Дом Солнца

Солнце всегда где-нибудь да светит.

Кот довольно улыбнулся и стегнул ещё раз, уже сильнее. И ещё. И ещё… Шен негромко вскрикивал каждый раз, но когда боль отступала, чувствовал всё нарастающее возбуждение, звенящее напряжение внизу — член сочился смазкой и требовал внимания. Внутренне Шен молил Кота дотронуться, обратить внимание, но тот будто нарочно его наказывал. Обжигая пальцы, Мовеон сорвал молодые, самые жгучие листики с верхушки растений и приложил к обоим соскам Шена. Парень глухо стонал, выгибаясь от новых ощущений. Тясяча невидимых иголок вонзилось в нежную кожицу, принося сладостное страдание. Кот нажал, втирая листы круговыми движениями, щипая и терзая соски сквозь листья, и иголки вонзались снова и снова, причиняя невыносимую муку. Шен плавился, выгибался и захлебывался стонами. Никогда еще он не чувствовал такого, и новые ощущения захлестывали его с головой. Кот смахнул листья и легонько дунул на измученные соски — теперь они стали чрезвычайно чувствительны. Прохладный воздух заставил Шена задрожать. Подняв склоненную голову парня за нижнюю челюсть, как поднимают псов, Мовеон ласково провел стеблем огонь-травы по его губам. Теперь тысяча невидимых игл впились в нежную кожу губ, их обдало огнем, затем они заныли, прося поцелуев. Шен шумно прерывисто вдохнул, умоляюще смотря на Кота. — Только когда ты попросишь, — ухмыльнулся тот, то сильно выкручивая соски парня, то нежно перекатывая их подушечками пальцев, то резко щипая. Шен упрямо сжал губы, борясь с желанием, но уже на грани, и — проигрывая, неизбежно проигрывая. Он отклонялся назад, всё дальше и дальше, пока не потерял равновесие и едва не упал, выставив руки назад. — На лодыжки, — последовал приказ. Шен покорно охватил свои лодыжки, выгибая торс вперед, навстречу мучающим его рукам, призывно разводя бедра. Лучник замер, залюбовавшись картиной. Изящное молодое тело выгнулось перед ним, светлая кожа блестела от пота, вот грудная клетка — очертания ребер вздымаются под кожей, вот часто, нервно бьется на шее жилка — это сердце толкает кровь по жилам. Бедренные косточки выдаются вперед, натягивая кожу на впалом поджаром животе. Между разведенных ног нетерпеливо подрагивает налитый кровью член, умоляющий коснуться его, мучить его. Шен бросил на Кота мутный взгляд. Темные глаза смотрели измучено и обреченно, как бы прося "давай уже, не тяни", скулы горели лихорадочным румянцем, губы закушены, черные вихрастые волосы влажны от пота. "А ведь он живой, — пронзила вдруг Мовеона страшная мысль. — Это ЖИВОЙ человек. Такой же, как я. У него так же бьется сердце — только руку приложи, почувствуешь, как колотится. Он тоже о чем-то думает, о чем-то мечтает, чего-то боится. Кто он и как оказался здесь? Какое право я имею делать с ЖИВЫМ существом такое? Но ведь другие делают. Значит, им можно? Тогда почему нельзя мне?" И он тряхнул головой, отгоняя тягостные мысли. Это просто раб. Просто вещь. Не о чем тут думать. И Лучник зло хлестнул раба меж разведенных ног. От окатившей его боли Шен сильно дернулся, выгнулся, но не разжал руки и не свел ноги. Только шумно дышал ртом, тяжело, неровно и хрипло. Казалось, что меж ног плеснули кипятком. "Хорошо выдрессирован, — подумал Мовеон". Переждав первую реакцию Шена, насладившись ей, зафиксировов на сетчатке глаз, Мовеон хлестнул второй раз, третий, четвертый, пока парень у его ног не стал непрерывно кричать. Но и тогда он продолжал истязание, останавливаясь лишь чтобы перевести дух и полюбоваться, как дрожат губы истязаемого и катятся слезы из-под пушистых ресниц. Реакция жертвы опьяняла Лучника. Он уже не мог остановиться. Стиснув истерзанный сосок парня, Мовеон подвел Шена к деревянной конструкции, похожей на козлы. Уложив на широкую перекладину пучок огонь-травы и хорошенько его распушив, Кот приказал Шену лечь на него. — Грудью, — безжалостно прибавил он. Морщась и вздрагивая Шен выполнил приказ, нагнувшись над козлами. Парню казалось, что он лежит на углях и на муравейнике одновременно. Но почему он так сильно возбужден? Тяжелая ладонь легла на его лопатки, притиснула Шена к столешнице