Почему ты не можешь быть мной?

Киркволл Карвер       Путешествие, которое должно было привести нас к спасению, подошло к концу, не принеся ни облегчения, ни воодушевления. Тихая гавань беспечной деревни стерта с лица земли, и все вокруг стало ненадежным и будто даже бессмысленным. Стены нашего дома обрушились, и мы оказались посреди бушующего урагана. Пути назад больше нет.       Где-то на краю сознания забилось разочарование оттого, что я умудрился дожить. Мне казалось, что призраки тех, кто остался за морем, наказывают меня за то, что я оставил их, за то, что бросил свой дом. Их тени едва заметно трепыхались. Я чувствовал, когда они обращали на меня свои взоры. Выглядывали из-за завесы мрака, стоило мне отвернуться на секунду, и мгновенно скрывались.       Но мне будто было все равно. Мысли, прежде блуждавшие вразброд, застыли. Тело налилось свинцовой тяжестью, и все чувства, даже голод, были притуплены, выжжены.       Почувствовав слабое шевеление на своем плече, я не сразу понял, что оно принадлежало чужому теплу. Тяжелые веки не слушались, и я с трудом различил седую мамину голову. Ее волосы были черными, как воронье крыло, но после смерти папы она начала стремительно седеть, и за три года ее волосы полностью покрылись серебром, не пощадившим ни одного черного волоска.       Она прилежно поглощала пищу, которой ее кормила Авелин. От усталости мать даже не замечала, что ест. И только непреклонное выражение лица Авелин заставляло мою исхудавшую мать послушно глотать кусок за куском. Она не ела столько же, сколько не спала, и сон отчаянно боролся с голодом за ее внимание, отнимая последние силы.       Это был паек Авелин, который она, не задумываясь, отдала маме. Общее горе сплотило нас дружескими узами. Она сражалась плечом к плечу с нами, защищала нас, как мы защищали ее раненого мужа во время побега. И как мы, она была вынуждена оставить его на попечение Создателя рядом с моей сестрой.       При мысли о еде мой желудок заныл, и я безэмоционально осознал, что больше еды не осталось. Я был настолько измученным, что даже не почувствовал благодарности за благородство Авелин. Лишь бы поскорее добраться до маминого дома и хотя бы немного выспаться. А на свежую голову начать думать, как вернуться обратно в Ферелден.       — Карвер… Ты как?.. — закончив с пищей и сердечно поблагодарив Авелин за заботу, обратилась мама ко мне, обхватывая мою руку своими маленькими ладонями.       Я взглянул в отражение своих глаз в небесной голубизне, обрамленной черными ресницами: ее глаза умоляли солгать после всего, что мы пережили, как лгали все остальные своим близким в надежде сохранить силу духа.       За один день все мои планы на жизнь, все мечты обратились в прах. Как это могло произойти с нами? Неужели я никогда больше не засну – крепко, безмятежно - и очнувшись в прежнем мире, не обнаружу, что весь этот кошмар был лишь сном?       — Переживу, — ответил я и отвернулся. И мать больше не произнесла ни слова. Краем глаза я заметил, как на меня бросила взгляд Авелин - то ли с осуждением, то ли с сожалением.       Выйдя на последнюю прямую, корабль, расправив белые крылья над темными водами, устремился в порт в беззвучном полете. Трюм открыли, и первой наверх поднялась Скай. Корабль пошел ровно, и я, поднимаясь следом за ней, почувствовал, во мне медленно пробуждается былая злость.       Ухватив мать за локоть, чтобы помочь подняться, я с отвращением оглядывал мрачные каменные стены, которые помнили и хранили в себе леденящие душу крики мучеников и звон рабских цепей… Голос в моей голове вновь и вновь повторял, что мы здесь чужие.       Держи себя в руках. Просто держи себя в руках, пока мы не окажемся в безопасности.       Там я найду способ вернуться домой.       И чем больше я об этом думал, тем сильнее ненавидел этот чужой город. Сейчас, когда я увидел своими глазами черные скалы, устремленные в небо, моя ненависть окрепла. Я ненавидел его не только из-за его прошлого, из-за мрачного вида и холодных каменных стен, но и потому, что он не был моим домом.       