“Это красивая, приветливая часть мира, где гуляют семьями, здесь тихо, особенно в ночное время. Это великолепно. Действительно очень хорошее место, в которое хочется возвращаться." Бенедикт Камбербетч о Хемпстед-хит
Я приглашаю Вас на прогулку с Беном и Мартином. Слушать The Piano Guys - Beethoven's 5 Secrets - One Republic***
Порой один из них ловит на себе удивленный взгляд другого. «Почему ты до сих пор со мной? Неужели я достоин этого?» Они не понимают, что это просто гармония. Просто сложение двух необходимых элементов. Паззл. И дело не в чертах характера. Даже не в сексе. Дело в судьбе. Почти сто лет назад Сразу после съемок первой серии первого сезона у обоих неожиданно выдался свободный день. Для «Слепого банкира» потребовалось полностью поменять всю концепцию съемок, это должно было занять весь день, и несколько растерянные главные герои вышли из своего трейлера уже в 11 эй-эм. - Ну что, по домам? – Мартин натянул куртку, сложил руки за спиной и покачался с носка на пятку. Бен картинным жестом одел черные очки: - Полностью… против. Мартин посмотрел на него с удивлением: - А что ты предлагаешь? Бен обвел рукой горизонт и поднял подбородок: (знал бы его друг, что он совершенно не представляет себе, куда им пойти) - Перед нами Лондон. И мы идем завоевывать его! Вперед, мой верный оруженосец, туда, где нас ждут приключения! И ринулся вперед. Мартин с ворчанием «Что за херня?» вынужден был поспевать за ним. Сначала они прекрасно пообедали в любимом вегетарианском ресторане Мартина «The Gate». Они неторопливо работали ножами, разговаривали обо всем на свете (о новом режиссере, о своем понимании роли Джона и Шерлока, о проблемах с запоминанием текстов, о музыке 70-х, о семье, о еде, и, конечно, о кино), пили вино, поглядывая друг на друга. Они никуда не торопились, ничего и никого не играли, и это было наслаждением. Мартин пребывал в странном состоянии. Сначала он расслабился, ему стало легко – легко. Бен сегодня был в ударе, рассказывал пошлые анекдоты в стиле Мартина Фримана. Перевирал и придумывал актерские бородатые байки, и они оба взахлеб смеялись. Сам же Мартин больше молчал. В этот вечер они как бы поменялись местами. С другой стороны… Была сцепка, как перед камерой. Каждый понимал (опыт-то немалый), что происходит что-то странное. Слишком легко быть вместе. Слишком приятно. - Я люблю Лондон… - неожиданно сказал Бен после паузы, - голос его дрогнул. – Нет, правда. Для меня это… это что-то особенное. И торопливо отпил еще вина. - Нет, ты не подумай, я не Шерлок - домосед, в смысле, я люблю поездки, курорты, весь этот шик и бла – бла – бла, но… Лондон – это… - Лондон – это ты, - странно сымпровизировал Фриман. И подумал… подумал о многом. О том, как чист, наивен и мил его друг. И о том, что он ему нравится все больше. Как человек, конечно. И как можно было в их циничной профессии сохранить такую обнаженность. Или это только перед ним? Потом был Хемпстед – хит. Потому что Бен настоял. И потому что была на редкость прекрасная погода. Они купили в «Старбакс» (пришлось дать пару автографов, их там узнали) по кофе и неторопливо шли, наслаждаясь прогулкой. Солнце мягко светило сквозь листву, на тропинках попадались редкие гуляющие, и все это было как-то нереально, как во сне… Постояли на мосту, глядя на медленно кружившую в водоворотах воду. Поднялись на холм – исключительно ради открывающегося вида. Бен иногда напоминал Мартину большого сеттера: то спокойно идет рядом с ним, заложив руки за спину, то вдруг унесется вперед, только поспевай. И говорит, говорит… Но Мартину это не надоедало… Он молчал… Он просто слушал звуки этого низкого, как альт, голоса, наслаждался им, наблюдал за выражением серебристо - голубых глаз, женских чувственных