***
В комнате было тихо. Свет равномерно заливал ее. Дитрих сидел в центре, откинувшись на спинку стула, и придерживал наушники. Он был сосредоточен и хмур. Нортон вошел и захлопнул дверь. В подвалах крепости Правосудия происходят разные вещи, но Нортон сомневался, что здесь часто ставили опыты… псайкеры. Разве это не дело Ордо Маллеус? Разве не требуется высочайшее позволение Инквизиции?.. У Дитриха были связи в Адептус Астра Телепатика, это Нортон уже понял, но достаточно ли одобрения Дома Благодатной Силы? А вот у Дитриха, видимо, сомнений не было. Нортон с беспокойством огляделся. За толстым стеклом сидел, пристегнутый к стулу, 40-417. Дитрих смотрел ему прямо в лицо – с изучающим видом, с интересом, от которого бросало в дрожь. Глаза Тьюра были все так же пусты, а губы шевелились. На коже выступила голубоватая сетка вен, местами переходящая в лиловые пятна. Может, от ударов, а может… Может, порча? «Император, защити мой разум от черного колдовства!» – Нортон быстро отвел взгляд от Тьюра. Рядом с пленником высился когитатор, опутанный проводами. На небольших экранах что-то мелькало: диаграммы, цветные столбцы, то падающие, то возносящиеся. Динамик, сработанный в виде оседлавшей когитатор химеры, распахнул пасть узнику прямо в ухо. – Увеличьте скорость на десять процентов, – попросил Дитрих в микрофон. Он коротко взглянул на Нортона и вновь перевел взгляд на Тьюра. Только сейчас Нортон заметил техножреца. Он шагнул из-за когитатора, чтобы покрутить лакированную ручку на корпусе, а затем наклонился к экрану. Шестерня свесилась с его шеи и ударилась о выступ пюпитра, но стука Нортон не услышал. Узник замотал головой, пытаясь уклониться, скрыться от звука, изливающегося на него из пасти химеры, но цепи мешали. Он широко открыл рот, видимо, закричал. – Еще немного, пожалуйста, – Дитрих закрыл глаза. – И понизьте частоту. Лица техножреца не было видно под капюшоном. Он только слегка качнулся, взмахом механодендрита задел несколько рычажков на пюпитре, а затем развернулся, чтобы взглянуть на пленника. Сверкнул узкий визор, закрывающий глаза. 40-417 закусил губу до крови, но все равно пытался что-то мычать. По щекам ползли слезы. Нортон отвернулся. Святой Трон, они не должны заниматься этим! Хотя бы… хотя бы благословение Экклезиархии! Но ведь церковь никогда бы не благословила Дитриха на то, что он делал сейчас! Эстерман собрался уже сорвать с арбитра-сеньорис наушники, когда тот снял их сам. – Выключите запись, магос, – попросил он, отодвинул микрофон и встретился взглядом с Нортоном. – Пожалуйста. – Что ты творишь? – ему не сразу удалось совладать с голосом. – Я консультировался с магосом Дошивом, – Дитрих потянул рубашку за воротник. Он был не в форме сейчас, и это бесило Нортона еще сильнее. Арбитр-сеньорис не должен быть в штатском во время допроса! Все процедуры требуют строго оговоренного облачения, и… Но является ли эта… процедура… санкционированной? – Вокс-трансляции в Великих Братьях, как и во дворце губернатора-регента, поддерживали техножрецы. Я решил, что магос может помочь, – продолжил псайкер. – Ведь кто-то подменял записи, к тому же, они воздействуют сильнее, чем голос Ракиля Ни. Я спросил Дошива, существует ли технология, позволяющая записывать не только звуковые частоты, но и псионическую… – Дитрих, варп тебя забери! – перебил его Нортон и ткнул пальцем в стекло. – Что ты с ним делаешь?! Он моргнул и чуть наклонил голову: – Магос Дошив выразил желание проверить, влияет ли чисто техническое искажение песен Ни на человеческий разум. Сам он отключил слуховые рецепторы, прежде чем войти, и просто наблюдает. – А ты – варпов дирижер! – Нортон прижал пальцы к вискам. После нескольких часов чтения у него путались мысли, а спокойный тон Дитриха не вязался с пыткой четыреста семнадцатого. Эстерман видел множество пыток. Он проводил допросы сам, год проходил практику карателя, но ведь физическая пытка призвана пробудить в арестанте желание покаяться. Спасти свою душу. После нее он с охотой открывает правду – и получает прощение церкви, чтобы спокойно умереть или