ИГРА ВСЛЕПУЮ

*** Сид застыл на пороге, глядя на Слейтера почти удивленно, и рассмеялся: — Я пришел, не ожидая сюрпризов, и что я вижу? Твое лицо говорит мне, что я пропустил нечто любопытное, Леон. Слейтер сел ровнее, заставил себя выглядеть бесстрастно, и промолчал. Он сам не был до конца уверен, почему не захотел говорить. Ему выгоднее было бы сообщить о визите импульсного компьютера, продемонстрировать собственную готовность идти навстречу, тем более, что в разговоре не было ничего важного. И все же он промолчал. Сид подошел ближе, коснулся пальцами его шеи, скользнул вниз, вызывая безотчетное желание продлить это короткое, ласкающее прикосновение. — Леон-Леон, с какой охотой ты даешь мне поводы заставить тебя кричать, — потом Сид убрал руку и усмехнулся. — Просто шучу. Можешь не говорить. Вход здесь единственный, так что посторонние посетители отпадают сразу. Это означает, что, что бы ни случилось, оно случилось либо с терминалом, либо с иллюминатором. А ничто не способно подобраться к «Хаосу» так близко, чтобы «произойти» у иллюминатора. Остается терминал. Логика проще, чем кажется. Слейтер чуть отвернулся, помолчал еще некоторое время и кивнул: — Со мной связался импульсный компьютер из столицы. Сид легко взъерошил его волосы, улыбнулся: — Как по-разному люди понимают фразу «можешь не говорить». — В разговоре не было ничего особенного. Мне незачем скрывать. — Звучит складно, но о некоторых вещах порой не хочется рассказывать, даже если в них нет ничего особенного. Слейтер позволил себе податься чуть вперед, навстречу: — Не в данном случае. Сид рассмеялся, наклонился к самому его лицу и спросил: — Леон, ты пытаешься заигрывать? Слейтер смерил его холодным взглядом и чуть отстранился: — Я пытаюсь поговорить. — Заигрывать у тебя получается лучше, — Сид подмигнул. — О чем ты пытаешься поговорить? Слейтер посмотрел Сиду в глаза, что позволял себе нечасто, почти бездумно отметил расширенные зрачки: — Я предпочел бы, чтобы между нами не было недомолвок. Импульсный компьютер связался со мной, но общался только на темы личного характера, — формулировка была абсурдной, и Слейтер это понимал, но точнее охарактеризовать разговор не мог. — Еще мне было предложено снять кандалы. Я отказался. — Я вижу, Леон. Они очень тебе идут, разве я не говорил? — Сид снова провел пальцами по его волосам. — Оставь лирические отступления. Если тебе что-то нужно, говори. Ответом в любом случае будет либо да, либо нет. Слейтер помолчал, подбирая слова: — Священник, который приходил в комнату для наказаний, сказал, что единственный способ получить желаемое на корабле — попросить у тебя. — Логичное предположение. Я все-таки капитан, — Сид достал сигарету, и Слейтер обратил внимание на то, что ее фильтр был синего цвета, а дым, когда Сид прикурил, пах чем-то сладковатым. — И что же ты желаешь? Слейтер не позволил себе поморщиться: — Я предпочел бы говорить, когда ты будешь в ясном рассудке. Сид усмехнулся и сделал глубокую затяжку: — Расслабься, Леон. Это стимулятор, а не дурь. Как раз для ясности рассудка, потому что денек у меня был тот еще. И если я иду на такие жертвы, как заслуженный сон, разговору лучше касаться чего-то важного. — Разговор касается меня. — Закономерно. Дальше. Слейтер помолчал несколько секунд, подбирая слова. Выразить свои мысли было неожиданно нелегко: — Ты знаешь, чего я хочу. Возможность начать все заново там, где власти не смогут меня найти. Это то, о чем я просил у твоего навигатора. Сид фыркнул: — Мой друг Уоррен очень забавный, но начать заново не способен даже за себя. Увы, Леон, ты поставил не на ту карту. — Я осознаю это, — Слейтер спокойно кивнул. — Поэтому я хочу сделать ставку заново. Ты мог бы дать мне желаемое. Сид улыбнулся, сделал еще одну затяжку: — О да, я мог бы. Но зачем бы я стал? Я не ношу белых доспехов и не спасаю попавших в беду. Даже если они мне доверяют. Слейтер не отвел взгляд, хотя напоминание о доверии больно царапнуло внутри: — Мне есть, что тебе предложить. Нечто, что ты не мог бы получить сам. — Тайные сокровища Дворца? — Сид снова протянул руку к волосам Слейтера, скользнул по светлой пряди пальцами вниз. Слейтер на стал отстраняться и не попытался убрать его руку: — Меня. Сид рассмеялся, придвинулся чуть ближе и доверительно шепнул: — Ты и так мой, Леон. Я могу получить тебя в любой момент. Обещание — единственный поводок, который меня сдерживает, а он не такой уж и прочный. — Я предлагаю тебе другое, — холодно ответил Слейтер. — Я готов служить тебе. Столько сколько ты сочтешь нужным. Пока тебя защищает легионер, никто не сможет причинить тебе вред. Сид кривовато усмехнулся: — Расскажи это Ее Величеству. Напоминание было неприятным, но справедливым: — Я признаю, что тогда оказался не готов. Но все же едва ли вне Дворца ты найдешь профессионала лучше. — И зачем мне телохранитель? — Есть те, кто желает тебе зла. Я способен с ними справиться. — Как и я, — напомнил Сид. — С моей помощью это будет проще. Легионер может стать полезным инструментом для капитана пиратов, — невозмутимо возразил Слейтер. — И тебе не потребуется даже снимать кандалы. — Занятно, — Сид задумчиво стряхнул пепел в пепельницу. — И ты готов защищать меня? — Да, — ответить на этот вопрос было легко. — Убивать для меня? Слейтер помедлил: — Если речь идет о защите твоей жизни. — А если речь идет о том, что я приказал тебе кого-то убить? Ему следовало согласиться, как и с Уорреном, это было бы самым логичным выходом. Если он действительно собирался заработать свободу. И все же Слейтер сказал: — Нет. Сид усмехнулся, криво и странно, почти тепло: — Ты ведь и сам понимаешь, что просто телохранителем ты никогда не отработаешь собственную стоимость, да, Леон? — Я… понимаю. — Но все же рассчитываешь на что-то. — На то, что однажды я спасу тебе жизнь, и это покроет мою стоимость, — говорить об этом было тяжело, и Слейтер отвел взгляд, снова посмотрел в иллюминатор. Торговаться за самого себя оказалось неприятно. — Если ты будешь моим телохранителем, это не покроет ничего. Телохранитель обязан спасти мне жизнь. Никаких дополнительных баллов за выполнение обязанностей. Действительно. Со стороны Слейтера было глупо надеяться, что этого окажется достаточно. — Что же ты молчишь, Леон? Не мог же ты не придумать пару запасных вариантов, — тихая и почти добродушная насмешка заставила Слейтера обернуться снова, посмотреть Сиду в глаза — непривычно серьезные. — Я не стану убивать для тебя. Даже ради будущего. Но если просто быть твоим телохранителем недостаточно, есть нечто еще, что я могу предложить. Слейтер подошел ближе, заставил себя положить руки на бедра Сида, демонстрируя, о чем говорит, и не в состоянии произнести это вслух. Сиду пришлось чуть запрокинуть голову, чтобы смотреть ему в глаза: — И ты снова предлагаешь мне себя. — Я предлагаю мое добровольное согласие, — тихо ответил Слейтер. — Ты сказал, что тебе надоело брать силой. Тебе это не интересно. — Верно, — Сид улыбнулся. — Но я не могу тебя тронуть, пока ты не хочешь. Просто согласия недостаточно, Леон. Разве не об этом мы договаривались? Тепло чужого тела почти жгло ему пальцы, но Слейтер заставил себя ответить ровно, бесстрастно: — Ты всегда можешь заставить меня захотеть. Сид расхохотался, громко, от души, так как будто ответ Слейтера был чем-то невероятно веселым. Заговорил Сид только когда отсмеялся: — Браво, Леон. Ты все-таки меня подловил, — и перестал улыбаться. Так, словно кто-то выключил все его веселье. — И что? Ты готов обслуживать меня своим телом? — Да, — казалось, что это короткое слово обожгло горло, но Слейтер не отвел взгляд от глаз Сида. — Если это необходимо. — Необходимо... — задумчиво, словно пробуя на вкус протянул Сид. И усмехнулся, потянувшись и потушив сигарету в пепельнице. — Если готов, отсоси мне. Слова были, как удар. Хлесткие, грубые, безусловные, словно оплеуха, и почти заставили Слейтера вздрогнуть. Но именно этого ему следовало ожидать. Потому что именно это он предложил. Он опустился на колени, потянулся к ремню Сида, не позволяя себе промедлить. Движение все равно получилось неуклюжим, неловким. Пальцы не слушались, и Слейтер слишком долго возился с пряжкой. Он никогда не смотрел порнографию — фильтр выхода в сеть для легионеров не позволял даже если бы возникло желание. Но то, что происходило в спальнях Дворца Слейтеру наблюдать доводилось. Сам акт со стороны казался ему совершенно бессмысленным. Иногда комично-глупым, иногда просто... странным. То, что Слейтер видел, не вызывало у него возбуждения. Скорее, чувство легкой брезгливости