Приманка для вампира

Змеей тоски ужалена душа. Забыто все, что дорого и свято; И мрачный день со мною неспеша Уходит в ночь. Оттуда нет возврата. Пусть я смешон, пусть проклят буду я, Пусть шепчет голос: «Ты себя погубишь». Но для меня страшней всего земля, Где я люблю, а ты меня не любишь. (Автор Геннадий Каплун) POV Томми Он все же спасает меня... Он делает этот чертов глоток. Потом еще и еще. Хватает мое запястье, прижимает к губам и, давясь, кашляя, торопиться пить мою кровь. Смотрит куда-то мимо меня, хлопает длинными ресницами, облизывается все время, только чтобы не потерять ни капли драгоценной сладковатой жидкости. Наконец, я выдираю свою руку из его цепких пальцев - так он снова лишит меня сил, а я их только восстановил. Кладу руки ему на плечи и вкрадчиво говорю: - Есть еще, Адам, но нужно пойти со мной. Здесь недалеко. Я помогу тебе подняться. Он смотрит пустыми глазами и послушно поднимается с пола. Я беру его ледяную руку и веду за собой. Сейчас он ничего не понимает, ничего не чувствует, ни о чем не думает. Он как зомби. Но это ненадолго... Поэтому я спешу отвести его в подвал. С минуты на минуту начнется его перерождение, окончательное и бесповоротное, и надо, чтобы он был в безопасном месте, где не сможет причинить вреда ни себе, ни тому, кто рядом. Этот процесс очень болезненный и выматывающий. Я помню, когда Элдест дал мне испить своей крови, то сразу заторопился. Немедленно подхватил меня и взлетел, собираясь унести за черту города, чтобы я не показался в таком виде людям. Но он немного не успел. Трансформация началась, когда мы были в воздухе. Я ощутил такую боль, что вынырнул из полубессознательного состояния, в котором был после его первого укуса. Меня заколотило, скрутило, затошнило. Я не понимал, что происходит, но совершенно ослепленный этой болью стал бить его по лицу и кусать лезущими клыками. Я кричал и плакал, извивался в его руках так, что он едва смог приземлиться. Хорошо, что вокруг было огромное поле, и мы сели, не привлекая внимания. Он тут же выпустил меня и отпрянул в сторону, пока я, ползая на четвереньках по скошенной траве, буквально, рыл землю от боли. Не знаю, сколько прошло времени, пока меня так крутило. Я почти ничего не видел - перед глазами мелькала моя прошлая жизнь. Клуб, игральные столики, лица посетителей, мое собственное лицо в отражении зеркал - исхудавшее, с голодным блеском глазах, с лихорадочными алыми пятнами на щеках... Когда немного отпустило, то обнаружил я себя в лошадином загоне, который, похоже, был неподалеку от места нашего приземления. Моя одежда была сплошь в крови, во рту тоже был привкус крови. У меня в ногах лежала молодая кобыла, обескровленная - похоже, моя работа... В двух шагах поодаль - огромный рыжий жеребец. Его я, видимо, убил просто так голыми руками. А в углу загона бились в испуге еще пять лошадей - они всхрапывали, взрывали копытами землю и косились на меня, прядая ушами. Боже, во что я превратился? Что я теперь за зверь? - Я думал, ты их всех тут положишь. Но ты присосался к этой беленькой красотке и выпил почти всю. Рысака вон как швырнул! Он себе сразу хребет сломал. Силен, молодец! Только впредь не пей звериную кровь - станешь слабым и не сможешь регенерировать. Только человеческую, ясно? Крылья попробуй убрать. Не повредил, случаем? Я оглянулся. Черт... У меня за спиной странные кожистые штуки. Огромные, серебристо-бурые. Лежат себе на траве, точно неживые. Точно бутафорские. Я, как во сне, развернулся зачем-то. К ним. Они, разумеется, пошуршали следом и оказались снова за моей спиной. Элдест хмыкнул: - Ну ты как котенок, ей богу! Тот с хвостом так играет! Они настоящие, никуда не денутся, пока не подумаешь о том, что сейчас они тебе не