*Как уважаемые читатели, без сомнения, уже поняли, автор утомился писать тупую еблю, и теперь пишет тупые пиздострадашки.*
Элассан умылся, плеснув в лицо прохладную воду из мраморного комнатного фонтанчика. Как же тяжело порой казаться бесчувственным хлыщом, кто бы знал!
Сегодня он уезжает.
За окном уже брезжил рассвет, и Элассан поежился в приятной, но, увы, такой мимолетной утренней прохладе. Сколько ни выглядывай в окна, сколько ни дыши полной грудью, а все равно так душно, дурно и душно, черти, душно! А через пару часов солнце начнет жарить так, что жить расхочется вовсе.
Впрочем, он и так уже почти.
Солнце на небе. Дом Солнца. На ограде, в каждом зале, на всех чертовых решетках этого дома выгравирован символ солнца. Везде проклятое солнце, бежать от него некуда. А некоторым лучникам солнце, вон, вообще глаза выжигает, так что Элассану еще стыдно жаловаться.
Поморщившись, разведчик потер напряженную, будто бы набухшую гортань. Невысказанные слова, невыраженные обиды, непроявленные чувства, загнанные поглубже эмоции, которым он сам заткнул рот. Он сам — и нечего грешить на обстоятельства, пора уже взять эту ответственность на себя.
Элассан уже не помнил, сколько лет жил с напряженной, набухшей и будто закостеневшей гортанью. С деревянным горлом. Аргон оценил бы эту шутку, она на грани фола, на грани пошлости.
Сегодня он уезжает.
Где-то внизу, около кухонь, залаяла собака. Разведчик поморщился и, резко развернувшись, перешел к другому окну башни. Это окно выходило на сад, по которому еще стелился утренний туман, поэтому смотреть на сад было чуть менее тошно.
Хотя что это он? Не менее.
Туман. Туман-туман-туман, спасения нет от этого тумана!
Он раздраженно хлопнул рамой и прислонился к стене, медленно выдыхая сквозь стиснутые зубы, чтобы усмирить клокотавшую внутри злость. Нет, Дурман молодец. Дурман превзошла саму себя. Хоть и грохнулась в обморок на непростительно долгих полдня, а когда вновь начала хрипло дышать, согнулась пополам и отхаркивала кровь еще дня полтора.
Но Дурман молодец. Нельзя сказать, что это беспрецедентный в истории случай. Были те, кто уходил за грань и возвращался, были те, кто уходили за грань во сне, были те, кто ходили по отражениям, как дышали. Были и маги, кто уходили за грань, чтобы вернуть тех, кто ушел за грань и не вернулся. Но...
Но!
Не было тех, кто уходил за грань, чтобы вытащить человека, и вытаскивал человека, одновременно сражался с местным божеством и возвращался обратно живым.
Дурман молодец. Объективно молодец. Несмотря на то, чем пришлось расплатиться. Еще пара подобных операций, и она дослужится до звания какого-нибудь элитного боевого мага, как тот же Кастор.
Кастору в свое время пришлось пожертвовать сыном, а что принесет в жертву она? Сила у всех забирает что-то, восстанавливая баланс. Нельзя взять что-то, не отдав ничего.
Равноценный обмен. Равновесие. Извечные проклятые чаши весов.
Что отдал сам Элассан, получив должность разведчика и достигнув ошеломительного успеха?
Об этом почему-то яростно хотелось
не-думать.
Элассан плеснул на лицо еще прохладной воды, пытаясь смыть тягостным мысли. Надо было спускаться.
Аргон стоял во дворе, под цветущей вишней, и педантично чистил своего коня. Вот чего Элассан никогда не мог понять, ну какое это вообще имеет значение, кто чистит твоего коня? Такую работу поручают слугам,
или ему, Элассану, разве нет?
Главное не ляпнуть это сейчас Аргону, иначе всё испортится, сломается, покатится вниз…
Разве уже не катится?
Вдох-выдох. Нацепить улыбочку потоньше, сделать походку полегче.
— Так не терпится нас покинуть?
