***
Бланки и отчеты, которые Нортону пришлось заполнить и подписать, заполнили весь стол. Один инфопланшет на другом – Дитрих принял на себя удар внимания пристрастного начальства, но взамен вся бумажная волокита досталась Эстерману. Ему, разумеется, пришлось подтвердить все слова арбитра-сеньорис перед Шуттой, но только один раз, когда он оправился от сотрясения. Из гостей губернатора-регента не выжил ни один, а вот кое-кто из прислуги, оказавшейся на первом этаже, чудом успел сбежать. При допросе их всех спросили: что они слышали перед взрывом? И все вспомнили – хотя, на удивление, не сразу – странные звуки с верхних этажей дворца. Один сказал, что его мгновенно затошнило, другая рассказала о подстегнувшем ее неконтролируемом страхе. Кильян установила, что сила взрыва была не такой большой и что террористы рассчитывали не уничтожить здание полностью, а оставить его обгоревшие останки на всеобщее обозрение. Преступники снова говорили. Говорили, что их ничто не остановит. Столицу охватила паника, какой жители не знали со времен Последнего Бунта. Нортон получал донесения о неожиданных вспышках насилия и о тысячах молящихся в храмах Дарны. Столица казалась такой охраняемой, такой защищенной от всех тревог, что терзали дохарцев вне внутренних стен… И вдруг ужас пришел к ним на порог. И не просто на порог – ужас одним махом, одним глотком уничтожил половину кабинета министров, генерала Туххора и полковника Лар-Иллара из СПО и большую часть родственников губернатора. Чудесное спасение семьи Сконты стало единственным светлым событием. Народ уже говорил о святости губернатора-регента, о защите самого Бога-Императора, видя в этом хоть какую-то надежду, и каждый проповедник, каждый журналист охотно поддерживал веру в чудо. Пока о выживших слагали стихи, писали в новостях и пели в храмах, Фириц Сконта заперся в фамильном бункере и не пускал к себе даже врачей. Нортон слышал, что Маленькую Королеву теперь охраняет лично Маршал и ее особый отряд. Еще он ждал нового взрыва каждую минуту. А еще – рвался в Великих Братьев. В бар «Трахея Дарны», где Кильян, отдыхая после окончания работ в Зоне – новое название бывшей центральной площади прочно вошло в обиход – слышала эту песню из уст местного артиста. Однако только к концу следующего дня они с Дитрихом оказались в «Носороге», следовавшем в Великих Братьев. Псайкер молчал, и тишина, казалось, нисколько его не беспокоила. Нортон долго не решался задать давно тревоживший вопрос, но, наконец, сдался: – Тогда ты сказал, что у нас меньше минуты. Почему ты так решил? Дитрих почесал бровь. Кожа над ней была слегка темноватой от старого шрама. – 40-417 изменился за минуту до взрыва. Он был нормальным преступником, а стал полным психом. Псайкер мог подействовать на него. Тот же псайкер, что был и во дворце. – Псайкер, которого ты почуял у Сконты, был уровня эта? – Нет. Я… думаю, это был тот, кого мы ищем. – Гамма, – одними губами проговорил Нортон и вздрогнул. – И он не мог выжить там… – Если не сбежал, как мы. Они оба замолчали. Нортон видел, что Дитриху так же не по себе, как и ему. Псайкеру такой силы им обоим было нечего противопоставить. – Он же должен был почувствовать тебя. Я имею в виду, если ты сейчас – самый сильный санкционированный псайкер на планете… – Не думаю, что для гаммы я чем-то отличаюсь от тебя, – хмыкнул Дитрих. – На самом деле, меня беспокоит, что я… я не чувствовал его присутствия. – В каком смысле? – Это была сила псайкера, несомненно. Мощь, и очень… темная, – арбитр-сеньорис улыбнулся так же криво, как во дворце регента. – Но обычно я могу определить источник. А там не было источника. Я скажу это вслух впервые, Эстерман… – Хаос, – перебил его Нортон, складывая руки в символ аквилы. «…от черного колдовства». В недрах «Носорога» некоторое время был слышен только гул двигателя. – Мы должны обратиться в Инквизицию, – сказал Нортон. Дитрих не ответил.***
