* * * * *
Сантьяга медленно шёл по лабиринтам коридоров Цитадели. Только что он доложил обо всём происходящем князю и советникам, заверил их, что события развиваются в совершенном соответствии интересам Тёмного Двора, и практически не погрешил против истины: и Орден, и Зелёный Дом всё глубже вязли в собственных амбициях и гордыне, в надеждах, которым сбыться было не суждено. Вот только в трясину этой грязной политики неумолимо затягивало многих и многих, совсем не желавших этого. И не абстрактных многих, а очень и очень конкретных. И небезразличных комиссару… Сантьяге не хотелось к себе. Но он понимал, что даже Цитадель конечна, и до кабинета он рано или поздно дойдёт, и надо будет продолжать следить за движениями противостоящих друг другу Великих Домов, и поддерживать легенду о снижении мощности Источника, и вовремя отдавать распоряжения своему резиденту… А на душе было непривычно мутно, хотя он действовал правильно и даже изящно, не упуская ничего из мозаики мелочей, строивших победу его Семьи. Вот только перед глазами стояло серое и окаменевшее лицо Кортеса, узнавшего, что его Яна — гиперборейская ведьма, стоящая вне закона в Тайном Городе. И грызла изнутри всё более вероятная гибель Франца де Гира, мощнейшего мага и благороднейшего рыцаря-чуда, к которому Сантьяга уже долгое время испытывал симпатию и огромное уважение. И он хорошо представлял себе бледное до снежного сияния лицо королевы Всеславы, из последних сил держащейся на грани отчаяния умной женщины, осознающей бездну, зияющую под ногами её Семьи… Зачем, ну зачем эти мысли! Сколько тысяч лет он бестрепетно играл жизнями и судьбами, избегая, конечно, излишних жестокостей, но никогда не сомневаясь и не сожалея о жертвах! Что с ним происходит, Спящий побери это всё совсем! А ведь это из-за Маглора, отчётливо понял он вдруг. Это его непрощение самого себя, невозможность забвения вины… Неужели так впечатлило? И — не может быть! — напугало?.. И его слова о мудрости и справедливости Нави — хочется соответствовать? Тщеславие? Желание нравиться? Нет! Глупость! Глупость! Да, он нав, он другой, не Маглор, но почему он не должен быть милосердным? Почему должен причинить больше боли, чем необходимо? Почему не может послушаться своей души?.. Неожиданно в памяти ясно прозвучал голос эльфа, фраза из их разговора прошлым вечером, когда Ортега ненадолго оставил их, чтобы отдать по телефону распоряжения Боге. «Сантьяга, послушай меня, — сказал Макалаурэ, и голос его зазвучал такой неистовой силой, что голова нава невольно вжалась в подголовник кресла: — Послушай, никогда не рань без нужды любящее сердце, ибо ты не можешь знать, какая по счёту рана станет смертельной». В тот момент лишь щемящая печаль охватила комиссара от этих слов, а сейчас он будто по-новому их услышал и понял! И почти задохнулся от нахлынувшего… Распахивая дверь в кабинет с мыслью немедленно вызвать своего помощника, он замер, как вкопанный: у окна, глядя на стеклянный параллелепипед «Гидропроекта», стоял Ортега и кормил орешками толстенькую белку. Сантьяга бесшумно закрыл дверь, машинально наложив заклятье недоступности, и прислонился к ней спиной. Предательски ослабели колени… — Ортега… — Голос сорвался в шёпот, но Ортега услышал и стремительно обернулся, меняясь в лице: наедине им не было нужды в масках. Потом он высыпал всю горсть орехов на подоконник, вызвав восхищённое цоканье, и медленно, не отводя взгляда, подошёл вплотную. Сантьяга закрыл глаза и, осуществляя мечту, прижался лбом к прохладному льняному лацкану. — Ортега, прости меня… Сильные и нежные, самые родные в мире руки легли на его плечи, потом обхватили и прижали. Сантьяга услышал стук сердца и понял, что его бьётся в таком же бешеном танце. Они не были вместе так давно… Они даже не касались друг друга так давно! Сантьяга прерывисто вздохнул и, не в силах больше ждать ни секунды, тронул губами обветренные желанные губы. — Знаешь, я так хочу им помочь, — тихо сказал Сантьяга, удобно устроившись затылком на смуглом надёжном плече. — Только не знаю пока, чем. — Кортесу и Яне? — уточнил Ортега, ревниво сцепляя руки кольцом вокруг комиссарского тела. — Ну да. А ещё Францу. И Всеславе… — Ну, положим, королева умеет быть благодарной… — Не в благодарности дело, а в справедливости… это наша интрига, в конце концов. — Но они купились. — Не Франц. Не Всеслава. Они заложники своих Домов, я не могу их мерить той же мерой… Я не прощу себе, если погибнет де Гир, если низложат или убьют королеву… Если придётся казнить Яну и этим уничтожить Кортеса… Ортега, я этого не могу допустить! Что нам делать, а? Тёплые руки сжались немного крепче, и Сантьяга почувствовал такое счастье, что даже