Чужие знамена, свои люди

К июню строительство базы под Босасо почти завершено: полностью отстроены бараки, дома для операторов и специалистов, оборудованы ангары для вертолета и наземного транспорта. Тайга уже четыре месяца тренирует будущую Морскую Полицию Пунтленда, и сейчас некогда тощие, будто жертвы концлагеря, сомалийцы уже похожи на настоящих солдат, хотя им все еще не хватает массы. – Слушай, а прогресс-то налицо, – говорит Аомине в один из дней, когда Тайга проводит очередное тестирование. – Их мышцы больше не похожи на переваренные спагетти. Тайга хмыкает: за полгода совместной работы он почти привык к характеру Аомине и научился различать в его насмешках интонации и полутона. Например, сейчас Тайга точно знает: Аомине делает ему комплимент. – Не подлизывайся, я не буду сегодня готовить,– отвечает Тайга, занося пометки в планшет, и, повысив голос, говорит по-сомалийски: – Вольно. Ложитесь спать рано. Завтра марш-бросок. Готовьте разгрузки с вечера, патроны должны быть на месте. Все патроны. Я буду проверять. – Что, сачкуют? – Бывает, – заканчивая вносить записи, говорит Тайга. – Но большая часть трудятся упорно, думаю, после нашего отъезда они уже будут профессионалами. Вопреки ожиданиям, Аомине не спорит, лишь провожает сомалийцев долгим, задумчивым взглядом. – Так что на ужин? – делает еще одну попытку Аомине. Тайга тяжко вздыхает, чешет облезший нос – обгорел пару дней назад во время строевой. – Ничего, сегодня будем есть в столовой со всеми. Я весь день на жаре, хочу только одного: помыться и впасть в кому до следующего утра. – Я не могу есть стряпню этого повара, ты же знаешь, – осуждающе качает головой Аомине. – Днем я заказал из города ту штуку… ну-у, которая в тесте, самба…самбу…блять, опять забыл. – Самбууса? – Вот! Думал оставить на завтрак, но придется съесть вечером. Все из-за тебя. Тайга зевает, во рту совсем сухо, наверняка опять обезвоживание. Закончив с делами и проверив бараки, Тайга идет в сторону домиков для операторов, расположенных на другом конце базы. Аомине следует за ним, заложив руки в карманы потрепанных форменных брюк, пинает камешки. Тайге вдруг вспоминается день, когда он узнал, что ему придется жить в одном доме с Аомине, – он тогда уговаривал, угрожал, опускался до откровенного шантажа, но ему так и не удалось избавиться от свалившегося на голову соседа, даже Куроко и Кисе не согласились поменяться. Поэтому, заезжая в дом, он готовился к худшему и был чертовски удивлен, узнав, что при желании с Аомине вполне можно ужиться, а если регулярно его кормить, то и общаться без позывов перебить ему шейные позвонки. Войдя в дом, Тайга тут же включает вентилятор, стягивает футболку, штаны и идет в душ. Хотя «душ» – громко сказано: всего лишь гигантская алюминиевая бочка с водой, установленная во дворе на высоте двух метров, и двадцатилитровая пластиковая бутыль с отверстиями, сделанными ножом. Впрочем, по сравнению с тем, как они мылись в Ираке – выкапывали в земле яму, застилали ее пластиковым полотном и наливали туда воду, – эти условия кажутся не то что сносными, но почти шикарными. Тайга поворачивает кран на трубе, идущей из бочки, встает под хилые струи, намыливает голову, трет себя до скрипа жесткой мочалкой, затупившейся одноразовой бритвой скоблит подмышки и лобок. – Ого, да ты гладенький, как порноактриска, – смеется вышедший на задний двор Аомине. Тайга от неожиданности режется бритвой и от души материт особенность соседа ходить бесшумно. – Это я у Тецу научился, – довольно скалится Аомине, садится на раскладной стул и начинает расшнуровывать ботинки, стягивать брюки. – Мне воды оставь. Тайга нарочно делает напор сильнее, смывает кровь – царапина в паху небольшая, но неприятная, завтра целый день будет саднить, а у него, как назло, марш-бросок. Вот же Аомине, вот же сука – умеет подгадать момент. – Пошел вон, – Аомине выталкивает его из-под «душа», встает под струи сам и жмурится блаженно. Тайга на пару секунду задумывается о мести, но лень берет верх. Он вытирается полотенцем, ждет, когда вода испарится с кожи окончательно, бросает взгляд на Аомине – тот водит по телу куском мыла, подставляет лицо струям воды. Они одного роста и практически одной комплекции, только Аомине чуть суше, у него почти нет жировой прослойки – на груди и животе рельеф четкий, будто у манекенщика с рекламы мужского белья. А еще – удивительно мало шрамов для солдата: пара белых линий на боку да розоватая нашлепка рубца на бедре. Тайга возвращается в дом, надевает трусы и падает в койку. Усталость накатывает волнами: гудят руки, гудят ноги, даже голова – и та как колокол: пустая и гулкая. Он точно перегрелся сегодня, ну надо же, ведь уже не новичок, и в Африке далеко не впервые. Наконец, когда ему удается задремать, в комнату входит Аомине, он шуршит пластиковым пакетом, бросает в Тайгу чем-то холодным и тяжелым. Первое желание Тайги – запустить этим «чем-то» обратно, но потом он понимает, что это жестяная банка пива. – Ого, шикуем. Откуда? – Киеши заезжал, угостил. – Я думал, ты с ним не в ладах. – Так он и не меня угощал. – Ясно, стащил у Куроко. – Не «стащил», а выменял на молоко. – Да ты просто бизнесмен, – хмыкает Тайга и прикладывает холодную банку ко лбу, в предвкушении еды и пива настроение неуклонно ползет вверх. – Ты меня еще подъебывать вздумай, – злится Аомине и тянется отобрать банку. – Вообще тогда ничего не получишь! Тайга ловко скатывается с постели и уходит с линии атаки. – Я пошутил! – Шутник хренов, – бурчит Аомине и ложится на постель Тайги, устраивается с комфортом, открывает пиво, достает из пакета самбуусу и начинает с аппетитом есть. – А мне? – А ты своими шутками сыт будешь, – мстительно отвечает Аомине. От