ИГРА ВСЛЕПУЮ

*** Слейтер лежал неподвижно, и не чувствовал ничего. Было холодно. Не физически, просто странное ощущение потерянности воспринималось именно так. Может быть, дело было просто в ситуации. Эту постель они делили с Сидом. Слейтер привык к теплу чужого тела рядом с собой. Как быстро он привык. Минуты текли бесконечно, и в то же время не имели значения. Слейтер чувствовал себя, словно марионетка с обрезанными нитями. Чувствовал себя так, как не имел права чувствовать себя легионер в его ситуации. В любой ситуации. Слейтер не имел права лежать, бесцельно уставившись в черноту иллюминатора. Он должен был собраться, продумать план действий и осуществить его. Он еще мог действовать, он _обязан_ был действовать. Мысли текли медленно и лениво. Никто никогда не готовил легионера Леона Слейтера к тому, что он может потерять близкого человека, потому что у легионера Леона Слейтера вообще не должно было быть близких людей. И теперь он чувствовал себя так, словно из него вытащили какую-то жизненно необходимую деталь. Сида не было. Это в общем-то не вызывало даже боли. Или же боли было слишком много, чтобы Слейтер мог ее осознать. Дверь отворилась через несколько часов. Слейтер не счел нужным повернуть голову. Только проговорил равнодушно: — Уходи. — Ты понимаешь сам, что это не поможет, — ровно отозвался Ламия, устраиваясь в кресле Сида. Слейтер промолчал, не шевелясь, хотя кандалы на его руках и ногах ослабли. Ламия не настаивал на разговоре, достал писание, невозмутимо открыл — Слейтер распознал шорох кожаных страниц — и углубился в чтение. — Почему он так поступил? — спросил, наконец, Слейтер, подтянув колени к груди. Это не был защитный жест. Так просто было удобнее. — Потому что это был наилучший вариант, — Должно быть, говоря это, Ламия даже не поднял взгляд от книги. Должно быть, он искренне верил в то, что говорил. Должно быть, в это верил даже Сид. Слейтер развернулся мгновенно, перехватил Ламию за горло, затаскивая на кровать и нависая сверху. Едва удержался, чтобы не раздавить хрупкое человеческое горло. Он вздернул правую руку Ламии вверх, удерживая запястье. Церковник не пытался высвободиться, просто смотрел непроницаемыми темными глазами, хотя мог напасть в ответ. Слейтер не двигался, смотрел на покрасневшее, будто раскаленное кольцо венеры, и чувствовал, что мир будто удаляется. Становится незначительным. Ламия отвесил ему оплеуху. Кольцо венеры обожгло Слейтеру щеку — действительно было горячим. — Ты достаточно нелеп, когда пытаешься действовать, — рассержено сказал ему Ламия. — И вдвойне жалок, если потакаешь своим слабостям. Ты должен быть взрослой особью, будь добр вспомни об этом. Слейтер отпустил его и отстранился, сглотнул прежде, чем сказать: — Он умирает. — Не говори ерунды. Андерсен не убьет его так быстро, даже если забыть про пророчество Малкесты. Слейтер ответил настороженным взглядом. — Я знаю, что именно сказал тебе Уоррен, — холодно заметил Ламия, садясь на кровати, и одергивая рясу. Когда Ламия сидел так близко, их разница в росте была очевидна. Ламия рядом с легионером казался почти ребенком. — Его жизнь в опасности, — сказал Слейтер. — Разумеется, — не стал спорить Ламия. — Зная Андерсена, я могу предположить, что он пытает Хаотика. Ты правильно оценил ситуацию, но сделал неправильный вывод. Никто не собирается оставлять Хаотика Андерсену. Слейтер сделал глубокий вдох, выдохнул, успокаиваясь: — Я не имел права так себя вести, я прошу прощения. Я… не ожидал, что похищение Хаотика Сида так на мне скажется. — Не трать мое время на извинения, — Ламия отмахнулся. — Хаотик не умрет, пока не исполнилось пророчество, он просто на это не способен. Потому держи свои чувства в узде, они и без всепоглощающей тоски достаточно раздражают. — Его пытают, — холодно напомнил Слейтер. — Мысль об этом не трогает тебя? — Ни капли. Хаотик способен терпеть боль. Единственное, что волнует меня, это состояние его рассудка. Слейтер долго молчал, прежде чем спросить: — Когда он решил сдаться Андерсену? — Когда понял, что иначе Уоррену не уйти. — Он всегда отзывался о Уоррене пренебрежительно. Ламия снисходительно улыбнулся: — О, Хаотик действительно невысокого мнения о моем вкусе в мужчинах. Но он осознает, чем чревато для меня потерять близкого человека. Забудь о физическом здоровье, в этой игре нет таких маленьких ставок. Здесь минимум сердце, максимума нет. — Еще одна игра вслепую, — горько заметил Слейтер. — Как бы я ни играл, я всегда буду для него разменной картой. — Единственная разменная карта Хаотика это он сам, — резко напомнил Ламия. — Потому кончай скулить. Вытащить Хаотика возможно, но не сразу и не так просто. И не без твоей помощи. Ты способен собраться? Слейтер выпрямился, смерил его холодным взглядом и коротко кивнул: — Я сделаю все, что будет необходимо. — Хорошо, — Ламия коротко кивнул. — Следуй за мной. Слейтер оправил волосы, мимоходом подумав, что должно быть они спутались, выглядели так, как никогда не должны были выглядеть волосы легионера. Мысль попросить у Ламии расческу была идиотской до крайности, и не менее навязчивой. В прошлый раз волосы Слейтера расчесывал Сид. Возможно, — Если бы я не чувствовал этого сам, я бы не поверил, — раздраженно выдохнул Ламия. — Есть что-нибудь, что не вызывает у тебя внутреннего конфликта? Помимо теплой подстилки и Хаотика Сида в качестве любимой игрушки. — Я не создан для эмоций, — бесстрастно отозвался Слейтер, прекрасно понимая, что его тон никого не обманывает. — Естественно, что когда они появляются, они конфликтуют с моим естественным состоянием. Ламия вздохнул: — Я пропишу тебе успокоительное. — Оно снизит скорость моей реакции. — Тогда я промою тебе мозги. — Предпочту успокоительное. Слейтер мог ожидать любой реакции, от холодного безразличия до презрительной отповеди, но Ламия рассмеялся. Может быть, в его смехе было больше усталости и уходящего нервного напряжения, чем веселья, но это был смех. Слейтер не знал, что его