Морской ветер, дувший в лицо, проник в мои легкие, постепенно вытесняя удушливый смрад трюма. Пусть на короткое мгновение, но нормальный мир напомнил о себе. Но потом я столкнулся взглядом со Скай, и этот мир разлетелся на тысячи мелких осколков, не устояв перед напором реальности. В ее глазах, точно в мутной воде, ничего невозможно было разглядеть.       Урон, нанесенный внезапным известием о смерти любимого человека, гибелью сестры, потерей родного дома и безжалостными переменами, раз и навсегда нарушившими весь ее внутренний миропорядок, оказался за пределами восстановления. Она была разбита, сломлена до такого состояния, когда нет сил даже выплакаться.       Стоило нам сойти на берег, как к запаху моря примешался запах потных тел, тухлой тины, помоев, пыли и гнилой рыбы. Это ввергло меня в еще большее отчаянье… В Лотеринге всегда пахло собачьей шерстью, свежеиспеченным хлебом, парным молоком и травой, всегда травой, цветами, смолой. И тяжелой тоской на сердце ложилось горькое понимание, что я никогда не смирюсь со здешним воздухом. Он будет душить меня, травить, жечь изнутри. Никогда больше, вдохнув полной грудью, я не уловлю аромат цветущей яблони, прохлады ручья и теплой выпечки…       Никогда больше не увижу улыбчивые лица соседей. Меня всегда трогало, что в Лотеринге не было ни одного бездомного животного, что отцы обязательно находили время, чтобы рассказать детям сказку, а деды с внуками мастерили кормушки для птиц и белок, увешивая ими чуть ли не весь лес. Сердце грели такие зрелища… Здешние же жители, безучастные, колючие, производили впечатление смирившихся со своей участью людей, даже и не мечтавших о лучшей жизни. От этих стен веяло безнадегой и унынием. Здешние сердца были одеты в камень, как и сам город.       Прикоснувшись подошвой к камню пристани, я словно перекочевал из одного кошмара прямиком в другой... Вот мы и здесь. Сейчас я должен был почувствовать ликование в душе, радость, облегчение оттого, что остался в живых…       Не увидел я этого ликования во взглядах остальных ферелденцев. Их шаги были тяжелыми, а каждое движение, каждый жест или объятия сопровождала боль. Люди потратили две недели пути сюда, чтобы отчаянно возжелать возвращения обратно. Растерянность под тяжелым бременем изматывающего пути, голода, горечи утрат и страха перед неизвестностью точили души. Надежды то загорались, то затухали, но теперь ни у кого, кажется, не осталось сомнений, что нас здесь не ждут.       — Что там такое? — я решил, что мне почудилось, но, кажется, это был голос моей сестры. Она хотела сказать что-то еще, но вдруг осеклась, словно бы сама удивилась звуку собственного голоса.       — В город никого не пускают, — заявила Авелин и в упор посмотрела на Скай.       — Что?.. — неожиданная новость хлестнула мою мать по лицу, и она пошатнулась. Ее беспомощный взгляд напомнил мне взгляд маленькой Бетани. Сердце вновь захолонуло.       И эта боль внезапно обратилась в злость. Злость на город, на маму, на Скай, на пустые надежды и бессмысленную трату времени. На то, что уже ничто нельзя изменить. На то, что все сложилось именно так.       — Нечему удивляться, — бросил я, почувствовав, как внутри зашевелилось обессилившее, казалось, за время пути раздражение. — Все бегут от Мора, точь-в-точь как и мы. Беженцы собрались здесь со всего Ферелдена…       — И теперь их вышвырнут отсюда на поживу смерти, — сухо закончила за меня Авелин. — И нас в том числе.       Мне снова показалось, что передо мной воздвиглась во всей своей первоначальной высоте и мощи глухая стена, об которую я так долго бился головой. Положение выглядело безвыходным.       В этот момент Скай привлекла мое внимание. Тонкая игра ее мимики осталась бы незаметной для невнимательного человека, но я сразу понял: что-то изменилось в ее лице.       