* * * * *
— Осаннма… — прошептал потрясённый Сантьяга. — Мне и в голову не могло прийти… Спящий, мы проморгали такую информацию, потеряли такие возможности… Маглор, ну, а вы-то как догадались? — Именно так, — печально опустил стрельчатые ресницы нолдо. — Я, привыкший в одиночестве не закрываться, встретившись с этими странно трогательными существами, вдруг получил тень отклика на своё невольное осанвэ — и мой мир окончательно рухнул… — Рухнул? — переспросил нав. — Окончательно? — Понимаешь… — быстро вскинув глаза, горячо начал Маглор, и тут же запнулся: — О, извините, комиссар… — Нет! — крепко сжал его лежащую на столе руку своей Сантьяга. — Если тебе так легче… — Благодарю. Мне легче, — чуть смутившись, улыбнулся эльф. — У моего народа не было принято обращение на вы. А с тобой мне, как ни странно, хочется на ты, хоть ты и не эльда. Я не обидел тебя, надеюсь? — Ты бы не смог, — улыбнулся в ответ комиссар. — Это даже князю не удаётся, хотя он очень старается. Пожалуйста, рассказывай дальше! Что значит — рухнул мир? — Понимаешь, — уже менее горячо, но очень искренне произнёс Маглор, — я уже смирился, что мой народ ушёл. Ушёл на Заокраинный Запад, уплыл морем или вернулся в чертоги Мандоса. Ушёл непобеждённым, просто усталым, но по-прежнему могучим и прекрасным. Дивным! И вот я встречаю осов, и они падают мне в ноги, поймав моё осанвэ, потому что принимают меня за своё божество! Ужас и паника! Полное неприятие и отторжение! Нет! — кричало во мне всё! Это неправда! Эру не мог так поступить с Перворождёнными, не мог позволить им стать ВОТ ЭТИМ! Утратить всё, что составляло сущность эльдар, — связь с миром и друг с другом! Родство фэа, понимание мира… Они потеряли всё… Как? Я задал себе этот вопрос по прошествии довольно долгого времени, и я решил понять. Или попытаться хотя бы. И тогда я пошёл в Уратай. Сантьяга, захваченный непривычными по силе эмоциями, откровенно любовался эльфом. Выразительное лицо Маглора будто околдовывало, не давая отвлечься ни на что другое, и чары голоса — Золотого Голоса! — довершали дело. А переживания эльфа, вызванные воспоминанием, были такими яркими, что порой у боевого мага кружилась голова от мощности впечатления. Он мимолётно жалел, что в нём так много любопытства и желания знать, что нормальный навский разум сейчас бы спокойно обрабатывал информацию, но в следующую секунду накрывало ещё одной вспышкой чувств, и он продолжал восхищённо слушать чарующий тембр Маглора. Неожиданно слово «Уратай» рывком выдернуло его из грёз. — Маглор! Стой! — воскликнул Сантьяга умоляюще. — Это слишком интересно и важно для меня, чтобы говорить об этом здесь! Клуб, он клуб и есть, пожалуйста, поедем в Цитадель! Конечно, если я не нарушаю твоих планов, но… У меня там есть личные покои, небольшие, но вполне уютные, князь обычно пеняет мне, что всё там нетрадиционно… Я очень прошу тебя, Маглор! Сам удивляясь себе, Сантьяга смотрел в карие глаза, вспыхнувшие вдруг нечитаемым сполохом искр, и ждал отклика на своё горячее приглашение. Невероятно важно было услышать этот рассказ, и совершенно невозможно было остаться в ресторане, потому что сплетни и так уже наверняка поползли. И совершенно невозможно было расстаться с эльфом… только не сейчас, когда так тепло сияют древние, вечно юные глаза… — Маглор, — прошептал он отчаянно. — Что ж, спасибо за приглашение, — кивнул, соглашаясь, нолдо. — Никаких особых планов у меня не было, а экскурсия в дом комиссара Тёмного Двора — это то, от чего не отказываются. И вот что, Сантьяга, называй меня Макалаурэ. Хотя бы иногда…* * * * *
