Приманка для вампира

Кто соблазнил кого - не разобрать. Зачем мы это делаем? Не ясно. Нам так нужна любовь! И не нужна кровать. Да и наедине нам быть опасно... (отрывок из стих-я П.Давыдова) POV Томми. С трудом открываю глаза. Моргаю несколько раз, пялясь в полумрак помещения. Не понимаю, где нахожусь. А потом вижу его золотистые глаза. Он сидит напротив меня, валяющегося на полу. Сидит, подобрав под себя колени, и держит меня под прицелом ружья. Я в испуге дергаюсь, но сразу обнаруживаю, что связан по рукам и ногам, причем немыслимо крепко. Вспоминаю про Элдеста и матерю его на чем свет стоит. Оставил меня, сбежал? Неужто Адам его прикончил? Неужто справился? Нет, вряд ли. Не смог бы. Замираю под взглядом необычных золотых, горящих явной ненавистью, глаз. Смотрю на красивый профиль, едва подсвеченный тусклым, пробивающимся через маленькое окошко, светом заходящего солнца. Он дрожит от злости - даже губу закусил своим аккуратным белым клыком, и я закрываю глаза, ожидая боли от вырвавшейся беспощадной пули. Шепчу чуть слышно свое прощание с ним: - Прости меня за все зло, что я причинил тебе! Жду. Но ничего не происходит. Он не стреляет, а совершенно неожиданно всхлипывает. Глухо и зло говорит: - Черт... Не могу. Да что со мной? Вскакивает на ноги, целится мне в живот. Кричит: - Ты сейчас умрешь, тварь! Я в тебя всажу освященные пули, прямо в живот, слышишь? Чтобы ты подольше мучался, подыхая! Он так крепко держит ружье, что я даже в полутьме вижу, как белеют костяшки его пальцев. Дышу учащенно, не в силах унять страх смерти - я уже давно отвык чего-либо бояться, а он с легкостью напомнил мне, что и я все-таки конечен. Не хочется умирать, особенно, когда он так близко. Его тело, его кожа, его губы... Не стреляй! Я могу подарить тебе неслыханное блаженство - я ведь люблю тебя, мой прекрасный враг! И он вдруг в самом деле опускает ружье. Дрожит еще сильнее, а потом в ярости швыряет ружье от себя прочь. Бросается ко мне, падает слету на колени рядом и вздергивает меня за рубашку. Притягивает рывком к себе, и я послушной куклой оказываюсь около него - руки связаны у меня за спиной, а ноги переплетены жгутом в щиколотках. Я полностью в его власти - он может сделать со мной все, что захочет. Вот только жалко, что хочет он лишь причинить мне боль. Встряхивает так, что у меня зубы лязгают. Притягивает к своему лицу, смотрит. Ненавидит. Но, похоже, не может убить. Не может убить беспомощного человека, пусть и причастного к смерти его родителей. Бедняжка моя. Вижу, как по его красивому лицу бегут блестящие слезы. Бессилие и разочарование. Он, должно быть, сейчас сам себя ненавидит за малодушие, а я... Совсем теряю голову и примыкаю с поцелуем к его губам. Он замирает от моей такой наглости. Кажется, даже дышать забывает. Я целую, а он, как изваяние - так и держит сгребенную в кулаки мою рубашку и не двигается с места. Глаза его, как два ярких маленьких солнца, широко раскрыты и смотрят прямо в душу. А я сминаю его мягкие пухлые губы, нагло проникаю языком между ними, скольжу по белым зубкам, вылизываю его гладкие клычки. Секунда. Сладкая и томительно прекрасная. С моим любимым... А потом я лечу на пол, получая неслабый удар по лицу. Приподнимаю голову, а он уже надо мной. Сел мне на бедра и тянет руку к моим волосам. Сжимает их в кулаке и пригвождает мою голову к полу. Зло шипит: - Что ты там говорил? Простить просил? Любишь, значит, меня? От своего Элдеста спасал? - Он не мой... - Заткнись! Злится. Нависает сверху, смотрит прямо в глаза. А потом внезапно отпускает мои волосы и рывком раздирает на мне рубашку. Теперь моя грудь полностью обнажена и тяжело вздымается от дыхания. Мои связанные руки больно вжаты в пол, да и по бедрам, на которых он сидит, разливается тупая боль, но я почти не обращаю на все это внимание, ведь мне надо ему сказать... - Можешь ударить меня еще, Адам. Хоть не раз! Но выслушай! А он не слышит - играется, ослепленный ненавистью. Ведет по моей обнаженной беззащитной груди, больно расцарапывая заострившимися ногтями кожу. Смотрит, как появляются капельки крови, царапает