Легкая дрожь, словно тонкая рябь на воде, означала, что чаша терпения переполнилась. Слишком высока оказалась цена. Перед ее глазами промелькнули события минувших дней – все, что нам пришлось оставить за морем - и внезапно Скай, сделав тяжелый шаг вперед – так измученное, исхлестанное животное трогается с места - обернулась, и на нас взглянули темные пустые глазницы. Меня передернуло.       — Мы проберемся в город, — произнесла она тихо, но это спокойствие ее голоса казалось могильным, — так или иначе.       — Стражники подходят с докладом к этому человеку. Давайте поговорим с ним. Может, что-нибудь выясним, — предложила Авелин, и все мы, проследив за ее рукой, заметили рыжеволосого стражника, чье неприятное лицо ясно подсказывало, что договориться с ним будет нелегко.       Моя сестра на какое-то мгновение замерла, и ее брови едва заметно опустились, словно она задумалась. Затем решительно направилась к нему. Неожиданное проявление энтузиазма не одурачило меня. Это было даже уже не отчаянье. Это было желание поскорее оказаться в тишине, наедине с самой собой, и чтобы мир, наносивший один удар за другим, наконец, выдохся и оставил в покое…       Она приблизилась к стражнику почти вплотную, прежде чем он, пристально наблюдая за ней, не выдержал такой наглости и резким окликом отправил ее назад. Мне на мгновение показалось, что она сделала это нарочно…       — Эй ты! Беженка! А ну возвращайся к остальному вонючему сброду! Ты что, думаешь, что ты важная шишка?!       Беженка! Он буквально выплюнул это слово, словно оно было мерзким на вкус. Гордое «ферелденка» за несколько дней превратилось в оскорбительное, никчемное «беженка»… Бездомные. Мы бездомные. Руки сводило от ярости, и я машинально сжал кулаки.       Гнусавый голос и хорошо отрепетированное непроницаемое выражение лица, призванное одним своим внушительным видом искоренять любые надежды, вызвали у меня почти нестерпимое желание размазать эту самодовольную ухмылку по его кривой роже.       — Нам нужно в город, — ровно заявила откуда-то сзади Авелин.       — Ха! — усмехнулся стражник с каким-то садистским оскалом. — Всем нужно! Но никто не пройдет.       — Почему?! — испуганно ахнула мать.       — У нас своих нищих в городе полно! На кой нам еще и толпы вонючих ферелденских беженцев?! — фыркнул стражник.       Его голос безумным эхом отозвался у меня в голове. Остагар, Лотеринг, чудище, оторвавшее Бетани от земли, голод, бессонница, две недели потерянного времени в тесном холодном трюме, страхи — все это вдруг навалилось разом. Внутри все скрутило. Чтобы не утерять контроля, я впился отросшими ногтями в ладони. Я знал, я чувствовал, что нам не следует сюда плыть. Все было зря.       Решив, что голос повысили на избранную им хозяйку, мабари угрожающе зарычал, обнажая длинные клыки. Стражник нервно дернулся, и в этот момент я был готов поклясться, что разум моей сестры пронзил холодный луч здравого смысла, порождая нечто, похожее на план…       Я хотел высказать этому ублюдку все, что думал, но что-то в лице моей сестры остановило меня.       Мягко опустив руку на голову пса, дабы успокоить его, Скай демонстративно развернула кожаный ошейник с печатью королевской псарни, чтобы стражник заметил ее. Ее движения были спокойными, но невольно приковывали внимание.       Затем она резко подняла пронзительный взгляд на стражника, и он невольно поежился.       — Нищих? — вскинула Скай брови. Ее голос прозвучал ровно и четко, без агрессии. — Это так Киркволл помогает прибывшим за помощью?       Стражник замер, недоверчиво глядя на нее.       — Приглядись повнимательнее, — произнесла она спокойно, делая шаг вперед, и мабари снова тихо зарычал. В темных глазах Скай загорелся жесткий блеск. Ее голос обладал таким удивительным тембром, столь поразительной ясностью звучания, что невозможно было не вслушиваться. И сейчас она пользовалась этим безнаказанно. — Мы похожи на беженцев? Я похожа на беженку? Осмотри меня.       