Роза и крест

— Вы говорите, что неплохо знаете синьору де Арси, — задал первый и наиболее ожидаемый отец Пабло, привычно уже опираясь на крышку стола напротив непрошенной свидетельницы и настороженно глядя на нее. — Откуда? Вопрос и впрямь был отнюдь не праздный. На члена благородного семейства Синпретти — либо менее благородного, но все же влиятельного де Арси, незнакомка походила всего менее — слишком уж отчетливо в ее облике сквозило нечто чуждое, иноземное. Подруга? Как-то плохо верилось в дружбу заносчивой баронессы с кем-то явно не своего круга, да и своего, честно говоря, тоже. Служанка? Слишком уж уверенно держалась пришелица, слишком правильной была ее речь и опрятным — внешний вид для подлого сословия. Сущая загадка, а не женщина. Вопреки ожиданию, назвавшуюся Ренатой нисколько не смутили ни подчеркнутая подозрительность, ни недоверие к ее словам. — Простите, святой отец, мою недогадливость, — она всплеснула руками, затем плавно опустила на колени, разгладила невидимую складку на темной юбке. — Я много лет служила еще покойному отцу синьоры де Арси, а позднее — и самой госпоже баронессе. Я была кормилицей, а позже — экономкой госпожи… — С вашей странной… сарацинской внешностью? — отец Пабло с еще большим подозрением уставился на женщину, но та, если и ощутила себя неуверенно, ничем этого не выдала, лишь пожала плечами. — Мать моя родилась мавританкой и была добычей отца после крестового похода, — Рената вздохнула, перебирая смуглыми пальцами край платья совершенно естественным, женственным движением. — Она недолго прожила после моего рождения, однако успела узреть свет истинной веры и поделиться им со мной. Я же, ничтожная полукровка, была для отца лишь забавной игрушкой. Он наряжал меня, как куклу, научил грамоте… и продал приятелю, когда не хватило денег оплатить карточный долг. Но господь милостив: меня купил покойный ныне барон Синпретти, приставив служить малолетней дочери. Она ненадолго прервалась; в повисшей тишине было слышно, как жужжит под потолком невидимая муха. За спиной инквизитора скрипнул дверью запоздавший служка и поспешно просеменил на свое место, раскрыл новый лист, разложил перед собой. Отец Пабло даже не оглянулся на него. Вопреки недоверию и почти прирожденной неприязни к чужеземцам, история незнакомки произвела на него впечатление — если, конечно, та не приврала для красного словца. Он задал еще пару уточняющих вопросов, однако, не поймав свидетельницу на противоречии самой себе, вернулся к основной теме разговора. Чему была искренне рада пришелица — хотя повествование, ставшее своеобразным испытанием ее красноречия, составляло заслуженную гордость служанки. Эту историю Рената не раз и не два рассказывала разным людям, с разницей лишь в деталях. И накрепко запомнила ее, почти поверив в нее сама и позабыв, что до попадания в дом Синпретти была лишь приблудной девчонкой неизвестного происхождения, отбившейся от табора. Может, и правда, кто-то из родни ее был из сарацин, а может, и из испанцев (во что Ренате всегда хотелось верить), бог ведает. А привела ее в богатый дом жадность вовсе не отца, а ее собственная: голодная девчонка забралась туда, чтобы стащить что-нибудь съестное. Но удача отвернулась от нее: еще во дворе воровку поймал конюх и крепко приложил черенком вил по хребту и ногам, перебив одну из них. Единственное, что сходилось, — доброта господина. По не известным никому причинам синьор Синпретти не стал спускать на воровку собак, как предлагал поймавший ее Пауло, а заставил отрабатывать украденное (и кому какое дело, что ничего утащить так и не удалось). Сбежать не было никакой возможности, а потому Рената мало-помалу привыкла и обжилась, и сейчас уже не представляла себе иной жизни, чем та, которую вела. Помимо простых дел и поручений, она оказалась и неплохой кухаркой и довольно скоро получила доступ к кладовой и кухне. Никто из господ и дворни не жаловался на стряпню Ренаты, а то, что недоброжелатель ее удивительно быстро покинул этот мир, никого не