и осознание собственного превосходства. У людей, которых он видел, сбивалось дыхание, они стонали и говорили вещи, которые не имели ни малейшего смысла. Эти люди на время теряли бдительность и трезвый рассудок. Люди, обладавшие властью, способные решать судьбы себе подобных, отказывались от всего этого, чтобы низвести себя до животного уровня. Слейтеру это было чуждо. Пока он не узнал, как это может быть. Пока не почувствовал сам этот странный, расплавляющий жар, который туманит разум и заставляет тянуться за большим. Пока не понял, что тоже может просить. Хотеть. Сгорать изнутри просто от тепла чужого тела. Должно быть, со стороны в те моменты у иллюминатора, он был так же несуразен, как люди — беспомощный и захлебывающийся своими стонами. Но тогда Сид не смеялся и сам не казался ему смешным. Теперь Слейтер стоял на коленях, и все было совсем по-другому. Он держал руки на бедрах Сида — чужого, по сути, человека, и был не в состоянии заставить себя продолжать. Простое физическое действие, даже если он представлял его себе только в общих чертах. Оральный секс. Отсос. Сид называл это так. Промедление было совершенно бессмысленным, жалким. И чего ему было бояться? — Я... не умею, — тихо признал Слейтер, не поднимая головы и не двигаясь. — Ничего, Леон. Научишься. Дело не хитрое, — голос у Сида был спокойный, почти скучающий. И почему-то делал больно. Слейтер расстегнул застежку его штанов, потянул молнию вниз, и зажмурился, чувствуя, как что-то внутри отчаянно протестует. Настойчиво и упрямо. Не хочу. Не так. Но кого волновало, что он хочет? Он предложил заплатить и должен был заплатить. Не сломается же он из-за этого. Почему-то до боли хотелось ткнуться лицом в живот Сида, и попросить. Слейтер сам не знал, о чем. Об отсрочке. О помощи. Но он не мог себе этого позволить. Он и так потакал своим слабостям слишком часто. Лимит кончился. Рука в волосах заставила Слейтера вздрогнуть, поднять голову. Сид смотрел на него сверху вниз и улыбался до странности мягко: — Похоже, если я не буду осторожен, ты изнасилуешь себя об меня, Леон. Поднимайся. Слейтер упрямо поджал губы: — Это просто непривычное действие. Мне нужно немного времени. — Твое время вышло. Поднимайся. Слейтер неосознанно сжал пальцы на бедрах Сида слишком крепко, и ошейник напомнил о себе легким разрядом боли: — Мне... нужен наш договор. Если ты дашь мне... Сид вздохнул: — Ты так уверен, что я не обману. Что мне помешает пользовать тебя, пока не надоест, а потом все равно продать? — Ничто, — тихо ответил Слейтер. — Вера — опасная вещь, Леон. Она убивает. — Я просто не могу перестать. — Вставай, — Сид потянул его за руки, и Слейтер подчинился, поднимаясь. — У меня затекла шея смотреть на тебя сверху вниз. — Ты примешь предложение? — спросил Слейтер, и на сей раз спрашивать было легко. — Защита и мое согласие в обмен на будущее. — Приму, — Сид чуть усмехнулся. — Не каждый день мне предлагают такое роскошное тело, даже если оно ничего не умеет, — он чуть склонил голову, и выражение его глаз изменилось. Стало жестче. — На кровать, Леон. На бок, лицом ко мне. Каким-то образом Сид умел менять его восприятие одной фразой, просто звуком своего голоса. Всего несколько минут назад Слейтер стоял на коленях и думал, что человек перед ним почти чужой, не мог заставить себя даже расстегнуть застежки до конца, а теперь только от того, как было сказано это «на кровать», по его телу прошла жаркая волна возбуждения, предвкушения. Он лег, глядя на Сида, и происходящее больше не было неловким, не вызывало желания попросить отсрочки. Сид смотрел в ответ, и его взгляд был словно прикосновение, Слейтер чувствовал его на своей коже. Этому почти-прикосновению хотелось податься навстречу. — Руки над головой, Леон. И держи их там, — Сид стянул куртку, небрежно бросил на кресло у кровати, и движение было знакомым, почти привычным. Слейтер послушался, чувствуя, как учащается дыхание, как просыпается та голодная, жадная часть, которая способна бесстыдно подаваться навстречу и требовать еще. Больше. Пожалуйста. Почему-то казалось, что наедине это даже не было бы слишком сложно. Довериться. Открыться. Принимать прикосновения и прикасаться в ответ, охотно, с удовольствием. Сид повел рукой в воздухе, активируя проекцию, и света в каюте стало меньше, он сделался мягче. Почему-то это было приятно, хотя зрение легионера все равно позволяло Слейтеру видеть все до мельчайших деталей — как падали волосы Сиду на глаза, когда он наклонился, как футболка скользнула по телу, когда Сид стянул ее, небрежно бросил на пол, как сверкнул блик на резном серебряном кольце у Сида на пальце. Желание почувствовать прикосновение чужой кожи стало почти нестерпимым, острым. Слейтер помнил это ни на что не похожее ощущение тепла, близости. Так хотелось испытать это снова. Сид лег рядом, не касаясь, словно дразня исходящим от его тела теплом, и Слейтер чуть прикрыл глаза, не желая выдавать разочарования. — Смотри на меня, — приказал Сид, и не послушаться в тот момент даже не пришло Слейтеру в голову. Глаза у Сида были темные, с расширенными зрачками, хищные. Взгляд, который тяжело вынести, но от которого невозможно отвести глаз. Было странно вдруг осознать, что Сид красив. Не отстраненно подумать или признать, не отметить как одну деталь из многих, а понять это до конца, почувствовать самому, что человек рядом с ним, один из тех, кого Слейтер всегда считал ниже себя, красив. Красив настолько, что его хочется коснуться, что им хочется... обладать. — Дотронься до меня, — попросил Слейтер. — Скоро, Леон, — Сид подался вперед, и его дыхание обожгло шею, его волосы пощекотали кожу, вызывая невольную дрожь. — Не двигайся. Слейтер замер. Сид провел ладонью по его груди вниз, словно исследуя, и соприкосновение кожи с кожей — теплое, интимное, было невероятно приятным, почти опьяняющим. Ему пришлось прикусить губу, чтобы не застонать. Удивительно, какой властью над ним могли обладать самые простые действия. В тот момент это не казалось даже постыдным. Сид сжал его сосок пальцами, и Слейтер инстинктивно дернулся, пытаясь избежать прикосновения. Воспоминания о «сатори» было слишком острым, слишком свежим. Предчувствие агонии — слишком сильным. Сид тихо рассмеялся, подался вперед, не позволяя отодвинуться, и Слейтер застонал, выгибаясь навстречу. Ничего не мог с собой поделать. И не хотел. Ощущение было острым, ярким, но не невыносимо ярким. От него не хотелось закрыться. Сид скользнул ниже, коснулся соска губами, потом слегка прикусил. Его горячее дыхание, когда он отстранился, прошлось по влажной коже, словно прикосновение, отдалось дрожью. — Обалденный. Леон, ты обалденный. Кто-то смешал в тебе все, что меня заводит, — Сид усмехнулся, оглаживая его тело ладонями, словно запоминая. Они казались такими горячими, воспринимались так остро, как будто каждое касание просачивалось под кожу жаром. Хотелось еще. Больше. Ближе. Хотелось дотронуться самому. До встрепанных черных волос, зарыться в них пальцами. Слейтер рискнул протянуть руку. Прикосновение было совсем легким, почти невесомым, и он сам до конца не был уверен, зачем это делает, а потом Сид вскинул голову, и его взгляд был, как удар под дых, заставил Слейтера задохнуться. Во взгляде Сида был голод, темнота, и что-то почти страшное, завораживающее, чему хотелось потянуться навстречу. — Кажется, я сказал держать руки над головой, Леон, — Сид перехватил его запястья, вздернул вверх, и в тот момент Слейтеру не показалось это смешным. В тот момент разница в силе ничего не значила, потому что ему хотелось подчиниться, даже если спину обожгло болью и никак не получалось отдышаться. Потом Сид поцеловал его. Грубо, властно, как будто заявлял свои права. Слейтер ответил, как умел. Сам подался навстречу, признавая, что согласен. Что хочет. Еще. Поцелуй заставлял его задыхаться, подаваться вперед, чувствуя, как вибрирует от напряжения все тело. Сид оторвался от его рта, только чтобы тут же впиться в шею — агрессивно, больно. Невероятно сладко. Прикосновения стали нетерпеливыми, жадными, жаркими. Когда уверенная рука скользнула ему между ног, сжала член, Слейтер вскрикнул, инстинктивно дернулся навстречу. Сид отстранился всего на секунду, развел его ноги в стороны, устраиваясь между ними, и Слейтер позволил ему — с удовольствием, с желанием. Потом не осталось ничего, кроме ощущений. Боль и удовольствие, движение навстречу друг другу. Ближе. Жарко. Жадные, быстрые, агрессивные прикосновения. Поцелуи, каждый из которых казался клеймом. Невыносимое, словно бы бесконечное разочарование, когда Сид