Приманка для вампира

Искупай меня — в нежности, в полной ванне истомы, Искупай! Без погрешности! Без упреков и стонов. Заверни меня — в сумерки, Обмотай тишиною… Отыщи меня — в сумраке… И укутай — собою… (Отрывок из работы Я. Мациевской) POV Томми Патрик, не в силах отпустить мою руку, так и волочет меня, то есть нас с Адамом, по тропинке. Втаскивает через черный ход и далее по коридору. Ведет меня, похоже, в свою комнату, и я даже начинаю слегка задыхаться, когда понимаю зачем. Адам сидит тихонечко - распластал теплые конечности по моим ребрам, довольно-таки ощутимо зацепившись коготочками крыльев, и уткнулся пушистой мордочкой прямо мне в грудь. И я ничего не могу с собой поделать - чувствую, как колотится его крошечное сердце, и не слышу, не вижу Патрика. Что ты делаешь со мной, летучее создание? А между тем мой потенциальный возлюбленный затаскивает меня в свою комнату и сразу впечатывает в закрывшуюся дверь. Цепляет мой подбородок, запрокидывает голову и жадно, словно мы не виделись пару недель, целует. Пытается прижаться всем телом, но я не даю, выставляю согнутые в локтях руки перед собой и удерживаю его на расстоянии - он же Адама раздавит нафиг! Поневоле отвечаю на поцелуй и тут же расплачиваюсь за это. Маленькая зараза под рубашкой, словно почуяв, чем мы там занимаемся, не долго думая, берет и смачно кусает меня. Кусает за сосок! Мне стоит нереальных усилий, чтобы не заорать Патрику прямо в рот. Замираю под ласками одного любовника, сдерживая слезы от маленьких мстительных зубов второго. Нет, я сейчас вытащу эту крылатую бестию и как следует надеру ему его большие уши! Патрик между тем шепчет мне нежности - о том, что соскучился, о том, что столького опасался сегодня, о том, что рад, что мы с Давидом поладили. И все целует меня. Скользит губами по скулам, шее, даже засовывает руку под рубашку, от чего я покрываюсь мурашками, молясь в уме, чтобы Адам там с моего соска не переключился на пальцы Патрика. Но это мстительная пушистая скотина придумывает более изощренную пытку. Пока Патрик радостно делится планами на завтрашний день - говорит что-то о нашем совместном полете, о красивом береге пролива, на котором мы обязаны побывать - мою грудь бесцеремонно, настойчиво, щекотно вылизывает крошечный шершавый язычок. Там, где только-что яростно кусались зубки. А еще вылизывает ребра... Я чокнусь сейчас! Помогите! Боже, за что мне все это? Не знаю, как выглядит мое лицо в тот момент - по мне раньше никогда не ползали маленькие похотливые мыши - но Патрик неожиданно замолкает и внимательно вглядывается. Сообщает: - Ты дрожишь. Ты так возбужден! Боже, твои глаза сейчас так прекрасны. Я хочу любоваться тобой, хочу любить часами. Он тянет меня к кровати, и я неожиданно злорадно ухмыляюсь - засранец в рубашке перестал лизаться и испуганно замер. Ага? Боишься, что тебя сейчас достанут на свет божий? Так тебе и надо! Так беспощадно издеваться, и это в ответ на мое спасение? Патрик, словно хрупкую фарфоровую куклу, аккуратно усаживает меня на постель. Садится рядом и расстегивает мою рубашку. Я же едва не шиплю, поскольку зверек тут же перебирается мне на спину, немилосердно царапаясь когтями крыльев и лапок. Ничего, я тебе и за это отомщу, вредное кровососущее! Патрик скользит рукой по моей груди, спускается к паху и заискивающе заглядывает в глаза. Точно спрашивает разрешения. Точно хочет знать, готов ли я. И вдруг я понимаю - вот он, выбор. Вот он - момент моего окончательного и бесповоротного решения. Этот момент настал не раньше, не позже, он наступил именно сейчас. Именно в эту минуту я вынужден выбрать, с кем я дальше пойду по жизни. Это минута выбора наступила так просто и неожиданно, что я совершенно теряюсь, замирая под ласкающей мой пах рукой Патрика и чувствуя на спине тепло неподвижного Адама. Он тоже ждет. Он прижимается ко мне всем своим мягким тельцем, и я до странности ясно понимаю - если я сейчас