Голос правосудия

Великие Братья больше не засыпали. Раньше здесь тоже постоянно царило оживление: одну жизнь, дневную, сменяла ночная. Теперь же жизнь была одна – пугающая и агонизирующая. Шли вторые сутки с момента катастрофы, но до сих пор не было уверенности, что из-под завалов извлечены все раненые. Под обломками могли быть похоронены заживо еще десятки, если не сотни жителей. Нортон сжимал и разжимал кулаки. Он прибыл из-за сообщения криминалистов Арбитрес, они утверждали, что нашли следы взрывчатки. Можно было дождаться результатов и в крепости, а все места, где были обнаружены улики, изучить по пиктам, но Нортон не привык так работать. К тому же, это зрелище действительно подстегивало его. Разрушенная область была загорожена, по ее территории передвигались только спасатели и редкие добровольцы, кому доверили помогать искать и вытаскивать людей. Виднелись и черные спины арбитров, и белая форма адептов Официа Медика. Остовы зданий, торчащие в разные стороны обломки, следы крови, а далеко за оранжевой лентой, опоясывающей место трагедии, черная пустота. Такая, что виднелась едва тронутая огнем стена внутреннего города Дарны. Барельефы самих Великих Братьев, стилизованные в соответствии с традициями дохарской скульптуры, длиннорукие и узкоголовые, взирали со стены на пустоту, заполненную болью. По-настоящему кишело людьми только пространство вокруг места взрыва. Палатки потерявших кров жителей, полевые госпитали медиков, развернутые прямо на дорогах, машины арбитров и спасательных служб. Крики, ругань и проклятья вперемешку с молитвами. Все эти люди погибли – или страдали сейчас – потому что он, Нортон Эстерман, недостаточно хорошо работал. – Арбитр Эстерман, – представился он ближайшему коллеге в черном панцире. – Где криминалистическая группа? – Ушли вглубь зоны, – последовал ответ. «Зона», – подумал Нортон и вздохнул. Место, где раньше кипела жизнь, теперь называлось «зоной» и было полностью, абсолютно мертво. Сегодня ночью он снова не спал. Стоило закрыть глаза, как ему чудился холод, а из носа словно ползла струйка крови. Он вздрагивал, садился в постели, обращался с немой молитвой к аквиле над кроватью, но спокойствие не приходило. Постыдный страх мешал сосредоточиться. Отчасти поэтому он сорвался, получив сообщение с места трагедии. Здесь он действительно мог думать о чем-то кроме своего нового напарника. Кильян поднялась ему навстречу. Темно-синяя лента поверх бронежилета говорила об ее принадлежности к отделу криминалистики. У нее была степень по химии – и она просто ненавидела форму Арбитрес. Говорила, что если бы ее заставляли носить панцирь, она ушла бы преподавать в Схолу Супрема. – Это то же вещество, что раньше, Эстерман, – сказала она вместо приветствия. – Та же формула. Я подтвержу только после анализа в лаборатории, но готова дать руку на отсечение. Одна ее рука и так была аугметическим протезом, и она очень любила шутить об этом. Правда, как Кильян потеряла руку, Нортон не знал. – А мы по-прежнему не представляем, как они его синтезируют. Полгода назад Кильян воссоздала взрывчатку, следы которой были и на прежних местах преступлений, «Прототип-6», как назвали ее впервые в архивах следственного комитета СПО. Но сканеры Арбитрес улавливали взрывчатку Кильян, в то время как террористы умудрялись размещать свою на защищенных объектах. Прототип-6 пронесли на базу СПО, на гидростанцию Дарны, на праздник в честь дня рождения губернатора, в конце концов! А в охране этого праздника, говорили, было задействовано больше арбитров, чем во время усмирения Последнего Бунта. Более того, материалы для его производства были редкими, и, тем не менее, никто не ввозил их на планету и не продавал здесь. Арбитрес давно перевернули весь черный рынок – ни следа того, из чего можно было бы синтезировать необходимые составляющие. И уж тем более спрятать П-6 