запаха еды в желудке урчит. – Я и так готовлю почти каждый день, ты сам себе даже яичницу пожарить не сможешь. Аомине, верно поняв, в какую сторону дует ветер, кидает Тайге одну самбуусу из пакета. Она еще теплая, тесто проминается под пальцами, запах начинки из мяса и специй становится нестерпимым. Они едят в тишине, в сгущающихся тропических сумерках, мерно гудит вентилятор, гоняя по комнате жаркий, влажный воздух, лениво бьются о стекло упитанные мухи. Доев, Тайга тоже ложится, прислонившись затылком к спинке кровати, потягивает пиво. – Кисе, – негромко, словно самому себе, говорит Аомине. Тайга прислушивается: сквозь обыденные звуки пока еще негромко, но с каждой секундой отчетливее звучит гул лопастей вертолета – Кисе возвращается с задания. – Скоро, – Аомине сминает пустую банку в ладони. Тайга кивает, он тоже чувствует это томительное предвкушение, разлитое в воздухе: подготовка операции вот-вот войдет в завершающую стадию, ждать осталось совсем недолго. – Аомине. – Чего? – Ты когда-нибудь терял заложников? – Я же Аомине Дайки из «Тейко», я лучший в своем деле. Тайга давит смешок и кидает в Аомине опустевшую банку – та попадает ему аккурат по центру лба и отскакивает. Звук завязавшейся потасовки тонет в оглушительном гуле вертолетных лопастей. Мужество! Стойкость! Хардкор! В начале июля базу навещает высокое начальство: Айда Кагетора с дочерью и несколько незнакомых мужчин. Один – здоровенный европеец, настоящий гигант, на голову выше самого Тайги, другой невысокий, молодой, наверняка большая шишка – перед ним все бегают на цыпочках. Тайга приглядывается ко второму внимательнее и замечает одну интересную особенность – когда тот ненадолго снимает солнцезащитные очки, становится видно, что глаза у него разноцветные: один янтарный, а другой темный, оттенка красного дерева. Прежде Тайга видел такое лишь у кошек, на человеческом лице это выглядит почти пугающе. Вечером того же дня их собирают полным составом, в комнате присутствует и этот разноглазый. Судя по всему, из всех операторов он не знаком только Тайге – остальные приветствуют его кивками. – Меня зовут Акаши Сейджуро, ваше имя я знаю, не тратьте мое время, представляясь, – говорит он, обращаясь к Тайге, а потом поворачивается к остальным. – Из-за дипломатического недопонимания с президентом мне нужна небольшая, но эффектная акция, чтобы напомнить ему, кто мы и на что способны. У кого есть идеи? На пару секунд повисает тишина, Тайга, чтобы скрыть злость, опускает голову и разглядывает носки своих песочно-рыжих ботинок, потускневших от пыли и времени, замечает, что шнурок развязался. Это странным образом успокаивает. – Я недавно пролетал над Бали-Дидин, видел джипы Исси Юлакса. Ну надо же, у Кисе просто глаз-алмаз – отыскать неуловимого полевого командира вместе с его знаменитыми вооруженными джипами. – Сколько? – Шесть, может, больше, на всех установлено оружие: пулеметы калибра 12,7 миллиметров и пулеметы Калашникова. – То что надо, – улыбается Акаши, но его разноцветные глаза остаются холодны. – Сделай это завтра. Все свободны. Кроме Куроко. Останься, я хочу поговорить. Кисе выходит из комнаты первым, следом за ним тянутся остальные. В коридоре Тайга останавливается, чтобы завязать шнурок, и становится невольным свидетелем чужого разговора. – Все хорошо? – спрашивает Акаши. – Да, я уже нашел потенциальную уязвимость, но пока информации недостаточно. – Действуй быстрее, я не могу оттягивать начало операции до бесконечности, президент Фароле не отличается терпением. Да и в Антверпене не любят ждать. – Понимаю, сентябрь – крайний срок. – Я рассчитываю на тебя. Тайга едва успевает убраться из коридора, когда дверь открывается. Антверпен? Президент? Что происходит? Тайга трет занывшее колено, он не привык игнорировать собственную интуицию, а сейчас она настойчиво звонит в колокола. Ночью, дождавшись, когда Аомине уснет, Тайга выходит на задний двор и достает из тайника телефон. Иметь собственный мобильник на базе не полагается, нужно пользоваться только выданными в «Тейко» спутниковыми телефонами, но Тайга решил не избавляться от своего, мало ли что может случиться. – Алекс? – Тайга? Эй, ты где? Куда пропал? – голос у Алекс чуть хриплый, наверняка разбудил. – Потом объясню, пробей мне имя Акаши Сейджуро. Меня интересуют его отношения с президентом Пунтленда Фароле и – не удивляйся – Антверпеном. – Ты пьян? – Нет, я абсолютно трезв. Перезвоню тебе завтра в это же время. В трубке слышится тяжкий вздох, где-то далеко-далеко, в благополучной и сытой Калифорнии Алекс Гарсия наверняка выбирается из теплой постели и, стараясь не разбудить очередную любовницу, садится за ноутбук. – Все будет. Тайга выключает телефон и прячет его обратно в зазор между вертикальными балками над крыльцом. На следующий день его будит громкий стук в дверь и крик Кисе: – Тайга, подъем! Он встает с кровати и, натыкаясь спросонья на стены, идет в коридор, открывает дверь босой, нечесаный, в одних трусах. – Пять утра, ты охренел? – Не я охренел, а Мидорима! Я думал, он полетит со мной сегодня в Бали-Дидин, мне нужен пулеметчик, а он уехал ночью встречать грузовик с винтовками из ОАЭ! – А разве ты с ним вчера не договорился? Не похоже на Мидориму. Кисе выглядит смущенным. – Я думал, он поймет. Он всегда понимает. Тайга закрывает лицо рукой и пережидает приступ острой утренней мизантропии. – Через сколько вылет? Кисе смотрит на наручные часы, покусывает нижнюю губу. – Семь минут назад. Это не критично, но лучше бы тебе поторопиться. Тайга ударяет ладонью о дверной косяк и несется в комнату, одевается, достает бронежилет, оружие и разгрузку. – Что с пулеметом? – на бегу спрашивает он у Кисе. – Еще вчера подготовил! – То есть, пулемет