вызвало. Отсмеявшись, Ламия вытер выступившие на глазах слезы, и улыбнулся: — Иногда я начинаю понимать, почему Хаотик выбрал именно тебя. Слейтер собирался ответить, но Ламия только мягко коснулся его руки: — Мы вернем его. Ему будет больно, и он будет ранен, но он будет жив. Он сильнее, чем ты думаешь. Вопрос в том достаточно ли сил у тебя, чтобы быть рядом. Слейтер неосознанно выпрямился, коротко, по-военному кивнул и ответил: — Достаточно. *** — Знаешь, Алекс, — голос сорван и едва сипит. Да, девочки и мальчики, так бывает, если слишком громко выть и еще громче орать. — Самое паршивое с точкой невозврата… это то… что, когда понимаешь… уже поздно… — Ты не умрешь так легко, — спокойно ответил Александр Андерсен. Он сидел на гравитационном стуле совсем рядом с пыточным креслом, или же Хаотик Сид уже поехал головой достаточно сильно, чтобы галлюцинировать. — О, я еще долго… не умру… — да, говорить громче действительно не получалось. Но это ведь и не так плохо, да? Сценический шепот тоже может быть эффектным. — Вопрос о моей смерти… даже не стоит… на повестке дня. — Верно, — подтвердил Алекс. Кровь капала слишком громко, явно какая-то фигня творилась с восприятием. Кресло Алекс ненадолго отключил. Правда? Докладывайте, системы, вас сейчас режут? Нет, не режут. Ну, конечно, нет. Это правильно, грамотно, это как из инструкции по применению пыточного кресла. Иногда боль нужно ослабить, пусть жертва подумает, что хуже уже не будет, пусть почувствует, что избавление близко. Давайте устроим сюрприз. Он тихо рассмеялся, игнорируя, как каждый звук отзывался новым взрывом боли. Никаких сюрпризов для Хаотика Сида. — Знаешь о чем я… думаю, Алекс? — Мне все равно. — Ты… кого-нибудь… уже пытал? — дыхание, в общем-то, помогает, дыхание это ключ к тайнам жизни. По крайней мере, если тебе очень больно. Откуда я знаю? О, я знаю отлично, девочки и мальчики, иначе я никогда не выигрывал бы в стопки. Я большой специалист по тому, чтобы ловить свой кайф от боли. Хотя пыточное кресло это экстрим даже по моим меркам. — Это кресло было создано специально для тебя. Я действительно смеюсь или это глюки от потери крови? Кажется, все-таки не глюки. — Модель на заказ, Алекс? — я ведь сказал это без пауз, не задыхаясь? Я великолепен, правда? — Ты даешь слишком… много за бесценок… Кашель. Некрасиво, надо бы перестать, но перестать не получается. Чертово тело не слушается. Болят ноги, адски болят ноги и рука. Это всегда так, то чего больше нет, болит сильнее всего. — Все что имело значение ты уже забрал у меня сам, — бесстрастно пожал плечами Андерсен. Как жаль, что перед глазами все расплывается. Как ты выглядишь? Должно быть, круто. Ты всегда выглядишь круто, Алекс, бывший вояка, герой окраинных планет. Ты и вправду крут, по всем статьям. Я знаю, потому что за эти семь лет я хорошо тебя изучил. Кого я обманывал, когда думал, что смогу бегать от тебя вечно? Себя. Ты поймал меня очень вовремя. Или же я просто оправдываю то, что так глупо сдался. — Ты… паршивый человек, Алекс… Ты из тех… с кем… хочется… дружить, — а вот эта судорога была просто отвратительной. Минус десяток баллов с Хаотика Сида. — И…с кем… можно только… враждовать. — Это то, что ты хотел сказать мне, когда украл мой корабль. — Это… я говорю… сейчас… — Хаотик рассмеялся, едва слышно, потому что голоса не оставалось, и каждый звук проходился по горлу будто теркой. — Алекс, если бы тебе… было нужно… убить человека, чтобы он… остался… жив, что бы ты сделал? Ты не понимаешь, да? Не понимаешь, зачем я давлюсь словами, но продолжаю трепаться? Может быть, потому что Хаотик Сид просто трепло? Или же больше ему не на что надеяться. Подскажи мне, Алекс, ты всегда меня спасал. Спаси меня еще один раз. Какие дурацкие мысли приходят в голову на пыточном кресле, правда, Леон? Андерсен не ответил и снова активировал давилку. Хаотик расхохотался, страшно и беззвучно, и хохотал, пока еще мог не скулить. *** — Должен быть другой вариант, — сказал Слейтер, спокойно глядя Ламии в глаза, хотя меньше всего в тот момент ему хотелось сидеть спокойно. — Если бы он был, мы бы уже действовали, — мрачно отозвался Уоррен. — Этот вариант предложил сам Хаотик, — напомнил Ламия нейтрально. — Хаотик Сид в плену, — резко отозвался Слейтер. — Его мнение должно иметь меньше значения, чем его жизнь. — Его жизнь вне опасности, — буркнул Уоррен. — Только потому что Малкеста так сказал? — Форкс скривилась, и бросила настороженный взгляд на Слейтера. — Он знает, — ответил на ее невысказанный вопрос Ламия. — Малкеста не лгал. Хаотик выживет. — Ты подтвердил сам, что его пытают, — Слейтер говорил ровно и безэмоционально, просто потому что знал, что если начнет кричать, никто из этих людей не станет его слушать. — Ты хочешь оставить его там на неделю? Он отзывался о тебе, как о друге. — И потому я знаю на что он способен, — нейтрально откликнулся Ламия. Он действительно не понимал, даже не пытался понять. — Того, что ему больно, для тебя действительно недостаточно? — по какой-то причине мысль о том, что Ламии все равно делала больно. Хотя отношение церковника к Сиду Слейтера не касались. И он не имел никакого права судить о том, в чем не разбирался. Ламия поморщился: — Это всего лишь физическая боль. Мы с Хаотиком смотрим по-разному на многие вещи, но в этом наши мнения сходятся. Физическая боль не имеет значения. — Понимаю, — ровно отозвался Слейтер, хотя на самом деле был не способен понять подобное. Он мог бы разделить пренебрежение к собственной боли, но не к чужой. Не к боли Сида, по крайней мере. — Толку сейчас гадать, правильно оставлять капитана или нет? — устало вмешался Уоррен. — Мы понятия не имеем, куда свалил Андерсен. И сунуться к нему мы не готовы. — Мы могли бы узнать, — медленно проговорила Форкс, неотрывно глядя на Ламию. — Невозможно, — невозмутимо отозвался тот. — Мне не сломать телепата-инквизитора без Хаотика Сида. И даже если сломать Загессу мы не будем знать точно, где искать