смутился себя самого. В Тайный Город тараном била Гиперборея, кровавой тучей нависала над Великими Домами неизбежная уже война, диким призраком прошлого накрывало будущее, а он, один из высших иерархов Тёмного Двора, лежал, блаженно зажмурившись, и впитывал всем существом своё почти забытое счастье. Своего Ортегу… Ну как он мог без него столько времени? А главное — зачем? Ведь так хорошо и так правильно, когда с ним… когда близко, вот так, как сейчас… И можно обо всём говорить, и рассуждать, и советоваться, и знать, что встречная комбинаторность их интеллектов непременно выдаст неожиданный и оригинальный ответ, и радость от найденного решения брызнет в улыбках, и руки снова встретятся невольно, сдержанно откладывая продолжение… И можно чувствовать себя непобедимым, самым сильным и хитрым, — самым-самым! — чтобы всё это бросить к ногам своего единственного… Сантьяга ощутил, как загорелись щёки, и снова смутился от того, что ещё не разучился краснеть. Мягко повернувшись в ласковых объятиях, он спрятал лицо в изгибе шеи Ортеги и шёпотом повторил: — Что же нам с тобой теперь делать? — Просто пообещай Кортесу свою поддержку, — полушёпотом проговорил в его висок Ортега. — Он знает, что это всегда по максимуму. Он верит тебе. — Но что я здесь смогу? — удивлённо спросил Сантьяга. — Кто позволит переписывать Кодекс? — А если она не станет истинной ведьмой Кадаф? Она не подпадёт под Кодекс. А если станет — Кортесу и так её потерять… И вот это уже зависит от него. Станет или не станет. А ты пообещай. — Ладони Ортеги были жёсткими от частых занятий в фехтовальном зале, но Сантьяге они казались бархатными, так бережно касался тот его кожи. — Я хотел послать Кортеса на Алтай, с хванами поговорить. Кого же тогда? — почти растерялся комиссар. — К хванам можно и завтра, куда они со своих плантаций денутся. Ты полагаешь, Кортес сумеет склонить их к неповиновению великому магистру? — Мне нужно, чтобы хваны узнали истинное положение дел. С ними всегда сложно, приходится положиться на удачу и вероятности… Они воины, честь для них не пустой звук. Да и монополия на Золотой Корень на дороге не валяется. Они понимают свой интерес в этом вопросе. — А почему ты заговорил про Франца? Ему что-то угрожает? — Его жизнь висит над пропастью. Ему не прощают его благородства и талантов. Он соперник обоим — и Леонарду, и Шайне. Думаю, они только повода ждут, чтобы его убить. Я не могу смириться с этой мыслью. И так чувствую перед ним вину… — Из-за Богдана? — понимающе потёрся щекой о растрёпанные волосы Ортега. — Но, строя запретное, ле Ста знал, на что шёл… — А если бы я не придумал тот Аркан, то и строить бы нечего было, — вздохнул Сантьяга. — И потом, Франц мне просто симпатичен. — С этого места поподробнее, — угрожающе прорычал ему на ухо Ортега, перевернув и вжимая всем телом в диван. Сантьяга быстро вздохнул и вновь первым нашёл его губы. — Нет, к Спящему твой кабинет! — С этими словами Ортега вскочил, пробормотал заклятье портала и, почти подхватив на руки своего комиссара, шагнул вместе с ним в его спальню. Через некоторое время военный совет продолжился в просторной ванне Сантьяги, в которой оба нежились, усталые и довольные. Комиссар вновь поймал себя на том, что непозволительно молодо себя чувствует, просто неприлично молодо! Он вытянул ногу под водой и коснулся Ортеги ступнёй. Тот с улыбкой поймал шаловливую конечность и легонько укусил порозовевшую тёплую пятку. Сантьяга брыкнулся от щекотки, подняв тучу брызг. Ортега, смеясь, бросил в него морской губкой и вдруг, посерьёзнев, сказал: — Я не представляю, как мы сможем помочь де Гиру. Он гвардеец, у него клятва, он честен до абсурда… Он в руках у своих же, они могут всё… — Знаешь, я пока тоже не представляю, — согласился Сантьяга. — Но я уверен, что шанс будет, главное его не проморгать. И с королевой тоже. Мы будем сидеть, как коты, в засаде, потому что мышка непременно захочет сыра из мышеловки. И тогда мы прыгнем! А сейчас давай пойдём спать, а? Ты ведь прошлой ночью тоже недоспал из-за Треми. Вот ещё история! — Обязательно пойдём, — кивнул Ортега, отжимая губку и принимаясь неторопливо тереть ею снова пойманную стройную ногу. — Только я перескажу тебе свой разговор с братом Ляпсусом. — Что ещё он тебе напел? К нему вслед за Воеводой приходила Жрица? — Сантьяга таял и растворялся, хотелось слушать совсем о другом… — О чём таком он мог говорить, что нужно пересказывать мне? — О руках Маглора, Сантьяга. Всего лишь о руках Маглора… — Значит, вот оно как, — медленно пробормотал комиссар, выслушав короткий рассказ. — Получается, что не мерещится ему этот кокон… Получается, этот его Сильмарилл — могучий артефакт, и воздействие