ты приготовил, а Мидориме про вылет сказать забыл? Охренеть. Вертолет уже дожидается их на взлетной площадке перед ангаром, рядом с ним суетятся механики. Кисе торопливо спрашивает у них что-то по-сомалийски, но Тайга не разбирает слов – он хоть и подучил язык, но до того, кто родился на черном континенте, ему далеко. Тайга забирается в вертолет и осматривает пулемет. Оружие стандартное – НСВТ калибра 12,7 миллиметров, чистый, но пристрелянный, без модификаций, Тайга с облегчением понимает, что проблем со стрельбой не возникнет. – Все в порядке? – Да. – Отлично, тогда загружаемся, а то отстаем от графика. Тайга борется с острым желанием дать Кисе по шее. Через сорок минут они подлетают к Бали-Дидин с юга, кружат над серо-рыжим телом городка, Тайга внимательно смотрит вниз, но все тщетно. – Где ты их видел? – кричит Тайга в микрофон. – На северо-западе, они двигались колонной. – Тогда давай пробуем зайти с севера. Кисе закладывает крутой вираж и подходит к городу еще раз, Тайга всматривается в рисунок домов до боли в глазах, но так и не замечает ничего, похожего на джипы. Он не хочет возвращаться на базу ни с чем, поэтому неожиданно открывшаяся с земли стрельба почти радует его. – Там! – Тайга возбужденно хлопает Кисе по плечу и указывает ему направление. – Стреляют оттуда! Кисе кивает и подлетает к цели под нужным углом. Тайга поправляет патронную ленту, прицеливается и открывает огонь по накрытым брезентом машинам, по дому, из которого ведется стрельба. От отдачи стучат зубы, звон раскаленных гильз приглушен наушниками, пот катится по лицу, едкой солью щиплет глаза; меньше чем за семь минут Тайга уничтожает огневую точку противника и превращает все машины в решето. На базу они возвращаются с хорошими новостями и в приподнятом настроении. Приземлившись, крепко жмут друг другу руки, много шутят и смеются, у обоих в крови еще играет адреналин. – Ну и достанется мне от Айды, – не переставая улыбаться, говорит Кисе, а потом проводит пальцами по борту вертолета – там обнаруживается круглое отверстие. – Блин, попали. Тайга отмахивается: – Ты же выполнил задание, ничего с тобой не будет. – На стадии планирования я полностью провалился, – продолжает гнуть свою линию Кисе. – Вечно у меня с этим проблемы, от Аомине, наверное, нахватался, он же мастер импровизации. – Нахватался? – Ну да, я когда в «Тейко» только пришел, меня за ним закрепили, мол, будешь на подхвате, учись и вникай. – Могу поспорить, Аомине гонял тебя за своими порно-журналами и заставлял охранять его бесценный сон? Кисе вдруг улыбается чуть грустно: – Да нет, он тогда совсем другой был, веселый, много тренировался, меня с собой таскал повсюду, учил, помогал. Это еще до Забула было. – А что стало после? – спрашивает Тайга осторожно, словно боясь спугнуть момент откровенности. – А «после» был Афганистан, вернулся словно чужой человек. Ни с кем не разговаривал, все время либо спал, либо пропадал где-то в одиночестве, даже Момои к нему подступиться не могла. Сейчас еще ничего, вроде начал потихоньку оттаивать, а тогда… – Кисе улыбается как-то виновато и жалко. – Ладно, плохая это тема для такого хорошего дня. Тайга хочет услышать об Аомине больше, но Кисе уже возвращает на место маску улыбчивого весельчака – не пробиться. Они подходят к домикам, останавливаются у развилки: Тайге налево, а Кисе – направо. Кисе машет ему рукой и шагает по тропинке легкой, пружинистой походкой, Тайга не выдерживает, окликает: – Кисе! – А-а? Тайга подходит ближе, чтобы не приходилось кричать. – Почему ты стал наемником? Ты не похож на остальных. – Слишком смазливый, да? – подсказывает Кисе, ухмыляясь не хуже Аомине. Тайга фыркает: и вправду, нахватался. – Я в школе подрабатывал съемками для рекламы, хорошее было время: девочки, деньги, цветные таблетки… Поступлением в институт даже не заморачивался, а потом возраст подошел, призвали в армию, она в Эфиопии не контрактная. Поначалу тяжко было, думал, помру на плацу, а потом как-то раз попал со взводом в перестрелку и все, пропал – пришло понимание, что это мое. До офицера дослужился, решил мир посмотреть, уехал. Но один черт тянет обратно, это как в старой доброй наемнической шутке: ты можешь покинуть Африку, но Африка уже никогда не оставит тебя. Вот и живу от командировки до командировки. Момои говорит, у меня с этим проблемы, но мне плевать, я от нормальной жизни задыхаюсь, а тут могу дышать, мне хорошо. Но чего я тебе рассказываю? Ты же и сам все знаешь. Тайга вспоминает умоляющие глаза матери, вспоминает морщинку на лбу совсем еще молодой сестры и понимает, что Кисе прав. В каждом слове – прав. – Знаю. В свой домик Тайга возвращается в задумчивости, смывает с себя пот, оружейную смазку и запах чужой смерти, размышляет, что бы приготовить на ужин, понимает, что скучает по вкусу свинины – здесь, в Сомали, она под запретом, как и вся не халяльная еда. Аомине приходит через час, кода Тайга уже дотушивает жесткую, как подошва форменного ботинка, говядину в овощах и остром соусе. – Вкусно пахнет, – Аомине сует свой любопытный нос под крышку сковороды. – Надеюсь, что она стала мягче, а то я в прошлый раз чуть зубы об нее не сломал. – У тебя-то да сломались бы? – смеется Аомине, моет руки и садится за стол напротив Тайги. Эта кухня слишком мала – двум мужчинам их размера тут не разойтись, даже сидя, они постоянно сталкиваются под столом коленями. От нечего делать Тайга разглядывает Аомине: его основательно подкоптило местное солнце, и теперь белая майка на нем кажется ослепительно яркой, волосы чуть отросли и топорщатся, пряди на макушке выгорели. – Знаешь, тебя скоро за местного принимать начнут. Аомине усмехается, его зубы выглядят неестественно белыми на таком темном