Отлично. Интонация получилась легка, слова выучено певучими. Привычная маска приросла к лицу.
Взгляд Аргона показался необычно усталым. Похоже, вопреки тому, что он старался демонстрировать, уезжать ему непросто.
"Прошу тебя, не уезжай. Зачем тебе это, зачем ты вбил себе в голову, что должен..?"
— Предсказатели обещали, что это последняя неделя до сезона дождей. Ехать верхом, когда солнышко печёт прямо в рожу и плавит камни, что может быть прекрасней? — воин элегантно хохотнул.
"Ты не успеешь за неделю".
— Кухарки вчера судачили, будто новый раб Харса не умеет даже сварить кофе. Подумать только! Кофе! Да я еще пешком под стол ходил, а уже мог и кофе, и чай, и суп, и по мелочи приготовить, как любой уважающий себя житель равнины.
Конь одобрительно фыркнул и тряхнул гривой. Аргон с любовью потрепал коня по шее:
— Так ты с равнины, а этот, говорят, с гор. Может они там кофе вообще не пьют?
"Не бросай меня. Пожалуйста".
— Кухарки судачили, что когда Харс приказал почистить ему сапоги, тот…
Аргон усмехнулся, облокотившись о спину коня, и пристально глянул на разведчика:
— Часто ты в последние время развлекаешься тем, что подслушиваешь болтовню кухарок? Прости, что убил твоего раба. Понимаю, теперь тебе куда более скучно, а кухарки хотя бы так скрашивают твой досуг...
Элассан осекся и глянул искоса: издевается?
Аргон фыркнул в бороду, затем размашисто шлепнул коня и захохотал.
— Что это? — уставился он на протянутый ему сверток.
Элассан смущенно улыбнулся:
— Хлеб. Он плотный, не зачерствеет пару недель, только заворачивай в ткань. А тут куски копченой свинины — их лучше съесть в течение ближайших дней. И апельсины. Их тоже возьми, вкусные.
Апельсины.
Это не припасы, это символизм.
"Помнишь, что значат апельсины, Аргон?"
Аргон дрогнул уголком губ, но припасы взял. Разумеется, Элассан не считал, что Аргон взял недостаточно съестных запасов, но не внести свою каплю не мог.
— Так и думал, что дружбу с кухарками ты водил не только от одиночества, — улыбнулся он. — Спасибо, правда.
"С кем мне еще водить дружбу, когда ты уедешь? Только с кухарками..."
— Ерунда, — пластично отмахнулся Элассан. Два главных вопроса никак не желали вырываться из окостеневшей гортани, поэтому придется еще помолоть чепуху. Впрочем, ответ на один из них он уже знал.
— Если бы я поехал с тобой, как бывало раньше, то варил бы тебе по утрам...
Аргон бросил на разведчика тяжелый взгляд и тот осекся.
Понятно. Понятно. Понятноужеблять, что ничего не будет так, как раньше.
Самый главный вопрос никак не выходил из окостеневшего горла. Уже пару раз разведчик открывал рот, но из него вырывался только какой-то сдавленный сип. Позор, самому противно.
Время утекает сквозь пальцы.
Гнедой конь нетерпеливо забил копытом. Предчувствует дальнюю дорогу, милый. Такой же норовистый, как и его хозяин.
Элассан обошел коня и накрыл узкой ладонью руку Аргона, лежащую на холке животного. Прошептал певуче в самое ухо:
— Эльвира, кухарочка, показала пару интересных приемов... Пока ты еще не уехал, могу показать их тебе.
"Мне очень страшно. Пожалуйста, не уезжай".
Теперь ты не отвернешься. Теперь твои глаза так близко. И что я там увижу?
Досада. Усталость. Легкое раздражение. Сожаление. Стыд.
Сделать вид, что не понял, что не увидел, не разобрал, что ты вообще непроходимый дурак. Пустой, плоский, глупый, морально искалеченный бордельный мальчишка, вовсе даже недостойный того снисхождения, которое ему оказали.
Единственный повод не заметить — быть дураком.