Андерсена. — «Анубис»? — предположил Слейтер. Ламия покачал головой: — Дети Творца во время служения используют самые разнообразные наркотики. Наши тела легко сопротивляются действию препаратов. На «Хаосе» просто нет ничего достаточно сильного, чтобы заставить инквизитора говорить. — Насколько сложно достать нечто подобное? — бесстрастно уточнил Слейтер. — Ну, — Уоррен усмехнулся. — Не сложнее, чем легионера. — Дольше, — мрачно вмешалась Форкс. Слейтер мимоходом отметил, что она мало говорила, предпочитая оставаться за плечом Ламии. — «Правду-40.4» не достать нигде кроме как в ZRC-18, туда две недели лета в одну сторону, а «Изиды» нет в продаже после того, как имперские уничтожили станцию близ Ранги. Названия ни о чем не говорили Слейтеру, но не понять, что имела в виду Форкс, было невозможно: — Слишком долго. — Именно, — подтвердил Ламия. — Слишком долго. Мы подождем неделю, как хотел Хаотик Сид. Слейтер помолчал, взвешивая еще один вариант, прежде чем озвучить его вслух: — Импульсный компьютер мог бы найти корабль Андерсена. Реакция, которую он получил, совершенно не соответствовала тому, что он ожидал. Они засмеялись. Уоррен и Форкс, Ламия молчал и смотрел на Слейтера непроницаемыми темными глазами. — А потрахаться тебе не завернуть? — все еще кривовато усмехаясь, спросил Уоррен. — Этот вариант вероятен, — холодно заметил Слейтер. — Связаться с импульсным компьютером, даже, если тот находится в Столице, должно быть легко. — Сложно не связаться с Бабочкой, — пояснила Форкс. — Сложно убедить ее помочь. Единственный, кто умеет обращаться с ней — это капитан. — А он сейчас немного не в форме это делать, — буркнул Уоррен. — Импульсный компьютер помогал Хаотику Сиду раньше. Значит, есть нечто, что Бабочка рассчитывает получить. Если мы сможем понять что, у нас будет рычаг воздействия. — Ты неверно понимаешь, что такое импульсный компьютер, — покачал головой Ламия. — Это неорганическая информационная форма жизни. Форма жизни невероятно могущественная, способная получить практически все, что угодно. Что именно ты хочешь ей предложить? — Все, что она захочет получить, — ровно ответил Слейтер. — Все, что она попросит. Уоррен передернулся и скривился: — Не уверен, что захочу войти в список этого твоего «всего». — Ты знаешь список моих приоритетов, — бесстрастно напомнил Слейтер. — Я хочу возможность поговорить с Бабочкой. — Я против, — буркнул Уоррен. — Без обид, Слейтер, но я не хочу, чтобы ты продал меня «информационной форме жизни». — Против, — отозвалась Форкс. — Такие разговоры не должен вести такой, как он. Слейтер посмотрел на Ламию, пытаясь прочесть о чем он думает по выражению лица. Бессмысленная попытка. По точеному лицу Ламии, отрешенному, будто у статуэтки святого ничего невозможно было понять. — За, — наконец сказал Ламия. — Ты получишь возможность поговорить с Бабочкой, как только мы соберем все необходимое для проникновения на «Роджер». — С каких это пор одно твое слово перевешивает двух первых помощников? — мрачно спросила Форкс. — В данный момент мое слово, это слово Хаотика Сида, — ровно отозвался Ламия. — И если этого недостаточно, в данный момент мое слово — слово того, кто может поджарить ваши мозги меньше, чем за секунду. *** — Ты зря не заткнул мне рот, Алекс, — голос еще звучал сипло, но волшебное действие регенератора уже началось. Уже можно перестать задыхаться и начинать язвить. Или не начинать? Да? Нет? Отмена? Как дела, системы? В общем-то, неплохо, да? Да. — Я всегда могу это сделать. У боли есть своя прелесть, когда больно плохо думается. А сейчас почти не больно. Десять тысяч мыслей в секунду и все о какой-нибудь херне. О да, это определенно мозг Хаотика Сида. — Ты мог это сделать с самого начала. Хочешь послушать, как я буду говорить? В помещении было темно, единственный источник света — проекции, плавающие под потолком. Интимно. И только ты и я, Алекс. Даже своего ручного легионера ты выгнал. — Говори, — Андерсен сидел рядом с капсулой регенератора, положив руки на колени, и отстраненно смотрел Хаотику Сиду в лицо. Это смешно. Это так нелепо, что даже Хаотик Сид не может над этим посмеяться. Посмотри на нас, Алекс. Я псих, который умудрился снова впутаться в худшую версию безысходности, и ты, который ловил меня, потому что больше тебе было просто нечем заняться. — Ты псих, Алекс, ты знаешь? Ты псих даже по моим меркам, а это что-нибудь да значит. Устал гоняться за мной? — Устал. — А я бы еще от тебя побегал, — Сид усмехнулся. — Я и от себя бы побегал, но как-то не получается. Андерсен промолчал. Нечестно, Алекс. Слишком страшно в этой комнате, рядом с этим креслом, когда ты молчишь. Столько всего может случиться, пока меня нет. Что если моя душа сойдет с ума? Что если сойду с ума я? Что если я выберусь, вернусь на «Хаос», найду Малкесту и залезу в его голову, только чтобы узнать, что выхода нет? Крыса, которая всегда находит выход из лабиринта. Игрок вслепую. Смешно. — Знаешь, почему я еще держусь, Алекс? Потому что надежда еще есть. Я придурок, я не умею сдаваться, пока есть хотя бы намек на надежду. — У тебя его нет, — бесстрастно отозвался Андерсен. — Ты не выберешься отсюда. Смешно. В этот момент я почти люблю тебя, Алекс. Ты действительно не можешь представить варианта хуже, чем свое кресло. Слишком ты хорош для такого, как Хаотик Сид. Простой вояка Александр Андерсен. — Не так уж и плохо было бы сдохнуть на твоем кресле, Алекс. Но я здесь не умру. Птичка напела мне судьбу намного страшнее твоего кресла. — Малкеста? — Новости разносятся быстро. — Я не верю в судьбу, — равнодушно отозвался Андерсен. — Даже в то, что мы с тобой наконец-то встретились? Ты ранишь меня, Алекс, не говори мне, что это была не судьба. — Неизбежность, — поправил Андерсен. Неизбежность? Нет, Алекс, неизбежность не бывает такой приятной. — Ненавижу это слово, — да, ты не ошибся, и меня не подменили. Это я, Хаотик Сид собственной персоной, выдыхающий свое «ненавижу» со всей силой с какой я вообще способен