лице. – Ты тоже загорел. Тайга смотрит на собственные руки, а потом кладет пальцы на чужое предплечье, чтобы продемонстрировать контраст. – Не так, как ты. Аомине вдруг серьезнеет, смотрит на Тайгу своими странными, подернутыми дымкой синевы глазами, облизывает узкие сухие губы. – Уже приготовилось, – говорит Тайга и встает из-за стола. – По-моему, соли маловато, добавишь сам по вкусу. Аомине кивает, вертит в руках металлическую солонку. За ужином Тайга рассказывает об их с Кисе вылазке в Бали-Дидин, о джипах Исси Юлакса. А мясо все равно оказывается жестковатым. Ночью Тайга едва дожидается, когда Аомине уснет – тот ворочается с боку на бок, ходит на кухню за водой и вообще ведет себя странно, ведь обычно он засыпает, стоит только его голове коснуться подушки. Тайга выходит на задний двор лишь в полвторого, шарит рукой между балками, включает телефон. Голос у Алекс бодрый. – Нашла я твоего Акаши Сейджуро, кадр, конечно, тот еще. – Давай подробности. – Он происходит из очень состоятельной семьи, унаследовал от отца крупный пакет акций «Kuwait Petroleum Corporation», но после войны в заливе кувейтская нефтяная промышленность вылетела в трубу. Так Акаши в одночасье стал банкротом. Остатки состояния он вложил в сомнительную компанию с регистрацией в ОАЭ, занимался перевозками в Индийском Океане, Красном Море и Аденском проливе, сумел за три года увеличить капитализацию акций компании в два с половиной раза. Есть версия, что экономическое чудо произошло не совсем законными путями, даже ходили слухи, что у него какие-то темные дела с самим шейхом Мохаммедом, но доказательств никаких. Тайга присвистывает: – А разноглазый крут. Что еще? – Насчет дел в Антверпене: единственная ниточка – поставка оборудования в Бельгию. Генераторы, трансформаторы, топливные баки, словом, ничего противозаконного, хотя и странновато, соглашусь. Про президента Фароле: кроме двух официальных встреч раскопать ничего не удалось. Либо чисто, либо слишком хорошо прячет концы в воду. Тайга закусывает губу и хмурит лоб в отчаянной попытке вспомнить: что-то незначительное зудит на самой периферии сознания, что-то очень мелкое, но чертовски важное. – Ладно, спасибо за информацию, не теряй меня, я скоро здесь закончу. – Удачи. Тайга выключает телефон, прячет его на привычное место и возвращается в дом. Стараясь не шуметь, он ощупью добирается до постели, хочет лечь в нее, но вздрагивает, ощутив что-то теплое и, без сомнений, живое. – Бу, Кагами. Тайга хмурится, зажигает светильник: нет, он не перепутал кровати – Аомине зачем-то забрался в его постель. – Какого черта? – А такого, что тебя уж больно часто нет в кровати по ночам. Болтаешь с подружкой? Тайга холодеет. – С подружкой. Тебе-то что? – А мне ничего, – отвечает Аомине обманчиво спокойно. – Только подружки у тебя, Кагами Тайга, нет и быть не может, ведь ты голубее, чем сомалийское небо. – Ты выбрал плохой момент, чтобы отточить остроумие, – начинает сердиться Тайга. – Но твоя ориентация меня мало волнует, я ведь и сам не без греха, так что метать камни не стану. Мне интереснее другое: с каких это пор ты так интересуешься нашим «разноглазым»? Тайга чувствует, как холодеют кончики пальцев, как горячо становится в животе. Так обычно случается перед боем. – Я наводил справки, не хочу, чтобы получилось, как с моим прежним работодателем. – Ты о «Blackwater»? А что случилось, выгнали без «золотого парашюта»? – в голосе Аомине слышится неприкрытая издевка. Тайга молчит почти минуту, даже по прошествии стольких лет вспоминать, и уж тем более рассказывать кому-то неприятно. Но когда он начинает говорить, голос его звучит спокойно, почти равнодушно: – Багдад, две тысячи седьмой, площадь Нисур, люди из колонны под моим командованием открыли огонь по мирным жителям. Погибло семнадцать человек. Я пытался их остановить, эксперты подтвердили, что из моего служебного оружия не было произведено ни одного выстрела в тот день. Но я ведь командир, удобнее сказать, что виной всему – свихнувшийся морпех, отдавший своим людям команду убивать, а не политика компании «сначала стреляй, думай потом», приведшая к паранойе и массовому расстрелу гражданских. Наверное, поэтому я хочу узнать чуть больше о людях, на которых работаю. Тайга замолкает, прочищает горло. Аомине встает с кровати, от него веет силой и злой веселостью. Он подходит так близко, что Тайга чувствует запах мыла, пота и острого перца, которого он не пожалел, готовя ужин. – Ты злишься, думаешь, что мир несправедлив. – Аомине стоит вплотную, Тайга чувствует на щеке его дыхание. – Очнись, Кагами, ты – пес войны (1), никто не церемонится с собаками. Тайга улыбается, смотрит прямо, открыто и спокойно. А потом бьет Аомине по лицу, тот пытается увернуться, и кулак проходит по касательной, Тайга добивает левой, завязывается драка. Они бьются жестко и зло, их движения скупы, экономны, никто не издает ни звука. По тренировочным спаррингам Тайга знает, что Аомине, как и он сам – классический панчер (2) и предпочитает средние дистанции, а еще Тайга знает и то, что противник превосходит его в скорости: у Аомине нечеловеческой остроты реакция. Единственный шанс для Тайги – перевести сражение в нижний партер. Он выжидает момент, когда Аомине налетает на ножку кровати и становится уязвимым, делает подсечку, заваливая того на пол. Тайга надеется успеть уйти в маунт – сесть противнику на живот и нанести серию ударов по голове – но чертов Аомине и тут оказывается быстрее: изгибается, хватает Тайгу за футболку и с силой тянет на себя. Тайга чувствует, как вокруг его талии смыкаются крепкие бедра, охает от боли, кости трещат, так силен захват, он попался в закрытый гард – самую выгодную позицию для Аомине. Тайга пытается