откинусь на постель перед Патриком, мышь взовьется в воздух и исчезнет в распахнутом окне. Вот только исчезнет теперь навсегда. А разве не этого мне хотелось еще час назад? Хотелось всем сердцем? Искренне удивляюсь себе, когда спокойно, нежно и без доли сожаления останавливаю Патрика. Перехватываю его крепкие пальцы, подношу к своей щеке, прижимаюсь к ним. Смотрю из-под черной челки на его красивое, ставшее уже таким знакомым и привычным, лицо. Целую его пальцы и, ласково улыбаясь и едва сдерживая слезы облегчения, говорю: - Прости меня, милый. Прости, хороший мой! Я согласился прилететь сюда, думая начать новую жизнь. С нулевой отметки, с намерением смотреть только вперед. С тобой. Но за эти часы, проведенные в замке, среди всей этой роскоши, старины и мощной энергии, я вдруг понял бесконечно важную вещь. Я не смогу идти вперед, не смогу строить будущее, когда я не разобрался со своим прошлым. Оно не осталось позади, оно просто было старательно и кропотливо закопано, спрятано мной в недрах души и памяти. Но то, что спрятано иногда имеет странное свойство - появляться. Находиться, причем в неожиданных местах. Не там, где было оставлено. И сейчас я не могу тебе врать. Я хотел бы остаться с тобой! Хотел бы забыть обо всем... Но не могу. Ты понимаешь меня? Понимаешь, что я хочу тебе сказать? Смотрю в его глаза, но почти ничего не вижу из-за собственных слез. Я и не знал, что говорить правду, это такое счастье. Мне кажется, будто с моей груди сняли тяжелую каменную плиту, и я теперь ничего не боюсь. Жду его ответа. Знаю, что ему больно, но знаю, что он не оскорбит и не ударит. А вот я бы с удовольствием настучал сам себе по морде, если бы мог. Ха, и еще по одной наглой морде, что сейчас уткнулась горячим носом мне в шею. Черт, он там уже празднует что ли? Радуется победе, маленькая сволочь? Залез мне почти на шею, тыкается носом, лижется и даже, кажется, чавкает от восторга. Ну, я тебе устрою! Потом. Но Патрик так ничего и не отвечает. Кивает молча, пряча глаза. Встает, осторожно выпутывает руку из моих пальцев, улыбается натужно. Еще раз кивает. Разворачивается словно сведенным телом и идет к двери, а я следом. Ловлю его за плечо у выхода, тихо шепчу: - Не выходи. Это... Это твоя комната. Я уйду. Целую его совсем по-дружески на прощанье. Хочу сказать ему спасибо, за то что он подарил мне прекрасное, хоть и недолгое, забвение. Но не могу говорить и просто спешу выйти. Прощай... Иду по коридору, еле ноги переставляю. Даже нет сил стащить крылатого засранца с плеча. И он сидит, уже не скрываясь. Вылез из воротника, распластал крылья - держится. Так и идем до моей комнаты. А едва я открываю дверь, Адам срывается и летит внутрь первым. Знаю, что он там будет делать, поэтому остаюсь у двери, бесшумно закрывая ее за собой. Смотрю в пол, не желая видеть его мучительно-болезненного обращения. Жду. Его тихие стоны заставляют меня впиться ногтями в собственные ладони - эта способность перекидываться пугает меня. Так странно - вот ты высокий, статный парень, а вот ты крошечное уязвимое существо с крыльями и большими ушами. А еще странно, что многие вампиры отдали бы руку на отсечение, только чтобы заполучить этот дар - дар быть странным маленьким созданием и пить кровь животных. Но заполучить этот дар можно лишь одним способом - сначала этот вампир-перевертыш должен укусить тебя, а потом ты должен укусить его, при этом опустошив до конца. Другими словами, убить. И мне вовсе не нравилось, что Адам тут перекидывается под носом у своры вампиров, любой из которых может подглядеть, увидеть, узнать... Не успеваю додумать свою мысль. Чувствую движение и поднимаю голову. Он стоит посреди комнаты, совершенно обнаженный и безумно красивый. Его тело изменилось с момента нашей последней близости - стало более поджарым, жилистым, а бедра выглядят сильно уже. Он стоит, ничуть не стесняясь своей наготы, и смотрит. Смотрит ярко-золотыми глазами