— Уратай подействовал на меня угнетающе, — негромко рассказывал Маглор, сидя в уютном разнеживающем кресле возле незажжённого камина. В пальцах он медленно поворачивал бокал с тёмно-рубиновым старым вином из комиссарского бара. Комиссар сидел в таком же кресле напротив. Его бокал стоял нетронутым на столике. — Очень уж был резок контраст с городами асуров… Ортега полулежал в самом тёмном углу гостиной на бархатном диване. Его бокал стоял на полу, и молодой нав к нему тоже ещё не притронулся. Сантьяга вызвал его от аналитиков в свою «квартиру», взглянул мельком: «Хочу, чтобы и вы послушали про Уратай, Ортега». В этом беглом взгляде было слишком многое, чтобы продолжать злиться, и Ортега, разлив по бокалам вино, устроился так, чтобы, не привлекая внимания, смотреть на него. В приоткрытые окна заглядывали летние сумерки, покои Сантьяги смотрели во двор Цитадели, и солнца вечером здесь не бывало. На столике приплясывал живой огонёк свечи, и лицо этого эльфа будто светилось — прекрасное, как сон… Но для Ортеги сны всегда были менее важны, чем реальность, поэтому он смотрел на Сантьягу. — Я ходил по его улицам, и было мне тяжко, хотя я не мог не признать красоты и величия столицы Нави. Архитектура и декор, планировка улиц, странно сформированные кроны деревьев и мрачные, призывно пахнущие цветы… И, разумеется, плато с Цитаделью — доминанта Уратая! Я был подавлен, но не сломлен, я сумел приспособиться и не сбежал, как когда-то от безупречности асуров. И постепенно я начал узнавать… — Маглор пригубил вино, опустив ресницы, и у Ортеги снова сжалось сердце от того, каким жадным взглядом смотрел на него комиссар. — Ты жил в Уратае? — мечтательно спросил Сантьяга. — Да, несколько лет. Я знаю навский язык, кстати, — печально улыбнулся нолдо, — так что, если захотите что-то скрыть, при мне не беседуйте. — Не думаю, что это потребуется, — совершенно серьёзно покачал головой комиссар. — Но лучше говори по-русски. Как-то спокойнее, знаешь… — Так, что я … а, да, живя в столице, узнаёшь много разных вещей, волей-неволей вникаешь в политику и историю. Так я узнал, что пару сотен лет назад случилась Война Подземелий, Вторая, кстати, и очень сильно испортила жизнь Великого Дома Навь. Так я узнал историю осов и осаров. Так я узнал, что князь сохранил жизнь двум осарам под могучим арканом небытия… — Маглор замолчал и залпом допил вино. Бокал со стуком встал на стол, а эльф откинулся в кресле и сжал кулаки на мягких подлокотниках. Ортега знал историю Оси и, ощущая эмоциональную бурю Маглора, не мог понять, что может связывать это бессмертное совершенство с маленькими и недалёкими обитателями подземелий. А ведь что-то связывает, и так сильно, что в душе у него вперемешку плавится ненависть и благодарность — то, что должны бы испытывать осары, если бы они могли испытывать хоть что-то… — Макалаурэ, — тихо позвал Сантьяга. — Понимаете, — и Маглор вдруг повернул лицо к Ортеге, давая понять, что рассказывает и ему, — сначала я возненавидел вашу расу. Я почему-то подумал, что это вы довели моих сородичей до полуживотного состояния, до примитива, но, поскольку деваться из мира мне было некуда, а умирать по-прежнему не хотелось, я стал погружаться в проблему глубже. Я понял вскоре, что вы получили их вассалами уже в таком печальном состоянии — массы и элиты. Я понял, что вы пощадили массу, которая ни в чём не была виновата. Я понял, что вы сохранили катализатор их эволюции в надежде на эту эволюцию. И я проникся к Нави великой благодарностью, потому что, наверное, наконец осознал, что неважно, живёт мудрость и справедливость там, где Свет, или там, где Тьма. Вы перевернули мой мир ещё раз. Впрочем, это со мной происходит до сих пор… Мягкая самоирония его слов вновь заставила Ортегу ощутить необъяснимое доверие к этому, свалившемуся как снег на голову, представителю невообразимой глубины времени, и он неожиданно для