– Я сказала тебе заткнуть Эстермана, а он передал мне уже два прошения. Одно, между прочим, характеризует тебя как еретика, заслуживающего дыбы, а не инсигнии арбитра-сеньорис.
– А второе?
– А второе – подробно аргументированное мнение, почему расследование должно быть передано в ведение Инквизиции, – в голосе Ранес росло раздражение.
– Он очень упорный человек, – улыбнулся Дитрих, вызвав вспышку гнева в глазах Маршала.
– Запомни, Дитрих, если он будет создавать проблемы…
– Ему нужно время.
Он стоял у окна, Маршал – сидела за столом, большая часть которого представляла собой гололитический экран. Всплывавшие над ним сводки она переключала движениями пальцев. Можно было подумать, что она даже не замечает, что в них говорится.
Но она замечала.
– Что ты ему сказал?
– Он мне нравится, – вздохнул Дитрих, – и я сказал ему правду.
– Какую правду?
Арбитр-сеньорис чуть прищурил глаза, глядя на резные башни собора перед ним. Оплетенные узором из черепов и профилей дохарских святых, они казались светлыми на фоне стены крепости Правосудия, хотя были сделаны из темно-серого камня. Между колоннами внешних аркад можно было рассмотреть медленно двигающихся сервиторов и служек, стирающих налет с каменных статуй.
– Ту, которую он готов принять. Что любое вмешательство в расследование извне может дать зеленый свет Триумвирату Холлерни. И что наша задача – этого не допустить.
Несколько секунд Ранес молчала. Факты, которые Эстерману придется принять как должное, далеко не типичны для расследований Арбитрес. И истерика, в которую он впал, забросав начальство докладами и прошениями, подтверждала, что он – в чрезвычайной растерянности. Ранес сомневалась, что Эстерман способен продолжать расследование, и удивлялась, почему Дитрих до сих пор не взял его полностью в свои руки, отстранив лернийца, пока тот не наворотил дел.
Однако много лет совместной службы научили ее доверять Дитриху в таких делах.
– По-твоему, он к этому готов?
– Вообще, это он высказал мысль, что Механикус могли приложить руку к организации взрывов, – поделился Дитрих. Он коротко обмолвился об этом в письменном докладе, но комментариев Маршала до сих пор не получил. – Думаю, с этим он свыкнется быстро. А что касается священной Инквизиции… Его недоверие к псайкерам слишком велико, мэм. Он вбил себе в голову, что мы имеем дело с культом. Тут он не успокоится, пока мы не закроем дело, я вас уверяю.
– К счастью для тебя, Дитрих, он считает, что это твоя личная инициатива – ловить гамма-псайкера голыми руками. Так что пока он стучится к арбитру-сеньорес Шутте или ко мне, пусть ждет Инквизицию. Главное, чтобы он не пытался действовать сам.
– Ему будет некогда, – пообещал Дитрих. – Я жду ответа от муниципалитета Холлерни, мы просили встречи с Триумвиратом.
Испытания в подвалах крепости показали, что простых манипуляций над записью недостаточно. Дитрих и Эстерман вернулись к поискам псайкера, вернее, к неизвестности, стоящей за этой формулировкой. Но тот факт, что без помощи механикумов преступнику не удалось бы устроить ни одного теракта, казался теперь неоспоримым.
И раньше во время расследования Нортон Эстерман обращался к архивам Механикус. Вернее, отправлял запросы, в ответ на которые приходили чаще всего сухие сводки данных, отпечатанные на тонком пергаменте с печатями Триумвирата. Это значило одновременно и то, что сами Лорды-фабрикаторы До-Хара проявляют интерес к делу, и то, что они не собираются давать ни крупицей информации больше, чем у них просят.
Теперь Адептус Механикус придется прояснить кое-какие детали – или подозрение падет и на них.
– Идете напролом? – задумчиво спросила Ранес.
– Эстерман специалист в этом, мэм. Не знаю, что Холлерни нам ответят, но у нас нет возможности копать исподтишка. Если они виновны, пусть, наконец, сделают ошибку! Если нет – пусть прошерстят своих шестеренок… Вы думаете, Триумвират способен на такое?
Она ответила не сразу:
– Механикус – закрытая организация, Дитрих. Они – не такие, как мы, и я не берусь предсказать, что творится в их нейрокогитаторах. Но даже если Холлерни считают, что До-Хар должен принадлежать им… Они отвергают колдовство, ненадежные псионические таланты, – положив руки на стол, она выпрямила спину и чуть запрокинула голову. – Признать, что Триумвират стоит за взрывами, за этими, будь они прокляты, песнями Хаоса, да хранит нас Император… значит бросить перчатку церкви Омниссии на До-Харе и обвинить в ереси всех шестеренок на планете.