прямо в мои. Так смотрит, что внутри у меня, где-то глубоко в худой груди рождается пожар. Растет, греет, полыхает, и я не могу совладать с ним - начинаю дышать чаще, приоткрывая пересохшие губы. Адам же вдруг подбирается весь, а потом идет. Идет через всю большую освещенную лишь рассветом комнату ко мне. А я замер у порога - пытаюсь не сгореть в огне, в котором я весь. Идет, все так же не сводя полыхающих глаз с моего лица и, оказавшись рядом, вдруг подхватывает меня на руки и прижимает к себе... Он делает это так, словно это обычное дело. Словно он имеет на это полное право, и ничто в этом мире не может быть естественней, чем я на руках у него! Он ничего не говорит, только смотрит жадно и жарко, а я вообще не в силах ни говорить, ни думать. Лишь рука моя вдруг сама по себе оживает и неожиданно крепко и порывисто обвивается вокруг его шеи. Я не хочу, чтобы ему было тяжело. Я хочу, чтобы... Хочу его. Мир сократился до размера двух маленьких солнц в его глазах. Мое тело исчезло - то, которое я знал, к которому привык, с угловатостями, костями, мышцами и привычными позами. Я превратился в его руках в теплую, пластичную, необычайно чувственную субстанцию, имени которой я даже не знаю. Быть может, я стал простой глиной, пластилином в его руках - такие немыслимые изгибы и положения принимало мое тело под его ласками. Так, наверное, боги древности лепили из грязи, воды и света людей. Так сегодня я кричал и плакал, умирал и рождался в руках любимого. Ни разу в моей долгой жизни меня не ласкали так. Иступленно, жадно, болезненно, яростно, нежно, бережно, неистово, собственнически и самозабвенно. Любовно. Мне казалось, Адам превратился в один сплошной неутомимый источник удовольствия. Его пальцы, губы, язык были везде - касания их заставляли меня стонать и кусать губы, сжимать в руках то несчастное покрывало, то его густые спутанные волосы. Я метался по постели, изнывая от желания, терся текущим членом о грубую ткань, пока Адам вылизывал меня сзади. Я, словно шлюшка, гнул спину и показывал зад, не в силах ждать, когда же он, наконец, войдет в меня. Весь мокрый я тянул его на себя, оставляя на нем свою влагу, заставлял его снова и снова возвращаться к моим губам. А потом он уползал ниже, играя с моей набухшей плотью. И я снова тянул его за пряди волос, притягивая обратно, желая целовать его, смотреть на него, тоже взмокшего, бледного, с красными опухшими губами и мерцающими огнем глазами. Я кончил, изогнувшись кошкой в его руках, всхлипывая и трясясь всем телом. Но он не остановился. Ползал около меня, расслабленного и счастливого, со спутанными волосами на лице и горящими щеками, и игрался с моим опавшим членом. Я смеялся и шлепал его по рукам, ловил за запястья, толкал от себя, мучая его и провоцируя. Он путался в одеяле, уворачивался от моих шлепков, обиженно фыркал, облизывал опухшие от моих поцелуев губы, но ластился вновь и вновь. Его большой красивый член почти касался живота от силы возбуждения, и я дрожал от предвкушения, что это горячая розовая плоть скоро окажется во мне. В какой-то момент я притянул его за шею. Держал крепко, словно породистого своевольного жеребца, и смотрел в сумасшедшие звериные глаза. Когда наши носы почти коснулись друг друга, я высунул язычок и лизнул его - мазнул прямо по приоткрытым губам. Улыбнулся, почувствовав, как Адам задрожал всем телом, как подался ближе, чуть запрокидывая голову и подставляя под мои поцелуи длинную шею. И я не стал ломаться и скромничать. Впился в нежную кожу, засосал, теряя голову от этой вседозволенности. Обхватил его голову крепче и заскользил гибким языком от ямочки между ключицами до острого подбородка. Укусил в этот самый вызывающе наглый подбородок, а потом с силой склонил его голову к себе и, зарываясь пальцами в иссине-черные длинные пряди, велел: - Возьми меня. Немедленно. Сейчас же! Он тихо заскулил от такого разрешения, а еще, наверное, от