гостя, - легко, как давно знакомому, улыбнулся Ниэллон. - Был ли безопасен твой путь? Может быть, нужна наша помощь? Незнакомец посмотрел на него сверху вниз. Глаза у него были синими, с едва заметной лиловатой надцветкой - как темное небо у самой кромки рассвета. Что-то дремало во взгляде этих глаз, что-то тихое, исподволь чудившееся в нем... но мгновение спустя эльф улыбнулся патрульному в ответ - так же легко и открыто, как сам Ниэллон, - и улыбка спугнула ощущение тишины и тайны. - Путь, если честно, был тот еще, - он отстранил край плаща, скрывающий его ногу - и на бедре, прямо поверх одежды, обнаружилась повязка из листьев и тонкого травяного шнура. - И ладно бы орки. От орков Тир бы меня унес. А вот от людей мы с ним зла не ожидали. Братья одновременно нахмурились. Потом переглянулись. Вот почему, оказывается, незнакомец не спешился сразу, а разговаривает с конской спины! - Где это произошло? - спросил Нарион. - Еще у Андуина, перед переправой. Рану я перевязал, но на поиски целебных трав времени нет. Впрочем, что было, то было. Мое имя Миттайвэ. Братья переглянулись еще раз - они сроду не слышали такого имени. Явно эльфийское, оно было таким же чужим, как одежды этого эльфа, как его темные, предрассветные глаза. Да и на квэнья он разговаривал хотя и свободно, но с едва уловимым мягким акцентом. Не лихолесским, не западным - незнакомым. Но через миг эльф разрешил все сомнения сам. - По поручению мудрого Ильвё, правителя народа Авари, я принес весть для владычицы Галадриэли. Нарион и Ниэллон дружно уставились на него, от изумления разве что рты не раскрыв. Ничто не смогло бы выдать их молодость вернее, чем вот это вот изумление. Хотя даже среди их старших родичей мало кто своими глазами видел Авари. Миттайвэ дружелюбно улыбнулся. А его конь, ступив пару шагов вперед, склонил голову и шумно понюхал руку Ниэллона. Поначалу братья остерегались навязывать Авари свое любопытство. Вдруг он, сын самого скрытного из народов, оскорбится? Или просто станет тяготиться им? Но Миттайвэ сам оказался неожиданно любопытен. С ним как-то просто было говорить, так легко, что уже через четверть часа начинало казаться, будто знаешь его давным-давно. Вскоре вопросы посыпались градом. А правда ли, что над морем Хэлкар никогда не восходит солнце? А правда, что король Ильвё сотворил волшебный занавес из предрассветных теней, и под ним время над Водами Пробуждения остановилось навеки? А как зовут вашу владычицу? А зачем тебе посох, если ты все равно верхом?.. Против расспросов Миттайвэ не возражал. В конце концов, так куда веселее было коротать путь. И боль в ноге, если о ней некогда думать, немного стихает. Быть ожившей легендой оказалось смешно. И чуточку странно. О том, что из удивительного гостя скоро придется превратиться в посла Всеобщего Врага, даже думать не хотелось. А ведь неизбежно придется: просьба о мире должна быть передана. Так решил король Ильвё. Говорят, что владычица Галадриэль не только прекрасна, но и мудра... Небо над зеленым кружевом листвы становилось все выше, темнело в зените, мало-помалу протаивая бездонной вечерней глубиной. Тонкие высокие облака роняли перья в розовую медь заката. Сумрак под деревьями, легкий и чистый, понемногу густел, и сверху, сквозь древесные кроны, свет падал в него хрупким прозрачным золотом, осыпался на светлые волосы братьев, на пыльный зеленый плащ Миттайвэ, прыгал искорками в бронзовой шерсти его коня. В Карас Галадон прибыли к ночи. Зеленая, полная шелеста и птичьего пения, душистая темнота не мешала Миттайвэ вертеть головой, разглядывая сердце благословенного леса. Похоже, эта темнота была для его глаз, самое большее, сумраком. Светлые стройные стволы громадных ясеней и буков взлетали вверх на невероятную высоту. Там, в высоте, их кроны смыкались, образуя живые своды. Даже то, что было выстроено из камня, несло в себе беспорочное изящество, удивительную легкость, свойственную только естественным творениям жизни, и под этими сводами казалось продолжением самих холмов, украшением каменистых склонов, каменной песней, такой же неподдельно совершенной, как самоцветы. Тропа, заменяющая здесь дорогу, круто восходила на склон холма, вилась меж камней и деревьев, приноравливаясь к окружающему лесу, уступая ему так естественно, как будто не была проложена чьими-то трудами, а появилась по воле самой природы. Кое-где в нее