– Куда ни ткни, везде гражданская война, – согласился псайкер.
Ранес сурово взглянула на него, не разделяя горькую иронию.
– Не откровенничайте с ними, – приказала она. – Достаточно, что они знают о песне. Задайте не больше вопросов, чем необходимо, и постарайтесь отвечать без подробностей. И не дайте им забрать у нас это дело.
– Да, мэм.
– Пока что я не буду вмешиваться. Какой бы сложной ни была политическая ситуация, это – ваше расследование. Вы говорите от имени Адептус Арбитрес, а не от моего или чьего-либо еще.
– Эстерман будет в восторге, – хмыкнул Дитрих.
– Не сомневаюсь. Но у тебя есть на сегодня еще одно важное дело, – голос Ранес стал тверже. – Тебя хочет видеть губернатор.
Дитрих медленно набрал в легкие воздух, чтобы задать вопрос, но не совладал с голосом. Тот нелепо дрогнул:
– Где она сейчас?
– О. Она здесь.
– Здесь? – удивленно поднял он брови.
– В крепости, – кивнула Ранес. – Я приказала освободить один из подземных бункеров, он полностью изолирован – никакой вокс-связи, никого, кроме нас, – она сделала ударение на последнем слове, и Дитрих понял, что речь идет о его сослуживцах. Элитный отряд, гвардия Леди-Арбитра, люди, выполнявшие самые тяжелые задания во время смуты и Последнего Бунта.
– А я… не знал, – рассеянно пробормотал Дитрих.
– Никто не знает. При дворе объявлено, что Маленькая Королева уехала из Дарны. Но, видит Император, я бы такого не допустила.
Дитрих перевел дух:
– Мы говорили во дворце регента. За несколько минут…
– Я знаю. И она хочет, чтобы ты пришел.
Он потер лоб, пытаясь отыскать подходящие слова:
– Я жду ответа от… мы можем перенести…
– Дитрих! – перебила Ранес. Он избегал смотреть ей в глаза, но все равно чувствовал, как она сверлит его взглядом. – Она в отчаянии, она растеряна и боится. В прошлый раз, когда ее вывозили из города, рядом были Фириц Сконта и ты. Сейчас Сконту не выцарапаешь из-под охраны, да и я бы не доверила ему узнать о местонахождении Мелиссы под страхом смерти! Так что ты ей нужен – и ты придешь сегодня. Шпилька тебя проводит.
– Да, мэм, – Дитрих отошел от окна. Он слегка царапал ногтем едва заметный шрам над бровью, вряд ли отдавая себе отчет в том, что делает.
– Тогда иди.
***
Дитрих опустился на одно колено и неуверенно обнял бросившуюся к нему девочку. Он едва узнал ее, когда вошел. Заплаканные глаза, простой серый костюм, распущенные волосы. Последние годы она не была похожа на ребенка – вела себя как маленькая взрослая, одевалась, говорила…
Пять лет назад она прыгала вокруг него в одной пижаме, не понимая, зачем ее увозят куда-то посреди ночи. Маршал приказала Дитриху сделать все, чтобы она не услышала стрельбу во дворце и не увидела тела охранников с обожженной выстрелами лазгана броней. Рядом тогда трясся Фириц Сконта, постоянно пытаясь заикнуться о том, о чем говорить не следовало. Об убийстве.
В ту ночь она лишь мирно спала, свернувшись у него на коленях, пока бронированная машина Арбитрес увозила ее в убежище Сконты. Позже, когда Маршал Ранес рассказывала ей общеизвестную версию о коварном предательстве лорда Оттариха, Дитрих лишь стоял рядом. При Ранес Маленькая Королева не позволяла себе рыдать, и тогда он даже удивился ее сдержанности.
Но с ним, с ним наедине она могла выплеснуть страх и боль так, как это делают все дети.
– Хунн, – всхлипнула Мелисса, прижимаясь щекой к нагруднику с посеребренным гербом Арбитрес. – Хунн…
– Простите, – прошептал он, – вам пришлось ждать.
– Леди… Леди-Арбитр сказала, что ты ищешь… тех, кто пытался убить дядю, – положив руки ему на плечи, она слегка отстранилась. – Да?
Дядю? Значит, Ранес рассказала ей лишь об одном взрыве? Дитрих не знал, правильно это или нет. Он думал, что солгал бы и сам.
Однажды ведь солгал.
– Да, – кивнул он. – И я обязательно найду, вот увидите.
– Я знаю…
Слезы непрерывно текли по щекам, она жмурилась, пытаясь их остановить, и хлюпала носом. Дитрих снова прижал ее к себе:
– Вам ничего не грозит.