нужны. Чтобы они появились, надо наоборот, подумать о небе, о ветре, о полете, и они сами появятся. Я посмотрел на него, как на полоумного. Как это, думать о небе? Я не знаю, как это! Я же не птица, я не могу представить! Да и... Страшно там, наверху! Хорошо, что я был наполовину в отключке, когда он меня сюда переносил! И он догадался. Подошел, ласково взял мой подбородок, приподнял мне голову и почти невесомо поцеловал в губы. Красивый он, все-таки, невероятно! Глаза его блестели драгоценными камнями, когда он смотрел на меня: - Я тебе покажу, Томми, что такое небо... Проходит уже почти час. Я сижу на первом этаже и слушаю, как бесится запертый в подвале Адам. Иногда он надрывно кричит, срываясь на хрип, иногда затихает и просто скребется в закрытую железную дверь. Потом колотит кулаками, потом шумит где-то в углу подвальной комнаты. Я смотрю на часы - осталось ждать недолго. Его трансформация должна уже вот-вот завершиться. Это хорошо - парень, наконец, прекратит мучаться. А вот мои мучения, кажется, только начнутся. Что он сделает, увидев меня? Как поведет себя? Оттолкнет, ударит? Попытается убить? Я не могу выпустить его в таком состоянии. Сначала я должен рассказать ему о нашей жизни, о нашей пище, о полете, в конце концов. Теперь я жалею, что не привязал его - тогда он хотя бы меня выслушал. Что будет сейчас, непонятно. И я принимаю решение. Беру нож, довольно внушительный, но, правда, совсем тупой. Ну то, что он тупой, Адаму знать необязательно! Главное, чтобы он не кинулся на меня сразу - про свое бессмертие он еще не знает, поэтому поведет себя, как человек, то бишь испугается ножа. Прислушиваюсь. Гробовая тишина. Все? Закончилось? Я судорожно выдыхаю. Надо идти, а то он сейчас наверное голову ломает, какого хрена он среди четырех стен, и один, и в незнакомом месте. Спускаюсь, стараясь не бежать бегом. Со скрипом отодвигаю задвижку, распахиваю дверь рывком и делаю шаг внутрь, выставив перед собой нож. Сначала, в тусклом свете зарешеченного окна, я его не вижу - подвал большой и просторный, разделенный сваями дома на четыре части. Думаю, что он услышал меня и прячется. Но ошибаюсь... Он сидит под маленьким потолочным окном. Сидит прямо на полу, подогнув под себя ноги. Вокруг него иссине-черным покрывалом лежат измятые крылья. Вся кожа в царапинах и ссадинах - видимо, ободрался о неровные стены, а губы искусаны до крови. Смотрит на меня растерянно из-под пыльной свалявшейся челки и дрожит. Мне так жалко его. Едва сдерживаю свой порыв, чтобы не броситься на пол рядом, обнять его, полуголого и израненного, хоть и знаю, что раны за пару минут заживут. Знаю. Но хочется избавить его от боли - боль-то настоящая, хоть и тоже угаснет вскоре. Делаю шаг к нему, забыв про нож в руках. Он пугается блестящей стали и шарахается к стене. И я кидаю нож на пол, поднимаю руки, показывая, что я ему не угроза. Сажусь на корточки, чуть улыбаюсь, пытаясь как-то расположить его к себе, заставить пойти на контакт. Свет из окна бьет мне прямо в лицо, и я почти не вижу Адама, который большим черным комком сжался в углу. Ласково начинаю: - Успокойся. Не бойся меня. Все... Все закончилось, Адам. Ты теперь будешь в порядке. Ты теперь не будешь больше страдать. Я... Прошу, скажи мне, как ты себя сейчас чувствуешь? Я сквозь свои подсвеченные белокурые пряди пытаюсь разглядеть его лицо, но у меня не выходит. Он сидит в тени. Прижался спиной к стене, а крыльями обхватил себя с колен - я с трудом различаю лишь пыльную макушку, что торчит из-под черного, чуть дрожащего, крыла. Решаю действовать по-другому. Ему нужна встряска. - Адам, ты помнишь, что случилось сегодня? Ты меня помнишь? Меня Томми зовут, Адам, ты узнаешь меня? Черное крыло шевелится и