уйти, упирается ладонями в каменно-твердый живот Аомине, давит поясницей на чужие икры, проворачивается, используя правую ногу как точку опоры. Он хочет провести удушающий прием, но Аомине играет на опережение – бьет по корпусу и в голову, Тайга слышит хруст, а потом по его лицу скользят теплые капли крови. Ему удается вырваться из захвата, они раскатываются в разные стороны. Гудит вентилятор, по улице мимо их домика, переговариваясь, проходит патруль. Тайга дышит тяжело, сердце бухает где-то в горле, в висках стучит пульс. Он сплевывает на пол темным и вязким, ощупывает нос – боли почти нет, но кровотечение сильное. Аомине почему-то не спешит добивать его, сидит, смотрит на свою руку. Тайга замечает, что его безымянный палец не то вывихнут, не то сломан – от второго сустава свернут почти на сорок пять градусов, зрелище не из приятных. – Ты расскажешь Айде? – Кагеторе? – Аомине отрывает взгляд от своего пальца. – Нет. – А Акаши? – И Акаши не скажу. – Чего ты хочешь за свое молчание? Во время драки они уронили светильник, в свете огромной африканской луны, заглядывающей в окна, лицо Аомине кажется пепельно-серым. – Вправь мне палец. Тайга удивленно моргает, но послушно подходит ближе, присаживается рядом и берет Аомине за руку. Вблизи все выглядит еще хуже. – А если это перелом? – Было бы больнее, это просто вывих. Тайга осторожно берется за палец, ощупывает деформированный сустав, прикидывает, с какой силой надавить и потянуть. У него есть небольшой опыт, знакомый врач-афганец показывал ему, как вправлять запястья и плечи. Тайга глубоко вдыхает и резко тянет Аомине за фалангу, тот даже не вздрагивает, лишь четче обозначаются желваки на его скулах. – Пошевели. Аомине сгибает и разгибает пальцы, судя по всему, подвижность осталась прежней. – Давай твой нос посмотрю. Тайга шмыгает, наклоняется ближе, морщится, когда жесткие пальцы проходятся по переносице. – Вроде цело, но надо бы льда приложить. Кряхтя и держась за места ударов, они поднимаются с пола, идут на кухню. Там Аомине открывает маленький переносной холодильник, достает два куска говядины в целлофановых пакетах. Тайга кое-как снимает футболку, заворачивает в нее мясо и прикладывает к лицу. Адреналиновая волна потихоньку спадает, начинают ныть ребра и колено. – А я ведь слышал об инциденте в Багдаде, – говорит Аомине. – Меня командировали в Мосул буквально через два месяца после… Туда взамен вашей «Blackwater» пришла «Triple Canopy», стало только хуже. Тайга думает, что Аомине, пытающийся кого-то поддержать и утешить – самое странное, что он видел в своей жизни. А видел он немало. Мужество! Стойкость! Хардкор! В середине июля Кагетора собирает их у себя и показывает очередное видеообращение от заложников. На этот раз съемка ведется в помещении: в небольшой каюте, примерно пять на семь метров, сидят, лежат и стоят двадцать один человек, большая часть из них спит, некоторые – с апатичным видом смотрят в стену, тех, кто глядит в камеру – единицы. Видео заканчивается, и сразу же начинается второе: уже знакомый капитан-йеменец просит помощи, он исхудал и оброс, он говорит, что позавчера его помощник – индус Мохиндер Ваджахра – совершил самоубийство, бросившись за борт. Следом за ним на экране появляется старший механик, он выглядит значительно хуже капитана – голова и шея замотаны несвежим платком, на смуглом лице расплываются синяки, когда он начинает говорить, становится видно, что у него нет двух или трех передних зубов, практически слово в слово он повторяет речь капитана. Айда захлопывает крышку ноутбука, скрещивает руки на груди. – Президент Фароле уже видел это, он приказывает форсировать начало операции. Тайга прикидывает график тренировок своих подопечных, хмурится, ему совсем не по душе такая идея. – Считаю своей обязанностью предупредить, что, так как мы не знаем, где именно держат заложников, риск, что во время обстрела их зацепит, увеличивается. Мой ДШК дает достаточно большой разброс, – спокойно говорит Мидорима, но в его голосе отчетливо слышится недовольство вооружением: о том, что он уже не первую неделю бьется с поставщиками оружия, известно всем операторам. Тайга вспоминает измученное лицо старшего механика, тот едва держался на ногах, любое пулевое ранение, даже если оно не заденет жизненно важных органов, станет для него смертельным. Надо что-то придумать. Тайга запускает пальцы в волосы и начинает старательно вспоминать все, что могло бы им помочь, ловит взгляд Куроко. Тот словно решается на что-то. – Можно связаться с компанией-владельцем судна и через них достать данные матросов, ходивших на этом корабле раньше. Возможно, кто-нибудь из них, посмотрев видео, узнает каюту по характерным признакам. Если бы Куроко не сидел так далеко, Тайга бы одобрительно хлопнул его по плечу. – За столько времени все в каюте могло перемениться, к тому же не факт, что «Azal Shipping» будут сотрудничать с нами, они ведь уже отказались от своего судна, – говорит Кагетора. – Но мы должны хотя бы попытаться! – с жаром возражает Тайга, его раздражает то, как прохладно все отнеслись к отличной идее Куроко. – Я обсужу это… – отвечает Кагетора. Тайга буквально чувствует, как в воздухе невысказанным повисает «обсужу это с Акаши Сейджуро». Кисе, молчавший все собрание, очерчивает на карте, расстеленной на столе, территорию. – После уничтожения Исси Юлакса и его людей в этой зоне образовался вакуум власти, преступные группировки развязали войну, каждый пытается подмять Бали-Дидин и окрестности под себя. Если мы хотим форсировать операцию, то лучше бы сделать это в ближайшие две недели, пока из-за междоусобиц у пиратов перебои со снабжением. Кисе не откажешь в логике, но Тайга все еще беспокоится о своих