волновало. Брага, которой он угощался по пятницам, пряча бутыль за сараем, должна была довести его до беды, не раньше, так позднее. Подросшая девчонка привлекла недавно овдовевшего господина нездешней красотой и утешила на свой лад. Может, этим и объяснялось, что синьор приставил ее к малолетней дочери, осиротевшей после попытки госпожи одарить его наследником. Худенькая болезненная девочка с капризным характером на удивление привязалась к служанке, как и она к ней, ведь господь не дал ей своих детей. Всего этого, разумеется, отец инквизитор не знал, а кое о чем не мог и догадаться. Однако тот факт, что Рената много лет служит при доме Синпретти-де Арси, не мог не тревожить. Не желает ли бывшая сарацинка нажиться за счет вины (а может, и беды) своей госпожи? — И что же привело вас сюда, верную и преданную слугу своей госпожи? — сдержанно поинтересовался он, выпрямляясь. Столешница негромко скрипнула под его ладонью. — Исключительно неразумие моей госпожи, — ответствовала Рената, и тонкие губы скривила печальная гримаса. Женщина сложила руки на груди, опустила взгляд к полу, но уже через секунду снова взглянула на священника; в глубине угольно-черных глаз на миг мелькнули искорки отраженного пламени свечи. — Видит Бог, я не желала ей зла, но должна положить предел этому, пока оно не погубило мою девочку. Отец Пабло презрительно скривил губы: слишком уж не вязалось это звонкое слово с постной физиономией баронессы, да и самой служанки. Однако для матери и кормилицы дитя остается ребенком, даже когда заведет собственных. Настоящей матери, разумеется. Тонкие губы еле заметно дрогнули, но уже через мгновение вновь были решительно сжаты. — А вот с этого места поподробнее, синьора Рената, — он шагнул ближе, пристально глядя на женщину сверху вниз. — В чем именно вы обвиняете синьору де Арси — и на каких основаниях? Последние слова молодой священник произнес скорее по привычке, подавляя неожиданное волнение: неужели Бог услышал его, и сейчас хотя бы один из бесконечных вопросов этого запутанного дела будет решен? — Исключительно в легковерности и ложном стыде, — к его удивлению, ответила Рената. — Лишь они виной тому, что свершилось. Инквизитор недоумевающе поднял бровь, затем нахмурился. Это — последнее, что он ожидал услышать, и странной гостье придется постараться, чтобы убедить его в том, что эти черты свойственны его хозяйке. Брат Лоренцо оторвался от записи и с не меньшим удивлением посмотрел на гостью, однако вмешаться не решился. Баронесса также не произвела на него впечатление легковерной и чересчур застенчивой особы, однако… зрение и внимательность притупили годы, и он вполне мог ошибиться. И даже скорее всего ошибся, раз его преосвященство не спешит опровергнуть незнакомку. — Что вы имеете в виду? Говорите яснее! — резко спросил тем временем тот, и Лоренцо поспешно подхватил новое перо. — Да простит меня Господь, что я вынуждена выдать тайну, которую госпожа не доверила даже исповеди, — Рената снова вздохнула, сцепила тонкие пальцы на коленях. — Об умерших не подобает говорить дурно, но покойный синьор де Арси стал причиной всех бед моей госпожи. В своем уже немолодом возрасте он питал страсть к плотским забавам, для чего содержал множество питейных домов и харчевен, некоторые из которых были к тому же домами терпимости. Инквизитор молча кивнул, поскольку сам был свидетелем того, как синьора де Арси тайно посещала одно из таких заведений. Для чего только?.. — И все они стали после смерти мужа собственностью баронессы? — решил все же уточнить он. — Так и есть, хотя госпожу совершенно не обрадовал этот факт, — Рената огорченно качнула головой. — Она бы и рада продать все, напоминающее о постыдной страсти мужа, но стыдится ее и вынуждена вести переговоры тайно, дабы не запятнать своего честного имени. Того, что от него осталось… — Так какое отношение имеет все это к лекарке? — отец Пабло начал терять терпение: слишком уж много, не важных на его взгляд, подробностей поведала ему гостья, совершенно не