его таково, что не ослабевает… Вот и не может он забыть. И не хочет… Получается, он тоже под заклятьем живёт. Спящий, столько тысячелетий под заклятьем! А мы тут ещё жалуемся на какие-то мелочи! — Что значит «тоже»? — подозрительно спросил Ортега. — Как я, — откинул голову на бортик ванны Сантьяга. — Ты любишь результат заклинания, ты забыл? — Я забыл это давно и прочно, ты же знаешь. Потому что это неважно. — Пусть неважно, хорошо. Но это не перестаёт быть фактом моей биографии. — Сантьяга!.. Голос Ортеги был почти спокоен, но комиссара ударило такой болью и обидой, что он привстал и обнял любимого, виновато шепча «прости». Потом он поднялся из воды, потянул за руку Ортегу, снова обнял, заклинанием испарив с их тел воду. — Давай всё-таки поспим, — тихо сказал Сантьяга, возвращаясь в спальню, — я уже не чаю, когда вся эта гиперборейская канитель кончится… Снова уютно устроившись в объятии родных рук, Сантьяга сонно спросил: — А ты почему так хочешь Маглору помочь? — Потому что он мой друг, — так же сонно отозвался Ортега, — и всё…* * * * *
Утро началось рано. Выдернутый из безмятежно-сладкого сна, Сантьяга резко окунулся в кипящие страсти конфликта Ордена с Зелёным Домом. Скрывая зевоту, он присутствовал на совещании у князя после объявления ультиматума, который зачитал сам великий магистр, раскладывал для советников вариативность развития событий, посоветовал и добился принятия решения о Пирамиде Неприступности, как самого надёжного доказательства нейтралитета Нави в непримиримом противостоянии Великих Домов. Он даже во внезапном озарении придумал послать Карима Томбу взять интервью у Франца, чтобы постараться прикрыть де Гира общественным вниманием к произошедшему. Он поговорил с Кортесом, совершенно чётко объяснив ему ситуацию и вселив в мрачного наёмника надежду на спасение любимой женщины. Он с печальным удовлетворением отметил, что, как он и предвидел, чуды не дождались окончания срока ультиматума и атаковали. Он с облегчением узнал, что первый штурм люды отбили, положив немало гиперборейских отрядов. Он присутствовал при разговоре князя с королевой Зелёного Дома и ввёл в навском секторе Тайного Города осадное положение. Он делал одновременно множество дел, однако ни на секунду не переставал думать о Маглоре. Он не мог не думать. Он хотел помочь. Прав Ортега — просто помочь другу! И всё! «Прежде всего, нужно внимательно посмотреть, какая магия так его держит, — думал Сантьяга, обсуждая с Кортесом за шахматами его „дипмиссию“ к хванам. — Потому что это несомненная магия, могучая и недобрая, которая подпитывается его собственными силами. И она древнее магии асуров, смогу ли я разобраться? А, что толку сомневаться! Надо увидеться с ним и заставить его расслабиться, раскрыться, он ведь постоянно держит себя словно в кулаке, он постоянно буквально наказывает себя… О Спящий, я должен что-то сделать! Я иначе не смогу уже…» Весь в сеансе одновременной игры с гиперборейским кризисом и Маглоровой магией, комиссар проиграл шахматную партию Кортесу. — Что же, друг мой, — поздравляя наёмника, сказал он, — теперь давайте спасём будущее Ордена: вы — на Алтай, а я постараюсь сподвигнуть на это де Гира. — Мне немедленно отправляться? В голосе Кортеса была безумная тревога и надежда, и Сантьяга понимающе покачал головой: — Не затягивайте, но и излишней спешки не нужно. Главное, чтобы завтра хваны имели полное представление о ситуации в Тайном Городе. Мне ведь тоже ещё предстоит изловчиться, чтобы увидеться с Францем. — Что же, удачи, комиссар, — улыбнулся, протягивая руку, Кортес. — И вам удачи, Кортес. Во всём, — пожал её Сантьяга, возвращая улыбку. Не успела закрыться дверь, как он схватился за телефон, осенённый блестящей идеей. — Макалаурэ! Приветствую! Ты не очень занят? — весело поинтересовался он. — Здравствуй, Сантьяга! — радость в голосе была такой искренней. — Дело-то к вечеру, ты не заметил? Впрочем, представляю, как сейчас занят ты. Что-то случилось? — Пока нет, и, чтобы это так и осталось, мне нужна твоя помощь. — Правда? — радостное изумление заставило Сантьягу тепло усмехнуться. — Если это в моих силах — всё, что угодно! — У тебя же с осами отношения хорошие? — Прекрасные, насколько это можно назвать отношениями, — озадаченно отозвался Маглор. — Ты не мог бы попросить их проводить меня в определённое место подземелья, и срочно? — Они же ваши вассалы, разве ты не можешь сам? — Могу, и они сделают, конечно, но они побаиваются меня и обставят всё страшным количеством церемоний и проволочек. А мне надо быстро и скрытно. Поможешь? — Разумеется. — Интонация стала деловой и решительной. — Где встретимся? — Я заеду за тобой. Я знаю, где ты живёшь.