еще сильнее и покатала по жгучим листьям из стороны в сторону. Шен прикусил губы, стараясь не вскрикнуть. Член стоял так, что он из последних сил боролся с собой, чтобы не опустить к нему руки и не сделав пару-тройку фрикций, кончить так бурно, как никогда еще в своей жизни не кончал. Этот порыв не остался незамеченным. Хмыкнув, Мовеон зафиксировал веревками руки Шена по обе стороны пыточного инструмента. Теперь он был распят и обездвижен. — Нравится чувствовать себя таким беззащитным? — хриплый голос раздался у самого уха и на спину опять надавили, вжимая сосками в жгучую траву. Шен простонал что-то нечленораздельное в ответ, и, разведя бедра, выжидающе замер. Кот язвительно рассмеялся. — Неужели ты думаешь, что всё будет так просто, зверёк? Он медленно оглаживал ягодицы Шена, сжимая и шлепая их, затем его рука скользнула ниже и цепко схватила яйца, оттягивая те вниз. Ответом ему был измученный, но несомненно одобрительный стон. Кот фыркнул, дернул за кожаный ремешок, распустив свои длинные волосы, и туго обвязал им хозяйство Шена, оставив свободным только член. Провел кончиками пальцев по выступающим позвонкам, спустился ниже, еще ниже… — Пожалуйста… Мовеон подумал, что ему послышалось. — Пожалуйста.., — уже громче. — Что? — Возьми меня... Шен еле заметно качнулся назад, ткнувшись в пах Кота. Столь робкие просьбы Мовеона не устраивали. — Что-что? — издевательски переспросил Кот. — Возьми меня, пожалуйста, — тихо, но настойчиво повторил Шен. — Как ты хочешь, чтобы я тебя взял? — Как пожелает господин, — совсем тихо прошептал он. Многообещающая улыбка коснулась его губ. — Возьму. Но ты об этом пожалеешь. Шен опустил голову, готовый уже на все. Взяв вторую охапку огонь-травы, Мовеон обернул одну руку тканью и, разведя Шену ягодицы, прижал траву между ними. Выждал минуту, пока раб прокричится и перестанет дергаться, затем резко дернул вверх, всё еще прижимая траву рукой, как прессом. Снова выждал, и повторил — уже медленнее, наслаждаясь каждым криком, каждым непроизвольным сокращением мышц, каждым хриплым, умоляющим "Пожалуйста, господин… Не надо…" Шен не считал, сколько раз повторялась эта пытка. Знал только, что много. Он лежал обессиленный, распятый, покорно ожидая, что будет дальше. Внезапно пальцы Кота вторглись в Шена без подготовки. Парень дернулся было от боли, но в следующую секунду протяжно застонал — и боль отступила на второй план. Вторая рука Кота сжала его член, оттянув кожицу вниз — Шен затрепетал от предвкушения, но у истязателя был другой план. Сорвав листья с пары жгучих растений, он обернул ими головку члена и поверх них стал стимулирующе двигать рукой. Долгий протяжный крик был ему ответом. Пальцы Кота методично стимулировали простату и Шен уже сам не понимал, отчего стонет: то ли от боли, то ли от наслаждения, то ли от невыносимого зуда и желания кончить и осознания невозможности этого. — Теперь ты не сможешь кончить от ласки, — прошептал ему на ухо Кот, и в подтверждение своих слов провел пару раз по члену рукой без листьев. И — о, Великая Богиня! — Шен ничего не почувствовал. Из-за перенесенного стресса нервные окончания будто отключились. Огонь-трава временно блокировала рецепторы и член ощущался деревянным, чужим. Теперь единственным способом почувствовать что-то оставалось только продолжать пытку. Шен всхлипнул, а Мовеон рассмеялся и потянулся за новым стеблем огонь-травы, не забывая, впрочем, мучить раба и пальцами. Огонь-траву Шен чувствовал по-прежнему остро, она терзала каждый нерв. Вдруг пальцы, дарящие наслаждение, исчезли, и Шен разочарованно вздохнул, но их место тут же занял член. Лучник сразу начал драть сильно, грубо и глубоко. Шен беспомощно стонал, выгибался от острого наслаждения пополам с болью, что приносил ему Кот, напрягая руки, впиваясь пальцами в деревяшку, сажая занозы под ногти и не замечая этого. Он уже сам насаживался на входящий в него стержень, стараясь разрядиться (быть может, тогда это кончится?). Тщетно. Наконец, Коту надоело унижать Шена. Он ослабил кожаный ремешок, продолжая трахать парня размеренно и глубоко. В ту же минуту Шен