ненавидеть. — Ты ожидаешь, что я повторю его несколько раз? — Андерсен вздернул одну бровь. — Ты не настолько мелочен. Но можешь повторить сейчас, что мы никто друг другу, — забавно, это все еще злит. А я ведь тогда действительно разозлился. Мы _не_ чужие друг другу. Говори, что хочешь, но это не только в моей голове. Звук откупориваемой бутылки заставил его повернуть голову, и рассмеяться: — Алекс, ты всерьез? — Вполне, — Андерсен наполнил бокал вином на два пальца и сделал первый глоток. — Тебе осталось жить, пока не опустеет бутылка. — Красиво. О да, любой другой сказал бы, что ты пафосный придурок, Алекс. Но здесь кроме тебя только Хаотик Сид. А Хаотик Сид способен оценить хороший пафос. Сколько лет выдержки? Готов поспорить, я знаю ответ. — Настоящее вино? — Покупал к свадьбе дочери. Не пригодилось. Ах, ну да. Эту слезливую историю я знаю. Узнал, когда нашел время поинтересоваться, кто такой Алекс Андерсен и почему этот чувак за мной гоняется. У Александра Андерсена есть дочь. Или правильнее сказать «была»? Эта дочь должна была выйти замуж за офицера военной базы с Фивона, но увы, ее папу разжаловали за некомпетентность, когда у него увели эсминец из-под носа. В столице никто не любит разжалованных военных, и семьи разжалованных военных. Разве что эти семьи публично отрекутся от позорящего родства. Интересно, после того, как они выкинули тебя, Алекс, свадьба все-таки состоялась? Нет, вряд ли. А ведь где-то у моей девочки, должно быть, тоже есть семья. Эта семья, что она думает о бывшем офицере Форкс? — Ты не дал ему пропасть, Алекс. Семь лет выдержки. Как вино? — Горчит. Нельзя было смотреть на такого, как ты в этот момент. Лицо непроницаемо и спокойно, только поблескивают две серебристые дорожки на щеках. Капля срывается с подбородка и падает в бокал. Я знаю, почему ты плачешь, Алекс. Я не знаю, почему вместе с тобой плачу я. *** — Я не ожидал этого, — спокойно признал Слейтер, следуя за Ламией к его комнате. — Я читаю чувства, а не мысли, — холодно отозвался церковник, не поворачивая головы в его сторону. — Я не знаю о чем ты. — Ты опустился до угроз, чтобы поддержать меня. Хаотик тебе не безразличен. Ламия посмотрел на него так, словно Слейтер был безумен: — Хаотик Сид — человек, которому я должен больше, чем когда-либо смогу отдать. Человек, которому я доверяю, и который доверяет мне. Очень близкий человек. Само собой разумеется, что он мне не безразличен. Слейтер покачал головой: — Ты сказал, что его боль тебя не трогает. Ты солгал. Ламия снисходительно усмехнулся: — Его физическая боль не трогает меня совершенно. Я просто не хочу, чтобы вернувшись он увидел на месте своего любимого животного издерганное, тоскующее чучело с потускневшей шерстью. — Я вполне способен себя контролировать, — ледяным тоном отозвался Слейтер. — Даже если не получаю желаемого. — Это я уже слышал, но по-прежнему не верю, к тому же есть и еще одна причина, почему я хочу, чтобы ты связался с Бабочкой. — Я слушаю, — ровно откликнулся Слейтер. — Она неравнодушна к Хаотику, потому что они похожи. И именно потому, что они похожи, она симпатизирует тебе. Слейтер сомневался, что Ламия прав в этом, даже если импульсный компьютер несколько раз выходил с ним на связь, но спорить было бы бессмысленно. — Что если Бабочка откажет нам в помощи? — Я хочу знать об этом как можно раньше. Слейтеру не нужно было объяснять зачем: — На случай, если Хаотик не сможет подать сигнал. — И нам придется искать другой способ найти «Роджер», — подтвердил Ламия. — Ты сможешь сломать Загессу, — Слейтер не стал превращать это в вопрос. — Все не так просто, — покачал головой Ламия. — Я могу попытаться, но не могу гарантировать результат. Слейтеру не нужно было спрашивать, о чем церковник недоговаривает: — Ты боишься сойти с ума. Это заслужило ему злой взгляд: — Да, и тебе, если ты обладаешь хотя бы зачатками разума, тоже стоит этого бояться. — Я не хотел задеть тебя, — сказал Слейтер, отступая на шаг назад. Не потому что боялся, а отмечая, насколько Ламия выглядел хуже обычного. — Отсутствие Хаотика Сида… сказывается на окружающих больше, чем я ожидал. Словно действительно из жизни окружающих его людей и из его собственной забрали нечто очень важное. Мелкую деталь из огромной машины, которая еще продолжала работать, но каждая оставшаяся часть ощущала — это ненадолго. Инерция закончится, и машина остановится навсегда. Слейтер заставил себя перестать думать об этом. Они вернут Сида, и все станет, как прежде. Церковник устало потер лицо руками и выдохнул, на секунду показавшись на несколько лет старше и странно беззащитнее, хотя нелепо было думать так об эмпате способном причинить вред даже легионеру. — Я ненавижу, когда Хаотик взваливает на меня подобное дерьмо, — тихо признал Ламия, и слышать как он ругается было еще абсурднее. — Я не умею управлять людьми, не люблю этого делать. Я устал, но не могу спать. Не чувствую себя в безопасности. Слейтер не ожидал от него откровенности, даже открытости, и не до конца понимал, что с ней делать и все же предложил: — Если это хоть чем-то поможет, я могу остаться в твоей каюте. Никто не причинит тебе вреда, пока тебя охраняет легионер. Хотя Ламия, наверняка сам был способен о себе позаботиться. И все же предложить ему помощь в тот момент показалось до абсурдного правильным. В тот момент Слейтер смотрел не на высокомерного церковника, который видел в нем не более чем искусственно выведенное животное, а на Ламию. Человека, который был важен Хаотику Сиду, человека, которому было тяжело. Может быть, совсем немного, человека, которому хотелось помочь. Он знал, что Ламия прочитает его чувства правильно. — Уоррену это не понравится, — сказал церковник после непродолжительного молчания, и когда Слейтер повернулся уходить, Ламия осторожно тронул его за рукав. — Но ты можешь остаться. Даже если я не смогу заснуть, я буду рад собеседнику. *** — Мне это не нравится, — сказал Уоррен, мрачно глядя на Слейтера. Ламия подавил