отстранился, потянулся за смазкой. На самом деле всего несколько мгновений. Снова боль, обжигающая, смешанная с нетерпением и почти удовольствием. Постыдная, сладкая удовлетворенность, когда он чувствовал Сида в себе. Властные поцелуи с привкусом дыма, от которого кружилась голова. И детали, бесконечные детали, которые выхватывал его разум — то, как скользнула по виску Сида капля пота. Потемневшие серые глаза, от которых невозможно было отвести взгляд. Покрасневшие губы, искривленные хищной усмешкой. Соприкосновение кожи с кожей, на каждое движение вперед. Острое, сводящее с ума удовольствие, которое можно было принять, которому можно было отдаться. Близость, такая острая, что каждое движение чужого тела отдавалось внутри его собственного. Пальцы, переплетенные с его — такие хрупкие и такие сильные. Нетерпение, которое заставляло его стонать. Удовольствие, нарастающее, как звуковая волна, чтобы разбиться белым шумом, одной-единственной ослепительной вспышкой, и оставить его задыхающимся, с бешено колотящимся сердцем, дезориентированным, словно вырванным из реальности. Постепенно возвращались детали — боль в спине, вес и тепло чужого тела, запах с неизменным привкусом табачного дыма. Щекотное прикосновение волос к шее. Нарастающий дискомфорт внутри, от которого Слейтер осторожно попытался отстраниться. Сид рассмеялся обессиленно, чуть приподнимаясь и позволяя Слейтеру отодвинуться, плюхнулся на кровать рядом: — Ты не поверишь, Леон, но сегодня я вообще не планировал тебя трахать. Не ожидал, что у меня так сорвет крышу. — Почему? — Слейтер повернулся на бок, чувствуя, как неприятно отдалось движение в спине, уткнулся лицом Сиду в плечо, туда откуда начинались полосы татуировки, расчерчивающие руки. Искать себе оправданий не хотелось. Просто тепло чужого тела было приятным. — Почему — что? Почему не собирался или почему все-таки трахнул? — Сид подвинулся ближе, откинул волосы Слейтера назад, чтобы не ложиться на них. — Первое. — Решил не торопиться после фиаско с отсосом, — Сид фыркнул. Слейтер заставил лицо принять бесстрастное выражение, посмотрел на Сида, ответил тщательно контролируя голос: — Тебе не стоило. Это вызвало у Сида смех: — Когда сосут и плачут, Леон, это на самом деле не так эротично, как кажется. — Я не плакал, — холодно напомнил Слейтер. — Дай подумать... точно, ты этого не делал. Слейтер помолчал немного, потом добавил: — Я мог бы попробовать еще раз. Не сейчас, но может быть чуть позже. Идея... больше не вызывает у меня отторжения. Сид смотрел на него несколько секунд, потом потянулся и поцеловал — долго, почти лениво: — Я учту, Леон. Возможностей будет достаточно. На Равоне слишком холодно и одиноко в гостиничных кроватях, чтобы спать одному. А из тебя просто прекрасная грелка в постель. Слейтер проанализировал сказанное: — Генетический сканер может стать проблемой? ДНК легионеров слишком отлично от человеческого. Сид наградил его снисходительной улыбкой: — Леон, не заставляй меня снимать баллы за глупые вопросы или констатацию очевидного. Если бы я не мог тебя протащить, я не стал бы говорить, что стану. Слейтер кивнул, признавая его правоту, отстранился, садясь на постели, и стараясь игнорировать то, как странно было вести подобные разговоры в постели: — Ты опасаешься нападения? — Разве я не пират, насильник и убийца? — Сид потянулся к куртке на кресле, достал сигареты. — Такие, как я, живут только благодаря собственной паранойе. — Я больше не видел таких, как ты, — спокойно откликнулся Слейтер. Сид хмыкнул, прикуривая: — Интересно, что это: констатация факта или все же комплимент? Слейтер позволил себе едва заметно улыбнуться: — Возможно, и то, и другое, — тут же он заставил себя стать серьезнее. Профессиональнее. — Если ты предвидишь определенную угрозу, мне стоит о ней знать. От этого зависит эффективность моей работы. Сид потянулся, выдохнул дым в воздух: — Ну, если уж мы об этом заговорили, я предвижу несколько. Меня ищут имперские, это не новость. Меня ищут друзья-пираты, по разным незначительным причинам. И меня ищет капитан Черных Малкеста по личной просьбе Ее Величества. Последнее может стать проблемой. Слейтер вспомнил информацию о Черных, которую нашел в сети и то, что услышал от Сида: — Есть доказательства связи между Дворцом и этим человеком? Сид рассмеялся, стряхнул пепел в пепельницу: — Ты больше не в столице, Леон. Пираты не ищут улик и неоспоримых доказательств. — Я просто пытаюсь спрогнозировать вероятность, что силы Империи поддержат его в случае нападения. — Достаточно высока. Добиться поддержки сил Империи вообще много изворотливости не нужно. Достаточно анонимного звонка и возможности стоять в стороне с попкорном. — Мне сложно поверить, что люди, служащие Империи, настолько наивны, — ровно заметил Слейтер. По какой-то причине слышать о недостатках Службы Безопасности, даже если она не имела к Дворцу никакого отношения, было неприятно. — Разве я говорил что-то про наивность, Леон? — невинно спросил Сид, небрежно прокрутил сигарету в пальцах, потушил ее в пепельнице. — Реагировать на доносы имперских обязывает устав. К тому же, если я звоню настучать на коллегу, скорее всего, этот коллега их действительно весьма заинтересует. — Почему из потенциальных опасностей ты выделил этого человека? Сид усмехнулся: — Вопросы-вопросы, я уже говорил, что твое любопытство сексапильно? Слейтер промолчал, ожидая продолжения. — Несколько причин, — добавил Сид. — Например то, что мне сообщила о нем госпожа из столицы. И то, что Малкеста — это часть уравнения, о которой я знаю очень мало. — Но ты уверен, что он придет за тобой. — Безопаснее ожидать, что да. — Ты доверяешь импульсному компьютеру, — с точки зрения Слейтера это было довольно глупо. Сид кривовато усмехнулся: — Кто бы ни сказал мне о черном священнике, будет заслуживать доверия. Черные — не те враги, к встрече с которыми можно позволить себе не готовиться. — Почему именно они? — Наверное потому, что вместо того, чтобы просто убивать, они делают последние несколько часов или дней крайне неприятными. Может быть, потому... — Сид помолчал немного, выписывая кончиком пальца узоры в воздухе, словно раздумывая, продолжать или нет, — ...что многие из них обладают качествами, недоступные простым смертным вроде нас с тобой. — Едва ли нас можно ставить рядом, — спокойно заметил Слейтер. — Мы не принадлежим даже к одному биологическому виду. Сида это рассмешило, он потянулся к его волосам и легко взъерошил их: — Я не гордый, Леон. Я переживу, что меня поставили в одно предложение с неопытным, наивным ребятенком, который переоценивает собственные преимущества в огромном жестоком мире. Слова не должны были задевать, но насмешливое пренебрежение в голосе Сида неприятно полосонуло по самолюбию. Прозвучало как сомнение в его компетентности. — Если бы мои преимущества были такими незначительными, полагаю, в кандалах не было бы нужды, — холодно откликнулся Слейтер. Сид прищурился, смерил его взглядом, словно оценивая, и в этой оценке было что-то жесткое, безусловное. Так сильный смотрит на слабого: — Если бы они хоть чего-то стоили, в кандалах сидел бы я. Ты уже не во Дворце, Леон, здесь не начисляют баллы за потенциал и старание. Если ты ошибешься, можешь не дожить до сожалений. Так что завязывай с привычкой недооценивать других, или я определенно буду не единственным, кто тебя поимеет. Слейтер несколько секунд смотрел ему в глаза, потом коротко склонил голову: — Я нарушил субординацию. Я прошу за это прощения. Сид расхохотался, притянул его в поцелуй, и не отпускал от себя, пока Слейтер не почувствовал, что снова сбивается дыхание. — «Су-бор-ди-на-ция», Леон? Не то слово, которое я хочу слышать от тебя, когда ты голый лежишь в моей кровати. — Какое слово бы ты предпочел? — тихо спросил Слейтер, чувствуя исходящий от его тела жар. Сид подался вперед, шепнул ему на ухо: — «Еще». Слейтер повернул голову, открывая ему доступ: — Еще. Сид легко прикусил его кожу, отстранился со смешком: — Я не выжил бы, если бы не умел отодвигать собственные предпочтения. Увы, на Равоне у меня не будет времени восполнять пробелы в твоем образовании, Леон. — Я осознаю это. Вполне способен не быть обузой. — Просто не вмешивайся, пока мне не грозит непосредственная опасность. Если что-то вызывает твои подозрения, просто скажи. У меня своя манера вести дела, Леон, большинство не считает ее разумной, но она работает. Слейтер коротко кивнул: — Я не собираюсь вмешиваться. Но я предпочел бы получить все доступные данные касательно планеты и людей, которых ты возьмешь с собой или ожидаешь встретить. — Меня заводит, когда ты такой серьезный, — Сид подался вперед и потерся носом о его шею. — Жаль, что стимулятор почти полностью выдохся, и кровать с каждой секундой кажется все привлекательнее. Мы обговорим остальное, когда я не буду засыпать на ходу. А теперь в душ! Слейтер не стал спорить. Поднялся, протянул руку, и ощущение, когда Сид принял ее, было странно приятным — хрупкость человеческих костей, и одновременно уверенность. Сила, не имевшая ничего общего с генетическими модификациями. *** Рот зафиксированного на безупречно чистом железном столе человека был зашит, тщательно и очень аккуратно. Мейстер Малкеста всегда считал, что рот — это источник зла. Орудие Дьявола, отравляющего человека изнутри. Оскорбляющего Создателя. Малкеста был сильнее Дьявола в себе, и сильнее Дьявола в других. ...