Эва как!

- Эва как! - тихо произнёс он. Дверь в ординаторскую со скрипом открылась и в комнату ввалились Любовь Михайловна и Борис Аркадьевич, привнеся с собой ярко выраженный запах алкоголя. Они с остервенением стягивали друг с друга одежду и ничего вокруг не замечали. Андрей Евгеньевич и Глеб синхронно нырнули за спинку дивана, но парочка не обратила внимания. - Эва как! – повторно тихо произнёс заведующий терапевтическим отделением. Глеб легонько тронул его за руку и кивком указал на дверь, затем приподнялся и на цыпочках двинулся к выходу. Начальник последовал за ним. Увлечённые влюбленные ничего не видели и не слышали, они, стянув друг с друга одежду, завалились на диван. Выйдя за дверь, они облегчённо вздохнули. Из ординаторской уже слышались негромкие, но явные постанывания Любовь Михайловны. Глеб прикрыл ладонями лицо и заржал. - А я-то думал, как такие абсолютно разные люди могут быть вместе. А оказывается, что нужно всего лишь напиться! Глеб уже смеялся в открытую, полулёжа на полу; лицо его было открытым и выразительным, а смех – потрясающе чистым и звонким… Андрей Евгеньевич с удивлением обнаружил, что любуется парнем. Ну почему же он никогда не замечал, какие яркие у него глаза, какой чёткий абрис губ… Ему внезапно захотелось коснуться их, очертить пальцем их контур, приоткрыть ему рот и исследовать его… С губ заведующего сорвался протяжный стон. Глеб перестал смеяться и с удивлением взглянул на него. Затем с пониманием в глазах он поднялся с пола, подошёл к нему и, взяв за руку, наклонился к его уху. Тихим шёпотом он предложил отправиться в более уединённое место и продолжить начатое в ординаторской. Тихо заглянув в ВИП-палату, Глеб убедился, что там пусто и завел туда своего ошалевшего начальника. Затем, посадив того на кровать, уселся рядом, стыдливо опустил голову. - Я боялся, что ты откажешься вести у меня интернатуру, если узнаешь о моих чувствах к тебе. Боялся, что не увижу тебя больше, не услышу, как ты назовешь меня бесхребетным имбицилом… - Глеб отвернулся, боясь насмешки. Андрей Евгеньевич медленно повернулся к нему, бросив взгляд на своего соседа, и его остро ударило чувство вины. Как мог он так долго не замечать того, как красив его интерн, как он мог так долго упускать своё счастье?! - Глеб. Посмотри на меня - твердо приказал начальник. Это было безумие, абсолютное помешательство. Это было… прекрасно. Прекраснее некуда. Глеб его хотел. И хотя Андрей провел вот уже три месяца, работая с интернами, ни разу не задумавшись о том, что он нравится кому-то и теперь, когда это выплыло наружу, повисло между ними в воздухе, он не мог думать ни о чем, кроме того, что самое желанное на свете сейчас – это его интерн, извивающийся под ним и выкрикивающий его имя. Он просто слепой глупец, понадобился имбицил, чтобы открыть ему глаза. Глеб обернулся, и Андрей Евгеньевич тут же завалил его на кушетку, прижавшись к нему всем телом и срывая с себя одежду. Глеб почувствовал у себя на губах поцелуй. Его поцелуй, обжигающий губы. И мята. Этот запах, любимый запах Глеба, обволакивал, заставляя задыхаться и лишь сильнее впиваться в губы начальника. А его любимый склонился еще ниже, скользнул правой ногой меж ног Глеба, уперевшись руками на подушку с обеих сторон от его головы. Глеб был ошеломлен, когда Андрей завалил его на кровать, шокирован, когда его нога коснулась паха, и до невозможности возбужден, когда почувствовал поцелуй. Так страстно он не целовался никогда. Он прижался к губам Андрея, обнял широкие плечи, притягивая его ближе к себе, желая, чтобы тот прижался своим телом к его телу. Ох, черт, он безумно его хотел, возбуждение было тому более чем достаточным свидетельством. Андрей простонал в закрытые нежные губы, почувствовав бедром возбуждение Глеба, прижался еще сильнее, шокированный тем, с каким энтузиазмом на это возбуждение ответило его собственное тело: жар, огонь, язычки пламени, разгоравшегося в паху – все вместе, оттого, что он обнимал единственного в мире человека, который полюбил его таким, какой он есть. На секунду он отодвинулся, заглянул в потемневшие, почти тёмные, цвета грозы, глаза и