от всех сканеров. – Я работаю над этим. – Я знаю. Прости. – Слушай, Эстерман, – она стянула перчатку и вытерла лоб. – Мы нашли следы в подвалах вокруг площади. Их немного, и они уцелели чудом, не иначе. Но судя по зоне поражения, тут было гораздо больше взрывчатки. – Больше, чем вы смогли найти? – Больше, чем раньше. Слишком много, понимаешь? Не нужно было столько, чтобы разрушить эти дома. Это… это просто издевательство – они напичкали П-6 целый район, а мы ничего не заметили. Это не просто попытка сорвать праздник. Это… – Они говорят с нами, – пробормотал Эстерман, поднимая голову. Сегодня было уже не так солнечно. – Они смеются нам в лицо. Я всегда знал это. – Я слышала, у тебя есть подозреваемый, – осторожно перебила его Кильян. Нортон едва слышно рассмеялся. – Эстерман? – У меня есть подозреваемый. И он… – Вот вы где, арбитр Эстерман! – прервал его Дитрих, подходя. – А вы, должно быть, специалист Кильян? – Да, – она растерянно смотрела на серебристое напыление на символе Арбитрес и колышущиеся пергаменты. – Арбитр-сеньорис?.. – Хунн Дитрих, – он ударил кулаком в броню над сердцем и повернулся к Эстерману: – Вы планируете здесь задержаться, арбитр? Нортон раздраженно покачал головой. – Пришлешь мне все, как закончите здесь? – спросил он Кильян. – Конечно, Эстерман. Номине Император. Ее взгляд спрашивал: «Кто этот парень?», – но он не хотел ничего объяснять сейчас. Они с Дитрихом направились прочь из зоны по пеплу и черным обломкам. – Вы любите во всем убеждаться лично, – располагающе заметил Дитрих. Нортон чувствовал, как он вливает дружелюбие в свой голос, словно травит себя же. – Вообще, – помолчав и не дождавшись ответа, продолжил он, – я хотел обсудить с вами кое-какие ваши выводы. И тут поблизости есть мой «Носорог». Если вас не затруднит. – Не затруднит, – процедил Нортон.

***

Фильтры «Носорога» избавляли воздух от запаха смерти, но даже внутри Нортон не мог избавиться от картины разрушений перед глазами. Впечатлительность – не лучшая черта для арбитра. Он повесил шлем и стянул перчатки. – Я хотел сказать, что согласен с вами, – Дитрих сел и уперся локтями в колени. – Во всех докладах вы делаете упор на то, что для проведения любого из этих терактов требуется особый допуск и большие полномочия. Это или закрытые объекты, или места, находящиеся под пристальным наблюдением. – Те, кто замешан в этом, или служат в Администратуме, или чрезвычайно богаты и влиятельны. Нужно знать коды защитных систем СПО, обводить вокруг носа кибермастифов… – Немногие напрямую стали бы обвинять имперских высших чиновников, – слегка наклонил голову Дитрих. – Я смотрю на эти дела два года, арбитр Дитрих, и не вижу других вариантов. Это ересь. В ее самом чистом виде. Попрание Имперской Веры и Имперского Закона… изнутри. – Но подозреваемых у вас нет. Нортон ухмыльнулся: – Кто-то. Кто-то, кто носит аквилу напоказ. Кто-то, кто ступает по самым богатым залам Дарны. Возможно, несколько человек, которых внешне ничто не связывает. Но взрывчатку надо изготовить или завезти, на закрытые территории надо проникнуть, следы – замести… Никакому вшивому подполью такое не под силу. – Но без оснований ваши доводы никто не принимает всерьез. – Вы согласиться хотели? – уточнил Нортон. – Или пожурить меня за то, что я до сих пор не приставил дробовик к голове первого попавшегося вельможи, обвиняя его в ереси? – Я на вашей стороне, арбитр Эстерман, – Дитрих слегка приподнял ладони. – Но в отчетах нет ни слова о том, как давно вы копаете в столице. И чего достигли. – Ничего, – огрызнулся Нортон. – Вам придется поделиться со мной, как бы вы ко мне ни относились. Нортон перевел дух. Хунн Дитрих был невыносим. Все в нем было невыносимым – хорошо поставленная речь, изменчивый взгляд, артистизм, сочетающийся с пугающей силой. Каждая минута рядом с ним заставляла Нортона нервничать. И все же – у