самого себя спросил вдруг: — Так осары — тоже ваши сородичи? — Увы, к сожалению, да, — вздохнул Маглор. — Это были две разных семьи эльдар, жившие в разных местностях, говорившие на родственных, но различных языках, владевшие магией в разной степени. Высокая семья синдар почти вся ушла за море, но кое-кто остался и, когда кончилась наша эпоха, видно, встретился с дальними авари, всегда бывшими очень наивными и доверчивыми, и почти совсем не магами… Как получилось, что всю способность слышать мир забрали себе осары, что оставили осам только возможность повиноваться, как они сумели столь извратить саму суть осанвэ, я уже никогда не узнаю. Как они смогли САМИ стать этими надменными и презрительными существами — синдар, самые светлые дети Арды! Я тогда по старой памяти хотел было объяснить это Искажением, злом Моргота, но поймал себя на том, что он оказался прав, в конце концов: миров несчитанное множество, и наш мир теперь тоже открыт, и ушли из него те, кто хотел, и пришли те, кто нашёл… Там, в Уратае, над старыми хрониками Войн Подземелий, я плакал в последний раз. Мелькор, мятежник и одиночка, пытавшийся открыть глаза тем, кто видеть не желал… Авари, принявшие, как дар, возможность выжить вопреки всему… Синдар, не сумевшие переступить через гордыню, с которой не понаслышке знаком и я… Навь, сумевшая простить тех, кто даже не мог о прощении попросить… Я оплакивал всех, и себя заодно, потому что окончательно осознал, вокруг какого ничтожного повода нагромоздилось то чудовищное множество бед, от которого я пытался бежать, и в котором тоже был виноват. Маглор прерывисто вздохнул, словно вспомнив те давние слёзы, Сантьяга подлил ему вина, тот благодарно кивнул и взял бокал. — Да, как раз после этих событий князь и решил, что следует разделить свою личность, — тихо, почти шёпотом сказал Сантьяга. — Ему очень тяжело давались те решения. Жестокость сверх необходимого чужда Семье, но в ещё большей степени чужда князю несправедливость. — Я ведь говорил уже, что не считаю вас более жестокими, чем любая другая раса, — тоже тихо произнёс нолдо. — Да у меня и права нет судить… Некоторое время все трое молчали. Маглор и Сантьяга медленно смаковали букет напитка, а Ортега, подперев голову рукой, лежал на диване и думал, что готов провести так вечность, и пусть даже здесь сидит этот бессмертный интеллигент, лишь бы у Сантьяги было вот такое лицо — светлое, немного грустное и открытое. — А почему про осов нет в книгах? — с любопытством спросил вдруг комиссар. — Ты про них не рассказывал? — Я рассказывал, — как-то странно усмехнулся эльф. — И они есть. Но такова уж, видно, их судьба, что и в книге их настигло изменение. Я рассказал мальчишке, что оставшиеся в Средиземье эльдар претерпели множество превратностей, переродились, стали совсем другим народом, поселились в подземных лабиринтах и были приняты под покровительство Тёмного Двора. Я даже называл и осов, и осаров. Только вот он как-то странно понял меня, если написал, что «орки когда-то были эльфами, но силы Тьмы мучили их и калечили, пока не исказили совсем»… Что-то в этом роде, по-моему. Так что, увы, Сантьяга, осы стали орками, но остались бывшими эльфами, вот так! — Беда, что происходит в голове у этих челов, — проворчал Ортега, невольно увлёкшийся рассказом и яркими эмоциями, просто сияющими вокруг Маглора. — Подумать только, что они могут натворить с этим своим странным ассоциативным мышлением! Весёлый смех в ответ на его реплику был прерван телефонным звонком, Ортеге звонил Доминга. — Ортега, фон достиг критического уровня, в течение десяти-пятнадцати минут его обнаружат чуды и Людь. Ведьма открыла врата Нанна. Она вызывает Ктулху. Комиссар с вами? — Да, Доминга, сейчас я его