яд крови моей...изыди в бездну... боль — это корчи бесов... боль — это освобождение... Мейстер Малкеста любовно провел изувеченными обожженными пальцами по ряду скальпелей, наслаждаясь тем, как чисты и безупречны инструменты экзорцизма. Не обращая внимания, как расширились глаза грешника на столе. — Дьявол пытал тебя так долго, — спокойно сказал Малкеста человеку. — Сегодня, дитя, я изгоню его. Пред внутренним взором мейстера, похожие на нервные клетки, змеились нити вероятностей, пока неразличимые. Впрочем, Малкеста был недостаточно чист в глазах Отца, чтобы прозревать все пути. Он видел только узлы, и в тот момент его интересовал один конкретный узел. Хаотик Сид. Грешник. Малкеста взял один из скальпелей и надавил в центр груди, привязанного к столу человека. Плоть разошлась легко и привычно. Мясо. Всего лишь мясо души человеческой. Изыди, зло воплощенное, тебе не спрятаться в нашей крови. Человек безуспешно попытался отстраниться, тонко завыл, сквозь разрывающие его рот нити. Мейстер читал над ним молитву — привычно и торжественно. Пред его внутренним взором проносились образы и вероятности — неразличимые и призрачные, словно вода. Средь этой воды Малкеста наткнулся на камень. Хаотик Сид и еще трое рядом с ним. Легионер. Священник с золотыми волосами. И еще один человек. Темное помещение. Дорогие кресла. Стол. Дорожка синей пыли на полированной поверхности. Мейстер открыл глаза, отложил скальпель и взялся за небольшую пилу. Дьявол корчился на железном столе. Видение обрело плоть и кровь, и эта кровь хлынула со стола на пол. Мейстер презрительно относился к термину «гадание по внутренностям», но экзорцизм вдохновлял его на прозрение. Так легко было ухватить нити грядущего. Когда? Совсем скоро. Где? Равона. Жемчужина средь бриллиантового колье звезд. Кто? Хаотик Сид. Грешник. Совсем скоро. Малкеста рывком раскрыл ребра и с улыбкой погладил чужое сердце. *** Уоррен легко коснулся пальцем одной из отметин, проступивших на коже Ламии после молитвы, и спросил: — Болит? Вопрос не был чем-то важным, простое проявление любопытства. Ругаться или спорить не хотелось, Ламия был рядом, и в кои-то веки, Уоррен чувствовал себя хорошо. Просто хорошо. Спокойно. Удовлетворенно. — Мне сложно ответить, — отозвался Ламия, легко проводя пальцами по его виску, потом вниз вдоль щеки. Мягко, приятно. — Я знаю, что боль есть, но не могу воспринять ее как боль, — он коротко прикрыл глаза, повернул голову в сторону двери, словно прислушиваясь и добавил: — Что-то случилось. Уоррен хмыкнул привлек его к себе ближе, просто наслаждаясь ощущением чужого тела рядом: — Еще один сеанс предвидения? Ламия наградил его недовольным взглядом, но не отстранился: — Форкс... обеспокоена. Обычно ей это не свойственно. Не так сильно. — И что? — Уоррен откинул голову, прищурился. — Сейчас ты вскочишь и срочно побежишь узнавать, в чем дело? Ламия покачал головой, скользнул ниже, коротко прижавшись губами к его ключице: — Я останусь здесь. С тобой. Что-то внутри словно оттаяло от этих слов. Уоррен благодарно коснулся губами его запястья и хмыкнул: — Из тебя получилась бы роскошная девчонка. Руки можно было бы даже не менять. И волосы. Да и лицо не сильно. Ламия недовольно прищурился: — Ты осознаешь, что твои слова оскорбительны? — Эй, я не имел ввиду ничего плохого, — Уоррен успокаивающе провел ладонью вдоль его позвоночника. — Просто говорю, что думаю. — Во-первых, я знаю, — напомнил Ламия. — Во-вторых, это оскорбительно вдвойне. Тем не менее, он не попытался отодвинуться или отстраниться. — Что, капитан так не считает? — беззлобно поддразнил Уоррен. В тот момент привычная жгучая ревность куда-то делась, и казалась далекой, незначительной. Ламия наверняка это чувствовал, потому что вопрос его не задел. Он просто ответил: — Сильно сомневаюсь, что Хаотик Сид вообще способен думать о подобных вещах. Уоррен хмыкнул: — Знаешь, он пришел вправлять мне мозги, пока ты молился. Ламия помолчал немного, потом все же ответил: — Я… чувствовал все, что происходило на корабле. — Повезло, — Уоррен криво усмехнулся, хотя слышать напоминание об эмпатии было неприятно. — У меня нет выбора, — ответил Ламия, задумчиво касаясь пальцем его ладони, прослеживая одну из линий. — В большинстве случаев это, скорее, неудобно. — Значит, видишь нас всех изнутри? — какая-то часть его все еще не могла с этим смириться, но Уоррен приказал ей заткнуться, добавил только. — Уродливое, должно быть зрелище. — Я не судья. Я не оцениваю то, что чувствую. И я никогда не считал тебя уродливым. — Даже когда впервые увидел? Это вызвало у Ламии снисходительную улыбку, которую немедленно захотелось стереть. — Когда я увидел тебя впервые, ты показался мне совершенно обычным. Уоррен так и сделал — наклонился и стер эту улыбку поцелуем. И это было невероятно приятно, даже если поцелуй немного горчил. — Когда я впервые тебя увидел, — сказал он, отстранившись, и с удовольствием отметив, что Ламия начал слегка задыхаться, — я подумал, что ты высокомерный маленький говнюк. И знаешь, я до сих пор так думаю. — Все же ты нашел во мне искупающие стороны. Уоррен усмехнулся: — Даже несколько. Как и ты во мне. — Ни одной, — серьезно ответил Ламия, и взгляд его стал отстраненным, словно обращенным внутрь. — За все это время я так и не смог понять, почему ты. И почему ты стал значить так много. Пропустил момент, когда ты подобрался слишком близко, начал делать больно. Горло перехватило, но Уоррен все же смог выдавить из себя усмешку: — Честно. — Я пообещал тебе честность, — холодно напомнил Ламия. — Я сдержу слово. — Он помолчал немного и добавил. — Мне не следовало говорить так резко. Кровопотеря делает меня раздражительным. Уоррен покачал головой, провел ладонью по его волосам успокаивающе, в той же мере наслаждаясь их мягкостью, что и пытаясь утешить: — Я сам напросился. А ты говорил мне вещи и похуже, — воспоминание о молитве неприятно кольнуло, как будто он снова пережил тот первый момент, когда понял, как действует Дева на самом деле. — Это не всегда так, — тихо откликнулся Ламия. — Я слишком увлекся. Обычно молитва проходит иначе. — Ты мог умереть? — больше всего Уоррен хотел услышать «нет», но Ламия пообещал ему честность: — Да. Я был неосторожен. — Из-за меня. Ламия смерил его ледяным взглядом: — Ты недооцениваешь мой самоконтроль, Уоррен. Что бы ты ни сказал или сделал, я не попытался бы покончить с собой. Что-то... случится. Я почувствовал это и попытался понять — когда. — Еще и провидец? Предположение больше не казалось даже удивительным. — Нет, — Ламия покачал головой, и его волосы скользнули по плечу Уоррена короткой лаской. — У некоторых членов команды хорошая интуиция, когда она подает сигнал, я чувствую, даже если не осознают они сами. Что-то случится совсем скоро. На Равоне. — Собираешься спуститься на планету? Ламия недовольно поджал губы: — Я не могу покинуть корабль. Большое скопление людей сведет меня с ума. — Если бы меня заперли на корабле, я бы спятил, — признал Уоррен. — Если бы несколько тысяч человек одновременно вливали в тебя свои переживания, ты спятил бы намного раньше. Мне... сложно закрываться. Мой Дар сильнее моего щита. — И что? Останешься на «Хаосе» навсегда? Ламия коснулся пальцами его губ, посмотрел вздернув бровь: — Ты намеренно задаешь вопросы, ответы на которые тебе не понравятся? Уоррен смотрел ему в глаза несколько бесконечных секунд, потом хмыкнул и отвел взгляд: — Предпочитаю знать. — Я жив и в здравом рассудке, только пока Хаотик Сид рядом. Мое «навсегда» едва ли будет долгим. Уоррену давно казалось, что за время жизни с пиратами он привык к смерти, к тому, что она всегда рядом. Не льстил себе мыслью, что проживет хоть сколь-нибудь долго и не переживал из-за