желание вздохнуть. Иногда предсказуемость Уоррена даже подкупала, но не в тот момент. После перехода в гипере ментальный щит так и не восстановился окончательно, и чувства окружающих неприятно щекотали разум. Тревога, непонимание, злость и раздражение по большей части — исчезновение капитана действительно не прошло для команды даром. — Я вернусь в каюту, — Слейтер поднялся с кресла по другую сторону кровати, и Ламия бросил на легионера быстрый взгляд. Слейтер был громким, а его чувства навязчивыми, и все же его присутствие странно успокаивало. Отчасти, Ламия полагал, потому что легионер ассоциировался у него с Хаотиком. Все это время они не разговаривали, Ламия не видел смысла, а Слейтер не задавал вопросов, словно ему достаточно было просто сидеть с кем-то рядом. С кем-то, кто был близок к Хаотику, вероятнее всего. — Я закрою за тобой дверь, — даже не пытаясь изобразить сожаление, сказал Уоррен. — Я хочу, чтобы он остался. Его присутствие меня успокаивает, — вмешался Ламия, а Уоррен бросил на него быстрый взгляд. Ламия понимал его реакцию. Уоррен не был счастлив, уже когда Слейтер после разговора в рубке попросил Ламию поговорить наедине. Обнаружив Слейтера в каюте, Уоррен воспринял это не меньше, чем вторжением в личное пространство. Дело было даже не в ревности, скорее в том, что каюту Ламии Уоррен воспринимал, как безопасную территорию, возможность сделать передышку от стресса. Слейтер у Уоррена с безопасностью не сочетался никак. — Я могу постоять за дверью, — невозмутимо сказал легионер. — Это должно быть достаточно близко, чтобы ты чувствовал мое присутствие, но за пределами каюты. Если бы дело было только в чувствах Ламии, это был бы идеальный вариант, но Ламия слишком отчетливо чувствовал нежелание легионера возвращаться в пустую каюту Хаотика. Отчасти тоска, которую излучал Слейтер, была не только тоской любовника, скорее человека, который потерял цель. В других обстоятельствах Ламии было бы все равно, но легионер был дорог Хаотику. Сид меньше всего хотел бы, чтобы Слейтер оставался в такой ситуации один. — Черт, — сказал Уоррен и полез за сигаретами. Ламия ожидал спора, но, видимо, Уоррен знал его слишком хорошо. Мог прочитать по одному взгляду. — Ладно, оставайся. — Это необязательно, — с нажимом напомнил Слейтер. — Я предпочту, чтобы ты был рядом, — сказал Ламия. — Для безопасности. — Интересно от чего? — буркнул Уоррен, сунув сигарету в рот. — Ну ладно, тем лучше. Я все равно собирался с тобой поговорить. Он обращался к Слейтеру, и легионер вежливо склонил голову, показывая, что слушает. Воцарилось неловкое молчание, пока Уоррен судорожно придумывал тему для разговора. Взгляд Слейтера стал несколько недоуменным. — Ну ладно, — признал, наконец, Уоррен. — Я наврал. Не собирался я с тобой ни о чем говорить. Придумай тему сам. *** Слейтеру не пришлось долго раздумывать: — Я хочу услышать о человеке, которого вы называете «Андерсен». Уоррен присвистнул: — Да, капитан и правда не из тех, кто делится секретами. — Что именно ты хочешь знать? — спросил Ламия. — Все. Я знаю, что этот человек враг Хаотика Сида. Из того, что услышал, делаю вывод, что враждуют они давно. Знаю, что Хаотик несколько раз использовал эту вражду в своих целях. Что их с Андерсеном что-то связывает. Немногим больше этого. — Андерсен псих, — сказал Уоррен. — И он помешан на капитане. Охотится за ним, с тех пор как у того появился «Хаос», — он помрачнел и исправился. — Охотился, то есть. — Капитан Александр Андерсен был героем Империи и должен был получить личный корабль в награду за службу. Корабль украл Хаотик. Ты достаточно представляешь устройство Империи, чтобы понять дальнейшую судьбу Андерсена. — Лишение должности и привилегий, вероятный разрыв с семьей, — отозвался Слейтер. — Разумеется. — Это говорит о том, как и почему он относится к Хаотику Сиду, — Слейтер помолчал, взвешивая свой дальнейший вопрос. — Это ничего не говорит о том, как Хаотик относится к нему. Уоррен неверяще на него уставился: — Ты ревнуешь к мужику, который запер капитана в пыточной камере? Охренеть. — Я не ревную, — резко отозвался Слейтер. И уже спокойнее пояснил. — Я не понимаю. — Почему он сдался? — спросил Ламия. — Да. — Потому что он доверяет Андерсену. — Тот его враг, — хмыкнул Уоррен. — Он доверяет Андерсену быть тем, кем Хаотик привык его видеть, — пояснил Ламия. — Ни больше, ни меньше. Андерсен — это часть жизни Хаотика Сида. За эти семь лет эта часть ни раз определяла, как Хаотику действовать, несколько раз спасала жизнь. Он способен и понять это и оценить. Андерсен не чужой для него, но и не друг. Если ты знаком с концепцией лучшего врага, тебе это должно быть понятно. — Романтичные сказочки, — фыркнул Уоррен. — Все эти игры во взаимопонимание врагов полная лажа. В конце концов, есть только двое и один из этих двоих удачливее. — Ты тоже считаешь так же? — спросил Слейтер у Ламии. — Нет. В отличие от Уоррена мне нет нужды считать. Я знаю, как Хаотик относится к Андерсену. Знаю и какие чувства у него вызывает. Они связаны друг с другом. Осознают эту связь оба и признают ее. Возможно, отчасти Хаотик сдался ему, потому что хотел… Ламия не договорил, но в этом и не было нужды. Сид сдался, потому что хотел попрощаться. Уоррен встряхнулся, словно отгоняя наваждение, и снова упрямо повторил: — Лажа это все. Капитан никому не сдавался. У него просто не было выбора. Он бы не стал так рисковать просто чтобы… Никто бы не стал. Его поймали, потому что, кто бы ни сидел в том модуле, если он почти догнал меня, у капитана не было ни шанса уйти. — Я практически уверен, что это был легионер Лагатт, — вмешался Слейтер. — Откуда легионеру гоняться на уровне профи? — с сомнением спросил Уоррен. — Вас же даже управлять транспортниками не учат. Или учат? — Управление модулем простое до примитивизма, — усмехнулся Ламия. — За рулем действительно был легионер. — Если так, то не хотел бы я встретиться с ним на гонках. Слейтер мог бы ответить, что Уоррен