отправиться в тюрьму. Но после этого… Нет, Экклезиархия не благословила бы их. – Прекратите это немедленно! Я доложу провосту. – Провост Шутта в курсе, – холодно ответил Дитрих. – И она позволила тебе… – Нортон обернулся. Магос Дошив скрестил руки, длинную аугметическую – и живую, в перчатке. Его визор казался зеркальным – в нем было видно что угодно, только не глаза техножреца. Он стоял, неподвижный, словно кроваво-красный призрак, и ждал. Возможно, ждал, пока разгоряченный арбитр уйдет, и он сможет продолжить свои наблюдения. Дитрих усмехнулся: – Это запись. Мы не используем псионическое воздействие, так что формально это никакое не колдовство, Эстерман. Успокойся. – Формально это может быть чем угодно, – Нортон сжал провод в кулаке. В глазах Дитриха не было ни капли сожаления. Беззвучно плакал за стеклом узник 40-417. Эстерман дернул провод, тот не поддался. Второй раз он не стал пытаться – и так едва сдерживался. Он готов был продолжать кричать, вопрос был уже не в стыде за свою эмоциональность – просто на этих двоих вряд ли можно было повлиять криком. Однако этот опыт нужно было прекратить немедленно! – Мы закончили, магос, – произнес Дитрих в микрофон и встал из-за стола. – Когда ты успокоишься, Эстерман, я расскажу, что мы выяснили. – Я не знаю, что позволяет тебе провост, – сквозь зубы произнес Нортон, провожая его взглядом. – Но я доведу твои эксперименты до сведения Маршала, если понадобится! Твои псионические приказы у дворца Сконты будут цветочками, я обещаю! Дитрих пожал плечами и вышел. Магос отключал когитатор, экраны гасли один за другим, а губы пленника двигались все четче. Нортон, глотая спертый воздух, как недавно заливал в себя кофеин, рухнул на стул, все еще не отпуская провод.***
– Тебе придется объясниться, – Нортон стянул перчатки. Во дворе крепости было много тренировочных полигонов, и на этом Дитрих отрабатывал удары. Как будто ничего не было, он колотил по тяжелой груше. По майке расплылись пятна пота. – Не буду предлагать тебе спарринг, – Дитрих остановил грушу и размял шею. – Даже не надейся. – Ты – арбитр-сеньорис, и я осознаю это, – Нортон подошел ближе. – Но ты сам сказал, что работаешь со мной, чтобы помочь. Так что тебе придется… – От твоего занудства зубы сводит, – хмыкнул псайкер. – Слушай, – он подошел к невысокому железному забору и облокотился на него, – ты многого не осознаешь, Эстерман. Есть вещи, которые тебе придется просто принять. – Твое колдовство? – огрызнулся Нортон. Слова прозвучали слишком громко, и хотя никого поблизости не было, он одернул себя и продолжил тише: – Ты снова кипятил мозги четыреста семнадцатого, и на этот раз ради удовольствия какого-то магоса! – Ты опять за свое! – раздраженно выдохнул Дитрих. – Нам нужно было выяснить, что представляет собой запись-триггер. При разговоре с магосом Дошивом меня посетила мысль, что мы можем иметь дело не с могущественным псайкером… Возможно, достаточно механических манипуляций. Был только один шанс это проверить. Нортон впивался взглядом в его спину. Из-под майки выглядывали черно-синие, выцветшие буквы татуировки. Высокий готик. Очередная защитная литания? Дитрих, кажется, помешан на них – словно чем-то, кроме искренней молитвы, можно уберечься от растлевающего влияния варпа. – И мы проверили. Магос реверсировал запись. Мы изменяли частоту, тон, скорость… Переставляли отрезки. Как ты мог видеть, это влияло на четыреста семнадцатого, хотя и не так сильно, как описывал арбитратор Дженкс. Теперь придется протестировать на ком-то… – Ты не будешь… – …кто в своем уме. Эстерман, – Дитрих опустил голову, – выбора нет. Мы будем это делать. Вернее, я буду делать, а ты будешь знать. И Маршал не примет твои доносы, смирись с этим. Нортон прислонился к одной из опор напротив Дитриха: – Даже она… Это казалось немыслимым. Да, время работает против арбитров, но поощрять псайкерские эксперименты во время расследования… Подобное было бы невозможно на Лерне, а Дитрих говорил об этом, как об обычном деле. – Она дала мне неограниченные полномочия. Я не нарушаю директив Арбитрес. Мои действия