вдруг шлепается в сторону, открывшись полностью и разметавшись по полу. Брюнет удивленно пялится на эту новую для себя часть тела, а потом все-таки поднимает заблестевшие злостью глаза на меня. Говорит совершенно осипшим голосом: - Да... Помню. Ты один из убийц моих родителей. Вижу, как ходят желваки на его щеках и напрягаюсь. Он в любой момент может наброситься. Раздерет на клочки, не пожалеет. И мне больно от его ненависти, больно до того, что я с трудом разжимаю челюсти, чтобы попробовать оправдаться: - Я не хотел, чтобы так вышло. Прости... Я лишь хотел... быть с тобой. Его крыло опять вздрагивает, а я задыхаюсь и выпаливаю: - Я захотел быть с тобой, как только первый раз увидел. Не мог перестать о тебе думать, не в силах был с тобой расстаться хоть на ночь! Я... люблю тебя, Адам. Я даже не успеваю ничего сделать. Он бросается ко мне, как разжатая пружина. Сбивает с ног, седлает, цапает мои запястья, вдавливая их в пол и не давая возможности шевельнуться. Наклоняется и шипит, глядя прямо мне в глаза своими огромными, почему-то золотыми, глазами: - Ты смеешь мне говорить о любви? Ты смеешь своим ртом, ртом чудовища, убийцы, произносить это слово? Говорить о чувствах тому человеку, чью семью ты погубил? Тому, кого сделал такой же тварью, как ты сам? Я ненавижу тебя! Но еще больше тебя, я ненавижу этого твоего дружка-убийцу! Уничтожу вас обоих! Как его найти? Где искать? Отвечай! Он встряхивает меня, случайно ударяя головой об пол, сжимает мои запястья крепче. Мне бы, дураку, думать о том, что он делает мне больно, мучает меня. Вместо этого пялюсь на него, сидящего в облаке пыли, поднятой с пола его крыльями, и рассматриваю его почему-то не красные, а золотистые глаза. Его коротенькие, острые и белоснежные клыки. Он такой красивый. Он теперь вряд ли достанется мне... Надо попытаться ему объяснить, что я все равно не смог бы помочь его родителям! - Что ты молчишь, тварь? Что ты... Что ты смотришь так на меня? Я тебя прикончу голыми руками! Он злится, беспорядочно бьет по воздуху чернющими крыльями, взбивая пыль до потолка. Хватает меня за горло, притягивает к себе. Я пытаюсь разжать его пыльцы. У меня почти получается, когда... На его плечи ложатся чьи-то крупные руки. Рывок, и он слетает с меня и кубарем катится обратно в угол. Я кашляю без перерыва и никак не могу восстановить дыхание - похоже Адам мне повредил трахею горла. Вскидываю глаза. Из клубов пыли ко мне шагает Элдест. Улыбается криво и насмешливо окидывает меня, всего измятого, взглядом: - Ха. А ты, дорогой, смотрю решил в свою жизнь адреналинчика привнести? Что, стало скучно отшельничать? Решил позабавиться с риском для жизни? А потом тон его вдруг меняется. Он кидает раздраженный взгляд на Адама в углу, пытающегося прийти в себя, и чеканит: - Ты, дурак, зачем его обратил? Мы его семью убили! Он должен был тоже умереть! Таких нельзя оставлять в живых, а тем более обращать! Ты себе сам создал бессмертного врага! Твою мать, Том, ты сошел с ума? Он почти орет, ни мало не беспокоясь, что его слышит поднявшийся на ноги Адам. Я тоже поднимаюсь с пола и встаю между ними. Устало потираю запястья и стараюсь говорить как можно четче, хотя жутко болит передавленное горло: - Во-первых, его семью убил ты, а не я. Во-вторых, он... сейчас просто не понимает, что происходит. В-третьих, это мое дело, для чего я его обратил. Это тебя совсем не касается, Элдест! Он ухмыляется опять, только теперь зло. Смотрит на замершего Адама - на его белое тело, проглядывающее через рваную футболку, на его красивые иссине-черные крылья, лежащие у босых ног, на его золотистые глаза под изогнутыми черными бровями. Потом переводит взгляд на меня. Выплевывает мне в лицо: - Ну да, это твое