– Я не видела дядю с… с тех пор, как…
– Как и вам, ему необходимо защитить себя.
– Кабинет министров опустел наполовину, – прошептала Мелисса. – А я даже не знаю… Кто будет принимать решения, если мы… Я даже не могу… Леди-Арбитр помогла мне составить обращение, и… – она сбилась, захлебываясь слезами, не в силах справиться со своими тревогами. Она старалась думать об оставшемся снаружи мире, даже находясь здесь. Дитрих поджал губы, не зная, что ей ответить.
Что Леди-Арбитр обо всем позаботится?
Наконец беспокойство о государственном аппарате уступило место другому страху:
– А ты знаешь, ты знаешь, Хунн, они могут… – она понизила голос. – Поступить со мной, как с папой!
– Мы этого не допустим, – пальцы в перчатке осторожно коснулись растрепанных волос.
Мелисса бормотала что-то ему в грудь еще несколько минут. Дитрих утешал ее, а его взгляд блуждал по убежищу губернатора. Обстановка по-арбитрски неприхотлива. Темные стены, давящие со всех сторон. Стол с выдранным вокс-терминалом – бункер изолировали второпях. Иконы Великих Братьев, покровителей губернаторов До-Хара.
Традиционные изображения главных дохарских святых всегда казались Дитриху отталкивающими. Болезненные фигуры с узкими плечами, вытянутыми подбородками, длинными руками. Глаза, почти лишенные век, выпученные на плоских лицах.
В руке брата-епископа – меч, брат-губернатор безоружен, но из-за его спины поднимаются десятки стволов и клинков. Оружие – его нимб, его власть – светская лишь до тех пор, пока враг не выдал себя. Когда враг подойдет – губернатору достаточно отдать приказ, и вся планета поднимется, чтобы дать отпор.
Может ли Мелисса отдать такой приказ?
Ведь они так и не знают, кто – враг.
– Знаешь, у меня есть завещание, Хунн, – прошептала вдруг Мелисса ему в самое ухо, мокрым носом касаясь щеки.
– Это ни к чему…
– Нет, нет! Вот Леди-Арбитр бы так же сказала, но ты… Ты же понимаешь, Хунн… Я не могу распоряжаться дарованной мне Империумом властью, но… Эта грызня мешает До-Хару развиваться. Мешает жителям исполнять свой долг перед Ним…
Дитрих нахмурился.
– Если это не прекратится, я решила, я передам все, что мне принадлежит, Триумвирату Холлерни.
***
Нортон стоял на коленях. В крепостном соборе Арбитрес было темно, только подсвеченные иконы и розетки слегка рассеивали мрак. Нервюры теряли очертания высоко над головой. Во время служб на колоннах и в боковых нефах зажигались лампы, херувимы с люминесцентными свечами в застывших руках тонко пели под сводом, освещая роспись и резные орнаменты, но сейчас единственным источником настоящего света была аквила над алтарем.
Свет золотом бил из нее, ложась на черные доспехи Нортона. Размах крыльев – больше шести метров; ее сияние полностью заливало пространство перед алтарем, и за арбитром далеко протянулась неподвижная тень. Клюв любой из голов мог бы легко перекусить его шею, если бы орел решил сойти со стены, чтобы покарать его за сомнения и потворство преступлению.
Почему он не арестует Хунна Дитриха? Почему не отправится к Маршалу лично? Да, пришлось бы перешагнуть неукоснительно соблюдавшийся ранее порядок, но разве этот порядок не был нарушен раньше? Не им, а арбитром-сеньорис?
Политический заговор, могущественный псайкер… И теперь – Механикус. Все Адептус Империума стремятся к автономии, и никто не позволит арбитру вести следствие на территории шестеренок. Можно просить о помощи, можно передать дело в ведение Механикус, но нельзя ни предъявить обвинений, ни потребовать доказательств…
Он поднял взгляд, щурясь от бьющего в глаза света. Почему он молчит, когда нужно действовать? Почему боится делать то, что обязан – блюсти Имперский Закон?
Неужели сейчас его долг и правда в том, чтобы искать колдуна, оскверняющего Хаосом землю Дарны, скрывая это от Инквизиции? Как бы ни была сильна его вера, что он может противопоставить грязному колдовству? Грязное колдовство Дитриха?
Молитва не приносила ему покоя. Впервые, пожалуй, тишина и пропитанный ладаном воздух не помогали ему разобраться в себе.
Из лежавшего рядом шлема донеслись щелчки вокса. Нортон нерешительно опустил руки.
– Арбитр Эстерман.
– Пора за работу. Где ты? – спросил искаженный голос Дитриха.
– Иду, – резко ответил Нортон и вздрогнул, когда его слова разнеслись по пустому собору.