губ… В их движении было что-то завораживающее. Он как будто напитывался каждым мгновением общения, и относил их в закрома памяти, чтобы потом перебирать на досуге. «О чем он сейчас… кажется о детстве»… - А больше всего… больше всего я мечтаю сыграть Гамлета! - Бен резко опустился на скамейку под огромным дубом, - Вот. Он виновато посмотрел на присевшего рядом Мартина. - Извини, я виноват, постоянно болтаю только о себе, а ты сегодня такой хороший слушатель. «Как ребенок, честное слово!» - подумал Мартин. И еще о том, что сел слишком близко. И поспешно сказал: - Да, я тоже люблю Шекспира. Они увлеченно обсудили последние постановки в Лондоне, сошлись на мысли, что не видели полностью удовлетворяющей трактовки Гамлета. - А я вот Гамлетом себя не вижу, - пожал плечами блондин. - Тогда кто ты? О, я знаю! Отелло! Под твоим спокойствием наверняка скрываются нешуточные страсти! – ляпнул Бен. - Не знаю, - Мартин старался не смотреть на него. – наверное, тирана какого-нибудь бы сыграл. Короля. А Гамлет… Я уже не мальчик. - Дело не в этом… - поспешно сказал Бен, - просто не твой тип. И вообще ты… Да, ты – король! Он восхищенно посмотрел на Мартина. Тот прикрыл глаза, как будто их слепило солнце, и попытался разрядить обстановку: - А сонеты тебе нравятся… Шекспир? - Конечно! На спор! Я знаю около десяти! А ты и одного не сможешь прочитать! - Почему же, - оторопело посмотрел Мартин, - недавно я как раз… - Вот и я тоже, - смутился чему-то Бен, - почитай мне… - Зачем? - Ну, пожалуйста, - неожиданно стал канючить Бен, - пусть это будет уроком актерского мастерства! От мистера – мастера Фримана! «Все равно не отвяжется», - подумал Фриман. – «Ну что же…» И будто в воду с обрыва прыгнул. Бен прикрыл глаза, приготовившись наслаждаться… Он обожал звук голоса Мартина и ляпнул о сонетах Шекспира просто так, чтобы заткнуться самому. И услышал спокойный, тихий без декламации голос, обращенный в его душу: Лик женщины, но строже, совершенней Природы изваяло мастерство. По женски ты красив, но чужд измене, Царь и царица сердца моего. Твой нежный взор лишен игры лукавой, Но золотит сияньем все вокруг. Он мужествен и властью величавой Друзей пленяет и разит подруг. Тебя природа женщиною милой Задумала, но, страстью пленена, Она меня с тобою разлучила, А женщин осчастливила она. Пусть будет так. Но вот мое условье: Люби меня, а их дари любовью. Настала тишина. Пауза затягивалась. Фриман не смотрел на Камбербетча, куда угодно, только не на него. - Ветер поднимается. Надо… - Подожди! – Бен схватил его за руку. – Я тоже… М – м… сейчас, как это… Да! Как тот актер, который, оробев, Теряет нить давно знакомой роли, Как тот безумец, что, впадая в гнев, В избытке сил теряет силу воли, – Так я молчу, не зная, что сказать, Не оттого, что сердце охладело. Нет, на мои уста кладет печать Моя любовь, которой нет предела. Так пусть же книга говорит с тобой. Пускай она, безмолвный мой ходатай, Идет к тебе с признаньем и мольбой И справедливой требует расплаты. Прочтешь ли ты слова любви немой? Услышишь ли глазами голос мой? Руку Мартин вырвал почти сразу. И постарался не заметить, как полыхнули глаза Бена. И опять наступила пауза. Ее можно было резать ножом. Под дубом. На скамейке. Копилось электричество. - Ну ладно, я пошел. Аманда ждет, наверное. Тебе же отсюда до дома недалеко? – спросил, глядя в сторону Фриман, и, не дожидаясь ответа, поднялся. - Мартин! - Что? - До свидания! – Бен протянул ему руку и заметил вдруг, какая маленькая у него ладонь. – До завтра? Это «до завтра» звучало: «Ты не обиделся? Прости! Ты мне… Я тебя… До завтра?» - До завтра! – Мартин не обернулся. Бен остался сидеть на скамейке, счастливо улыбаясь чему-то во весь рот. Назавтра все стало как обычно.