подопечных, они не завершили курс высотной подготовки. Когда он говорит об этом, в комнате повисает тишина, все смотрят на Кагетору. – Нельзя приготовить омлет, не разбив пары яиц. Тайга вспоминает бритые наголо головы сомалийцев – округлые, чуть вытянутые, их черепа и впрямь похожи на гусиные яйца. В тот же день он собирает весь отряд на плацу: долговязые, худые, в синих комбинезонах, бойцы напоминают астронавтов, вынутых из посадочных капсул. Тайга проходится вдоль строя, вглядываясь в лоснящиеся от жары лица, в руках у него планшет со списком имен и показателями. Его задача – собрать мобильный и боеспособный отряд, с которым он отправится штурмовать корабль, в то время как Мидорима со стрелками будут оказывать им огневую поддержку с берега. Наконец, спустя четверть часа на плацу остаются пятнадцать человек, из них Тайга должен выбрать только десять, что очень непросто, ведь командная работа по своей специфике сильно отличается от одиночной и парной: нужно, чтобы все бойцы подходили друг к другу, словно детали одного паззла, действовали и думали, как единое целое. С этим у сомалийцев были проблемы. Впрочем, как и с высотной подготовкой: африканцы панически боялись высоты, и сколько бы Тайга ни бился, избавить их от этого страха удавалось крайне медленно. – За мной, – командует Тайга. На тренировочном полигоне, где месяц назад строительная бригада возвела высотные сооружения, призванные имитировать борта корабля, их ждет Кисе, подготавливающий снаряжение и «кошек». Завидев их, Кисе улыбается, на нем уже надета страховочная система. – Ты? А где Аомине? – Он не придет, – чуть виновато говорит Кисе. Тайга до побелевших костяшек сжимает в кулаке ленты обвязки: даже спустя полгода жизни под одной крышей необязательность Аомине выводит его из себя. – Я прикончу ублюдка, – рычит Тайга и резко разворачивается, намереваясь идти в домик, где наверняка сейчас дрыхнет Аомине. – Тайга! – Кисе ловит его за рукав, останавливая. – Подожди, ты ведь знаешь, как они на него реагируют. Под «они» Кисе явно имеет в виду сомалийцев, возящихся с веревками и карабинами. – Как? – А ты разве не замечал? Они же боятся его. Тайга озадаченно трет щеку, отмечая мельком, что не мешало бы побриться. Боятся? Избегают – да, но это нормально: познакомившись с Аомине, люди, как правило, не горят желанием продолжать общение. Даже среди операторов более-менее нормальные отношения у него лишь с Куроко, Кисе и самим Тайгой, остальные явно его недолюбливают. – Это не повод, – отрезает Тайга. Кисе лишь вздыхает и машет рукой, мол, поступай, как считаешь нужным. Аомине, действительно, обнаруживается дрыхнущим в тени пластикового тента на заднем дворе, рядом с ним лежит раскрытый номер «Плейбоя». Тайга хочет разбудить его смачным пинком под ребра, но вовремя вспоминает, что на с собственных еще не сошли синяки от предыдущей стычки. – Аомине! Аомине открывает глаза и резко поднимается на ноги, сразу же занимая оборонительную позицию. Проморгавшись, он расслабляется. – А, это ты… чего орешь? – Того, что тренировка началась двадцать минут назад! – И? – Какого хера ты здесь дрыхнешь, когда уже должен быть на высоте третьего этажа?! – Кагами, – вдруг неожиданно спокойно говорит Аомине. – Ты мне еще скажешь спасибо, что я туда не пришел. К тому же, я спать хочу. Тайга сжимает и разжимает кулаки, глубоко дышит через нос. – Кисе говорит, что они тебя боятся. Почему? Ты кого-то побил? Или что-то им сказал? – Ни то, ни другое, долго объяснять. – А ты попробуй. Аомине садится обратно на расстеленное покрывало, трет глаза, подтягивает к себе журнал. – Знаешь, у меня есть выпуск восемьдесят четвертого года с Барбарой Эдвардс на обложке, раритет. Они тогда даже не брились, все ходили мохнатые, как твои брови. Тайга чувствует, что у него начинает дергаться глаз, в такие моменты он едва может понять, каким чудом за полгода совместного быта еще не перерезал Аомине глотку. – Штурм меньше, чем через месяц. Чертовы сомалийцы в штаны кладут, стоит им оказаться на высоте больше метра. Сработанности – ноль. Нас же перестреляют как собак, Аомине. Тайга думает, что если сейчас Аомине выкинет какой-нибудь фокус, то сто процентов получит пулю в лоб, и в свою сраную Японию вернется в цинковом гробу. Аомине, судя по тому, как серьезнеет его лицо, тоже понимает это. – Кагами, – говорит он, вставая так же близко, как в ту ночь, когда они подрались. – Я знаю это, но я знаю и то, что твои сомалийцы со мной даже за одну веревку не схватятся. Они меня боятся, можешь спросить у Кисе, он объяснит. Поэтому работай с ними сам, я не в вашей команде. Вам просто нужно будет прикрыть меня, пока я буду подниматься на корабль, и обеспечить численное преимущество в течение трех минут. Все остальное я сделаю сам. – Знаешь, я в жизни не видел более самоуверенного говнюка, чем ты. Аомине усмехается ему в лицо, а потом чмокает Тайгу в нос. – Я тоже. Неделю спустя, глядя на то, как, погоняемые Кисе, ползают по веревкам сомалийцы – неуклюже и тяжело, будто повисшие в паутине толстые жуки, – он мысленно возвращается к странностям Аомине. Что это было? Тогда Тайга так и не понял – застыл, словно впаянный в лед, растерянный, обескураженный, а пока приходил в себя, Аомине вместе с журналом уже и след простыл, он прошлялся где-то до глубокой ночи, а вернувшись, завалился спать. Очередная шутка? Нелепая попытка спровоцировать его на драку? Вывести на эмоции? Или, что самое вероятное – издевка над ориентацией? Последнее кажется Тайге наиболее правдоподобным: Аомине не отличается особой толерантностью, как и большинство японцев, он склонен к расизму, высмеивая и европейцев, и африканцев. Было бы странно ожидать от него понимания, но Тайга и не рассчитывает