И сейчас стражник действительно обратил внимание, что Скай была вооружена до зубов, облаченная в дорогую броню, заказанную специально для нее Даветом. Она выглядела уставшей, измотанной, охладевшей к жизни, но никак не беззащитной. Я и сам позабыл, что мы разительно отличались от остальных беженцев в старых рубашках и залатанных платьях.       - Мы сражались при Остагаре бок о бок с королем Кайланом Тейрином на правах его преданных воинов и спасли тем самым твою бесполезную шкуру, рискуя жизнью ради того, чтобы отсрочить приход Мора в Вольную Марку! Орда во много раз превысила нашу армию по численности, и сейчас мы прибыли сюда, уполномоченные просить помощи в подавлении общей угрозы или хотя бы приюта для тех, кто остался жив.       — Ты кем себя возомнила?! Да я могу скинуть тебя обратно в море и… — с перекошенным от изумления лицом стражник попытался было вернуть себе самообладание и контроль над ситуацией, но в ответ на его трепыхания Скай лишь решительнее сдвинула брови.       — О Создатель, я уже трепещу перед твоими полномочиями, стражник! — воскликнула она выразительно, но без издевки, и взмахнула руками. Все это время Скай сохраняла серьезный, непроницаемый вид человека, который был незаслуженно осужден за мирную попытку добиться справедливости. — Я уполномочена на правах представителя Ферелдена войти в город беспрепятственно, потому как приплыла просить помощи и приюта… Мы бежали от Мора, а не от грозы. Видимо, ты не сознаешь, чем Мор может грозить миру в ближайшем будущем, но я, - с нажимом произнесла она, в упор глядя на него своими почерневшими глазами, - воочию видела этих тварей и то, на что они способны… А другие страны могут и обязаны дать приют уцелевшим во время таких катастрофических событий. Мор – это проблема всего мира, а не одной деревушки.       Стражник умолк, не сводя с нее взгляда. Кажется, он задумался.       - Думаешь, знает ли обычный ферелденский беженец о том, что капитан Эвальд боится собственной жены, которая уже семь лет состоит с ним в бездетном браке, больше похожем на соседство по комнате? Думаешь, обычный беженец знает, что капитан Эвальд ничего не соображает в отчетах и документации и готов скинуть эту работу на кого угодно? Или то, что он с годами стал все чаще страдать от неврозов и паранойи и зимой, когда рано темнеет, частенько ночует в кабинете, потому что боится выходить на улицу? То, что он настолько необщителен и неловок в обществе, что добивался своего нынешнего положения исключительно с помощью своего труда, а не связей? Откуда я, по-твоему, могу знать, что ему два раза в день приносят чайник с отваром шалфея, потому что у него проблемы с дыханием?.. Я в достаточной мере доказала, что достойна поговорить с тем, кто здесь командует? Что я не кто попало? Иначе откуда я могу знать все это, будучи простой беженкой?       По спине пробежали мурашки. Я не замечал, что едва дышу на протяжении всего ее монолога, не веря своим ушам. Мать вцепилась в мою руку, но только сейчас я почувствовал это... Это был рискованный шаг. Слишком рискованный, без путей к отступлению.       Стражник тоже молчал. Его глаза наполнились неприкрытым изумлением, и он буквально побелел, когда она выдала ему факты, явно известные далеко не многим… И впервые за последние недели я почувствовал нечто, похожее на воодушевление: пусть информация была несвежей, но, судя по реакции как громом пораженного стражника, она оказалась все еще достоверной. И я был, честно признаться, поражен…       Давет все еще помогал нам. Риск должен окупиться.       — Я могу дать приказ моему телохранителю, — Скай неожиданно указала на меня, и я с большим трудом придал себе соответствующий вид, — скрутить тебя просто за оскорбительное слово в мой адрес… А твое упрямство станет прямым вмешательством в политику и угрозой не только для Ферелдена, но и для Вольной Марки… Информация, скорее всего, еще в пути или вовсе могла затеряться. В битве при Остагаре, приняв на себя первый удар Мора, пал король Кайлан. В политике сумбур и суматоха. Повсюду порождения тьмы. Гонцов могли попросту убить на пути из Денерима. Но я прибыла сюда с дипломатической миссией, и все, что требуется от вас — выполнять свою работу.       