живот, ведет линию к паху. Я вздрагиваю от боли и от странного удовольствия - я ведь вполне заслужил эту боль! Я причинил ему боль, несоизмеримо большую. Задыхаюсь под его руками, тороплюсь сказать: - Тебе нужно уходить отсюда. Элдест где-то рядом, он не мог уйти надолго. Может, охотится. Он вполне может устроить для тебя ловушку - это в его духе! Он знает, что ты шел за мной, чтобы отомстить, и он хочет убить тебя! Адам на секунду замирает. Смотрит странным взглядом через спутанные волосы на меня, беспомощного, под ним. Улыбается недобро: - Ты блефуешь! Зачем тебе предупреждать меня об опасности? Я ведь твоя погибель, Томми! Ты должен бояться меня и желать моей смерти, нет? Я аж покрываюсь мурашками от его этого "Томми" и вдруг выдаю правду: - Ты не погибель. Ты - моя любовь, Адам. Первая после предательства Элдеста и сильная, как сама жизнь. Любовь, желанная настолько, что ни жизнь, ни смерть мне не помеха... Поэтому и предупреждаю, дурачок! Он пару раз хлопает ресницами, видимо пытясь переварить услышанное. А я неожиданно ощущаю, как наваливается обреченность и невозможная усталость. У меня нет шансов! Просто нет. Нет надежды, нет возможности что-либо изменить. Я проклятое существо, и моя любовь такая же... Она была проклята и обречена, едва зародившись на этой земле несколько дней назад. Лежу так, с запрокинутой головой, с разметавшимися по пыльному полу волосами, с затекшими связанными руками, из-за которых пришлось прогнуться в пояснице. И не верю в происходящее, когда вдруг ощущаю его прохладные губы, приникшие к моему животу. Судорожно вздыхаю и боюсь открыть глаза, чтобы все это не исчезло. Пухлые, невыносимо мягкие губы скользят по выступающим ребрам и спускаются к паху. Рывок. Еще один. Я дергаюсь и чувствую, что мой член уже оголен. Дрожу, не останавливаясь, и приоткрываю глаза. Он у моих ног. Кусает мои путы. Едва вижу в полутьме его черную макушку, зато хорошо вижу поблескивающие темным золотом глаза. Он зависает пару секунд у моего паха, скалится, расставив руки по сторонам от моих бедер, а потом наклоняется и ловит влажными губами мой член. Слегка зажимает головку, щекоча и дразня языком, а я не могу сдержаться - издаю совершенно пошлый, несдержанный стон и больше выгибаюсь в пояснице. Он издевается: - Любишь, значит? Для этого убил меня? Грубо разводит мне ноги в стороны, прижимает к полу, продолжая играться чертовым языком с моим стоящим колом достоинством. Он уже весь в моей смазке - вылизывает пах, удерживая мои бесстыдно разведенные ноги. Смазка блестит на его подбородке, на губах, даже на одной щеке. Он горящими глазами наблюдает, как я трепыхаюсь, развратно дергаюсь ему навстречу взмокшими бедрами, трусь голыми ягодицами об пол, не замечая, как неровное дерево раздирает в кровь нежную кожу. А потом он тянет мои бедра на себя и засовывает в меня пальцы. Я кричу, больше не в силах сдерживать возбуждение. Прошу его войти в меня, умоляю. И он слушается. Спускает с себя джинсы до колен и пододвигается ближе. И я совсем схожу с ума, когда моих ягодиц касается его большой, красивый, набухший до предела член. Адам точно насмехается и сначала ничего не делает - просто стоит на коленях, давая рассмотреть себя во всей красе. И я смотрю. От того, что вижу, аж в горле пересыхает. Мне безумно хочется коснуться его - погладить по белой подтянутой груди, провести по стройным сильным плечам, вобрать в рот возбужденно торчащие соски, прикусить нежную, как мне известно уже, кожу на его шее. А еще мне хочется взять в руки его достоинство. Поиграться с ним так, чтобы его самого выгнуло дугой от желания. Чтобы он весь истек подо мной, взбивая своим сильным телом пыль на полу. Прошу его хрипло: - Развяжи меня, Адам! Он приставляет свой член к моему анусу и отвечает: - Ты же сильный! Ты же вампир. Сам не можешь разорвать путы? Опять издевается? Ну зачем он так... Снова прошу: - Не могу. Мне уже давно надо было поесть... Сил мало совсем. Развяжи! Я хочу коснуться тебя. Он смотрит насмешливо из-под черных изогнутых бровей. А потом коротко мотает лохматой головой. И входит в меня. Сразу до