на это, куда больше его занимает вопрос, откуда Аомине вообще узнал? О том, что Тайга предпочитает мужчин, в курсе всего несколько человек: его сестра, Алекс, которой он открылся лишь после того, как та, разведясь с мужем, закрутила свой первый роман с женщиной, и, возможно, родители – они лишний раз стараются не касаться скользкой темы его личной жизни. Еще об этом знает Тацуя Химуро – друг детства, научивший Тайгу играть в баскетбол. Именно на его примере Тайга впервые понял, почему многие люди так тщательно скрывают свою гомосексуальность: в том, чтобы в одночасье стать для кого-то человеком второго сорта, мало приятного. Возможно, поэтому даже на гражданке Тайга никогда не афишировал своих предпочтений, не говоря уже о службе. Впрочем, в те годы в армии еще действовал закон «Не спрашивай, не говори» (3) и чрезмерная откровенность могла бы стоить ему работы. Но даже перейдя из армии в частную военную компанию, Тайга не спешил «выходить из шкафа», за десять лет службы он насмотрелся на всякое, в том числе и на то, что бывает с открытыми гомосексуалистами в реальности, а не на бумаге, где гарантируются их права и свободы. Тайга вздыхает, отдает приказ спускаться, и сомалийцы с облегчением скользят по страховке вниз. Первым земли касается Кисе Рета – спрыгивает легко, быстро отстегивает карабин и помогает остальным. Вообще-то он не должен присутствовать на тренировках, но когда нет дел в ангаре или дежурных облетов, Кисе может сутками пропадать на полигоне: врожденная любовь к высоте и опасности гонят его все выше и выше. Но Тайга только рад такому раскладу – уследить за всеми самому сложно, а Аомине занимается в гордом одиночестве. – Уже лучше, да? – спрашивает Кисе, вытирая со лба пот. Тайга, занятый своими мыслями последние пару минут, рассеянно кивает. – Эй, ты вообще тут? – Кисе водит мозолистой ладонью перед лицом Тайги. – Тут. Думаю о странностях Аомине. Он говорил, сомалийцы его боятся. Ты знаешь, почему? Кисе выдерживает приличную паузу, словно смущаясь чего-то. – Все дело в его жужу. – В его… чего? – Его жужу. Сомалийцы верят, что Аомине охраняют духи, считают, что в этом секрет его силы и удачливости. – Что за бред, – качает головой Тайга. – Не бред, – вдруг холодно отрезает Кисе. – Они в это верят, и их вера ничуть не хуже, чем твои воскресные походы в церковь с семьей. Тайга примирительно вскидывает руки: – Я вообще далек от любой религии. Просто странно, что они так думают об Аомине, они ведь почти не знают его. – А им и не надо, они чувствуют его… – Кисе замолкает, говорит незнакомое слово по-сомалийски, а потом делает попытку перевести на английский. – Это что-то вроде ауры. Они говорят, она у него темная, недобрая, быть рядом с ним – значит, отдавать ему свою удачу. Для африканцев это веский аргумент. Тайга озадаченно ерошит волосы на затылке: ну и ну, пришла проблема, откуда не ждали. – Не стоит недооценивать силу чужих убеждений, яркий пример – вождь конголезской революции Пьер Мулеле, люди, последовавшие за ним, верили, что его сила делает их неуязвимыми для пуль. Кстати, они считают, что и у тебя есть жужу, – вдруг улыбается Кисе. – Только другое. Они думают, что быть под твоим началом – добрый знак, ты распространишь на них свою удачу. – Пусть думают, что хотят, лишь бы это поднимало их боевой дух. – Я могу сказать, что ты будешь их покровителем, это наложит на тебя некоторые обязательства, но сделает сомалийцев храбрее. – Какие обязательства? Чуть замявшись, Кисе отвечает: – Ты не должен вступать в связь с женщиной, иначе часть жужу перейдет на нее, как на потенциальную мать твоих детей. Тайга не может сдержать смешка: – О, насчет этого они могут не беспокоиться – никаких женщин. Кисе понимающе усмехается – единственной женщиной, изредка мелькавшей на базе за все полгода была Рико Айда, но нужно быть самоубийцей, чтобы подбивать к ней клинья под носом у Кагеторы. Впрочем, как раз у Тайги иная причина для веселья. Все последующие дни странный разговор с Кисе не идет у него из головы, он думает о жужу, об Аомине и сомалийцах. Последние и вправду будто становятся смелее, во всяком случае, на высоте точно чувствуют себя увереннее, и Тайга чертовски рад этому обстоятельству. В конце июля, когда весь лагерь переходит в режим оживленной подготовки, Тайга не выдерживает и все же задает вопрос: – Ты веришь в жужу? Аомине останавливает дриблинг, прокручивает мяч между ладоней. – Нет. Если верить этой чуши, то пули должны были обтекать меня, как капли дождя, – усмехается он, а потом, бросив мяч в кольцо, задирает штанину легких шорт на резинке. – Это мало похоже на дождь. Тайга, прежде видевший шрам на смуглом бедре лишь мельком, теперь может рассмотреть его внимательнее, оказывается, видимая часть рубца – лишь верхушка айсберга. Аомине чуть отводит ногу в сторону: вся внутренняя часть его бедра от паха и почти до колена затянута неоднородной розово-лиловой кожей, бугристой, страшной, явно были травмированы мышцы и сухожилия. Он вспоминает слова Кисе про «вернулся совсем чужой» и думает, что после такого никто бы не смог остаться прежним. – БМП, в которой я ехал, подорвалась на мине. В госпитале хотели отнять ногу, сказали, кровоснабжение конечности нарушено необратимо. Я ответил, что они могут идти нахуй со своей ампутацией. Зачем мне тело, которое не может играть в баскетбол? Тайга поднимает мяч и кидает его Аомине. – Действительно, двуногий труп всегда лучше живого калеки. Аомине хрипло смеется, а потом в своей излюбленной манере срывается с места в быстром старте, неудержимый и молниеносный. Тайга бросается ему наперерез. Любой гражданский сказал бы, что Аомине пошел на неоправданный риск, споря с врачами, что жить с протезом – ничуть