Нужно было обладать талантом и сильной волей, чтобы вспомнить и собрать те интересные факты, которыми когда-то поделился просто болтовни ради Давет, и разыграть здесь настоящую сцену, да еще и столь правдоподобно... Особенно если ты неконфликтный и в целом тихий человек, такой, как Скай, которая всегда считала, что любой спор можно урегулировать с наименьшими эмоциональными затратами.       Но сейчас Скай, решив, что терять больше нечего, дала волю своему упорству. Это было то естественное качество, которое она всегда пускала в ход, как только на кон ставили благополучие ее близких и ее собственные интересы… Несмотря на то, что тьма опутала ее голову, Скай удалось сохранить какую-то долю рассудка и сделать попытку, пока мы все пребывали в растерянности. И я уже не знал, была ли эта рассудительность, план, просчитанный вплоть до мелочей, или же Скай все глубже увязала в омут безумия? Сейчас я едва ли улавливал разницу…       Она всех нас против воли вытолкнула на сцену, призывая играть каждый свою роль так убедительно, насколько это было возможно. И если что-нибудь сейчас сорвется, второго шанса попасть в город не будет. Поэтому, став одним из актеров спектакля, которым руководила Скай, я был вынужден поддерживать ее, стоя сзади с таким серьезным видом, точно моя сестра говорила абсолютную правду, и стражник поступил, оскорбив нас, непростительно глупо и попросту подло. В то же время мы все были связаны действиями и репликами сценария, ни разу не отрепетированного заранее.       И внезапно я ощутил какую-то извращенную страхом и злостью вину.       Мы все были обязаны Давету. Даже сейчас он умудрился совершить невозможное…       Судя по позе Скай и ее непоколебимому виду, ясно говорящему, что она все делает правильно, ей это нужно было, и в моей голове начало постепенно проясняться. Скорбь, не знавшая выхода на протяжении двух недель, превратилась в настоящий ад. Ярости стало тесно внутри, и все, что оставалось невысказанным, вырвалось наружу, когда стражник столь неосмотрительно поджег пороховую бочку перспективы остаться ни с чем после всего того, ради чего были похоронены Бетани, Давет и стены нашего дома.       В конце концов, терять было уже больше нечего. И она решила ухватиться за последнюю брошенную нам спасательную веревку, промелькнувшую над тонущим кораблем наших жизней. Не для себя - для нас. Потому что ее взгляд раскрывал гораздо больше, чем могли поведать уста: ей было попросту все равно…       Скай не теряла самоконтроля, не повышала голоса, но каким-то образом он звучал так, что мог пристыдить бы святого. Стражник, несмотря на изумление, все еще колебался.       — Единственная причина, по которой мы прибыли без официального визита и атташе, заключается в том, что в Ферелдене одну за другой жгут деревни. Король пал. Положение катастрофическое. В такое трагическое время не до приемов и никчемной помпезности!.. Но ты должен был обратить внимание. По-твоему, пес, принадлежащий королевской псарне, спокойно ушел бы с чужаком? Мы прибыли сюда просить помощи из Денерима на одном из последних кораблей на аудиенцию к его милости наместнику Марлоу Думару. Миру грозит огромная опасность, и ты можешь в этом убедиться, раскрыв глаза и осмотревшись. Я, мои телохранители и даже преподобная мать Ханна из Лотеринга, вызвавшаяся лично сопровождать нас в столь нелегкие времена! Она даже свое теплое одеяние пожертвовала многодетной беженке!..       Услышав это, мать сложила руки и принялась мурлыкать себе под нос Песнь Света. У Скай, голос которой, прежде всегда мягкий, звучал непривычно ровно и сухо, - припорошенный снегом лед в безветренную погоду - ни одна жилка не дрогнула под кожей. И пусть она говорила чушь, Скай запаслась другим преимуществом: быстрее нас всех она заметила, что умом стражник не блещет. А Давет в очередной раз помог ей.       — Мы провели в пути две недели не ради того, чтобы торчать здесь. Я могу поговорить с капитаном? Направьте меня к нему, будьте добры сделать хотя бы что-то из того, что можете. И мы больше не будем докучать вам.       Ее голос затих, и я слово вышел из транса. Перепуганными, как у кролика, глазами стражник смотрел на Скай, боясь свести с ее лица глаз, словно бы это стало для нее сигналом к атаке. Боковым зрением он бегло оглядел нас, опустил глаза на мабари, не перестававшего угрожающе рычать, и неожиданно для всех дал нам знак идти вперед. Я отчетливо услышал его сиплое: «Прошу прощения во имя Создателя», адресованное «преподобной матери», и она, войдя в роль, с поистине церковным милосердием ответила ему: «Благословен ты, взыскующий его прощения, дитя мое…».       Это было невероятно. Точно Давет незримой тенью стоял позади плеча Скай, нашептывая ей ее роль. Я с облегчением выдохнул, чуть не выдав нас.       А Скай с решимостью надвигающегося ледника двинулась вперед.       Основное препятствие было преодолено благодаря моей сестре и ее превосходной памяти, с трепетом запечатлевавшей в себе каждый разговор с Даветом. Может, нам все-таки выдастся возможность оказаться в безопасности и переждать Мор под крышей над головой. Теперь, после того, чему стал свидетелем, я почти поверил, что нам, быть может, все-таки и повезет.       — Она две недели молчала. Ей нужно было выговориться, — сзади подоспела Авелин, почему-то говоря это именно мне, словно оправдывала мою сестру передо мной.       Не найдя, что ответить, я лишь кивнул. Пройдя через тоннель и металлическую решетку, мы вышли на огромную каменную площадь. Перед глазами выросла зловещая крепость с высокими воротами, за которыми куталась в сырость зловещая мгла. Внезапно во мне возникло острое предчувствие того, что меня собираются заковать в кандалы и причислить к равноправному жителю города цепей — города, где никто не был свободен и никто никогда не чувствовал себя в безопасности.       Перед широкой лестницей, ведущей в крепость, столпились люди: их спор было слышно отсюда. Инстинктивно мы направились к ним.       — Все золото Тедаса не раздвинет стен этого города, — с достоинством старейшины Церкви заявил, по всей видимости, капитан Эвальд, облепленный со всех сторон наемниками.       — …Мы не станем здесь торчать! — воскликнул один из них, ударив кулаком об ладонь.       — Тогда возвращайтесь на свой корабль и уплывайте, — холодно ответил капитан. — Я ничего не могу для вас сделать.       — Можешь и еще как можешь! — набросился на него другой наемник. — Наш корабль уже ушел! Мы спустили гребаную кучу денег, чтобы приехать сюда, и просто так никуда не уйдем! Так что…       — Половина Ферелдена потратила гребаную кучу денег, чтобы приехать сюда, — недрогнувшим голосом перебил его капитан и отвел непроницаемый взгляд вдаль: он походил на человека, весь день вынужденно иметь дело с надоедливыми идиотами. — Город переполнен, господа.       Атмосфера ощутимо накалилась. Мне не показалось, когда рука предводителя наемников дернулась к ножнам.       — Если бы вы никого не впускали, — голос моей сестры опустился умиротворяющей рукой на плечи обеих сторон, — то здесь было бы намного больше народа.       — Да! — мгновенно поддержал тот, кто, очевидно, был главарем. — Я сам лично видел, как ты впускал людей в город!       — Я впускал торговцев и горожан, которые могли оплатить вход, — пояснил капитан, скрестив руки на груди, словно так мог защитить себя. — А у вас, монна, я полагаю, денег не больше, чем у этих сударей?       — То есть возможность пройти все-таки есть? — уточнила Скай мягко, едва кольнув иголочкой, и капитан растерялся, осознав, что сболтнул лишнего. — Все упирается в деньги.       — Лицемер! Я же тебе сказал, что заплачу за вход! — услышав это, рассвирепел наемник и машинально подался вперед, но один из его ребят положил ладонь ему на плечо в то же мгновение, когда капитан поднял руку в успокаивающем жесте.       Ну уж нет. Если им удастся пройти, просто обнажив свои клинки, то и мы прорвемся в этот город! Я не представлял, как повлияет на дальнейшее развитие событий та сцена, что разыграла Скай в порту, и как она будет объясняться с капитаном, но меня это не особо пугало. Я хотел лишь, чтобы все эти преграды, наконец, рухнули, и мы оказались в достаточной безопасности, чтобы переждать Мор… Хоть я и не был уверен, что в Ферелдене остались еще силы, способные подавить его…       — Вход стоит дорого, господа, — поняв, что аргумент с перенаселенностью города уже не поможет, быстро нашелся капитан и напустил на себя самый неприступный вид.       — Но у нас здесь родные! — воскликнул я, в пылу борьбы с подступившим отчаяньем ухватившись за единственную соломинку, но на мои слова упрямец лишь закатил глаза.       — Я это слышал уже тысячи раз, — устало вздохнув, пренебрежительно произнес он.       Хрупкое тело рядом содрогнулось. Тревоги снедали мать с самого отплытия, и сейчас новость, что она не пройдет в город, прозвучала как смертный приговор... Деньги были лишь на дорогу сюда. Мы все полагались на имение матери и ее брата.       Я начал понимать вспыльчивого товарища по несчастью, едва не пересчитавшего этому Эвальду ребра, но моя сестра не собиралась уступать капитану ни в упрямстве, ни в выдержке.       — Капитан, — начала Скай спокойно и внятно, и ее голос, прозвучавший как единственный здесь голос разума, заметно смягчил Эвальда, побуждая прислушаться. — Гамлен Амелл — наш родственник, и он знает о нашем приезде. Для нас в этом городе уже подготовлены приют и ночлег, и чтобы мы не торчали здесь и не путались под ногами, неустанно рыдая у вас над душой, наверняка кто-то сможет разыскать нашего дядю и оповестить о нашем приезде. Мы не знали точно, сколько времени займет путь, и потому не написали ему точной даты…       Взгляд Эвальда вдруг прояснился.       — Гамлен? — воскликнул он удивленно. — Знакомое имя…       — Он местный аристократ. У нашей семьи здесь имение, — с преувеличенной готовностью пояснил я, почувствовав его замешательство.       — Погодите-ка… Аристократ? — его брови поползли вверх. — Единственный Гамлен, которого я знаю, это проныра с дырой в кармане, и никаких имений у него точно нет!       Что?..       Мама протестующе раскрыла рот, но так и не смогла вымолвить ни слова. Но Скай продолжала решительно держать оборону, настроенная стоять на своем до последнего, невзирая на услышанное. Под таким напором капитан поджал губы от раздражения, но его взгляд смягчился.       — Если он действительно ваш родственник и даст вам приют, то я сообщу, когда он прибудет сюда.       Этот момент, которому я так отчаянно противился, сейчас показался затишьем перед очередной бурей: мы уже почти в городе и могли позволить себе закрыться в стенах временного убежища, оплакать потери и придумать, как вернуться домой.       — Ты что, хочешь их впустить?! — прогремел неожиданно голос предводителя шайки.       — Я не говорил…       — Мы торчим тут четыре дня, а эти заявились только что! — как я ни надеялся, что они хотят лишь только пригрозить, мои надежды не оправдались. Кровь мгновенно вскипела, и я схватился за рукоять. — Давайте, ребята! Пробьем дорогу силой!       Скай среагировала быстрее, чем любой из противников, и не успел я схватить меч, как она одним движением вывела из борьбы лучника. Не желая отставать, я бросился вперед, подхлестнутый призывом Авелин, вызвавшейся увести мою мать в безопасное место.       Теперь мы со стражей были заодно, и Эвальд, вытащив меч, стал громко призывать на помощь остальных.       Давая волю накопившейся ярости, мы сражались за право остаться в безопасности – право, ради которого потратили две недели пути, оставив позади дом, отца, Давета и Бетани. И Уэсли, напомнил я, когда в бой вступила Авелин, выставив перед собой его щит.       