Арбитры с грохотом ворвались в «Трахею Дарны», бар на границе между Великими Братьями и Южным Хано, и в считанные минуты веселье в нем прекратилось. «Трахея» была одним из немногих работающих в эти дни заведений Великих Братьев, и при этом далеко не с самым плохим обслуживанием. Несмотря на то, что после трагедии на торговой площади «Трахея» скинула цены, хозяин ее все равно неплохо зарабатывал сейчас. Посетителей было много, и появление арбитраторов вызвало панику, однако несколько сверкнувших электричеством дубинок быстро отбили желание сопротивляться слугам Имперского Закона. Пожалуй, у половины сидевших здесь людей был повод броситься бежать, но предстояло выяснить, кто сегодня виноват больше. Эстерман и Дитрих вошли в уже тихий и светлый зал. Горький дым поднимался к самому потолку, исчезая в черных вентиляционных решетках. На сцене, по которой еще ползали цветные пятна, замер молодой мужчина со следами аугметики на горле. Бармен все еще держал в руке бутылку, из которой собирался налить одному из клиентов выпить, а рядом с ним замерла бритая девочка лет четырнадцати. – Пойду поговорю с тем парнем, – Дитрих кивнул на сцену, – а ты выясни, видел ли кто здесь четыреста семнадцатого. Арбитраторы деактивированными дубинками расталкивали посетителей, чтобы освободить Дитриху дорогу. Кто-то смотрел на него с ненавистью, кто-то – с любопытством. Нортон вытащил пикт с портретом 40-417. – Кто знает этого человека? Зал определенно относился к нему с меньшим энтузиазмом, чем несколько минут назад – к певцу на сцене. Но Нортону даже нравились злые затравленные взгляды. Страх – это хорошая реакция. Он шумно выдохнул сквозь зубы, позволяя одной злости натолкнуться на другую – Если мне никто не ответит, вы все отправитесь на допрос. Каждому будет присвоен номер. Если я не ошибаюсь, сейчас арбитры Дарны заняты номером 40-634, а свободны номера от 41-393. Или – ответьте, и мы обойдемся без арестов. – Он выпивал здесь, – подал голос мужчина из-за барной стойки. Краем глаза Нортон заметил, что Дитрих увел артиста куда-то за сцену, и забеспокоился. – Один? – Обычно да… – бармен пожал плечами. Татуировки выдавали бурное прошлое в агломерате Дарны, но пара знаков на шее демонстрировала, что он завязал. Нортон успел неплохо узнать большинство местных меток. – Кто еще его видел? – обычно первого голоса достаточно, чтобы остальные немного расслабились. – Мы с ним подрабатывали вместе пару недель назад, – Нортон нашел говорившего взглядом. Высокий мужчина в спецовке с синей пятиконечной звездой на скуле. Из Хано, меченый – бездомный, но не привлекавшийся. – Его зовут Тьюр. И что бы он ни сделал, я ничего про это не знаю. – Возьмите этих двоих, – кивнул Нортон, кивая по очереди на мужчину со звездой и бармена. – У остальных проверьте документы. – Эй, я просто ви… – начал бармен и, увидев сверкание вокруг дубинки ближайшего арбитра, поднял руки. – Я иду, иду! – Псы черноголовые, – зашипел кто-то в толпе, и Нортон, развернувшись, вышел, оставив арбитраторов разбираться с их работой.***
