***
День не задался с самого начала, но отец Пабло и предположить не мог, как он завершится. Да если бы и мог, то, скорее всего, не поверил бы. Слишком уж привычными были для него ореол и грозная слава братьев по ордену, чтобы предполагать возможность злого умысла против них. Нет, конечно, дьявол не дремлет и не устает толкать заблудших сынов Господа на всякие непотребства, но слабость и низменность человеческая тоже имеет свои пределы. Вот только насколько они широки?.. Полученная утром недобрая весть из Тосканы лишь добавила дурного расположения духа, хоть и была пока лишь не подтвержденным ничем слухом. Которые, однако, не родятся на пустом месте. И стала лишним звеном в цепочке неурядиц, затянувшейся, кажется, с того дня, когда он пересек границу этого злополучного городишки. Воспоминание отозвалось колющей болью в виске, заставив поморщиться. Противная немочь, время от времени затрудняющая ясность мысли и крадущая душевные силы, всякий раз появлялась некстати. А за последние седмицы и вовсе загостилась. Что ж, лишнее испытание духа и твердости веры, что Отец Небесный не оставил его, а лишь поучает неразумного, которое никогда не будет лишним. Инквизитор почти пересек неширокий двор, когда бухнула на этот раз входная дверь дома, и на низкое крылечко выбежала Беттина. Именно выбежала, хотя в силу возраста и почтенного статуса среди слуг пожилая экономка передвигалась обычно неспешно и с немалым достоинством. Но на этот раз на ней буквально лица не было: со щек сошла краска, сделав их почти мертвенно бледными, выбившиеся из-под чепца седые волосы растрепались, а передник некрасиво сдвинулся набок. Всего этого Беттина не замечала. Она несколько раз споткнулась, спускаясь с крылечка, и даже не сразу разглядела господина. А увидев, остановилась, тяжело дыша и всхлипывая, умоляюще протянув к нему пухлые руки. — Беда, святой отец! — запинаясь, пробормотала она. — Горе-то какое, господи! Кто бы мог подумать… — Что случилось? — в два широких шага отец Пабло поравнялся с ней. Лицо его было мрачным и суровым, ничем не выдавая внутреннего смятения и страха. Чего он никак не ожидал, так это злосчастья под собственным кровом. В месте, казалось, освященном самим Всевышним. — Ну же, Беттина, — потеряв терпение, священник схватил женщину за руки чуть выше локтей и коротко встряхнул. — В чем дело? Что произошло? — Большая беда, святой отец, — снова всхлипнула та и неловко утерла щеку о плечо. — Бедная девочка… На краткий миг, казалось, сердце остановилось… — Лиз? — тихо переспросил он помертвевшими губами. — Нет, — Беттина протестующе мотнула головой. В глазах стояли слезы. — Бьянка, бедная девочка… Кто бы мог подумать? — Что с ней? — требовательно спросил отец Пабло, обретая былую уверенность. Грех молвить, с сердца свалился огромный камень, хотя молодой священник тут же мысленно отчитал себя за это. Что бы ни случилось с юной служанкой, родственницей поварихи (имени которой он даже не запомнил), Беттина наверняка не стала бы беспокоиться зря. — Веди, — приказал он и твердым, полным уверенности (которой на деле не ощущал) шагом последовал за экономкой.***
Лиз же в это время была в саду, пользуясь отсутствием грозного хозяина. На этот раз она украдкой выбралась туда во время отлучки Беттины. Девушке была приятна ее забота, но хотелось порой побыть наедине с собой, с миром природы, с которым она была дружна более, чем с миром людей. И которого ей очень не хватало здесь, в обители святого отца. Все здесь не так. Так мрачно, так закрыто и замкнуто… Везде. Лиз коснулась ладонью безжалостно обрезанной пряди живой изгороди. Сбоку, не замеченный садовником, пошел молодой росток, непокорно курчавясь свернутыми в почки листьями. Сколько в нем жизни, сколько красоты… а ведь будет обрезан, как и все остальные. Умрет, не родившись, не успев порадовать глаз своей красотой. Лиз грустно вздохнула: слишком уж частое это явление в подлунном мире. Она, не раз принимавшая новое рождение, но не властная порой помочь, знала это как никто. Знала, но все же никак не могла привыкнуть. Юная, еще не загрубевшая от непростой жизни душа так хотела верить в чудо. Сотворенное Богом или одним из его сыновей… — Лиззи! Вот ты где! А я тебя повсюду ищу. К девушке неловким шагом, подволакивая когда-то сломанную и неровно сросшуюся правую ногу, подошел пожилой садовник, Николо. Лиз смущенно отдернула руку от изгороди, словно застигнутая за чем-то недозволенным. Хотя таковыми были лишь мысли: вот бы посадить хоть цветочек, хоть кустик. Немного украсить и оживить это место, в которой волей судьбы приходится жить. — А что такое? — Лиз поднялась на ноги, щурясь на неяркое солнышко и радуясь вернувшейся свободе движений. Вот уже при резком вставании голова не кружилась, а ноги не подкашивались. Скоро