вообще не захотел бы встретить Маркуса Лагатта где бы то ни было, но не видел в этом смысла. Он хотел больше знать про Андерсена: — Расскажи мне что-нибудь еще. *** Мейстер Лазарус ответила на его вызов почти сразу, и Малкеста удовлетворенно улыбнулся, рассматривая возникшее на проекции лицо. Одежды Лазарус и ее ладони были залиты красным, должно быть он оторвал ее молитвы. — Малкеста, — мейстер склонила голову, и ее седые волосы рассыпались по плечам, частично скрывая причудливую вязь шрамов. — Вы не часто звоните мне. Чем обязана? Голос Лазарус был глубоким и тихим, и слегка хрипловатым от того, как редко она его использовала. Лучшему телепату Истинных Детей Творца не было нужды часто говорить вслух. — Хаотик Сид, — Малкеста невозмутимо откинулся в кресле. — Империя пообещала нам поддержку на планетах сектора RCG-6-87 в обмен на смерть этого человека. — Вы звоните, чтобы сообщить о том, что я знаю и так? — Лазарус чуть вздернула рассеченную бровь, и Малкеста неодобрительно нахмурился, наблюдая этот слишком человеческий жест. Печально было осознавать, что даже среди Истинных Служителей попадались неспособные вытравить из себя грех полностью. — Отец послал мне видение, — отозвался Малкеста. — Хаотик Сид и церковник Доминик станут нам братьями. Лазарус снова склонила голову: — Вы хотите, чтобы я сообщила Совету Мейстеров. Почему не сделаете это лично? — Кому как не тебе понимать мои мотивы, — отозвался Малкеста, и мысленно перенесся в собственное видение. — Двойная звезда взойдет над Цитаделью, двойная звезда редкой красоты. Я видел ее в самом расцвете, и увидел куски глины, из которых она разгорится. — Вы желаете пронаблюдать, как они загорятся. — Я останусь на Равоне и подожду, пока звезда сама придет ко мне, — он протянул ладонь, будто действительно видел на ней то, что пообещало ему видение. — А она придет, я видел это в ее глазах. Всего в полушаге от своей истинной красоты, да, эта звезда придет. — Да будет так, — улыбнулась Лазарус. — Мы будем ждать вашего возвращения. Пусть оно станет праздником. Малкеста склонил голову в ответ и рассмеялся: — Пусть оно станет Карнавалом Плоти. *** — Сэр, могу я поговорить с вами? — Лагатт ждал капитана за пределами пыточной комнаты, тщательно прислушиваясь к тому, что происходило внутри, и жалея, что не удается различить ни звука. Изоляция впечатляла. — Маркус? — капитан ответил ему усталым взглядом, и Лагатт отметил исходящий от Андерсена запах алкоголя. Слабый, но различимый для обостренного восприятия легионера. — У вас есть время, пока я иду в свою каюту. — Вы собираетесь оставить этого человека так? За время, что он стоял под дверью, у Лагатта было время проанализировать ситуацию. Найти в ней нестыковки. Если он первым успеет сообщить о ней Андерсену, возможно, тот отметит насколько интеллект Лагатта превосходит человеческий, станет доверять ему больше. — Хаотик Сид в регенераторе. На восстановление его ног уйдет как минимум еще несколько часов. Вы всерьез ожидаете, что он сможет сбежать? — Что если он попытается подать сигнал? — Его обследовали при вас, Маркус, личного компьютера у него не осталось, а в телепатические способности Хаотика я не верю, — напомнил Андерсен, и Лагатт мысленно задался вопросом, откуда капитан знал. — И даже если он попытается подать сигнал, ему помешает информационный щит «Роджера». Лагатт нахмурился: — Даже информационный щит можно обойти, — он поравнялся с капитаном на пути в его каюту, зашагал по правую руку, чего не позволял себе раньше. Отчасти потому, что раньше это место было занято Загессой. — Даже если предположить, что да. Кто придет ему на помощь? Лагатт вытянулся в струнку: — Я прошу прощения за сомнения, сэр. Я всего лишь рассматриваю все варианты. — Вольно, — усмехнулся Андерсен. — О чем вы хотели поговорить? — Я хотел узнать ваше мнение… Я проанализировал ситуацию. Что-то не сходится в поведении Хаотика. Я не понимаю, зачем он сдался. — Вы сомневаетесь в собственной способности поймать этого человека? Маркус, Хаотик создал свою репутацию за счет того, что всегда говорил о себе в превосходной степени. На самом деле он не лучший гонщик, это просто бравада. — Я осознаю это, сэр, — резче, чем рассчитывал, сказал Лагатт, и немедленно смягчил свой тон. Даже если Андерсен был человеком, пока он был Лагатту нужен, не стоило с ним ссориться. — Именно поэтому, мне непонятно, почему он появился. Он не мог не понимать, что его поймают. — Разве это не очевидно? Он защищал человека в модуле. — Но зачем? — Этого Лагатт на самом деле не понимал. — Должен быть какой-то мотив. Андерсен чуть склонил голову, и что-то в его глазах изменилось, стало жестче. Лагатт поймал себя на том, что совершил ошибку. В чем? Все его вопросы были абсолютно логичны. — Член его команды, который рискнул собой по приказу Хаотика, и должно быть, был вместе с ним довольно долго, раз уж оказался в числе тех, кого Хаотик взял с собой на Равону. Вы действительно не понимаете? — К чему вы клоните, сэр? — Помните, что вы сказали мне, когда просили взять вас на планету? — Я хотел отплатить Хаотику Сиду за нападение на Дворец, и спасти моего друга Леона Слейтера, — без запинки ответил Лагатт. Андерсен смотрел на него не мигая, и Лагатт чувствовал себя так, словно его загнали в генетический сканнер. — Правда, Маркус? И что вы чувствуете теперь, когда вам не удалось спасти своего друга? Что-то было в этом вопросе, что не понравилось Лагатту. Словно бы капитан давал понять, что Лагатт поступил неверно. Ошибся. Глупости. Лагатт поступил безупречно. У него не было возможности спасти Слейтера, и жизнь того, насколько мог судить Лагатт, все равно была вне угрозы. Наоборот, Слейтер выглядел вполне свободным в своих действиях. Лагатт даже отомстил Хаотику за его мучения. Мой Леон стоит десятка таких, как я, и тысячу таких, как ты. — Я испытываю глубокое сожаление о его судьбе, сэр. — Вот как? — К чему вы клоните? — нахмурился Лагатт, замирая у входа в капитанскую