– И где он? – Кто? – у Дитриха был такой удивленный вид, словно он правда не понял, о ком речь. – Артист этот, – Нортон бросил взгляд на бар. Арбитраторы еще работали. Кого-то выводили со скрученными руками, одного даже приложили об стену, когда он попытался бежать, но все же арестованных оказалось не так много. – Ракиль Ни? Я с ним поговорил. Он ездит по всей Дарне с концертами. Его песни часто транслируют местные гражданские вокс-станции. – Настолько популярен, что ли? Дитрих кивнул: – В агломерате Дарна – популярнее любого другого певца. – Это его песню поет четыреста семнадцатый? – Она называется «Уходит страх». Не очень оригинальное название, как и текст, не находишь? – Дитрих пожал плечами, этот жест в доспехах Арбитрес всегда выходил неловким. Эта форма не была предназначена для сомнений. – Да, это его песня. – И почему он не в кандалах? – Нортон едва не взорвался от нетерпения. – А ты добился чего-нибудь от тех двоих? – спросил псайкер насмешливо. – Ничего значительного, кроме имени. Дитрих, не уходи от ответа. У нас псих, который только и делает, что поет песню этого парня, а ты собираешься его отпустить?! – он уже направился к входу в «Трахею Дарны», но Дитрих остановил его. – Этот парень – своего рода символ, Эстерман. Я навел справки о нем, пока ты возился со своими свидетелями. Его песни – это такой… способ для большинства горожан как-то смириться с трагедией. То, что кто-то пользуется его славой, чтобы пытать людей, совсем другое дело. Факт в том, что его песни знает и поет половина Дарны и окрестностей. – Плевать, – рявкнул Нортон. – Он сядет на стул в допросной, будь он каким угодно символом! Арбитр-сеньорис закрыл глаза на секунду и изобразил улыбку: – Я уже отдал приказ его не арестовывать. Прости, ты не можешь отменить его. Нортон прорычал проклятье и зашагал прочь.***
– Знаешь, что лежит у меня на столе? – Маршал Ранес, прищурившись, смотрела на него снизу вверх. Дитрих видел мерцающий инфопланшет, но не мог прочесть, что в нем сказано. – Это прошение от имени провоста Шутты. Точнее, Шутта перенаправила его мне. Написано оно твоим приятелем Эстерманом. – Прошение? – Эстерман весьма живописно говорит, что за терактами стоит еретическая секта во главе с псайкером уровня гамма. И что мы немедленно должны сообщить об этом Инквизиции субсектора! Дитрих вздохнул: – Он не кривит душой, Маршал. – Мне все равно, кривит он душой или нет! – белые перчатки на костяшках Ранес натянулись, когда она сжала кулак. – До-Хар остался почти без правительства. Мелисса Остра рыдает сутками, и я не могу объяснить ей, ни что происходит, ни что она должна взять себя в руки. Это не какой-то там безумный культ, это ее враги, и я не позову сюда Инквизицию! Мы разберемся сами! – Я согласен, что за взрывами стоит политика. Но псайкер в них замешан, и такой, против которого мне не выстоять. – Император всесильный! Где доказательства? – она устало потерла виски. – Твой свихнувшийся свидетель?.. Я тебя умоляю! – Я, я – доказательство, Маршал. И не откажусь от своих слов. Брови Маршала Ранес поседели уже на памяти Хунна. Он неоднократно наблюдал, как они сдвигаются к переносице, и с каждым разом складка на лбу становилась все глубже и глубже. Она вновь хмурилась, глядя на него так же, как смотрела четыре года назад, когда он пришел к ней без единого подозреваемого в деле об убийстве Джеральда Остры. – Хорошо, – выдохнула она. – Я даю тебе неограниченные полномочия. Ты можешь делать, что хочешь, арбитр-сеньорис Дитрих, но избавь меня от необходимости удалять файлы из инфоковчегов Арбитрес, – и Ранес провела пальцем по мерцающему экрану инфопланшета. – Заткни Эстермана. Все, что мы делаем, мы делаем ради порядка на этой планете. Номине Император. Дитрих ударил кулаком по аквиле над сердцем.