этого. Смирился. Только, как оказалось, не совсем. — Всегда есть выход, — зачем-то сказал он, хотя сам прекрасно знал, что выход есть далеко не всегда. — Есть один, — подтвердил Ламия. — «Амброзия». Уверен, ты слышал. Действительно он слышал, потому что за время жизни на «Хаосе» они с капитаном торговали дурью и похуже. «Амброзия». Наркотик вроде «рэда-7». Не такой уж сильный, бывали и опаснее, но довольно редкий. И дорогой. — Одной дозы хватает на два часа тишины, — Ламия коснулся виска, иллюстрируя, что имеет в виду. — Пока. Если я привыкну, потребуется больше. Я принимаю его после переходов в гипере, они временно разрушают мой щит. — Он поморщился и коротко прикрыл глаза. — Иногда я жалею, что не могу злоупотреблять им чаще. Наверное, Уоррену не следовало спрашивать, но желание знать оказалось сильнее: — На что это похоже? Как это — чувствовать окружающих? Знать все их тайны? Видеть все постыдные секреты, и как можно при этом не ненавидеть? — Надо полагать, ты спрашиваешь не про «амброзию». Я чувствую чужие эмоции, как свои... но осознаю, что они чужие, — Ламия замолчал, задумчиво скользя пальцами по его плечу, подбирая слова. — Сродни тому, что почувствовал ты во время эмпатической проекции, но не обязательно боль. Несколько вещей сразу. Уоррен никогда не слышал про эмпатическую проекцию раньше, но связать ее с тем, что Ламия сделал, пытаясь заставить его уйти было не трудно. Чужая боль, словно кто-то влил в него чувство, ощущение. Спроецировал. Это слово подходило. Уоррен попытался представить, как это может быть: — Я бы спятил. — Я жил с этим с тех пор, как был ребенком, — напомнил Ламия равнодушно. — Пока число людей вокруг не превышает ста, все в порядке. Даже если в числе окружающих легионер. Напоминание об игрушке капитана заставило Уоррена хмыкнуть: — Не терпишь конкуренции? — Существа, подобные ему, излучают сильнее, чем обычные люди. Если ты думаешь, что это приятно, вспомни, чем они занимаются с Хаотиком Сидом, и подумай еще раз. Вначале Уоррен даже не понял, действительно осознал почему-то не сразу. Может быть, потому что не хотел понимать, расслабился, убаюканный теплом и ощущением близости. Эмоции и чувства. Значит, и чувства легионера, когда капитан его трахал. И, если тот отказался убивать Хаотика, вряд ли ему так уж не нравилось. Захотелось вскочить и уйти. Или ударить. От души, так чтобы изуродовать это красивое лицо синяками, разбить мягкие губы. Захотелось закрыться, чтобы Ламия хотя бы не знал, что Уоррен чувствует. Только на корабле ему все равно было не спрятаться. Ламия бы увидел... И ему было бы больно, и он снова пошел бы молиться, и может быть на сей раз Хаотик Сид опоздал бы совсем на немного. — Это не так, как тебе кажется. Я… не чувствую себя, словно Хаотик Сид делает это со мной. Больше похоже на кино, в котором эмоции вместо картинки. — И ты никогда не хотел? — спрашивать было горько, и почти стыдно, потому что Уоррен пообещал себе, что больше не будет заморачиваться. Закроет насовсем тему капитана и веры. Недолго же продлилось его «насовсем». — Нет, — просто ответил Ламия. — Я хотел тебя. — Лжешь. — Я пообещал тебе честность. Отчаянно хотелось ему верить, хотелось снова найти утешение в его руках, в ощущении его тонкого тела. Как странно, что оно казалось Уоррену таким удобным, таким привычным, хотя он мог пересчитать по пальцам одной руки сколько раз держал его близко. И кто-то внутри отчаянно требовал: «Да будь же ты наконец мужиком. Брось и забудь». Только это он пытался сделать уже не один раз. И не помогло. Ламия молчал. Если бы он заговорил, Уоррен бы ушел. Просто не смог бы иначе, даже зная, что пожалеет потом. Но Ламия не говорил ни слова, и его лицо, абсолютно бесстрастное, почти отрешенное, казалось маской. Было ею на самом деле. И почему-то, когда Уоррен это понял, его отпустило. Наверное, потому, что он вдруг с какой-то непривычной четкостью понял, что тоже может делать больно. Что Ламии не все равно. Уоррен выдохнул и коснулся губами его лба, долго, успокаивающе. Пальцы Ламии сжались на его запястье почти до боли, тело в руках Уоррена казалось напряженным, как струна. Несколько бесконечных мгновений, а потом Ламия расслабился, прикрыл глаза и сказал: — Я думал, что ты уйдешь. — Не настолько я мудак, — отозвался Уоррен. — Ты действительно меня хотел? — Да, — Ламия недовольно поджал губы. Уоррен хмыкнул и поцеловал его: — Но молчал, — он скользнул руками по спине Ламии вниз, положил ладони на задницу, погладил почти снисходительно, поддразнивая. Ламия высокомерно вздернул бровь и потянулся поцеловать его: — Слишком унизительно было бы признаться. Тон его был легким, не обидным, и Уоррен фыркнул, подался навстречу, и вот так просто, от одного поцелуя, все снова было хорошо. Убого, если задуматься, но думать в тот момент ему не хотелось совершенно. Тем более, что размышления никогда не приносили ему ничего хорошего. *** Голубовато-сиреневая поверхность Теоса с орбиты казалась почти отполированной. Загесса стоял на капитанском мостике «Роджера», ожидая Андерсена, и задумчиво изучал планету. Едва различимый гул чужих мыслей за мягкой блокадой щита не докучал ему, разве что мысли легионера, навязчиво яркие, вызывали легкое недовольство. Мотивация этого создания казалась Загессе неприятно примитивной и неоправданно высокомерной. Возможно, ему стоило поговорить с Андерсеном об этом. Впрочем, до мотивации нового приобретения капитану едва ли было дело, до тех пор, пока оно приносило пользу и не приносило проблем. Загесса никогда не одобрял такого попустительского отношения, но, в конце концов, его это не касалось. «Роджер» принадлежал Андерсену, дела экипажа никаким образом не затрагивали инквизитора. Он повернулся к двери за несколько секунд до того, как она скользнула в сторону, приветствовал капитана коротким кивком головы: — Александр. — Загесса, — Андерсен сдержанно кивнул в ответ. — Новости? — Противоречивы, — невозмутимо ответил Загесса. — Лаборатории Теоса заинтересованы вашим предложением, но проявляют осторожность. Что, разумеется, еще ничего не доказывает. Хаотик Сид мог связаться с ними со встречным предложением или же их поведение никак с ним не связано. Андерсен прошел мимо него к креслу у иллюминатора, сел, скользнув взглядом по поверхности планеты: — Его здесь нет. — Вы утверждаете слишком категорично, Александр, — недовольно откликнулся Загесса, смерив капитана холодным взглядом. — Я ловлю его уже семь лет. Называйте это чутьем. — За эти семь лет вы не ближе к цели, чем были в первый день, — невозмутимо напомнил Загесса. Андерсен криво улыбнулся уголком губ: — Как и вы. Оставьте высокомерие для проповедей, Загесса. — Я пришел не спорить с вами. Всего лишь обсудить наш дальнейший маршрут. Раз уж, вы не намерены высаживаться на Теос. Андерсен достал сигару, прокрутил в пальцах, задумчиво, прикурил от дорогой серебряной зажигалки, и выдохнул дым в воздух, прежде, чем ответить: — Я отправлю на Теос своих людей. Они проверят лаборатории. Если Хаотик Сид на планете, они найдут его. — Вы не намерены включить в разведывательную группу легионера. Мудрое решение. Доверять этому существу было бы крайне неразумно. — Я не доверяю никому и ничему, Загесса, — напомнил Андерсен. — Юный Лагатт может быть мне полезнее на корабле. — Вы пренебрегаете опасностью, которую представляют подобные ему. Это не делает вам чести, Александр, — Загесса недовольно поджал губы и спрятал кисти рук в рукавах инквизиторской рясы. Андерсен ответил только после того, как выдохнул в воздух облачко дыма: — Я использую тех, кого мне выгодно использовать, Загесса. Вас или Лагатта. Легионер остается на «Роджере». Если он задумает предательство, вы сообщите об этом. Пока подобного не случилось, держите советы на привязи. — Говорить со мной в подобном тоне также неразумно, Александр, — холодно заметил Загесса. Андерсен скользнул по нему тяжелым, равнодушным взглядом: — У нас общая цель, Загесса. И это единственное, что у нас общего. Пока вы на моем корабле, вы полностью зависите от меня. Не советую об этом забывать. Это не было угрозой: к его чести, Андерсен никогда не разменивался на угрозы. Его слова были простой констатацией фактов, и Загесса это понимал: — В напоминаниях нет нужды. До сих пор, как я уже говорил, я оказывал вам всю посильную помощь. Капитан чуть откинулся в кресле: — Продолжайте в том же духе, и у нас не возникнет разногласий. Сейчас я хочу, чтобы вы связались с Равоной. Возможно, там нам повезет больше, чем на Теосе. Загесса коротко кивнул и направился к выходу: — Я сообщу вам о результатах, Александр. До