санкционированы Адептус Астра Телепатика, а мой долг – помогать расследованию всеми силами. – Это расследование должна вести Инквизиция! – перебил его Нортон. – Проклятье, я знаю, что каждому арбитру вмешательство Ордосов снится в кошмарах. Но мы имеем дело с культом, а не заговором! С колдовством, порочащим Его имя!.. – Если Маршал Ранес позволит Инквизиции вмешаться, она покажет, что Адептус Арбитрес больше не способны уследить за исполнением Имперского Закона. А если за этим последуют репрессии в адрес Маленькой Королевы, – Дитрих усмехнулся, – эта планета очень скоро станет принадлежать Триумвирату Холлерни. Это было бы для тебя очевидным, живи ты на До-Харе подольше. Растерянный, Нортон едва нашел слова: – Что… ты несешь? При чем здесь губернатор? – Она ничего не знала, Эстерман. Ни о взрывах, ни о нашем расследовании. Каковы шансы, что после прогулки инквизитора по До-Хару она сохранит печать?.. А знаешь ли ты, сколько процентов ресурсов планеты принадлежат Триумвирату? Сколько в Дарне храмов Бога-Машины? Сколько людей обязаны Холлерни всем: жизнью, работой… Нортон собрался с мыслями и приподнял руку, призывая Дитриха замолчать. Даже прослужив всего четыре года на До-Харе, нельзя было не заметить влияния Механикус. Промышленные зоны, облепившие города мануфактории, все растущие и растущие… – Ты хочешь сказать, что это важнее, чем гамма-псайкер? – Маршал Ранес считает, что важнее. – Это же вообще не касается Арбитрес! Триумвират Холлерни, губернатор Остра – они все слуги Императора, и только Его власть имеет значение! А кто из них выкачивает из планеты больше ресурсов – не наше дело. Нортону никогда не приходилось произносить так много резких слов в адрес других Адептус или представителей гражданской власти, но за каждое слово он готов был стоять до последнего. Арбитр-сеньорис только ухмыльнулся в ответ: – Я хотел бы быть таким, как ты. Но все сложнее, гораздо сложнее. И каким бы ни было твое мнение, мы должны довести расследование до конца. Именно в этом заключается наш долг, нет? Мы казним всех, и Инквизиция никогда ничего не узнает. Это приказ Маршала. Нортон чувствовал себя зажатым в угол. Так город упирался в крепость Правосудия, словно осаждал ее, пытаясь прорваться внутрь и излить все свои прошения, тревоги и жалобы. Крепость Правосудия. Оплот справедливости. Храм беспристрастного Имперского Закона. Есть вещи, которые важнее любой власти. Маршал не может не понимать, что песни Хаоса – не то, о чем можно умолчать. Напротив, их долг – рассказать Инквизиции обо всем. Этот чокнутый арбитр-сеньорис видит вещи так, как ему удобнее. Нортон напишет столько прошений, сколько понадобится, чтобы Леди-Арбитр его услышала. Возможно, он недостаточно полно представил ситуацию в прошлый раз, когда думал, что наблюдатель Маршала и так рассказывает ей подробности расследования. Но этот безумец заблуждается. Он может коверкать факты, как ему удобнее… – Вся ирония в том, что у нас нет выбора. Мы должны обратиться за помощью к Триумвирату, чтобы поймать террористов, – тон у Дитриха был такой, словно всего предыдущего разговора не было. – Ты сказал, что если губернатор потеряет авторитет, Адептус Механикус заберет До-Хар себе? – рассеянно переспросил Нортон. – Да. – А взрывы устраивают противники Мелиссы Остры. Псайкер резко поднял голову и задумчиво застучал пальцами по локтю. – Шестеренки тоже пострадали от действий террористов, – наконец, произнес он. – И шестеренки обеспечивали вокс-трансляции, – совсем тихо добавил Нортон. Арбитр-сеньорис медленно кивнул. Он прошел мимо Нортона, подобрал рубашку со скамьи, натянул и начал застегивать пуговицы. – Это приведет нас на чужую территорию, Эстерман. Не будем торопиться с выводами… Прежде чем обсуждать это с Маршалом, придется найти веские доказательства. – Но ты все еще собираешься просить помощи у Триумвирата? – Зависит от того, что мы с магосом Дошивом выясним сегодня, – последовал неуверенный ответ. – Ни у кого из нас нет полномочий, чтобы вести расследование против Адептус Механикус, – в спину ему сказал Нортон. Дитрих промолчал.