вливались тропинки поменьше. По сторонам все чаще встречались источники прозрачного, нежно-бирюзового свечения - это прятались в высокой траве светлячки. Вскоре на земле и на деревьях их стало так много, что темнота и впрямь превратилась в густые сумерки. Начали попадаться прохожие. Наконец тропа перепрыгнула через ручей и завершилась среди стройных молодых мэллорнов и нескольких огромных, воистину величественных ясеней и буков. Они окружали кронами строение из светлого камня, венчающее обрывистую вершину холма. Издали, за пологом листвы, его не получалось увидеть целиком, но даже по отдельным чертам - тонким колоннам, аркам, невесомым узким переходам - легко можно было узнать все то же изящество, созвучное духу этого места. Древние лозы, свившиеся спиралью вокруг ближайшего ствола, образовывали пологий подъем наверх. Миттайвэ задрал голову, прикидывая, сумеет ли подняться до скрытых в кроне таланов, не слишком хромая - и прозевал момент, когда рядом с Нарионом появился откуда-то еще один эльф. - Прими гостя, Мирилот, - сказал ему Нарион. - Миттайвэ, посол короля Ильвё, нуждается в отдыхе и исцелении. Эльф в красивых, невесомых с виду доспехах, в отличие от братьев, не выдал удивления ничем. - В столь благословенной земле даже самый дальний путь превращается в отдых, - отозвался Миттайвэ, не покривив душой ни на мгновение. Этот лес действительно дышал жизнью - спокойной, несуетной, беспредельно мирной. Почти как дома. Но в раненой ноге под повязкой сидел раскаленный уголь, а ведь сейчас придется идти вверх... может быть, стоять перед владычицей... Едва эльф собрался спешиться, его конь переступил ногами и ловко шагнул вбок, не позволив ему этого сделать. - Ну же, Тир, - всадник похлопал рыжего по шее. - Ты же не сможешь взобраться со мной на дерево. Я пойду туда сам, и со мной ничего не случится, а ты должен как следует отдохнуть. Вы же позаботитесь о Тире, правда? Вопрос был адресован братьям. Верней, скорее Ниэллону. - Если он не против, - усмехнулся Ниэллон. - Не беспокойся, я устрою его неподалеку, чтобы он смог услышать, если ты его позовешь. Конь покосился на него и фыркнул. И на сей раз не стал возражать, когда Миттайвэ соскользнул с его спины наземь. Взялся за переброшенный через плечо ремень, снял посох. Оперся, постаравшись сделать это полегче. Сделал шаг. Еще шаг. И еще... Рыжий Тир провожал хозяина взглядом, и на точеной морде коня совершенно внятно читалось беспокойство. Только когда Миттайвэ скрылся за неохватным стволом дерева, он отвернулся и, понурив голову, последовал за Ниэллоном. - Я привез владычице Галадриэли важную весть. Когда я смогу передать ее? - одолев первый виток подъема, спросил у своего провожатого Авари. И Мирилот обернулся, чтобы ответить: - Я узнаю это как можно скорей. Его устроили в покоях со стенами, сплетенными из живых, обнимающих друг друга лоз, и сменили наспех наложенную повязку на целебную. Потом принесли ужин и оставили одного. О том, чтобы забрать у него оружие, никто даже речи не повел. Давно он не спал так спокойно и крепко. А перед самым рассветом, когда спят даже птицы, когда в травах рождается роса, а небо начинает светлеть и выцветать изнутри, предвещая зарю, Миттайвэ проснулся. Зыбкая лесная тишина наполняла Карас Галадон. Она жила, дышала, шелестела листвой, баюкая в себе рождение нового дня. Казалось, прислушайся получше - и услышишь хрустальный перезвон росы, мерцающей на ветвях и стволах деревьев, высветлившей далеко внизу густую, еще по-ночному темную траву, где уже поблекли огоньки светлячков... И в этой тишине пела женщина. Голос поющей был холоден и чист, он звенел где-то далеко, растворяясь в сумрачной предутренней свежести, вместе с дыханием леса плыл над деревьями, над камнями, над цветущими травами, осыпался, оседал прозрачной росой... Авари замер, прислушиваясь к новому чуду Лотлориена. Этой песни он не знал, хотя, наверное, она была не нова. А может быть, неизвестная Нолдо не повторяла сложенных кем-то слов, а просто пела - не задумываясь, так же естественно, как дышала. Она пела о Водах Пробуждения. И Миттайвэ не удержался. Растрепанный, в одних штанах и рубашке, позабыв даже о сапогах, он пошел по ветвям на голос. Роса холодила босые ноги, в бедре иголкой засела боль, но посох мог наделать шума и спугнуть, заставить смолкнуть это чудесное пение еще вернее, чем неосторожный шаг. Тем