проинформирую, благодарю. — Что? — немедленно спросил насторожившийся Сантьяга. — Максимум через четверть часа фон обнаружат Великие Дома, — кратко доложил Ортега. — Наложница открыла врата Нанна. Это Ктулху. Мои действия, комиссар? — Отлично! — почти обрадовался Сантьяга. — Маглор, извини, дела вообще не ждут! Просто никакой личной жизни! Ортега! Откройте портал в дом Маглора, проводите его, и — ко мне, в башню «ласвегасов»! Макалаурэ, ты посещаешь гонки? — Гонки? — поразился нолдо. — Нет, это уж вообще не для меня! — А я завтра участвую в «Ста километрах Мурция» и хочу, чтобы ты за меня болел! Так что готовься — я познакомлю тебя с миром азарта и бессмысленного риска! — Неожиданно Сантьяга сменил тон с весёлого на серьёзный и, пожимая руку гостю, произнёс: — Очень давно я не испытывал такой радости от нового знакомства. Надеюсь продолжить его и услышать рассказ дальше. Заеду сам или вот Ортегу пришлю. До завтра? — До завтра, — возвращая рукопожатие, кивнул Маглор, и Сантьяга тут же ушёл порталом. Ортега взял с пола свой бокал вина, выпил в несколько жадных глотков, подумав мельком, что с большим удовольствием сейчас напился бы простой воды, пусть хоть из-под крана, чем этого изысканного, с богатейшим букетом и бархатисто-терпким послевкусием вина, которое теперь всю жизнь будет напоминать ему о том, как рука комиссара сжимала чужую руку — крепко и доверчиво. — Ну, что же, домой? — утвердительно обратился он к Маглору и протянул руку. Тот вложил свою ладонь в его, легко сжал пальцы, и Ортега, открывая портал, снова необъяснимым образом успокоился. В пожатии этой руки было нечто, что исключало любую двусмысленность, была несокрушимая надёжность, верность и благородство. Вот только неровности шрамов беспокоили… — Ну, вы дома, Маглор, а мне пора, — отпустив руку эльфа, тихо сказал Ортега и попытался отступить на шаг, чтобы снова произнести заклинание портала, но удивительный новый знакомец вдруг решительно и бережно взял его за плечи, останавливая. Они стояли лицом к лицу, одного роста, черноволосые и темноглазые, красивые очень разной мужской красотой, и смотрели друг на друга. — Ортега, поверьте, — вдруг сказал нолдо, и молодой нав ощутил, как от этого неописуемого голоса завибрировало что-то внутри. — Поверьте мне: всё будет хорошо. — А вы, собственно, о чём? — чувствуя, как приливает к щекам кровь, пробормотал Ортега. — Вы знаете, Ортега. Вы знаете, о чём…* * * * *
Из портала Кортес выкатился кувырком, потому что по телефону услышал звуки нешуточного боя там, куда предстояло попасть. — Вот это, я понимаю, утро началось, — заявил он, поднимаясь на ноги возле Сантьяги, который, зажмурившись, шептал заклинание на навском. В чёрном комбинезоне простого гарки, взмокший и растрёпанный, комиссар выглядел удивительно молодым. Сложный пасс левой руки послал заклинание по назначению, и Сантьяга открыл глаза. — Отлично, Кортес, вы как всегда в самый нужный момент! — выдохнул он, кроша в ладони очередной подзаряжающий артефакт. — Очень сложная ситуация: и зелёные, и рыцари пытаются не пропустить друг друга к оборудованию, а мне кровь из носа нужно туда. — Прилив магической энергии вновь позволял действовать, и комиссар повёл ладонью, словно сканируя пространство. — Моя задача? — не тратя слов, осведомился Кортес. — Ктулху, — спокойно ответил нав. — Он изрядно потрепал нападающих, но они заставили его отступить вглубь здания, и тут я его подловил и связал одним хитрым арканом — моё ноу-хау, так сказать. Он отзеркаливает магические атаки, так что добить его можно лишь вручную. Вы справитесь. — Алгоритм? — Лаконичности Кортеса позавидовал бы сам царь Леонид. — Уязвимыми точками Ктулху являются глаза, — разъяснил Сантьяга. — У него их четыре, по четырём