почувствовал, как его накрывает волна оргазма. Такого острого наслаждения Шен не испытывал никогда до и никогда после этого. Он вскрикнул и забился в мучительной сладкой судороге, через минуту к нему присоединился и Кот. — Знаешь, что порка после оргазма особенно болезненна? — хрипло спросил Лучник, переводя дыхание. У Шена не было сил отвечать, он едва понимал, о чем его спрашивают. Кот обнял его, стиснув грудную клетку, сталкивая на пол ненужную больше траву, чувствуя, как под пальцами сердце парня колотится, как бешеное. Ладонью стиснул шею, чувствуя как пульсирует кровь рваными толчками, как биение сердца отдается в гортани. Шен, всё ещё привязанный, еле живой, безропотно терпел, распластавшись тряпичной куклой. "Живой, — еще раз пронзило Кота осознание. — Живой…" Лучник обошел козлы, чтобы заглянуть Шену в глаза. Сам не зная, что хочет увидеть, Кот поднял парня за волосы, заставляя смотреть на себя. В черных глазах парня застыла обреченность, затравленность и… смирение? Этот взгляд больше не спрашивал возмущенно "За что?!". Он просто принимал всё, что с ним происходит, как должное, чем-то заслуженное, каким-то богом ему назначенное, и старался выдержать назначенную ему долю достойно. Такие глаза бывают у коров, когда их ведут на бойню. Обреченные и печальные. Мудрые. Лучник сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, борясь с глупым, детским желанием бросить всё и сбежать отсюда сейчас же, немедленно, и забыть глаза этого парня или хотя бы постараться забыть… Двадцать золотых. Теперь Кот понимал, почему получил этот заказ. Но понимал он также, что заказ провален, и теперь остается лишь один путь — отогнать сожаление и идти до конца, продолжать игру, сделать вид, что так и было задумано. Он сдвинул Шена глубже, и теперь парень лежал на козлах животом, а голова и грудь его свесились вниз. Какие же красивые, твердые, аккуратно очерченные у него ягодицы, мимолетом подумал Кот. Зуд от травы никуда не исчез, и Шен мелко подрагивал, стиснув зубы, чтобы лишний раз не стонать. Что-то болезненно стиснуло его измученные соски, и от неожиданности Шен закусил губу. Скосив глаза, он увидел на каждом по две палочки, на концах соединенные зажимами. Палочки действовали как тиски, расплющивая горошины и без того изжаленных и чувствительных сосков. Было очень больно — сейчас, после оргазма, возвращалась чувствительность, усиленная во много раз. Но Кота это не останавливало. Похоже, он действовал уже из спортивного интереса, проверяя границы выносливости Шена, по нарастающей увеличивая его страдания. Он обвязал достоинство Шена тем же ремешком, затем достал откуда-то ленту, продел ее под ремешок, обвязал вокруг каждой из палочек-тисков — Шен мучительно застонал — а затем связал всю конструкцию воедино, замкнув круг, и сильно стянул. Теперь Шен, как нанизанная рыбка, стоял, распятый, боясь двинуться, не в силах шевельнуться, чтобы не причинить лишним движением себе еще большую боль. — Помнишь, что я говорил насчет порки после оргазма? — шепнул на ухо Кот, и у Шена вновь стали будто бы плавиться кости. Он дрожал и часто-часто дышал. "Ну точно как пойманная рыбка, — подумал про себя Лучник". Свистнула и впилась в ягодицы распятого многохвостая плетка. Шен дернулся, веревки врезались в кожу, а лента натянулась, сильно дернув истерзанные соски. Даже через боль ощущался зуд между ног, с каждой минутой становившийся всё более невыносимым. Хотелось, чтобы его касались, ласкали, мяли, да хоть бы что-нибудь делали! Это невозможно терпеть! Со стоном отчаяния Шен развел бедра еще шире, призывно прогибая поясницу. Кот вновь проигнорировал раба, обрушив следующий удар на то же место. "Он хочет, чтобы я просил". — Пожалуйста… Бей там… Кот предвкушающе раздул ноздри. — Раз ты так просишь… Медленно проведя плеткой между ног парня, он начал покачивать ее вперед-назад, сначала ласково, нанося легкие шлепки, но они становились с каждым разом всё сильнее и сильнее. Стоны Шена звучали всё громче, лаская слух. Он сам подставлялся под плетку, будто моля о наказании. Лучник усмехнулся. Впереди было еще два дня знатного развлечения, к