тона, которым я это сказал. Я и сам не узнавал себя - ни своего голоса, грубого и низкого, ни своих реакций, ярких и бесконечно отзывчивых, ни своих мыслей, вдруг закрутившихся только вокруг него, этого бесцеремонного существа напротив. Того, кто пришел и снова присвоил себе. Причем, даже не спросив предварительно разрешения... Мы просыпаемся через несколько часов. Через высокие старинные окна проникает тусклый свет дня. Ветер шумит, кажется, еще сильнее - тут, недалеко от несущего свои воды пролива, ветер не стихает никогда. Странное место. Нравится оно мне. Лежу на Адаме. Дышу в унисон с ним, наслаждаюсь близостью наших тел. Он спит, крепко сомкнув длинные черные ресницы и обняв подушку обеими руками. А я как дурак, неотрывно рассматриваю его расслабленное красивое лицо и желаю оказаться там, в его руках, вместо подушки... Я сошел с ума? Я спятил окончательно? Слетел с катушек? Сорвался с тормозов? Как еще назвать в наше современное время мое поведение? Лежу на нем, глажу по черным волосам. Не могу терпеть и целую в теплое плечо, а потом и в нежную щеку. Он вздрагивает и просыпается. Ерзает подо мной, но я и не думаю слазить - он такой большой и удобный, черта с два я теперь с него слезу! Тихо смеюсь его попыткам сбросить меня. А потом ласково обнимаю за плечи, когда он смиренно остается лежать и больше не пытается скинуть меня. Целую его снова в щеку, потом в висок. А он, смешной, лежит и косится ярко-голубым глазом, улыбается уголками губ. Наконец, тихо сообщает: - Мне так хорошо. Удивительно. Я словно... снова человек, и радуюсь! Так отвык от этого. Задумчиво тереблю его черную прядь в пальцах. И тоже признаюсь: - Мне тоже хорошо. Как давно не бывало! Но ты... Все-таки ты такой засранец и хам! Ты хоть понимаешь, что заставил меня сделать? Снова ерзает, и на этот раз я даю ему возможность перевернуться на спину. Устраиваюсь у него на груди, утыкаясь подбородком чуть выше соска, смотрю в спокойные светлые глаза и не понимаю, почему снова так сильно хочу его целовать. Даже говорить не могу, думать о его ответе не могу - так хочется целовать его! Снова и снова! Но терплю. Слушаю. - Ты... Прости меня, Томми. Я так обидел тебя тогда! Ушел, почти ничего не объяснив. Но... Мне было так плохо, что не только говорить - я нормально соображать не мог! Ненависть... Я убил Элдеста тогда, а ненависть - она никуда не делась. Мне казалось, я стал еще больше ненавидеть, причем себя в первую очередь. Я причинил бы вред и тебе и себе, если бы тогда остался... Он говорит все это тихо и твердо, глядя прямо мне в глаза. И я вдруг верю ему, понимаю его и представляю на секунду, как он чувствовал себя в тот момент. Прижимаюсь щекой, глажу по ровной соблазнительной груди, пока он бережно сжимает пальцами мои плечи. Нежится в моих объятиях, улыбается открыто и искренне, и иногда закрывает глаза от удовольствия. А я готов, кажется, весь будущий век вот так гладить его тело, ласкать пальцами, трогать везде, где захочу, и наслаждаться его дрожью. Но одна мысль уже как час с нашего пробуждения не дает мне покоя, заставляет прекратить ласки, взволнованно нависнуть над Адамом. Смотрю на него сверху и выпаливаю свой вопрос: - Ты так боишься себя и своей природы? Ты никак не смиришься со своей сущностью? Это так, Адам? Смотрит на меня, ласково поглаживая мои бока. Задумчиво отвечает: - Нет... Уже нет. Я смирился и, наверное, даже испытываю удовольствие от некоторых вещей. Ну, например, от полета. Это так невероятно здорово - иметь возможность летать! Парить над землей, сражаться с ветром, перемещаться, куда вздумается, забираться на самые высокие горы и смотреть оттуда вниз. Кто из людей так не хотел бы? Это дар! Настоящий дар, а не проклятие. Смотрю на него пораженно. Странно... Неужели Давид мне сказал неправду про таких, как он? О проклятых созданиях? О демонах, что никогда не смирятся? Или кое-кто кое-чего не договаривает? Приближаю свое лицо