половины. Наполняет меня, вдруг прогоняя пустоту моего тела, холод моих вен. Скользит все глубже, а я, кажется, пару минут уже не дышу. Господи, как сладко и больно, и до головокружения хорошо! Адам насаживает меня, держа мои ягодицы сжатыми, а я трясусь от удовольствия, как последняя дворняга, кричу, уже не сдерживаясь. - Еще! Еще! Да... Давай... Он вздергивает меня с пола и усаживает прямо на себя. Моя голая грудь касается его через разрез его футболки. Мои руки, сцепленные за спиной больше не болят. Он теперь сидит подо мной, оперевшись одной рукой об пол, а другой схватив меня за шею. И вот тут я становлюсь хозяином положения. Скорее всего, неожиданно для него. Я чуть приподнимаюсь на коленях и опускаюсь на его член, а потом снова приподнимаюсь и скольжу обратно. Он зажмуривается и запрокидывает голову, теперь уже упирая обе руки в пол. И я не могу больше терпеть. С жаром припадаю губами к его щеке, потом к скуле. Чиркаю острыми зубами, раня нежную кожу. Его трясет от моих телодвижений на нем, и он даже не пытается отстраниться. Я склоняюсь к его красивым сильным плечам - аж всхлипываю, когда с поцелуем-укусом присасываюсь к гладкой коже. Кусаю, потом вылизываю, потом снова беспощадно кусаю. И все время двигаюсь на его члене. Теперь он выгибает поясницу, ерзает подо мной, скребет пальцами пол, пока я всем своим голым телом почти уже лежу на нем. Прыгаю все чаще и чаще, шлепая ягодицами по его бедрам. Мой член хлопает по его животу, пачкает блестящей смазкой, и Адам, наконец, снисходит и берет его в руку. Вот теперь мы окончательно "слетаем с катушек". Я все-таки валю его на пол, и скачу на нем нещадно. Он дрочит мне, выгибает спину, запрокидывает черноволосую голову и кусает свои красивые губы, только чтобы не стонать. Не хочет мне признаваться. Не хочет, чтобы я знал, насколько ему хорошо... Что же, можно понять. А я вот признаюсь: - Я люблю тебя. Я люблю тебя, Адам. Люблю! Прости меня. Мы кончаем с шумным сбитым дыханием, с горящими глазами. Изливаемся обильно и валимся рядышком на пол. Лежим в темноте, нагие и ослабшие. Я поворачиваю голову в его сторону - мне так хочется его видеть. Все время. Смотреть на него, трогать его, говорить с ним. Дышать одним воздухом, лежать вот так, рядом. Наблюдать, как он приходит в себя после оргазма. Видеть его расслабленную плоть, его красивое тело и мальчишеское лицо. Он отвернулся от меня, и я лишь вижу его длинную шею с прилипшими черными прядями волос. Вижу линию скул и уголок капризно-красивого рта. Сладкого рта, который мне немедленно хочется поцеловать. Сажусь на колени, придвигаюсь к нему, склоняюсь. Ниже. Ниже... Пожираю его профиль глазами и целую в манящий уголок губ. Потом целую в запрокинутый подбородок. Потом целую в нежную кожу у самых глаз, под густыми ресницами. Потом в шелковистую изогнутую бровку. А потом прижимаюсь щекой, глядя в ту же сторону, что и он. А он смотрит в темноту. Черную, куда не проникают лучи из окна. Смотрит и тяжело дышит подо мной. Потом поворачивается и глядит прямо мне в глаза. Золото из них пропало, лишь осталась синева неба - отстраненная, далекая, бескрайняя, в которой нет дна... В которой можно раствориться без следа. Говорит: - Любишь, значит? Что же, хорошо. Быть может, так лучше даже... Слегка отталкивает меня и садится. Смотрит мне все также в глаза, забирая мою проклятую душу, поселяясь навеки в моем остывшем медленном сердце и моем измученном мозге. Забирает меня себе без остатка. Знает об этом и наносит удар: - Я не смог убить... Не смог отомстить за родителей. Смалодушничал, услышав о твоей любви и заглянув тебе в глаза! Искал тебя для мести, при этом не в силах забыть нашу близость. И вместо твоего уничтожения, любил тебя, не в силах сопротивляться желаниям своего тела. Я предал своего отца и свою мать! Ненавижу себя за это! Но... Но я поступлю по-другому. И он медленно встает. Натягивает джинсы и отходит неспеша на пару шагов, наклоняется за ружьем, берет его, а потом оборачивается. Слушает мое судорожное дыхание и смотрит куда-то в сторону. Прикрывает длинными ресницами свои небесные