Я всё равно не дам тебе умереть

Бросив на Грантэра последний презрительный взгляд, Анжолрас взобрался на пост часового; по ту сторону баррикады стоял мужчина лет пятидесяти, он был одет в мундир национального гвардейца, но при нём, судя по всему, не было оружия, и этот человек был совершенно один; карабины нескольких революционеров были направлены на вновь пришедшего, который стоял с протянутыми вперёд руками, показывая, что в них нет ничего. -Кто вы? – Строго спросил Анжолрас, показав друзьям знаком, чтобы они опустили оружие. - Я доброволец. Я пришёл помочь вам, - ответил человек. Это был не кто иной, как Жан Вальжан. - На вас мундир, - продолжал начальник баррикады, - откуда мы можем знать, что за вами не придут ещё люди? - Этот мундир не мой, но без него я бы к вам не пробрался. На улицах национальная гвардия, они готовятся брать вашу баррикаду. Завтра. На рассвете, - Жан Вальжан замолчал, - Вы можете мне доверять, - добавил он, поймав на себе не доверительный взгляд Анжолраса. - Мы не можем доверять никому, - строго сказал начальник баррикады, - и… - закончить Анжолрас не успел, его прервал возглас добровольца: « На крыше!»; быстрее всех среагировал Комбфер, действительно, на крыше стоял национальный гвардеец, прицеливаясь в Анжолраса, Комбфер убил его выстрелом из карабина. - Ему можно доверять, впустите, - белокурый юноша заметно побледнел, отчего стал ещё больше похож на мраморную статую. Мариус отодвинул шифоньер, закрывающий проход, и мужчина вошёл. Только сейчас Понмерси, внимательно рассмотрев вновь пришедшего, узнал в нём господина Фошлевана, отца своей Козетты. В голове Мариуса пронеслась тысяча мыслей, от которых закружилась голова. Если господин Фошлеван тут, значит они не уехали, значит, Козетта в городе… Но, выходит, она сбежала, не объяснившись с Мариусом. Неужели всё ложь? Неужели Эпонина была права, говоря, что эта девушка не та, кто нужен ему, Мариусу? В это время пошёл дождь, как бы сообща с грустью юноши. - Господин барон Мариус Понмерси, мне долго ещё на часах стоять, я ведь так и в статую превращусь или промокну, заболею и умру, эта смерть будет на вашей совести, между прочим! – крикнул Курфейрак, вытаскивая Мариуса из омута его мыслей. Действительно, уже прошло два часа, и теперь была его очередь стоять на посту. - Прости, Курф, иду, - он взобрался на «часовой» стол и продолжил заниматься тем же, чем занимался, стоя у стены. - И ушами не хлопай, от тебя сейчас зависят наши жизни, - Курфейрак спрыгнул с поста; его свои слова заставили Мариуса собраться, очень вовремя, как оказалось. Отряд национальной гвардии решил устроить внезапное наступление, не дожидаясь рассвета. План был таков: небольшой отряд должен был ослабить баррикаду, истощить силы революционеров, а основные силы на рассвете должны были уничтожить все следы революции. Дождь прекратился. Мариус, промокший до нитки, стоял на посту и всматривался в ночную темноту летнего Парижа. Вдруг ему послышался стук, слабый, отдалённый, но всё более уверенный с каждой минутой. Вскоре на другом конце улицы в свете одного из трёх уличных фонарей, от которых, к слову, было не слишком много света, что-то заблестело. Это были штыки национальной гвардии. Понмерси спрыгнул с постового стола и буквально влетел в Коринф. - Анжолрас! Гвардейцы! – в помещении кабачка тут же началась паника. - Наступления не должно быть до рассвета! – господин Фошлеван был явно обеспокоен. - Чёрт возьми! – Анжолрас стоял в дверях с крайне озабоченным видом. – Патронов почти не осталось, порох промок из-за дождя… Надо быть экономными. А тем временем национальная гвардия наступала. Послышались первые залпы. Жоли был убит почти сразу же. Багорель и Комбфер были мертвы. Мир больше никогда не услышит стихов Жана Прувера… Удача была не на стороне революционеров. Патронов не хватало. Даже маленького отряда национальных гвардейцев хватило, чтобы значительно ослабить силы баррикады. И вдруг среди всего этого хаоса послышалась песня, тоненький детский голосок; это был Гаврош. Он ходил за баррикадой и собирал патроны у убитых офицеров национальной гвардии. Это дитя Парижских улиц сейчас вёл себя самоотверженней всех революционеров, вместе взятых. Гаврош ходил прямо под пулями и пел. - ГАВРОШ!!! Что ты делаешь?! Возвращайся сюда! – Курфейрак смотрел остекленевшим взглядом на юного революционера, которого чудом миновали пули, при этом сам чуть не получил пулю в лоб. Для Курфейрака Гаврош был особенным, он привязался к нему, любил как младшего брата, и любил его старшую сестру, Эпонину – Что же делает этот мальчишка! Вернись! – Курфейрак теперь отстреливался, стараясь защитить не себя, даже не столько баррикаду, сколько Гавроша. Но тут случилось страшное. Одна из пуль офицера национальной гвардии всё-таки достигла цели. Звонкий голосок стих, песня оборвалась на середине строчки. – Нет! НЕТ! ГАВРОШ! – Курфейрак буквально перепрыгнул через баррикаду, забыв про оборону, кинулся к мальчику, лежащему без движения. Его счастью не было предела, когда он понял, что его «младший брат», хоть слабо, но ещё дышит. Курф бережно взял его на руки и аккуратно, но быстро перенёс за баррикаду, в помещение Коринфа. Молодой революционер хотел было кинуться обратно на помощь друзьям, но вдруг за углом здания он увидел девушку. Она была серьёзно ранена. Но что делает девушка тут, на баррикаде? Как бы то ни было, ей нужно оказать помощь. Он пока не знал, что эта девушка никто иная, как Эпонина, которая решила пожертвовать своей жизнью, ради жизни Мариуса, подставив под пулю, которая предназначалась Понмерси, себя. Курфейрак подошёл к девушке, она была ещё жива, но уже практически без сознания. - Эпонина…Боже мой… - он сел на мостовую, взяв её за руку. Взгляд его упал на оставшихся революционеров, которых было уже немного, они сражались из последних сил, но шансов на победу уже не осталось. Лишь белокурый ангел революции не получил ни царапины. – Прости, Анжолрас, но они должны выжить, - Курф взвалил Гавроша на плечо, взял Эпонину на руки и насколько это возможно быстро скрылся в закоулках единственной не окружённой улицы.