сторонам света, видимо. Если попадёте из пистолета во все четыре — дело сделано. — Где он? — Он в большом производственном зале, где вход в лабораторию. Они с ведьмой пришли за «стимом», и тут их запеленговали красные и зелёные. Пройдите по верхней эстакаде, Кортес, точку выберите сами, вы профессионал, я уверен в успехе. — Куда сейчас вы? — Я должен предотвратить очень большую беду, да и помелькать перед рыцарями и дружинниками, чтобы не говорили, будто Тёмный Двор не внёс своего вклада… Да, Ктулху ваш, целиком и полностью! Удачи! Кортес кивнул и выскользнул из дверей наружу, а Сантьяга вновь повёл ладонью, чтобы отчётливее понять напряжение магических усилий нападавших. Там, куда ему было надо, пока было тихо. Бесшумно открылся портал, и Ортега в таком же простом комбинезоне подошёл к своему комиссару, сидящему на полу. Сантьяга поднял глаза и позволил себе одну секунду полюбоваться своим помощником, а потом небрежным жестом снял морок с тела, лежащего у стены. — Ортега, доставьте её в мой заклинательный покой срочно. — Она жива? — Ортега окинул равнодушным взглядом красивое женское тело в прожжённой и рваной одежде, замершее в неудобной позе. — Она ранена, но жива, и она под арканом покорности. — Сантьяга раздавил в руке ещё один артефакт. — Она крепкий орешек. А ведь ещё даже не вошла в полную силу. Покой запечатайте полной печатью, во избежание неожиданностей. — Мне вернуться? Сантьяга снова поднял глаза к лицу референта и поймал себя на том, что совсем не хочется язвить и поддевать, как прежде. Хотелось улыбнуться, что комиссар и сделал, поднимаясь и кладя руку на плечо молодого нава. — Не беспокойтесь за меня, Ортега. Тут Бога поблизости, если что. Самое важное сейчас — это наложница, без неё вся моя интрига полетит под ложе Спящему. Я скоро вернусь в Цитадель, и мы займёмся ею. Идите, вот вам прямой портал в мой подвальчик. Ортега еле слышно вздохнул, легко вскинул на плечо изящную девушку и шагнул в активированное облако портала. Неожиданная уверенность, что всё получится, овладела Сантьягой, он весело подмигнул схлопнувшемуся переходу и бесшумным шагом гарки отправился по коридору к кабинетам, в которых почти никого не было, так как штурм начался с утра, и на работу сотрудники «ЦентрМедПереработки» попасть просто не смогли. Но тот, кто был комиссару нужен, там точно был, вон в том кабинете в конце коридора… — Приветствую, Геннадий Прокопьевич! — по-прежнему весело сказал он испуганно шарахнувшемуся из-за стола к стене невзрачному мужчине. — Поймите меня правильно, ничего личного! — Одновременно с этими словами выплеск магии погрузил Монастырёва, химика-фармаколога, в глубокую необратимую кому. Быстро разобравшись в содержимом компьютеров, стоящих в кабинете, Сантьяга запустил с флэшки, которую дал ему Тамир, вирус, мимикрирующий под эффект магической атаки. Вся сеть «ЦентрМедПереработки» должна была погибнуть через сорок восемь секунд, судя по индикатору на мониторе. Сантьяга потратил это время на то, чтобы создать заклинание, имитирующее видимое нормальное состояние Монастырёва, после чего выдернул флэшку, быстро затёр логи за ближайшие несколько часов и, ухватив под мышку безвольную жертву собственного научного гения, открыл портал в лабораторию. Ктулху всё ещё был жив, но, судя по отчаянному рёву, полному ненависти и боли, оставалось ему недолго. Комиссар усадил тело так, чтобы вошедшие увидели его не сразу, но довольно быстро, отошёл на пару шагов, полюбовался: учёный выглядел напуганным, живым и жалким, просто замечательно выглядел. Как только до него дотронется кто угодно, заклинание с жалобным стоном рассеется, и желающие получат тушку в коме. Живую и тёплую. Живую и тёплую надежду. Приманку. Сыр в мышеловке…