него не было выбора. – Хорошо. Нет никакой связи между объектами. Гидростанция принадлежала городу, по сути, это собственность Империума, хотя большая часть персонала – «шестеренки» Холлерни и их же специалисты. База СПО – военный объект, он в ведении генерала Туххора. Образовательный центр основан его святейшеством епископом, а большинство сотрудников были из Министорума. Торговые склады в Финцире принадлежали лорду Шаа-Нару. Больница и исследовательский центр – магосам Биологис… и леди Истрин, насколько я знаю, там крутятся ее деньги. И, наконец, позавчера… в организации праздника принимало участие столько людей, что я не смогу перечислить их по памяти. От губернатора-регента до Маршала Ранес. Я хочу сказать, кто бы ни творил это, у него должна быть универсальная власть. Дитрих кивнул: – Я дополню ваши слова. Лорд Шаа-Нар и леди Истрин были активными сторонниками Маленькой Королевы пять лет назад. Как и генерал Туххор, и Маршал. Его светлость принял сан епископа после ее восхождения – но во время Последнего Бунта он собрал братию своего собора под знамена Остры. Нортон задержал дыхание. – И это значит… – Как вы сами говорите, это пощечина Империуму. Но не просто Империуму. Это пощечина сторонникам губернатора. Чисто политическое дело. Эстерман поджал губы. В словах Дитриха был резон. Сам Нортон прибыл на До-Хар уже после Последнего Бунта. Он знал о сложностях в политической ситуации на планете, но не был в курсе подробностей. Какая разница, поддерживают благородные семьи губернатора в душе или не поддерживают – если они собираются выступать против имперской власти, даже когда ее формально представляет ребенок, им место в тюрьме. Нортон никогда не разделял всенародной любви к Маленькой Королеве, но признавал, что у решения поставить ее во главе планетарного правительства есть свои основания. Пока на До-Харе правит Имперский Закон, неважно, сколько лет тому, кто носит печать губернатора… А Мелиссу Остру любят люди. Она – символ порядка, наступившего после кровавых времен, символ света и любви Императора. – Я… Разве есть разница? – Конечно, есть. Ведь мы сужаем круг подозреваемых до тех, кто недоволен властью Остры, – Нортон заметил, что Хунн Дитрих сжал кулаки. Он быстро расслабил пальцы вновь, но напряжение по-прежнему читалось в его фигуре. – Предположим. Все равно эти люди должны обладать просто немыслимой властью. Проходить везде, иметь повсюду своих людей, как если бы… – Как если бы? – Как если бы были инквизиторами, – закончил Нортон. – О. Какая опасная шутка, – слегка улыбнулся Дитрих. – За такие меня и вышвырнули из улья Лерна четыре года назад, – с вызовом ответил Нортон. – Ну уж нет. Я знаю, из-за чего вас перевели, арбитр, – псайкер посерьезнел. – Вы были слишком увлечены. Нортон помрачнел. – Вы потеряли целый взвод на задании. Обезвреживали преступника, а он оказался колдуном и уничтожил всех до одного. Вы потеряли над собой контроль, а быть арбитром – значит, быть беспристрастным. После того как вы осудили за ересь четырех невинных людей, вас отстранили. Но в память о прежних заслугах – не разжаловали, а перевели из огромного улья в маленький провинциальный Бруо, чтобы вы вспомнили, как держать себя в руках. – Ну, вы неплохо осведомлены, – процедил Нортон. Сейчас он не был похож на человека, который держит себя в руках. Перед его глазами вновь встали искалеченные тела сослуживцев из Лерны. Он тряхнул головой, но видение не исчезло. Проклятый колдун. Оба колдуна! – Я говорю это не затем, чтобы вас разозлить. Я хочу, чтобы вы понимали: я знаю о вас многое. Я здесь не случайно, не потому, что вам не доверяют, не затем, чтобы помешать вам закончить дело. Я слежу за ним с самого начала, потому что это дело… может быть связано с моим. – Я вот о вас ничего не знаю, – огрызнулся Нортон. – Пять лет назад я начал расследование смерти губернатора Джеральда