более, что сегодня Миттайвэ хромал уже гораздо меньше, чем вчера. С одного мэллорна пришлось перейти на другой, потом еще на один, широким полукругом обогнуть вершину холма - от восточного склона до южного. Хрустальный голос не становился ни громче, ни тише, но отчего-то чувствовалось, что он приближается. И наконец внизу, в неглубоком зеленом распадке, стало видно ту, что пела рассвету о Куивиэнен. Смотреть пришлось издали - древние деревья окружали поляну-распадок широким кольцом. Легкие белые одежды казались сотканными из росы и тумана. Золото волос струилось по спине и плечам. В нем запутались мельчайшие звезды - дрожащие, предрассветные. Высокая, тонкая, такая же чистая, как ее голос, как бессмертная душа этого леса, женщина пела, стоя в траве рядом с каменным постаментом. Авари затаился. Но она почти сразу подняла голову, потревожив этим движением поток драгоценных волос - и песня, похожая на дыхание, не спеша спустилась в тишину и растаяла. Стало стыдно. Прятался, подслушивал, как последний соглядатай. Да еще и попался... Следовало бы объясниться, по меньшей мере, чтобы женщина не поняла все это превратно. Миттайвэ отлепился от ствола, за которым скрывался, и, стараясь не хромать, начал спускаться вниз. Она ждала его. Ждала безмятежно и мирно, уронив хрупкие белые руки ладонями на каменный край постамента - рядом с большой чашей из светлого серебра. - Прости, - сказал Авари, подойдя к чаше с противоположной стороны. Как-то очень легко получилось сказать это. Легче, чем всего несколько мгновений назад - подумать. Но глаза Нолдо, осененные золотыми ресницами, были так светлы и прозрачны, что иначе просто не могло получиться. Они были яснее самой чистой воды, отражающей небо в солнечный день. Миттайвэ никогда таких не видел. - Я не хотел помешать. - Ты не помешал, посол. Это ведь ты - посол Авари, верно? Эльф улыбнулся. Улыбаться ей тоже было легко. - Посол - уста и уши своего государя. Я буду им перед вашей владычицей. А пока можно быть просто Миттайвэ. Можно? - Можно, - Нолдо тоже улыбнулась, как будто он только что сказал что-то забавное. - Быть самим собой можно всегда. Даже тогда, когда ты - чьи-то уста и уши... До сих пор Авари не отправляли на Запад послов. Что владыка Ильвё хочет передать мне? Миттайвэ моргнул. Потом еще раз моргнул. - Сначала я встревожилась. Ты понимаешь, о чем я. Но ты не похож на вестника горя. Авари уже опомнился настолько, что смог согласно кивнуть. - Наши границы по-прежнему незримы для посторонних глаз, владычица. Король Ильвё... послал меня известить, что Мордор просит о мире. Его долгий путь завершился. Завершился прямо сейчас, здесь, у серебряной чаши с водой, под солнечным взглядом прекраснейшей из правительниц Средиземья. Он нес эти слова с собой, в себе, перебирал их, словно бусины на бесконечной нити-дороге - и вот, наконец, вручил той, которой они предназначались. Что она ответит? Что Зло осквернило хранителей Вод?! - Мордор... просит о мире... - задумчиво повторила Галадриэль. Дрогнули, качнулись золотые ресницы. Шевельнулись пальцы, лежащие на светлом шершавом камне. Без ощущения ее взгляда чего-то не хватало. Чего-то неясного, почти неуловимого - будто скрылся солнечный луч, касавшийся лица. - Король Ильвё говорит тебе моими устами: Дагор Рут уничтожила море Хэлкар. Берега Пробуждения навсегда изменили свои очертания. Король спрашивает: что изменится навсегда во время новой войны? И останется ли для нас - для всех нас - место в изменившемся мире? Галадриэль молчала, глядя, как отражение неба в чаше светлеет и выцветает, и как последние бледные звезды дрожат, растворяясь в розовеющей глубине. - Саурон просил у нашего народа помощи. Он сказал, что ты не станешь слушать подобную весть ни от людей, ни, тем более, от орков. Год назад он дал слово прекратить нападения на нас и наши границы - и сдержал его. Ни один Авари не погиб за этот год, ни у Куивиэнен, ни вдали от них. И король Ильвё не нашел причин отказать ему в его просьбе. - Ты говорил с ним? - С Сауроном? - Миттайвэ не боялся черного имени, но заметил, что по светлому лицу владычицы от его звучания словно пробегает тень. И, заметив, решил пореже произносить при ней это слово. - Нет. - Он был у Куивиэнен? - Нет, конечно. Ему не место в наших землях. Граница незрима для него так же, как и для прочих, и останется таковой навсегда. Галадриэль вновь подняла