По серым глазам никогда не поймешь, то ли они сами такие холодные, то ли это такой ве-е-ежливый намек. Вежливый?! Где Аргон и где вежливость.
Элассан едва не прыснул от собственной шутки.
Хлопнула дверь конюшен и к ним побрел Аргонский щенок.
— Научу этим приемам твоего щенка, — промурлыкал Элассан. — Пусть ублажает тебя в походе.
"Может, в эти моменты ты будешь вспоминать обо мне".
— Элассан, — тяжело вздохнул Аргон, напряженно следя за гибкой фигурой своего раба. Шен как раз выронил суконные покрывала под седла, и теперь пытался их собрать и кое-как ровно сложить.
Элассан язвительно фыркнул — Аргонский щенок как всегда, ну просто как обычно, и откуда у него только руки растут! С его неуклюжестью, как его вообще хотеть можно, Богиня! И зачем его вообще возвращали? Свихнулся и ладно — так тоже бывает с теми, кто слаб. Но зачем со слабаком возиться? Свихнувшихся рабов просто выкидывали и заменяли следующим, а с этим все носятся как с антикварной индокитайской вазой. И ради чего? Чем он эту всю любовь-заботу заслужил? Что отдал взамен, чем заплатил? Дерзостью и неблагодарностью?
Есть еще вопрос, один вопрос, который
очень важно задать. Горло, разожмись, пожалуйста.
— Элассан, хотел попросить тебя...
Ого!
Элассан кокетливо полуобернулся.
Что-то новенькое. Раньше ты меня ни о чем не просил. Сначала приказывал, дрессировал, а потом... Потом просто не просил.
Стыдился? Полагал, что не заслуживаешь? Зря.
"Я сделаю для тебя всё".
Аргон продолжал неотрывно наблюдать за фигурой Шена, бредущей к ним и совсем не смотрел на Элассана. А чего ты ждал, дурак?
— Будь рядом с Таис ближайшие дни, хорошо? Ей может потребоваться твоя помощь. Участие... Именно твоё, понимаешь? Кастор, конечно, и так рядом с ней, но будь и ты тоже, хорошо? Пообещай мне.
Элассан хотел было закатить глаза, но передумал.
Сначала "я уеду, присмотри за моим щенком", теперь "я уеду, присмотри за моей сестрой".
Она боевой маг, ау! Не пятилетняя девочка. Она участвовала в черт знает скольких боевых операциях, положила своим проклятым туманом целое войско, сделала то, что, кажется, не удавалось вообще никому. Я просто разведчик, а у вас тут така-а-ая выдающаяся семейка знаменитостей.
Что я должен делать возле нее? Кофе подносить?
Что я вообще должен делать?
Я похож на няньку?!
— Хорошо, присмотрю, — он беспечно сдул лепестки цветущей вишни со спины гнедого коня.
Горло наконец разжалось и выговорило, выкашляло хрипом то, что озвучить было страшнее всего.
— Ты вернешься?
"...Ко мне"
Аргон отвел глаза и вновь принялся чистить коня. Чересчур старательно чистить. Сильные, резкие движения, вверх-вниз, вверх-вниз, вверх... Щетка скребла по шерсти, шерсть коня отливала на солнце ржавым огнем, под шерстью подергивалась кожа, под кожей перекатывались жгуты мышц.
Порыв ветра тряхнул вишню и метель белых аккуратных лепестков, кружась, медленно осела на плечи Аргона, на волосы Элассана, на спину гнедого коня.
"Значит, нет?"
Элассан закинул голову и уставился широко раскрытыми глазами прямо на слепящее солнце.
Хоть бы снова началась война — было бы, куда себя приткнуть. Нашлось бы Очень Важное Задание, (ну хоть какое-нибудь задание!)в которое можно окунуться с головой. Окунуться и забыть. Не думать. Не видеть намеки. Не понимать интонации.
Нет ничего больнее, когда ты — вот он, тут, — а тебя уже не надо.
Какие дураки придумали заключить это мирное соглашение?
Дураки, которым
и так есть, куда себя приткнуть?