глаза и сообщает: - Ты любишь! Ты испытал близость со мной. И это был последний раз, когда мы были вместе, когда виделись. Я придумал наказание... Ты больше никогда не увидишь меня, Томми. Может, хоть так я смогу причинить тебе боль? Может... Хоть так задеть тебя. Прощай. И он, больше не глядя на меня, выходит из хижины. Нет... Нет. Не поступай так. Лучше убей! Я не шепчу, я не кричу эти слова. Я плачу ими, давлюсь, пытаясь подняться на ослабшие ноги и последовать за ним. Остановить! Заставить остаться. Вернуть себе! Прыгаю раза два и валюсь беспомощно на пол. Кричу, срывая голос: - Адам! Прошу не поступай так со мной! Я слишком долго был один, я не смогу больше. После того, что... После тебя! Но он, конечно, не возвращается. Он знает, что делает. Прекрасная месть! Совершенная и беспощадная. Молодец, мальчик. Быстро учится... Быстро грубеет. Еще около часа я провожу в каком-то полусне-полуобмороке. Лежу голый на полу. Смотрю на дверь. Чувствую его - он медленно отдаляется. Ловлю его эмоции. Он пуст. Совершенно. Идет где-то в самой гуще леса пустой оболочкой - ни о чем не думает, ничего не чувствует. Не сожалеет. Не грустит обо мне. Ни о ком не грустит. Он точно мертв. Он не знает, что ему теперь делать дальше. Куда ему идти. Он так пришиблен тем, что между нами случилось, что даже забыл про Элдеста... Я лежу и "вижу его". Зову его всем своим существом, но он точно блокирует меня. Хотя, знаю, что он чувствует мою тоску. Наверное, наслаждается своей местью? Нет. Ему все равно... И от этого еще больнее. Я тихо закрываю глаза. Размеренно дышу, чувствуя холод остывающего от наших тел деревянного пола, чувствуя медленный нечеловеческий стук моего сердца. Знаю, что за окном садится солнце. Знаю, что над крышей парит Элдест. Знаю, что моя любовь одиноко бредет в вечернем заросшем лесу... - Томми? Том, что с тобой? Ты... кто тебя так? В дверях стоит Древнейший и по-настоящему испуганно смотрит на меня, по-прежнему лежащего на полу. Подходит, нерешительно топчется в паре шагов - шарит по моему телу сальным взглядом. А потом внезапно видит следы спермы у меня на животе. Сжимает руки в кулаки, кажется, даже зубами скрипит. Цапает меня за плечи, поднимает с пола и сажает на стул неподалеку. Освобождает руки. Его глаза горят, как у сумасшедшего, когда он гладит меня по волосам, когда смотрит на мои опухшие от поцелуев губы. Глухо спрашивает: - Адам? Он был здесь? Я думал, успею вернуться... Как он так быстро нас нашел в этом чертовом огромном лесу? Я хотел тебе принести еды. Черт! Прости, я подверг тебя смертельной опасности. Я... лишь хотел удержать тебя! Перенес сюда вот. Мы в одном из заброшенных домов древних. Тут столько энергии осталось после них - как, черт возьми, этому Адаму удалось нас определить? Мы здесь с тобой должны были быть в безопасности! И наедине... Нам столько надо бы сказать друг другу! Но... прости меня, я не должен был кидать тебя совсем беспомощным. Он что-то сделал тебе? Я поднимаю на него свои помертвевшие глаза. Смотрю долго в перекошенное от боли лицо - неужто он все-таки что-то испытывает ко мне? Неужели? Может, тогда мой черед его использовать? Может, пора чужими руками получить свое счастье, если я слаб и не могу справиться сам? Быть может... И я не успеваю даже додумать свою мысль, как мои осиротевшие губы произносят: - Да, сделал. Он... изнасиловал меня. Глаза Элдеста расширяются и прямо-таки сверкают кроваво-красным. Он так сжимает мою руку, что на коже от его ногтей выступает кровь. Шипит, как змея: - Он... сука. Я его раздеру голыми руками! Изувечу его смазливую морду за то, что посмел поиздеваться, надругаться над тобой! Сученыш проклятый... - Нет. Ты не тронешь его. Мой голос сух и звонок. Смотрю в когда-то любимые глаза и заставляю себя ласково провести по его изуродованному лицу. Коротко велю: - Ты не тронешь его и пальцем! Ты найдешь его и вернешь сюда! У него ружье с освещенными пулями, поэтому будь аккуратнее. Принеси ружье тоже - оно нам не помешает. Но, главное, верни мне Адама! Я хочу сам с ним разобраться. А потом и поговорим, Древнейший, о нас с тобой!