каюту. — Ни к чему, Маркус, — Андерсен открыл дверь, но не спешил заходить внутрь. — Я только советую вам подумать, так ли важен этот ваш друг на самом деле. *** — Я могу понять желание Андерсена найти Хаотика Сида. Каким образом с этим связан церковник Загесса? — спросил Слейтер, мысленно откладывая полученную информацию, чтобы проанализировать после. Если Бабочка откажет им в помощи времени у него будет предостаточно. Неделя. Неделя в пустой каюте Сида, без малейшей надежды отвлечься на что бы то ни было. — Насколько я знаю представители Церкви равнодушны ко всему, что не касается их веры. — Мы не опускаемся до мирских дрязг, — высокомерно заметил Ламия. — Ради тебя Загесса точно сделал исключение, — буркнул Уоррен. — Не сделал, — возразил Ламия. — Загесса инквизитор, он выполняет свое предназначение. — Как часто инквизиторы помогают пиратам только чтобы достичь цели? — ровно поинтересовался Слейтер. Ламия понял его вопрос правильно: — Быть может для Загессы это больше, чем долг. Еще и нечто личное. Мы были связаны с ним, пока я был в Цитадели. — В каком смысле «связаны»? — настороженно поинтересовался Уоррен. — Загесса брат моей жены, — бесстрастно ответил Ламия. — В этом смысле. С точки зрения Слейтера, Ламия не был похож на человека, у которого могла быть жена, но это едва ли имело значение. — Мы дружили, — закончил Ламия. Уоррен достал сигарету, сунул в рот и выругался, обнаружив, что все это время сжимал губами так и не зажженную первую сигарету: — Это какой-то гребаный сериал, где все друг другу родственники. Эй, Слейтер, там твоя мама точно ни откуда не вылезет? Мало ли, может у нее тоже счеты и она скорешилась с Андерсеном. — Меня вырастили искусственно, — напомнил Слейтер. — Появление моей матери более чем просто невероятно. — Он посмотрел Ламии в глаза. — Ты знал Малкесту в лицо, дружил с Загессой. У тебя много связей среди представителей Церкви. Ламия недовольно поморщился: — Я почувствовал бы себя оскорбленным, если бы ты хотя бы примерно представлял, о чем говоришь. Цитадель на Нео-Ватикане не так велика, как тебе кажется. Это небольшая колония, где все обо всех знают. Население едва насчитывает двадцать тысяч человек, так или иначе состоящих в родственных связях. — В смысле? — Уоррен смотрел на Ламию так, словно не был уверен, что хочет знать ответ. — Служители Церкви предпочитают соблюдать чистоту крови, — пояснил Слейтер. — Именно, — подтвердил Ламия. — Окраинные колонии охотно принимают чужаков, но центральная Цитадель достаточно замкнута. — То есть вы все… между собой? — плохо скрывая брезгливость, уточнил Уоррен. — Более или менее, — ровно отозвался Ламия. — А никому не пришло в голову, что если б вы разбавляли гены время от времени, то меньше сходили бы с ума? Слейтер осознавал, что часто не понимает людей, но даже он видел, что не стоило говорить подобного Ламии. — Дети Творца тщательно следят за качеством генома, — резко сказал он. — Я предпочел бы вернуться к теме Загессы. — Существует больше десятка методик контролирующих жизнеспособность ребенка, — Ламия не обратил на его слова внимания. — Сейчас это не главное, — попробовал снова вмешаться Слейтер. — За последние два столетия среди представителей Церкви не родилось ни одного физически неполноценного ребенка! — Ламия проигнорировал. — Да понял я, понял, — буркнул Уоррен. — Просто пошутил. — Загесса! — Слейтер повысил голос, и на сей раз Ламия все-таки обратил внимание, даже если внимание выражалось в равнодушном и холодном взгляде. — Ты дружил с ним, ты должен знать, что он за человек. — Он инквизитор, — ответил Ламия так, словно это все объясняло. — То есть такой же высокомерный сукин сын, как и все церковники, только еще высокомернее? — спросил Уоррен, и Слейтер ожидал, что Ламия снова начнет огрызаться, но тот просто пожал плечами: — Примерно так. Инквизиторы, как правило, менее склонны к компромиссам, чем другие Дети Творца. — Да ты вообще не склонен к компромиссам, — вместо Ламии возмутился Уоррен. — Именно, — отозвался церковник. — Плохо, — заключил Уоррен. — Нам нет необходимости приводить его в чувство до тех пор, пока мы не вернем Сида, — вмешался Слейтер и немедленно исправился. — Хаотика. Он намеренно сказал «когда», вместо «если». Его никто не поправил. — Мы не станем приводить Загессу в чувство, до тех пора пока есть любой другой выход, — сказал Ламия. — Загесса опасен. Он довольно сильный телепат, к тому же способен использовать Дар для нападения. Инквизиторов учат этому. — Что еще он может? — Управлять через чужое сознание, читать мысли и вкладывать их. Вызывать галлюцинации. — Отличный друг, — мрачно хмыкнул Уоррен. — Да, — невозмутимо подтвердил Ламия. — Загесса… довольно жесткий человек. Принципиальный. Упрямый. Мне нравилось это в нем, — на секунду в глазах церковника промелькнуло нечто сродни сожалению, потом он бесстрастно закончил. — В данном случае, эти его качества играют против нас. — Что насчет импульсного компьютера? — спросил Слейтер. — Это-то здесь причем? — не понял Уоррен. — В данный момент использовать Загессу невозможно, но возможно связаться с импульсным компьютером, — пояснил Слейтер, и повернул голову к Ламии. — Ты сказал, что согласен действовать, как можно скорее. — Перед этим я предпочту определиться, что потребуется для проникновения на «Роджер», — легко отозвался Ламия. Уоррен хмыкнул: — Зависит от того, кого ты пошлешь за капитаном. — Мне потребуется человек, способный подключится к системе безопасности их корабля и определить местоположение Хаотика Сида, — сообщил Слейтер. — Для боя хватит меня одного. — Уверен? — с сомнением спросил Уоррен. — Там у них тоже бродит легионер. И вроде бы поновее тебя. Слейтер помолчал, взвешивая свои дальнейшие слова: — Наш единственный шанс — избежать с ним встречи. Я не смогу победить Лагатта в бою. Никакое количество людей рядом не изменит ситуации. Линия Лагатт… просто на принципиально ином уровне. — С тобой пойду я, — сказал ему Ламия. — Черта с