приблизившись к сути дела. — Самое прямое. Покойный господин, не тем будь помянут, оставил в наследство госпоже не только позорящий ее промысел, но и… дурную болезнь, — Рената невольно понизила голос, — подцепленную наверняка у одной из своих шлюшек, прости меня Господи. Можете себе представить ужас и стыд моей бедной госпожи, когда она об этом узнала? Отец Пабло оставил этот вопрос без ответа. Так значит, вот какая причина привела в дом баронессы Лиз. Должно быть, юная неопытная лекарка не совладала с постыдным недугом, и баронесса оклеветала ее, опасаясь огласки. Как же низко и подло! Он сжал руку в кулак, поклявшись про себя, что сделает все, чтобы привлечь подлую обманщицу к ответу. — Вы правильно поступили, синьора Рената, — счел нужным приободрить он служанку. — Ваша честность и преданность заветам Божьим зачтется вам перед лицом Его, а мы, его скромные слуги, в свою очередь, сумеем защитить вас от произвола земного в лице хозяев. — Нет, нет, простите, синьор инквизитор, вы неправильно меня поняли, — Рената торопливо замотала головой, тут же утеряв недавнее достоинство. И без того огромные черные глаза в страхе расширились. — Госпожа моя не имела умысла творить кому-то зло. Она страшно переживала свой позор, считая это наказанием божиим, а когда после визита лекарки ей стало хуже, и вовсе едва не лишилась рассудка от ужаса. Мечась в бреду, синьора повторяла, что обиженная девчонка прокляла ее за то, что старания ее (а были ли они, эти старания?) оказались не оплачены. И искренне поверила в это проклятье, сколь ни пыталась я ее разубедить. — Синьора Рената, — жестко прервал ее инквизитор, хлопнув ладонью по столу, так что даже служка вздрогнул. — Советую вам не брать на себя грех и выгораживать вашу госпожу. Свершенное по недомыслию беззаконие остается им… — Вы совершенно правы, — Рената истово кивнула и склонила голову. — И даже то, что госпожа искренне раскаивается в своем заблуждении и желает внести посильную лепту в содержание храма и на выздоровление невольной жертвы ее навета, — все это нисколько ее не оправдывает. И я не прошу вас о прощении, лишь о незначительном снисхождении. Не выносите приговора прямо сейчас, дождитесь ее возвращения, выслушайте лично и позвольте хоть немного искупить ее вину. Это все, о чем я прошу вас от ее имени. Она и сама бы умоляла вас, святой отец, если бы так тяжко не переживала своей вины… Поднявшись с места, Рената неожиданно опустилась на колени, не поднимая головы. Весь вид ее, вся облаченная в черное и словно подавленная скорбью фигура была воплощением смирения и покаяния. Какое-то время отец Пабло молча смотрел на женщину, затем поднялся и сделал несколько шагов в ее сторону. Остановился напротив буквально в ярде* от нее. — Встаньте, — велел он, а когда Рената поднялась, добавил сухо: — Возможно, я смогу удовлетворить вашу просьбу и лично выслушать синьору де Арси, если она не слишком задержится. Но не более того. — Это все, о чем я прошу, — женщина в черном снова раболепно склонилась. — Благодарю вас, ваше преосвященство, вы… — …буду рад, если вы повторите свои слова в более подходящих обстоятельствах, — с жесткой усмешкой кивнул священник в сторону соседней комнаты, в которой даже издалека, через незакрытую дверь, можно было разглядеть еще не убранные после допроса Карлотты Ринуо пыточные приспособления. — Как прикажете, ваше преосвященство, — неожиданно покорно кивнула та и печально улыбнулась. — Прискорбно, что в вас больше нет веры людям, но я не осуждаю вас. — Бог свидетель, немногие этого достойны, — буркнул тот, пряча досаду: выказанное Ренатой бесстрашие в очередной раз произвело на инквизитора впечатление, и он готов был довольствоваться клятвой на Писании, однако не мог отступить от своих слов. И про себя решил обойтись малым. Поистине, немногие на этой грешной Земле достойны доверия, но, помимо воли, отцу Пабло вспоминалась его недавняя жертва. Он был слишком поспешен и пристрастен к ней, и слишком дорого это стоило. Может, это касалось и Ренаты?