к его. Нависаю, вглядываюсь. Он нервно хлопает ресницами и пытается меня отвлечь - руки его ложаться на мои ягодицы, сжимают их, а потом неприлично разводят. Но я не даю сбить меня с толку. Седлаю его бедра и сдергиваю его руки с моих ягодиц. Сжимаю его запястья, спрашиваю: - И ты именно из-за того, что "испытываешь удовольствие" от своих возможностей, идешь в наемные убийцы? Теперь ты ненавидишь не себя, а людей? Отчего вдруг? Или это какая-то твоя новая игра, Адам? Жду ответа. Он беспечно улыбается, пытается мягко освободить запястья, но я лишь зажимаю их крепче. Чувствую, как нежная кожица сминается под моими пальцами, и смотрю в серо-голубые глаза, что бегают по сторонам. Не выдерживаю. Спрашиваю уже "в лоб": - Адам, во что ты влез? Что за задание у вас сегодня? Через пару часов, кстати... Что ты там делать будешь? Последние слова против воли произношу умоляюще. Вижу его закушенную губу, его деланно веселый взгляд, его слишком частое хлопанье ресницами - кого он хочет обмануть? Черт, я часами наблюдал за ним когда-то - я знаю все его реакции, на любое событие! Молчит. А я теперь по-настоящему обижаюсь. Резко слезаю с него, сажусь и с силой вздергиваю его за собой. Покорно поднимается и даже не вырывается, только тихо просит: - Прошу, давай не будем об этом. Там не так, как ты думаешь, там... В общем, это ерунда все! Не хочу тебя впутывать во всю эту грязь и... - Вот именно, грязь! - повышаю голос против воли, отчаянно обижаясь, что на мое откровение он и не думает откровенничать сам. - Зачем ты лезешь в эту самую грязь? Связался с Ниманном - он же палач и головорез, как и его люди! Ты... реально стал таким? Боже, Адам, скажи, что не стал! Снова умоляющий тон. Да что же такое? Я должен держать себя в руках, а я, ну точно барышня, что своего мужика на войну отправляет - ору и почти плачу! Надо взять себя в руки. Но, видимо, Адам все же чертов колдун, раз и эту мою мысль он словно ловит из воздуха. Вытягивает свои запястья из моего захвата, обнимает ласково за плечи и прижимает к себе. Крепко так, надежно, уютно и по-свойски, как никогда не прижимал правильный уравновешенный Патрик. Шепчет мне на ухо, касаясь влажными губами моей мочки: - Я избрал для себя цель. Два года назад это было. Быть может, повстречав тебя пораньше, я бы бросил все к чертям. Но... сейчас я не могу ничего изменить - слишком поздно. Я долго шел к своей цели, и вот замаячил результат - сегодня я пойму, "стоила ли игра свеч". - Адам, я чувствую, это опасно.... - Погоди, не перебивай! Я врал и притворялся, ломал себя и топтал свою чистоту и наивность. Я методично уничтожал себя, прошлого, как ты уничтожал все прошлое. Так ведь было? Но мы не справились, Томми. Мои сомнения, сны и твои тату... Мы не уничтожили прошлое до конца. И я, кажется, рад этому безмерно! Но от плана своего не отступлюсь. Уже не могу. Я вдруг понимаю - то, что сегодня произойдет, намного серьезней и опасней всего того, что я мог предположить. Я просто ни-че-го не знаю! Я так не могу... Не хочу! Снова мучиться? Шепчу, вдруг растеряв весь свой напор и твердость: - Прошу, не ходи с ними! Я не знаю, что там у вас за задание, но... Если Ниманн ведет, это точно что-то из ряда вон! Адам... ты понимаешь, что я не отпущу тебя? Он смотрит нежными светло-серыми глазами: - Отпустишь. Я не могу уже ничего изменить. Хватаю, притягиваю: - Не отпущу! Черт, мне все равно, что ты там можешь или не можешь. Я не отпущу тебя! Гладит по спине, словно просит прощение за то, что сделает: - Отпустишь, родной... Я потом вымолю прощение, хочешь? Сделаю, что угодно, хоть ползком проползу по всем лестницам этого замка к твоим ногам! Задыхаюсь. Как удержать? Он - мой, не хочу никуда отпускать! Шепчу куда-то в теплую ямочку ключиц: - Нет... Целует в мою лохматую макушку. Как ребенка, блин... - Просто подожди меня. Мне будет легче, зная, что ты ждешь! И я вернусь утром, обещаю. Приду с рассветом...