Равоны около десяти часов полета, если я не ошибаюсь. Когда мы выйдем на орбиту, вся информация, которую мне удастся добыть, уже будет у вас. Распорядитесь ею мудро. *** Проснуться раньше Сида было странно. Не менее странно, чем чувствовать в кровати рядом с собой человека. Слейтер никогда не думал, что сможет воспринимать чужое тело настолько обыденно. Сид спал на боку, сунув одну руку под подушку, а второй обхватив его за талию. Без часов было сложно определить сколько прошло времени, но Слейтер предположил как минимум несколько часов — время вполне достаточное для легионера, чтобы отдохнуть. Он и чувствовал себя отдохнувшим, видимо, действие деактиватора, который вызывал у него слабость последние несколько дней, наконец-то закончилось. Слейтер осторожно сел на постели, отмечая, что спина почти не болит, вероятно, в равной степени благодаря ускоренной регенерации, свойственной всем легионерам, и средству, которое использовал Сид. Он выбрался из кровати, пошел в душевой отсек, где воспользовался сантехмодулем, и вернулся в каюту. Было странно осознать, что Сид так и не проснулся. Что он мог так беспечно позволить себе отдых рядом с посторонним. Более того, рядом с легионером, даже если этот легионер был в кандалах. Слейтер поискал взглядом одежду, но не нашел ничего, кроме халата, в котором пришел, поэтому накинул его, сел в кресло, переместив куртку Сида на кровать. Сид перевернулся, и какое-то время Слейтер был уверен, что он просыпается, но Сид просто устроился поудобнее. Одну руку он все еще держал под подушкой, и Слейтер сделал вывод, что там оружие. Деталь, в общем-то, не имела для него принципиального значения, он просто отметил ее из профессиональной привычки. Характеризовала Хаотика Сида как не совсем идиота. За время пребывания на «Хаосе» Слейтер почти ничего не ел, даже не испытывал желания, что было, видимо, еще одним следствием действия нано-деактиватора. Теперь он был голоден. Действительно испытывал голод, и чувство было почти чуждым. Во Дворце для легионеров существовал жесткий режим питания, а во время отпуска Слейтер достаточно грамотно планировал дни, чтобы прием пищи соответствовал привычному графику. Если он и испытывал голод до попадания на «Хаос», Слейтер не мог вспомнить. Ему стоило разбудить Сида, но он поймал себя на том, что не представляет, как это сделать. Никогда раньше не просыпался с кем-то в одной постели, никогда раньше не пытался кого-то разбудить. Никогда, будучи легионером, не должен был даже столкнуться с подобной ситуацией. Размышляя логически, ему следовало окликнуть Сида, возможно дотронуться, но в крайнем случае, чтобы не спровоцировать агрессию. Ситуация была странно неловкой. И эта неловкость тоже казалась чем-то совершенно новым, как голод. Если окликнуть, то как именно? Сид? Слишком лично. Слишком свежи в памяти воспоминания, как Слейтер цеплялся за его плечи, жадно подавался навстречу каждому его прикосновению, и выдыхал это имя на каждом выдохе. Сэр? Глупо. Капитан? Было неприятно осознавать, что столь простое действие могло поставить его в тупик. Вызывало малодушное желание подождать, пока Сид проснется сам. В конце концов, Слейтер так и не придумал ничего лучше, чем: — Просыпайся. Он произнес это четко, бесстрастно, именно потому, что остро осознавал неуклюжесть своего поведения, отчаянную неловкость всей ситуации и свою беспомощность. Сид поморщился во сне, заворочался, устраиваясь поудобнее, уткнулся носом в подушку и долго, страдальчески выдохнул. Наблюдать за тем, как постепенно пробуждается человеческое тело оказалось почти удивительно. Слейтер всегда просыпался сразу, просто переходил из одного состояния в другое, как и все легионеры, насколько он знал. Сид протянул руку в воздух, довольно неловко, словно пытался что-то схватить, и хрипло потребовал: — Кофе. — Его нет, — ответ Слейтера запоздал совсем на чуть—чуть, едва ли Сид заметил. — Тогда иди и убейся, чудовище, — Сид со стоном опустил руку, повернулся к Слейтеру спиной, видимо, намереваясь продолжить спать. — Спать в присутствии легионера считается нормальным в пиратской среде? Или это беспечность свойственная только тебе? — холодно поинтересовался Слейтер. Сид застонал — долго, протяжно и очень несчастно, и звук чем-то напомнил Слейтеру о единственном фильме про зомби, который он видел. — Слишком длинно, Леон, — слова звучали невнятно и глухо, отчасти, видимо, потому что Сид уткнулся лицом в подушку. — Спать. — Мне необходима пища, — просить тоже было неловко, и это прозвучало резче, чем Слейтер ожидал. Сид не обратил внимания: — Еще десять минуточек, и я дам тебе две. Возможно, даже не услышал до конца. Слейтер, тем не менее, счел разумным подождать. Примерно минут через пять Сид перевернулся на спину, устало провел ладонями по лицу и зевнул: — Добро пожаловать в реальный мир. Он наглый и хочет есть. — Я не думал, что в твои планы входит морить своего охранника голодом, — невозмутимо откликнулся Слейтер. — Никаких длинных предложений, Леон, — Сид сел, потянулся с видимым удовольствием, и татуировка на его плечах невольно притягивала взгляд. Такие жесткие черные линии, сходящиеся к небольшим кругам, словно части схем. — Не до кофе. Сид встал и прошлепал босыми ногами к стенному отсеку, достал оттуда аккуратно сложенную униформу имперских войск, ту самую, которая была на Слейтере до наказания или же просто такую же, бросил на кровать, через несколько секунд к одежде присоединилась расческа: — Пока я в душе, почисти перышки. Пища намного вкуснее, когда ты к ней готов. Когда Сид скрылся в душевом отсеке, Слейтер оделся, игнорируя то, как неприятно отозвались болью следы от плети на спине, привел в порядок волосы. Чувство голода нарастало и требовало к себе все больше внимания. Слейтер собрал с пола одежду Сида, просто чтобы на что-то отвлечься. Аккуратно сложил ее и оставил на постели. Мелькнула мысль осмотреть карманы, но он не успел — Сид вернулся: — Если бы я не был женат, я предложил бы тебе руку и сердце, — небрежно сказал он, подходя к кровати. Его влажные черные волосы смешно топорщились, и Слейтер мимоходом отметил, что перья в них казались сухими. Это показалось ему странным, но спрашивать он не стал. — Увы нам обоим. — Если кольцо на твоем пальце знак венчания, — ровно откликнулся Слейтер, — то я опоздал совсем на чуть-чуть. Почему-то мысль о том, что Сид принадлежал кому-то другому, добровольно признал это и был готов носить подтверждение на пальце, оказалась неприятной. — В точку, — Сид рассмеялся, натягивая штаны и застегивая застежки. — Меньше чем на сутки. — Достаточно долго, чтобы совершить измену. — У нас с женой свободные отношения. И если бы я захотел тыкать пальцем, мои рога оказались бы длиннее. Поэтому не в моих интересах тыкать пальцем, — Сид подошел к нему вплотную, за талию притянул к себе — привычно, лениво, запустил пальцы в золотистые волосы, заставляя наклониться. Слейтер поцеловал его сам. Сначала невесомо коснулся губ Сида своими, а потом ответил, когда тот перехватил инициативу, жадно требуя отклика. Сид отстранился и рассмеялся, небрежно поправляя его волосы: — Вот теперь я готов к встрече с жестоким внешним миром. И даже согласен познакомить с ним тебя. Идем, Леон, сразу после завтрака я представлю тебя команде. *** Приказ собраться всем в общей зоне номер три Форкс получила, когда была в спортивном зале. Физические нагрузки еще с армейских дней казались ей удобным способом отвлечься. Отвлечься было от чего. С Хаотиком Сидом она привыкла, что ситуация может измениться в любой момент, и на прямо противоположную. Нервотрепка входила в список издержек профессии. И все же последние три недели даже для Форкс были слишком: события в столице, интриги Уоррена, пафосная и совершенно бессмысленная с ее точки зрения дуэль, а после появление Бабочки и потенциальная угроза встречи с Черными — слишком много всего. Форкс чувствовала себя вымотанной, не физически, ментально. Мысль о том, что на Равону капитан отправится без нее, также не делала ситуацию легче. Форкс понимала, что Сиду она нужнее сейчас на корабле, но это означало, что сам он может оказаться беззащитен в случае атаки. Подумав так, Форкс криво усмехнулась, запихивая спортивную форму в чистящий бокс. Предположить, что капитан когда-либо был беззащитен? Видимо, она действительно слишком устала. Одевшись в свою стандартную свободную одежду армейского кроя, Форкс направилась в общий отсек номер три, служивший экипажу столовой, потому что именно там располагался главный пищевой синтезатор. Если капитан собирал экипаж, ей