она оправится совсем и покинет этот дом. С радостью… — Бедняжке Бьянке совсем плохо, — огорошил ее Николо. — Боюсь, не дотянет до вечера. Вот тут-то ноги у Лиз и подкосились, так что она ухватилась за ограду, чтобы не упасть. Даже солнце как будто потускнело, а повисшее безветренное затишье показалось зловещим. Точнее, нет, не показалось. — Что с ней? — прошептала она, еле справляясь с голосом. Садовник озадаченно пожал плечами. — Бог ее знает… Стонет, мечется в бреду, никого не узнает… И сама на себя не похожа… — крикнул он уже вслед девушке. Но та его не слышала. Ноги с трудом слушались ее, на плечи снова навалился тяжкий груз — вперемешку со страхом, что виновницей новой беды снова объявят ее. Девушка содрогнулась от мысли, чем это все может закончится. Тихий дрожащий голос где-то внутри подсказывал спрятаться, переждать окончания бури, пока цела… а то и бежать прочь, покуда ее не хватились. Но так Лиз поступить не могла. Не этому учили ее мама и тетушка Сара. И сама она не сможет жить спокойно, помня, что прошла мимо, что трусливо спряталась, даже не попытавшись помочь.***
Впрочем, тихонько заходя на кухню, где и произошло несчастье, Лиз с давящим сердце отчаянием поняла, что бессильна помочь. Нашедшие бедную девушку слуги не рискнули трогать с места, и она лежала там же, где и, должно быть, скрутил ее мерзкий недуг. Именно скрутил: мучимая тяжкой болью, Бьянка скрючилась, поджав ноги к животу, и негромко скулила, ни на кого не глядя, изредка срываясь на крик. Время от времени ее тошнило, и добрая Беттина поддерживала голову несчастной, не давая захлебнуться. Сцепив перед собой дрожащие руки, Лиз, покамест никем не замеченная, чуть наклонилась вперед, всматриваясь в лицо бедной жертвы — она сейчас была практически уверена, что отравления. Но ни бледное опухшее лицо, ни потемневшие губы, ни покрасневшие (мало ли от чего) пальцы, ни даже цвет рвоты не давали ни малейшего намека на то, что стало причиной. А время шло, неумолимо утекало сквозь пальцы, с каждым мигом оставляя все меньше шансов на спасение. Лиз осторожно приблизилась, опустилась на колени рядом с несчастной девушкой, сжала тонкое запястье, прослушивая сердцебиение. И только тут находившийся поблизости отец Пабло заметил ее. Правду молвить, Лиз и сама поначалу не разглядела его и даже вздрогнула от неожиданного соседства. И тут же отвела взгляд, впрочем, успев заметить, как осунулось и словно бы постарело лицо молодого священника. — Лиззи, деточка, — Беттина схватила ее за руку, широкая ладонь дрожала, как и голос. — На тебя вся надежда. Спаси ее. Девушка прерывисто вздохнула. Как, ну как она может здесь помочь? Тем более сейчас, когда у нее даже нет снадобья, способного утишить боль? Но как сказать об этом доброй женщине, столько для нее сделавшей? Наверно, лучше всего было бы соврать, как-то успокоить… если бы она умела. — Ты можешь что-нибудь сделать? — обратился к ней на этот раз инквизитор. Показалось? — или в голосе, во взгляде тоже промелькнуло что-то, похожее на затаенную надежду. Лиз сердито выдохнула через нос и обессиленно опустила руки. Конечно, показалось. Он истязал ее и за более безобидные случайности, чем… Взгляд девушки упал на разбитый горшочек неподалеку от бьющейся Бьянки, и сердце сжала холодная рука. Масло… то самое, что она просила для натирания. И ложка рядом с ним. Боже правый, неужели снова… снова этот кошмар? Она усилием воли подавила поднявшуюся волну паники, спрятала руки в подоле, чтобы скрыть дрожь. Подняла глаза. — Простите, но я не в силах ничего сделать, — не в силах выдержать нерассуждающего отчаяния в покрасневших глазах экономки, Лиз виновато отвела взгляд. — Мне неведома эта отрава, и у меня нет от нее противоядия. Она заметила, как святой отец прервал молитву и взглянул на нее, как показалось перепуганной Лиз, с неподдельным гневом. — Ты же можешь вылечить все, что угодно? — ужасающе ровным голосом переспросил он, и вопрос прозвучал как утверждение. Беттина затаила дыхание в ожидании ответа. — Так говорят все в округе. — Они говорят. Не я, — усталым, опустошенным голосом отозвалась Лиз. И, наконец, не выдержала: по щекам хлынули слезы, слезы горечи и отчаяния. — Я ничем… ничем не могу помочь этой бедняжке, — девушка всхлипнула, опустив голову; хрупкие плечи дрожали. — Я не могу отвести от нее смерть, как бы ни хотела… Я не виновата… Последние слова сорвались с губ совершенно случайно, непроизвольно. Лиз, вздрогнув, тут же замолчала, зябко обхватив себя за плечи. Ощутив неожиданное прикосновение, она вздрогнула всем телом, словно в ожидании удара. Потом с усилием подняла голову. — Успокойся, Лиз, — голос отца Пабло звучал приглушенно, почти без выражения. — Прискорбно, что ты не можешь помочь бедняжке, но это не твоя вина. Я тебе верю.