дело, конечно. Неужто запал на красивую мордашку? Втюрился? Неужели ты, столетний вампир, потерял голову от сопливого подростка? Ты его заранее для обращения выбрал? Облизывался на него, караулил ночами, подглядывал и мечтал о нем, да? Томми, я поражен просто! Он фыркает и вдруг притягивает меня к себе. Нахально впивается в мои губы, сминая, подчиная, залезая языком глубоко мне в рот. Я сопротивляюсь, верчу головой и, наконец, просто отворачиваюсь, а он шепчет мне прямо в ухо, касаясь губами моих волос: - А я-то думал - я один навсегда поселился в твоем сердце. Ты ведь искал меня? Я знаю... Тосковал наверное. Любил, ведь так? Ты любил меня по-настоящему, Томми? Неужели и это охотничье отродье ты любишь так же? Мне до того противно и больно все это слышать, что я из последних сил дергаюсь из стальных объятий и вырываюсь. Отодвигаюсь от него на пару шагов и... Успеваю только испуганно вскрикнуть, когда на Элдеста всем телом налетает Адам. Снова взрыв пыли до потолка, и некоторое время я не понимаю, что происходит. Они сцепились в комок и катятся по полу, путаясь в по-прежнему раскрытых крыльях Адама. У Адама в руке сверкает мой брошенный нож, а Элдест изо всех сил сдерживает натиск парня, озверевшего от гнева. У меня неприятно крутит желудок, ведь я знаю, что победить Элдеста никто не в силах - на то он и Древнейший. Он искуссный боец, и опытный, поэтому и живет, несмотря на периодические стычки с охотниками, уже несколько тысячелетий. И я с содроганием вижу, как Элдест прижимает Адама к полу, как вырывает из его руки нож и... Всаживает ему клинок прямо в грудь. Адам кричит болезненно, хватается за рукоять, а вампир поднимается над ним и с нескрываемым удовольствием смотрит на поверженного врага: - Адам тебя зовут? Ну что же, Адам - ты куда полез, мой мальчик? Я тебе не Том, который тебя щадит. Я тебя прихлопну, как назойливую муху, если захочу! А я уже хочу, да вот Томми не хочет. Да, Томми? Он улыбается задорно, точно в интересную и забавную игру играет. Правда, со стороны он смотрится жутковато - на той части лица, что изуродована ожогом, вместо улыбки корявая гримаса. Выжидающе смотрит, а у меня нет сил говорить. Что тут скажешь? Я отравил свою любовь вампирской кровью, я стал соучастником убийства его семьи, я притащил его сюда против воли. И сейчас он лежит у моих ног, пригвожденный к полу моим же ножом... Конечно, он освободится через некоторое время и бросится нас искать. Ему будет это просто сделать - вампиры, если захотят, чувствуют присутствие друг друга. Если захотят... А он захочет меня найти. Вот только не для того, для чего мне мечталось. Я, смирившись, вешаю голову и, стараясь не смотреть на брюнета, мучительно вытягивающего из себя скользкий от крови нож, иду к Древнейшему. Дрожу, когда спрашиваю: - Куда ты направляешься? Мне... Я не могу здесь оставаться, сам понимаешь. Он будет пытаться убить меня. А я... люблю его, и не уверен, что смогу оказать достойный отпор. Единственно, я ничему не успел его обучить, ни о чем рассказать. О наших правилах и вообще... Он даже летать не умеет! И слышу безжалостный, но такой ожидаемый ответ: - Ты хочешь ему помочь в том, чтобы быстрее найти тебя и убить? Меня ведь может не оказаться рядом, Томми! А ты опять утонешь в его золотых глазах и будешь ждать, когда он тебя на лоскуты порежет! - Но он... - Пусть выживает, как знает. Он теперь твой враг, и не тебе заботиться о его жизни! Замираю на секунду под его зелеными глазами - я так их любил когда-то! Так сильно и самозабвенно, так болезненно и нежно. Как сейчас люблю этого новообращенного вампира, что шипит мне вслед слова ненависти. Гребаная любовь. Сука. Жестокая... И совсем тихо прошу Древнейшего: - Ты, это... Возьми меня с собой.