следовало быть там первой. Чтобы хотя бы попытаться угадать, что Сид задумал на этот раз. *** Его разбудил сигнал внутренней связи, непривычно тихий. Уоррен только пытался убедить себя проснуться, а Ламия уже вернулся из душевого отсека, на ходу натягивая рясу. — Бежишь к нему по первому зову. И когда я уже привыкну? — устало поинтересовался Уоррен. Ламия подошел к кровати, потянулся рукой к волосам Уоррена, пару раз пропустив их между пальцами, прежде, чем жестко сжать, и резко дернуть назад: — Хватит нести чушь, — холодно сказал он. — Если на корабле что-то случилось, я хочу об этом знать. В конце концов, это касается не только меня, второй помощник. Уоррен поморщился, как от зубной боли, притянул Ламию в поцелуй и не отпускал, пока тот не начал задыхаться. — Знаешь, док, из тебя неплохое успокоительное. Ламия тихо фыркнул, и взгляд у него смягчился: — Раздражитель, видимо, из меня еще лучше. То, что произошло в отсеке связи недавно, что бы это ни было, наверняка коснется нас всех. Тебя тоже, помни об этом. Поэтому одевайся, и постарайся впредь называть меня по имени. Уоррен хмыкнул и потянулся к штанам: — Не лечи мне мозги, Ламия, и считай, что договорились. *** Отсек, куда Сид привел его, как справедливо рассудил Слейтер, служил команде столовой. На это указывали ровный длинный стол, который, впрочем, больше подошел бы для конференц-зала, и панель пищевого синтезатора на стене. В углу комнаты стояли углом два небольших дивана с небольшим столиком. Мебель явно имела разное происхождение, что на пиратском корабле, в общем-то, не удивляло. В третьем общем отсеке также не было ни следа модуляции пространства, и железные решетки пола вместе с серыми перегородками стен вызывало ассоциации все с тем же часовым механизмом. Отсек был сквозным, и верхние ярусы выходили на него галереями. Слейтер заметил, как минимум, пять человек, которые пытались незаметно наблюдать за ним и Сидом. Говорить об этом он не счел нужным — если бы Сид не хотел, чтобы их видели, то не пришел бы сюда. Порция протеинового питания показалась Слейтеру вкусной, что само по себе говорило о том, как сильно его организм нуждался в пище. Сам Сид ограничился чашкой чего-то, что он назвал кофе, хотя кофе напиток не напоминал даже по цвету — иссиня-черный и маслянисто отсвечивающий радужной пленкой на поверхности. — Ты сказал, что мы обсудим детали моей работы, — напомнил Слейтер после того, как Сид убрал его посуду в чистящий бокс. — Правда? — невинно поинтересовался Сид. Слейтер не счел нужным реагировать на провокацию. — К счастью для нас обоих, — рассмеялся Сид, поняв, что ответа не дождется, — я предпочитаю переходить от общего к частному. Мы обсудим детали, как только ты официально сменишь статус. — Когда это будет? — ровно поинтересовался Слейтер. Сид демонстративно вызвал проекцию часов, которая для легионера, естественно, ни о чем не говорила, и ответил: — Сейчас. Часы сменились экраном внутренней связи. — Внимание, внимание, девочки и мальчики, — весело сказал Сид. — Говорит капитан. Всем членам экипажа срочно собраться в общем отсеке номер три. Повторяю для внимательных, всем членам экипажа срочно собраться в общем отсеке номер три. Я уже говорил, что «срочно» означает «сейчас»? Он убрал экран связи, вернулся к резному креслу с высокой спинкой, на котором сидел, когда пил кофе. Кресло стояло во главе стола и в окружающей обстановке казалось абсолютно неуместным. — Ты ведешь себя так театрально даже с командой? — невозмутимо поинтересовался Слейтер, становясь за его левым плечом, на расстоянии шага. Сид бросил на него лукавый взгляд: — «Даже», Леон? Нет. Особенно с командой. Это часть моего образа. — Тебе необходим образ? Сид рассмеялся: — Я позер; разумеется, мне необходим образ. К тому же, будучи режиссером маленького личного театра, я хочу быть уверен, что как минимум один актер читал сценарий. — Какая роль отведена мне? Сид не перестал улыбаться, но взгляд у него стал жестче: — Та, которую ты определишь для себя сам. Но если захочешь сыграть прекрасного наложника, дай мне знать. Давно ищу того, кто хорошо смотрелся бы в прозрачных шароварах. — Значит, игра вслепую, — невозмутимо заключил Слейтер. — Как и всегда в жизни, — Сид подал ему руку, и Слейтер принял ее без колебаний, встал рядом, когда Сид потянул его на себя. — Из тебя выйдет плохой актер, но может получиться прекрасный игрок, Леон. И я достаточно жаден, чтобы хотеть тебя в свою команду. — И в свою постель, — тихо добавил Слейтер, чувствуя, как расходится по его телу тепло от одного простого прикосновения. Сид рассмеялся снова и отпустил его: — Ты опять недооцениваешь мою фантазию. В мою постель, на мой стол, к моей стене, в мой душевой отсек, в рубку управления на главный пульт, на главное орудие, или в машинное отделение, в шаттл, в бессейн, в тренировочный зал... и это только на корабле. М-м, нам будет так хорошо вместе... Слейтер никогда в жизни не краснел. Поклялся себе, что и теперь не станет: — Занятный выбор локаций. — Просто я давно никого не хотел. — Мне сложно в это поверить. Сид усмехнулся кривовато, потянулся за сигаретами, и ответил только после того, как прикурил: — Напрасно, Леон. Есть разница между тем, чтобы хотеть кого-то, и пользовать чье-то тело. «Почему именно я?» — хотел спросить Слейтер, хотя уже задавал этот вопрос, но не успел. Дверь отсека отъехала в сторону, и вошло несколько человек. Члены экипажа пришли послушать, что скажет им их капитан. *** Прийти первой у Форкс все же не вышло. Впрочем, зная капитана, начинать собрание до того, как соберутся все, он бы не стал. Слишком любил собирать толпу зрителей, чтобы упустить шанс покрасоваться. Сам Сид сидел во главе стола, на своем обычном месте, и, Форкс приходилось это признать, легионер рядом с ним смотрелся довольно эффектно — строгий, серьезный и красивый, как и положено было легионеру. Форкс не понравилось то, что она увидела. Леон Слейтер не производил впечатления пленника, держался слишком уверенно для того, кто меньше суток назад вышел из карцера. Он выглядел... как охранник. Форкс подошла, невозмутимо заняла место по другую руку от капитана: — Еще одна дуэль, сэр? — сухо спросила она, кидая вопросительный взгляд на легионера. Сид взгляд проигнорировал: — Ты обижаешь меня, девочка моя. Тебе ли не знать, как я не люблю повторяться. — Тогда в чем дело? — прямо спросила она, впрочем, не рассчитывая, что услышат однозначный ответ. — Я расскажу, когда соберутся все остальные. Ты сама понимаешь, если в театральной постановке бластер повесили на стену, раньше времени он выстрелить не должен. — Вы могли бы доверить секрет хотя бы мне, — мрачно сказала она, и Сид криво усмехнулся: — Нет, первый помощник, не мог бы. Потому что я убежден, что доверие — вещь обоюдная. Слова неприятно резанули слух, и Форкс недовольно поморщилась: — Если вы хотите обоюдного доверия, как насчет доверять мне хотя бы немного? — Разве я не доверяю тебе, девочка моя? — Сид преувеличенно удивленно посмотрел на нее. — Сколько раз моя жизнь зависела от твоих решений? И от скорости твоих реакций. — Как и моя от ваших, — напомнила она. — И доверия у нас все же не вышло, — заключил Сид. — Аминь. — Почему вы притащили сюда легионера? — вместо того, чтобы спорить, спросила Форкс. Она вообще никогда не любила спорить с капитаном. Это всегда почему-то оборачивалось против нее. Легионер Слейтер посмотрел на нее бесстрастно и промолчал. Так, словно был на работе и не мог позволить себе реагировать. Форкс почувствовала, что ее одолевают нехорошие предчувствия. Но даже Хаотик Сид не рискнул бы освободить легионера, которого меньше недели назад похитил из Дворца, и сделать этого легионера охранником. Это было бы безумием. Именно. А Хаотик Сид был безумцем. — Сэр, вы же не... — начала она, но открывшаяся дверь заставила ее умолкнуть, как и всех остальных членов экипажа, которые уже расположились в отсеке номер три. Ламия зашел первым, полностью игнорируя тишину вокруг, Уоррен последовал за ним, и Форкс видела его напряжение, когда он заметил реакцию окружающих. Ламия подошел к столу, невозмутимо сел справа от Сида: — Два публичных мероприятия подряд? Это превращается у тебя в дурную привычку. Сид рассмеялся: — Душа моя, наверняка ты говоришь так только потому, что сиденье доставляет тебе дискомфорт. — Дискомфорт мне причиняют фарсы и идиоты, — высокомерно откликнулся Ламия, никак не отреагировав, когда Уоррен сел за стол рядом с ним, подчеркнуто близко. — Еще немного, и я подумаю, что ты больше не любишь меня, — с улыбкой сказал Сид, впрочем, совершенно