улыбнулся. Затем Андрею окончательно снесло крышу, и он, задыхаясь, снова склонился к этим нежным и мягким губам. Глеб подчинился, двигал губами в такт движениям губ начальника. Он прижался к ноге Андрея теснее, понимая, что ему требуется еще больший контакт. Со стоном он провел руками по груди партнера, поглаживая перекатывающиеся под кожей, совершенно прекрасные мышцы. Почувствовав прикосновение языка Андрея к своему, он ответил тем же. Вся кровь отлила от лица заведующего отделением, устремляясь вниз, он задохнулся, почувствовав язык Глеба, исследующий его рот. - Мммм, - низко простонал он, задрожав, когда руки партнера пробежались по его груди, обхватили спину, притягивая ближе. Тот плотно прижался к его бедру, сквозь ткань боксеров он ощущал его горячее возбуждение, и его как молнией поразило желание снять их, немедленно раздеть Глеба и приступить к делу. Он подавился очередным криком и медленно потерся своим возбужденным членом о выпиравшую подвздошную кость, сгорая от желания. Из Романенко словно выпустили весь воздух, он задохнулся, почувствовав, как возбужден начальник, как прижимается к нему. - Еще, - прошипел он, покрывая шею Андрея поцелуями, проводя по ней языком. Скользнул руками под ткань боксеров, сжал пальцами ягодицы. – Ох, черт, Быков. Мне надо больше… Он слегка оттолкнул партнера, убрал руки и попытался стянуть собственную рубашку. Голова кружилась, Андрей резко прогнулся, когда руки Глеба нырнули в его боксеры, принялись поглаживать, обхватывать, ласкать ягодицы, и простонал, откидывая голову, позволяя жадным губам Романенко коснуться шеи. Определенно, этого делать не стоило. - Ч-черт, даааа, - он втянул прохладный воздух сквозь зубы, широко распахнул глаза. Кожа шеи у него была слишком чувствительной… Он прижался к интерну еще сильнее, чуть подвинулся, так, чтобы их члены соприкоснулись, прикусил нижнюю губу со всех сил, когда тот начал стягивать с себя рубашку. Жадно оглядел светлую кожу, чувствуя, как от Глеба в его голове рождаются и умирают, звенят вспышки чистого удовольствия. - Еще, Глеб? – страстно прошептал он, потираясь своим членом о его, от этого Романенко откинул голову, напрягся. – Ты хочешь большего? Глеб стонал и изгибался под телом Быкова. Такого удовольствия он и представить себе не мог, никогда, даже в самых смелых снах, он и мысли не допускал о том, что это будет настолько потрясающе, так чертовски хорошо. -Глеб, насколько далеко ты хочешь зайти? – вопрос Андрея прозвучал хрипло. Глеб сел, придвинулся к Андрею, притянул его к себе, крепко прижал, заглянул своему партнеру в глаза и придвинул лицо так близко, что это был почти поцелуй. - Я хочу так тебя трахнуть, чтобы ты помнил это до конца жизни, - сказал он, прижавшись губами к шее. - Подожди, - прохрипел он и еле-еле выбрался из кровати, чувствуя, что возбужден практически до боли, открыл прикроватную тумбочку и дрожащими пальцами попытался найти… да где же… Глеб полусидел, тяжело дыша, светлая кожа поблескивала от пота. Он потянулся к Андрею, и тот, не теряя времени, направил его руки к поясу боксеров, простонав что-то ободряющее. Потом Быков нежно и ласково прикоснулся к губам своего партнера, одновременно открывая баночку с вазелином и шептав: - Ну что, продолжим? Глеб стянул вниз единственный предмет одежды, оставляя партнера абсолютно голым. При виде его обнаженной плоти сердце выбило неравномерную дробь, он запечатлел нежный поцелуй на коже под пупком, прямо там, где начиналась дорожка темных волос, а потом глянул вверх, в глаза Андрея, кожей чувствуя исходящий от его члена жар. Он потянул заведующего вниз, на кровать, уложил на спину и навис сверху, стягивая штаны. Глеб понимал, что должен чувствовать смущение, оставшись всего-то в трусах, но одного лишь выразительного взгляда партнера на его пах, того, как он проводит языком по губам, глядя на скрывающую возбужденную плоть ткань коротких боксеров, слегка приспущенных на узких бедрах, достаточно, чтобы ощутить огромное возбуждение и даже, совсем чуть-чуть, гордость. Он с улыбкой оставлял поцелуи на груди Андрея, когда обратил внимание на зажатый в его руке тюбик вазелина.