не хуже, чем пойти на корм червям. Но Тайга – не гражданский, он понимает Аомине. Кагетора раскладывает по столу чертежи корабля и зернистые снимки, явно сделанные с вертолета. – Удалось разыскать матроса, ходившего на «Iceberg-I» три года назад, если верить его словам, а также этим чертежам из «Azal Shipping», это внешние каюты. – Вот же мудаки! – не выдерживает Тайга, поняв, что это значит. – Хитро придумано, – кивает Мидорима. – Использовать заложников во внешних каютах как живой щит на случай обстрела. Наверняка огонь будут вести из бойниц, а если мы пустим в ход минометы, укроются в цитадели. Как эксперт по стрельбе я с уверенностью заявляю, что без сопутствующих потерь при обстреле с берега мы не обойдемся. Над столом повисает напряженная тишина, каждый обдумывает сложившуюся ситуацию. – Обычно пираты не отличаются сообразительностью, – говорит Тайга, изо всех сил пытаясь побороть злость. – Их наверняка координируют с берега. – Во время штурма мы можем выставить глушитель на определенные частоты. Но тогда появляется риск, что, реши пираты сдаться, они попросту не смогут связаться с нами, – подает голос Куроко. Аомине, все собрание просидевший молча, с апатичным видом уставившись в окно, вдруг встает, находит на столе чертеж корабля с видом сверху и рисует на нем ручкой две стрелки. Одну, заходящую по левому борту, он подписывает как «батальон белые колготки» (4), а другую, идущую справа, как «крутые парни, делающие всю грязную работу». – И что это значит? – «Белые колготки», малыш Шинтаро, это ты и твои девочки с винтовками. «Крутые парни» – это я и загорелые приятели Кагами, из которых тот уже два месяца готовит воздушных эквилибристов. Мидорима с независимым видом поправляет очки на переносице, вертит в руках странного вида куклу из сухой травы и цветных ниток. – Объясняю для тупых, – явно теряя терпение, говорит Аомине. – Пока Мидорима со стрелками будут отвлекать пиратов своим пиротехническим шоу, мы тихо подойдем на малой скорости с тыла и захватим корабль. – Слишком рискованно, – в один голос говорят Кагетора и Мидорима. Тайга пристально смотрит на импровизированный план Аомине, он согласен, что, следуй они ему, то подвергнут себя большому риску, но… он знает и еще кое-что. – Это может сработать, – медленно кивает головой Тайга. – Пираты всегда атакуют судно с левой стороны, иначе тех, кто упадет, обязательно затянет под корабельный винт. За два года работы в проливе ни разу не видел, чтобы они отступались от своего правила. В случае, если мы нападем с правого борта, может сработать эффект неожиданности. Мнения разделяются: Тайга и Кисе поддерживают Аомине, Кагетора и Мидорима выступают против, решающий голос остается за Куроко. Он внимательно разглядывает снимки и чертежи, явно что-то прикидывая в уме. – Рискованно, но у нас нет идей лучше, – наконец, говорит Куроко. – Я доверяю чутью Аомине-куна. Мидорима сминает затянутыми в перчатки пальцами свою куклу, Аомине победно усмехается. Телефон Кагеторы вибрирует, он читает сообщение. – Мы получили одобрение этого плана, приступаем к разработке. Тайга оглядывается, ища, где установлен микрофон или камера, но не замечает ничего подозрительного, видимо, Акаши привык работать незаметно. На выходе из комнаты после окончания собрания Тайгу останавливает Куроко. – Надо поговорить. Они отходят чуть в сторону, становясь в тень, отбрасываемую ангаром для грузовиков. – Спасибо, что поддержал, – улыбается Тайга. Куроко приподнимает светлые брови: – Это было логично, мы не можем тянуть с операцией дольше, иначе самоубийства среди заложников рискуют стать массовыми. Тайга кивает. – Ты прав. О чем хотел поговорить? – Я бы попросил больше не пользоваться личным телефоном, твои звонки легко пеленгуются и в случае чего могут быть перехвачены. Аомине рассказал Куроко? Ах, ну да, он же обещал не сообщать только Кагеторе и Акаши… – Я засекал твои звонки дважды, оба раза в Лос-Анджелес, Калифорния, на частный номер. Я доверяю тебе, Кагами-кун, полагаю, ты общался с семьей и друзьями, но сейчас, когда подготовка вошла в заключительную стадию, любая, даже самая незначительная утечка информации может стать фатальной, – говорит Куроко с тем прохладным, отрешенным спокойствием, которое больше бы подошло буддистскому монаху, нежели наемнику. – Ясно. Мне отдать телефон тебе? Куроко достает из кармана черный прямоугольник пластика – это старенькая, но неубиваемая «Нокия» Тайги, объездившая с ним полмира. – Я забрал его позавчера, извини, если нарушил твое личное пространство, но сейчас мы не имеем права на ошибку. Тайга думает, что Куроко совсем не так прост, как кажется на первый взгляд, и что его функции на базе точно не исчерпываются должностью «специалиста по связи». Когда он говорит об этом Аомине за ужином, тот, собрав языком прилипшие над губой рисинки, весело отвечает: – Кое-кто наконец-то снял шоры. Но, Кагами, дам тебе совет: не ныряй глубже, чем хватает воздуха. Ведь можно и не всплыть обратно. ___________________________________________________ (1)Псы войны - нарицательное название для всех наемных войск. (2)Панчер - боец, обладающий мощным, часто нокаутирующим ударом. (3)«Не спрашивай, не говори» — закон США, который запрещал служить в Вооружённых силах гомосексуалам обоих полов, если они не скрывали свою сексуальную ориентацию, а также требовали от командования и сослуживцев не выяснять сведения о сексуальной ориентации военнослужащих. Был отменен в сентябре 2011 года. (4)«Белые колготки», или «Белый чулок» — сленговое название отряда женщин-снайперов, предположительно воевавших на стороне антироссийских сил и отрядов сепаратистов в зонах боевых действий на территории государств бывшего СССР с 1990-х годов.