взгляд, и в этом взгляде Авари почудилось... облегчение? - Ты его видел? - Да. Год назад я ездил с королем Ильвё заключать перемирие. - В Мордор? - Нет, владычица. Никто в здравом уме не отправится в Мордор. О перемирии говорили на ничьей земле, и место встречи выбирал король. - Как выглядит... Саурон? Или Миттайве был совсем никчемным послом - или владычица избегала слова "враг". Причем избегала больше, чем отвратительного для нее имени. Но ничего путного о Сауроне сказать он не мог. И потому пожал плечами: - Странно. - Прошу тебя, Миттайвэ. Это важно. - Больше похож на человека, чем на эльфа. Хотя... Миттайвэ искренне постарался припомнить как можно подробнее. Дикие огненные глаза. Не злые - просто цвета безумного. Ни у одного существа в Арде нет таких глаз. Белая кожа, тонкие брови, тонкий нос, подбородок тоже тонкий, упрямый. Сжатый в узкую черту бесцветный рот. Волосы почему-то вдруг рыжие - светлые, сильно блестящие, как красное харадское золото. Черный плащ, под плащом что-то черное с серым, оружия вообще нет никакого. На правой руке не хватает двух пальцев. Ни один эльф не спутал бы это существо с эльфом. А человек? Или гном? - Хотя... на человека, наверное, тоже не очень похож. Описание владычица выслушала молча. - Я бы не назвал его облик отвратительным или страшным. Но и располагающим не назвал бы. Что думает о его облике король Ильвё, я не знаю, но он видел его во время последней войны и считает, что что-то в нем изменилось. Король говорит, что одуматься может каждый, способный думать. Мордор просит о переговорах на любой нейтральной земле - между Черными Вратами и Минас-Тиритом или где угодно еще, по твоему выбору. Я привезу королю твой ответ, а король через людей харад передаст его Мордору. - Твой владыка мудр, - сказала Галадриэль. - Он знает, что такие решения не принимаются в один день. И не в одиночку. Решать буду не я. - Я подожду, сколько будет нужно. И, если смогу быть хоть чем-нибудь полезен тебе... Владычица посмотрела на него и улыбнулась: - Для начала обуйся. А до того, как ты отправишься в обратный путь, может случиться многое. Миттайвэ увидел, что в этот миг ее мысли уже далеки от него. Беседа была окончена. И, поклонившись ей, он ушел, думая только о том, когда она снова пожелает его увидеть. Счастлив народ Нолдор, имея такую владычицу... Но Галадриэль все же думала о нем. О том, что он приехал на коне без поводьев и седла. О том, как спокойно поручил коня стражам. О том, как легко и естественно пошел на зов ее пения - босиком, даже не вспомнив об оружии или броне, легко доверив себя чужому лесу. Так доверять может только тот, кто никогда не таил в себе зла. В нем не ощущалось тьмы - но и света тоже не ощущалось, и, говоря , несомненно, искренне, он все равно умудрялся говорить, как посол. Как будто даже в искренности обдумывал каждое слово, прежде чем произнести его. А Ильвё... что можно сказать о его намерениях и помыслах, кроме того, что никто ничего не знает о них? Кувшин с ключевой водой холодил ладони. Струя упала из узкого горлышка в чашу, расплескав отражение светлого неба и последних, почти неразличимых звезд. Вещее Зеркало задрожало в серебряной оправе, поколебалось и замерло - и в нем вновь отразилось только небо. Небо... и ветви. Ветви мэллорна, на фоне рассвета будто изваянные из темно-зеленой бронзы. Через миг в круг-отражение влетела птица. Быстрая, серая, похожая на маленького сокола Диких земель, она уселась на одну из ветвей и сложила крылья. А еще через миг среди листьев начали распускаться цветы. Огненные язычки рождались из бронзовой зелени, прорастали, изгибались и замирали, покорно раскрываясь невиданными лепестками, рассеивая, изгоняя прочь лесную предрассветную темноту... Древний мэллорн, отраженный в воде Зеркала, цвел пламенем. Не весь - только одна ветвь. Та, на которой сидела птица. И дерево оставалось невредимым. Над Лотлориэном восходило солнце. Владычица Галадриэль смотрела в чашу на каменном постаменте, в вещее Зеркало, проснувшееся впервые за последние годы. Отражение в воде уже исчезло. Посол Авари, думала она. Небывалый посол, привезший небывалую весть. Если Зеркалу дать свободу, никто не будет знать, что оно покажет... Мэллорн, серая птица, цветы из пламени - все это ей еще только предстояло разгадать. Миттайвэ. Хотя сам он произносил свое имя скорее как Ми'тайвё. Мит айвэ. Серая птица.