Остры. В год смуты, когда дворянские дома грызлись, а Маршал и регент Сконта готовили удар по сопротивлению, я рыскал по До-Хару в поисках того, кто заплатил за это убийство. Результаты моего расследования так и не были обнародованы. Нортон нахмурился. Он, конечно, не погружался с головой в придворную кутерьму, но историю планеты знал. – Но ведь лорда Оттариха казнили. – Как и его сообщников, – Дитрих горько скривил губы. – Оттарих был предателем, несомненно. Эгоистичным и ловким мерзавцем, ухватившимся за шанс сначала прибрать власть, а потом уже упасть перед Империумом на колени и робко заметить, что это он навел порядок на планете. И он действительно без колебаний убил бы Маленькую Королеву, если бы знал тогда, что она жива. Но убийство ее отца он не заказывал. Он лишь воспользовался ситуацией. – Но обвинения… – Все было сфабриковано. Вот видите, чем хорош собственный «Носорог», здесь точно никто не подслушивает, – псайкер пожал плечами. – За такие слова нас всех бы разорвали. Ну, попытались бы. – Вы говорите мне, что подделали результаты расследования?! – воскликнул Нортон, не веря своим ушам. – Таков был приказ Маршала Ранес, – отрезал Дитрих. – Таковы были обстоятельства. Планета вот-вот погрузилась бы в гражданскую войну. Сюда прибыл бы флот сектора, Имперская Гвардия, пролилось бы столько крови, что эти времена потомки вспоминали бы с ужасом. Маршал предпочла принести в жертву истину, но сохранить порядок. – И вы казнили Оттариха не за его преступление?.. – Я не горжусь этим, – отрезал Дитрих. – Но теперь мы оба знаем о темных сторонах друг друга, верно? Я достаточно справедлив для выскочки с серебряной инсигнией? Нортону казалось дикостью, что подобные решения вообще могут принимать Арбитрес. Защита Имперского Закона – да. Указание, кто станет губернатором планеты… Леди-Арбитр нисколько не напоминала Маршала Арбитрес Лерны. Личная гвардия, избранные люди для исполнения особых поручений, псайкер без поводка на высокой должности… У Нортона было иное представление о полномочиях Арбитрес, но все же он не планировал этим делиться. Все, что он хотел сделать, это найти террористов и вздернуть их на дыбе одного за другим. – Вы мне это не просто так рассказываете, – мрачно сказал он. – Разумеется. Я продолжал искать, даже после смерти Оттариха. Следы стираются со временем, даже следы великих преступлений, но я надеялся, что, быть может, в период мира отыщу убийцу и предам его на этот раз честному суду. Но я ничего не смог найти. Ничего. А потом зазвучали взрывы, и появились вы. Вы первым сказали, что это вызов, брошенная в лицо перчатка. Вы только ошиблись с адресатом. Ее бросили не Империуму, а лично Маленькой Королеве. «Он сумасшедший», – подумал Нортон. У него кончились силы, чтобы злиться на провокационное напоминание о проступках на Лерне. Он старался исправиться, и воспоминания, которые псайкер швырнул ему в лицо, причиняли только боль. Однако еще больше тяжелых воспоминаний обескураживала прямота арбитра-сеньорис. Изложить все это вот так, словно они обсуждали погоду или старые картины… Нортон был поражен и даже растерян. – Начинаю понимать, почему вас ко мне приставили, – пробормотал Нортон. – Я сам попросил о переводе, арбитр Эстерман. И да, я погружен в придворные интриги До-Хара много лет. Вы все делали правильно, но настал момент, когда вам нужны знания и допуск, которые без меня не получить. Я достаточно честен? Эстерман дернул плечами: – Значит, теперь мы будем копать под политических противников губернатора Остры? – О, да. И наша зацепка – безумный поющий вор. Вы азартный человек, арбитр Эстерман? – Нет. – А жаль. Эта ситуация как нельзя лучше подходит для ставок, – в глазах Дитриха появился лукавый огонек. – Послезавтра вечером прием во дворце регента Сконты, и мы с вами направимся туда. Я проведу вам экскурсию по высшему свету До-Хара.