беззлобно, и Ламия чуть улыбнулся одними уголками губ: — Подумаешь? Мне кажется это сомнительным. То насколько разговор походил на обычный их обмен уколами, после произошедшего накануне показалось Форкс почти нереальным. Словно не было дуэли и словно после Сид не подарил Ламию, словно вещь. И если уж на то пошло... столь ли многое изменилось? Похоже, окружающие тоже задавались этой мыслью. Словно прочитав их, Ламия положил руку на стол, и кольцо на его пальце слабо сверкнуло. Форкс заметила, как на секунду переменился в лице Уоррен, и почти сразу же Ламия положил ладонь ему на колено, естественным, почти успокаивающим жестом. — Жестокость имя тебе, душа моя. Я начинаю думать, что Уоррен пренебрег своими прямыми обязанностями. Ламия фыркнул, чуть высокомерно, но довольно, ответил в том же тоне, который Форкс не раз слышала от него за эти три года: — Мой новый хозяин справляется со своими обязанностями прекрасно. И, я полагаю, мои услуги устраивают его в ответ. Уоррен усмехнулся кривовато, явно не испытывая от их разговора удовольствия и сказал: — Сойдет на первое время. Если фраза и задела Ламию, он этого не показал, впрочем, как знала Форкс он никогда этого не показывал. Разве что она заметила, как на мгновение коротко и словно предупреждающе сжались его пальцы на колене Уоррена. Жест едва ли заметил кто-то из экипажа, Форкс сама увидела его только потому, что стояла совсем близко. А вот легионер заметил тоже, коротко и безразлично скользнул на мгновение взглядом, заставив Форкс внутренне подобраться. Это существо видело слишком многое. Сид рассмеялся, весело, свободно, тем смехом, каким смеялся только когда злился: — «Сойдет» и только? Душа моя, ты совсем не стараешься? — После вчерашнего мои старания тебя больше не касаются, — холодно улыбнувшись ответил Ламия. И любой, кто услышал бы его, перевел бы эту фразу правильно: «Не вмешивайся». — Я всего лишь беспокоюсь за друга моего Уоррена, — небрежно протянул Сид, и напряжение между ним и Ламией стало почти ощутимым. Словно они с Ламией собирались действительно сцепиться в зале. Что само по себе было абсурдом, потому как, что Ламия мог бы сделать капитану? Ничего. И тем не менее, после всего, что произошло накануне, он вел себя так, словно все еще оставался фаворитом Сида. Словно его статус не только не пошатнулся, но наоборот стал чем-то незыблемым. Как кольцо на его пальце, хотя Форкс была уверена, что Сид избавит их обоих от украшения, как только ему представится такая возможность. При желании и том наборе инструментов, который хранился у них в карцере, это было бы не слишком сложно. И все же кольца остались. Осталась наглость Ламии и его уверенность. И теперь на фразу Сида он только фыркнул и улыбнулся, и какое бы то ни было напряжение между ним и капитаном исчезло, словно его и не было: — Предоставь беспокойство за Уоррена мне. В конце концов, для этого ты меня и подарил. Сид усмехнулся в ответ, кривовато и привычно, потушил дотлевшую до фильтра сигарету в пепельнице на столе: — Проницательность имя тебе, душа моя. — Тогда я проявлю догадливость еще раз. Ты явно собрал всех нас не для того, чтобы обсудить личную жизнь моего нового хозяина. И только в тот момент Форкс поняла, чем на самом деле был весь их разговор. Спектакль. Тщательно и по нотам разыгранная на двоих партия, наглядная иллюстрация, кем был и оставался для их капитана Ламия. Подтверждение статуса, потому что по факту для команды игрушка капитана и игрушка второго помощника — это очень разные вещи, а Ламию многие недолюбливали. А Сид продолжал его защищать. Форкс осторожно попыталась вычислить, понял ли это кто-нибудь, кроме нее, из экипажа. Нет, кажется, нет. Потом ее взгляд наткнулся на бесстрастное, спокойное лицо легионера. И Форкс как-то сразу поняла, что Слейтер знает. *** Вникать в Дворцовые интриги входило в часть профессиональных обязанностей Слейтера, хотя он никогда не пытался вникать слишком глубоко. Тем не менее, они научили его различать показную враждебность и истинную. Так же, как и игру на публику от настоящей неприязни. Своим поведением Хаотик Сид демонстрировал что-то, что Слейтер не мог распознать, потому что слишком мало знал о ситуации на корабле. С разговором, который он наблюдал в карцере, происходящее теперь не состыковывалась. Хаотик Сид и светловолосый священник совершенно очевидно никогда не были любовниками, тем не менее, они носили кольца Венеры. Факт, который почему-то был Слейтеру неприятен. Более того, Уоррен, который планировал убить капитана, сидел рядом с Ламией, невредимый, если не считать нескольких синяков. Его напряжение, когда Сид заговорил со священником, от Слейтера не укрылось тоже. Так же, как и неестественное молчание команды, во время вроде бы ничего не значащего разговора. — Проницательность имя тебе, душа моя. — Тогда я проявлю догадливость еще раз. Ты явно собрал всех нас не для того, чтобы обсудить личную жизнь моего нового хозяина. Но и совершенно очевидно, подумал Слейтер, что не только объявить о его собственной смене статуса. Сид эффектно поднялся, постучал по столу, словно привлекая к себе всеобщее внимание, хотя члены экипажа и так следили за ним неотрывно. И настороженности в этом внимании было едва ли не больше собственно внимания: — Раз уж моя душа заговорила об этом, девочки и мальчики, у меня и правда есть новости. Так что ш-ш-ш, говорит капитан. Сид выдержал картинную паузу, совершенно лишнюю, по мнению Слейтера, и объявил: — Мне тут подумалось, что давно у нас в экипаже не появлялось никого нового, и я решил это исправить. Знакомьтесь, Леон Слейтер — мой личный телохранитель. Ошарашенное молчание стало ему ответом. Учитывая какие слухи ходили о легионерах, и при каких обстоятельствах он сам попал на «Хаос», Слейтера это не удивило. Единственным, кто отнесся к заявлению бесстрастно, был священник. Лица остальных членов экипажа достаточно красноречиво отражали их реакцию. Форкс очнулась первой: — Это шутка, сэр? — тон ее вопроса был резким, но в сложившейся ситуации, это было ожидаемым. Сид рассмеялся: — Если я похож на клоуна, первый помощник, это еще не значит, что я шучу. Все мои розыгрыши практического характера. — Это существо опасно, а вы хотите дать ему права члена команды? — Я уже ему... дал. Не только права. Кандалы, правда, не снял. Они меня заводят. — Речь не о ваших постельных похождениях, сэр, — напомнила Форкс, — а о безопасности экипажа. Сид расхохотался в голос, громко и откровенно. Смех оборвался так же неожиданно, как и начался, было что-то жутковатое в этом моментальном переходе от веселья к серьезности: — Скажи, друг мой Курт, ты чувствуешь себя в безопасности? Его хищные серые глаза остановились на высоком мужчине со шрамом поперек брови, и возникло впечатление, словно одного этого взгляда было достаточно, чтобы изолировать человека от остальных членов команды. Слейтер не сомневался, что в тот момент для того человека не существовало ничего, кроме его капитана: — Не уверен, сэр. Метательный нож появился в пальцах Сида так быстро, словно возник из воздуха. Недостаточно быстро для легионера, разумеется, но для человека такой результат почти впечатлял. — А чего тебе бояться, друг мой Курт? Что может сделать с тобой такого мой Леон, чего не могу сделать я? Курт промолчал, и Сид рассмеялся, небрежно провернув нож в пальцах все тем же непринужденным жестом фокусника: — Кто еще забыл, кто он, где находится, и кто я такой? Мы не торговцы, девочки и мальчики, — он повысил голос, и его слова, казалось, отразились от металлических стен, словно «Хаос» заговорил вместе с ним. — Мы пираты! Ублюдки, убийцы, мародеры и насильники! И я могу спустить любого из вас в шлюз, просто потому что я мудак! А еще я могу прийти в столичный Дворец, скинуть тощую задницу Ее Величества, и усесться сам, так что выбирайте сейчас, вы со мной?! Он вскинул кулак, на котором блеснуло кольцо, и было в этом жесте нечто такое, что заставило какую-то темную, дикую часть внутри Слейтера отозваться. Нечто заряженное, электрическое, безумное, почти мистическое, что наполнило слова и жесты до краев, притягивало взгляды и заставило команду ответить: — Капитан! Капитан! Капитан! Звук отразился от стен, взметнулся вверх, как будто прошелся по внутренностям корабля, и Сид был в самом центре, в самом сердце «Хаоса». Сид дернул Слейтера к себе, впился в его губы поцелуем, и, в какой-то момент, это действительно было как разряд электричества, на какой-то момент все вокруг исчезло, кроме бесконечного и пульсирующего в самом центре корабля: — Капитан! Капитан! Капитан!