Скай перемещалась по площади точно призрак, исчезая в одном месте и появляясь в другом. Там, где мелькала ее тень, наемники со стоном падали замертво. Все ее движения, решительные, выверенные, ловкие, волей-неволей возвращали меня к мысли, что большинству, чему научилась, она была обязана Давету… Увидев бы ее сейчас, он бы не стал скрывать восхищения. Все эти ее движения, гениальная идея с магией, которой она пользовалась бесстрашно и беззастенчиво, выпуская ее через клинки, точно электричество… Это были его движения. Это была его идея.       Все закончилось так же быстро, как и началось. У них не было шансов. Убедившись, что это был последний и все кончено, я ощутил себя опустошенным. Сочувствия не осталось. Я был слишком подавлен, слишком измотан, чтобы сожалеть о бессмысленных смертях, которых можно было избежать.       — Капитан! Вы в порядке?! — мимо пронесся тот самый стражник, не подоспев к концу заварушки, и, не заметив нас, остановился прямиком напротив своего капитана.       Скай, с непроницаемым лицом вытащив скользкими кровавыми руками свой клинок из тела павшего, ровной походкой направилась за ним.       — Да. И благодаря ей, слюнявые выродки! Где вас носило, лентяи недорезанные?! — заорал капитан, мотнув головой в сторону Скай.       При виде укоризненного взгляда моей сестры стражник опешил. Сердце бешено заколотилось, и я замер в оцепенении, напряженно выжидая дальнейшего развития событий. Если он сейчас хотя бы словом обмолвиться о том, что наговорила ему Скай, нам конец. Все выяснится, и нас точно вышвырнут отсюда.       — К-капитан… — сглотнув, просипел он. — Это же… она…       Встав почти вплотную к стражнику, так, чтобы правую руку скрыл его бок, Скай незаметно шевельнула двумя свободными пальцами, не выпуская клинок. Крошечная полоска фиолетового света, стремительней зарницы, метнулась стражнику в спину, и он, встрепенувшись, мгновенно побелел и закрыл рот, вытаращив глаза в пустоту. Эвальд недоуменно воззрился на него, и Скай поспешила отвлечь его внимание на себя. Меня пробрала дрожь. Какого Мора она вытворяет?!       — Да, это я попросила вашего подчиненного допустить меня к вам, — кивнула она невозмутимо. — И попутно избавить от весьма неприятных назойливых личностей… Уверена, вы не станете плакать по ним. Они бы не отстали. А если бы прошли в город, наделали бы там шумихи, что вам вряд ли нужно, когда ситуация и без того обострена.       — Спасибо, — чувствуя себя неловко, выдавил капитан и растерянно огляделся. Скай красноречиво взглянула на него из-под выразительно приподнятых бровей, ясно давая понять, что он должен сказать что-то еще, и Эвальд тяжело вздохнул.       — Слушайте, я… я не могу сам провести вас с город, - признался он словно даже с виноватым видом. - Но я пошлю кого-нибудь найти вашего дядю Гамлена и привести сюда, — закончил он, и я, закрыв глаза, почувствовал, как дрожат мои руки, как напряжение покидает мое тело. У нас получилось. Хотя бы так. — Но большего обещать не могу, — он развел руками и поднял на Скай полный искреннего сожаления взгляд.       На сердце немного отлегло. Теперь нам будет где скоротать время, пока не закончится Мор. Он должен закончиться. Мир не допустит иного расклада.       — Нам этого хватит, — ответила она, и я услышал в ее голосе слабую благодарную улыбку - усталую, но искреннюю. Словно солнце на мгновение, рассеивая мглу и тени, выглянуло из-за черных плотных туч… и вновь исчезло. Я уже позабыл, как она звучала.       …И когда спустя три дня ожиданий ценой жестокой сделки длиною в год я переступил границу этого города, мне показалось, будто меня сковали невидимой цепью и столкнули в яму долгового рабства… Это проклятое место — каменное, серое, холодное — теперь на время станет мне и домом, и тюрьмой…       Пропасть, возникшая между мною и домом, ощутимо увеличилась на расстояние в долгий год, закованный в стальные рамки крепких уз обещания.