тому же ему заплатят... ** Когда он уходил, всегда ненадолго, Шен приходил в себя, обнаруживая себя то распятым и исхлестанным на дыбе, то покорно сидящим на охапке жгучей травы, держащим на вытянутых и дрожащих руках хлыст, то просто обессиленно распластанным на циновке со спермой Лучника на лице. В такие моменты разум возвращался к нему и парень вновь обретал способность мыслить здраво, сопоставлять факты, анализировать происходящее. Он даже пытался вывести алгоритм неподчинения (под маской покорности, конечно), но это не увенчалось успехом. Похоже, способа противостоять чарам Кота вообще не существовало в природе. Кот возвращался, а вместе с ним возвращался его запах — этот мускусный дурман, кружащий голову — и Шена вновь захлестывало дикое, уничижающее желание и готовность сделать всё, только бы… только бы не… Бесполезно. Он проиграл. ** Они встретились на рассвете. Таис в платье из темно-синего, как южные ночи, шелка и Кот, пахнущий терпким мускусом и свежим горьковатым потом. Она стояла на холме и за её спиной всходило солнце. Лучи его озаряли раскинувшийся вокруг военный лагерь и играли с ее распущенными каштановыми волосами, отливая в них золотом. Десятый день. Кот остановился напротив чародейки. "Я ниже её, — с досадой отметил Мовеон". Пришедшая раньше Дурман заняла стратегически выгодную позицию, к солнцу она стояла спиной, и, к тому же, на самой вершине холма, используя неровность ландшафта, чтобы возвышаться над собеседником. Молча она протянула ему небольшую шкатулку из черного дерева. У нее не было ни замка, ни скважины для ключа, похоже, створки смыкало стилизованное изображение солнца, ассиметрично-резкие и длинные лучи которого обнимали шкатулку, как острые иглы. Почему-то это внушало смутную тревогу. Мовеон списал это на неприязнь к магическим вещичкам и чародеям в целом. Удовлетворенно прищурившись, он попытался заглянуть внутрь, дабы убедится, что там вся сумма. А то с этих чародеев станется… Внутри звякнуло, но шкатулка не открылась. — Поверни солнце вспять. Лучник нехотя прикоснулся к солнечному диску. Изображение выглядело враждебным и не нравилось ему с каждой минутой всё больше. Солнечный диск прокрутился раз, другой и остановился с тихим щелчком. Шкатулка приоткрылась, и Мовеон зачарованно уставился на обещанные двадцать золотых. Таис всё так же молча и бесстрастно смотрела на него. Это нервировало. Кот залихватски ухмыльнулся в ее холодное, ничего не выражающее лицо. Похоже, на эту стерву ферромоны не действуют. Или действуют, но она просто себя сдерживает? Было бы неплохо трахнуть эту кобылку, чародеек у него еще не было. Интересно, каковы они в постели? — Почему ты отдала его мне? — задал он мучающий его последние дни вопрос. — Лучше ты, чем они. Кратко, ёмко, убедительно. Хорошо, что она не знает... Кот болезненно зажмурился — лучи встающего солнца резали ему глаза. У Лучника было острое зрение, позволяющее неплохо видеть в темноте и попадать в летящую монету с восьмидесяти шагов, но у этого были и минусы — высокая чувствительность глаз. У любой медали, как известно, две стороны. Таис нехорошо прищурилась. — Ты ведь тронул его, вопреки уговору, — она не спрашивала, она утверждала, потому что и так знала правду. "Но откуда? Щенок точно не успел с ней поговорить, я только что вышел от него. И я ведь правда не подпускал к нему остальных наемников, как и было оговорено. А то, что занимался им сам, так отчего добру пропадать, всё равно он постельный раб, они под это выдрессированы". Последние дни Кот считал, что ему несказанно повезло с этим заказом, но втайне страшился объяснения с боевым магом, чье приказание выполнил слишком самовольно. Лгать чародеям бесполезно, это знают даже дети. — Да. "Потребует деньги назад? — испугался Кот. — Ну уж нет, ведь так редко удается хорошо заработать и хорошо поразвлечься. — Но что теперь? Что она сделает?" Его нервозность нарастала с каждой минутой. Таис не сделала ничего. Не произнеся ни слова, женщина в синем шелке развернулась и пошла прочь. Кот остался недоуменно стоять, и лучи восходящего солнца выжигали сетчатку его глаз.