два! — немедленно вмешался Уоррен. — Ты вообще ничерта не знаешь об абордаже и об имперских фрегатах. — Я способен определить, где находится Хаотик Сид, при условии, что он будет в сознании, — напомнил Ламия. — И мой Дар оружие намного более эффективное, нежели бластер. — Это все круто, — сплюнул Уоррен. — Вот только меры безопасности обычно не только из людей состоят. — Я смогу позаботиться об остальном, — напомнил Слейтер. — Я уже во Дворце видел, как ты обо всем позаботился, — огрызнулся Уоррен. — Эффект неожиданности, — довольно резко отозвался Слейтер, потому что очередное напоминание раздражало. — Ты сам понимаешь, что это наилучший вариант, — сказал Ламия Уоррену, и на сей раз голос церковника звучал непривычно мягко, особенно для кого-то неспособного на компромисс. Достаточно мягко, чтобы взгляд Уоррена на секунду стал неуверенным. Всего на мгновение, после которого человек собрался и повторил: — Черта с два! Но в тот момент они все трое уже понимали, что он проиграл. *** В темноте лаборатории службы безопасности «Роджера», неразличимые взглядом крохотные наноботы выстраивались в причудливые цепочки и соединялись снова. Подавая короткий, очень слабый, за гранью восприятия радара сигнал. Один, два, три раза. Несколькими ярусами вверх в регенераторе закашлялся Хаотик Сид. *** Выкашливать нано-ботов из собственных легких определенно удовольствие ниже среднего, мальчики и девочки. Намного неприятнее, чем выкурить пару особенных сигарет. Ощущение было похоже на тысячу крохотных паучков, которые выбираются из легких, унося на своих маленьких зубчатых лапках как минимум по капельке крови. Едва заметная алая пелена окутала его голову. Наноботы, выбирающиеся из человека это всегда эффектно. Впрочем, такие вещи всегда лучше наблюдать со стороны. Смотрит ли кто-нибудь? И если смотрит, достаточно ли чувствительна его камера, чтобы уловить такую мелочь? Я хорошо знаю тебя, Алекс, ты не дал бы никому смотреть, как я сплю. Ты не из тех мальчишек, которые хвастаются своими игрушками. Это хорошо. Я тоже хочу, чтобы это было только между нами. Смешно, но все близкие люди Хаотика Сида — повторение одной и той же истории. Случайная встреча, любопытство, интерес, и я не успеваю оглянуться, как недавний интерес просачивается в меня, будто яд, превращается в притяжение, а потом и связь, а потом я понимаю, что — вот же черт! — надо было сбежать, пока это был всего лишь интерес. Да, Леон? Надо было сбежать? От тебя, Алекс, я вот тоже не убежал. Хаотик Сид чуть улыбнулся, вспоминая — смеяться было больно, да и незачем. Никто не смотрит. Лучше приберечь смех на потом. Дверь скользнула вверх, и наноботы рассеялись в воздухе, осели невидимой пылью на полу и стенках регенератора. Слишком рано для Алекса. Так кто бы это мог быть? Бинго. Здравствуй, маленькая мразь. Как грозно ты смотришь. Будто я действительно сказал это вслух. — Ты плохо знаешь Алекса, мальчик, — он говорил это с улыбкой, будто не лежал в регенераторе, а сидел напротив, небрежно развалившись в кресле. Просто болтаем, да? — Он не любит, когда другие играют с его игрушками. — Он не узнает, — ответил ему легионер, и не нужно было быть знатоком душ, чтобы услышать в его голосе напряжение. — Не стоит недооценивать Алекса. Я вот недооценил и посмотри, где я оказался. Хочешь на мое место? — Я не окажусь на вашем месте, — о, похоже последнее задело за живое. Боишься Алекса, мальчик? Правильно, Алекса стоит бояться. Он страшный человек. Боится ли его Хаотик Сид? Нет, потому что Хаотик Сид психопат и убийца. Он боится только безысходности и еще немного пыточного кресла. Но пыточное кресло это так, несерьезно. — Мы с тобой похожи, — подмигнуть, включить улыбку, не выключать до конца разговора. — Я тоже так думал. Но я ошибался. — Пытаешься убедить меня, что между нами есть нечто общее? Я знаю, что ты делаешь, — сказал ему легионер. Нет, такие вещи нужно говорить иначе, мягче, снисходительнее. Тебе не помешала бы пара уроков от моей души, мальчик. Моя душа виртуоз в высокомерии и снисходительности. — Ты только не знаешь, как обращаться ко мне. На «вы» или на «ты», — неужели Хаотик Сид тоже когда-то таким был? Играл так же грубо и был так же глуп? Если вернуться в прошлое, и содрать с меня все театральные фишки… смогу ли я смотреться в тебя, как в зеркало, маленькая мразь? Неприятная мысль. Где ты, Алекс? Включи кресло, отвлеки меня. Легионер улыбнулся. Плюс несколько очков за высокомерие, мальчик. Да, именно так. — Меня учили никогда не говорить «ты». До этого обращения пусть опускаются люди. — Дай угадаю, сейчас я услышу «но». — Глупо называть на «вы» нечто настолько жалкое, — легионер обошел вокруг камеры регенерации, побарабанил пальцами по краю. — Ты буквально ранил меня в самую почку, — Хаотик Сид хорошо умеет кривляться с теми, кто ему неприятен. Не веришь, маленькая мразь? Сейчас убедишься. Легионер опустил руку ему на живот. Надавил, казалось бы, легко, но тело немедленно взорвалось болью, ребра хрустнули. — Ты настолько жалок, что это смешно. — Расскажи… это… Алексу. — Он не узнает. Кто будет сравнивать следы? На пятнадцать минут больше работы камеры регенерации. — Хитрый… план? — не выключать улыбку. Легионер наклонился к самому его лицу: — Ты умрешь здесь, на пыточном кресле. И я буду смотреть. — Прости… у меня… планы на… будущее… Маленькая мразь тоже научилась смеяться. Делает прогресс. — Вы, люди, такие слабые, что должны бы вызывать жалость. Плодитесь и разгуливаете повсюду, будто хозяева жизни, а все только потому, что не нашлось никого поставить вас на место. Со сломанными ребрами смеяться в ответ нелегко. Но это возможно. Хаотику Сиду ли не знать: — Надеешься… все… исправить? — Превосходство людей в прошлом. Это очень-очень весело. Семь лет назад Хаотик Сид был в точности таким же. Таким же чванливым, наглым маленьким дерьмом. — Ты пришел поговорить со мной не об этом, мальчик, — он произнес это не запинаясь, лишь чуть сбившись под конец фразы, потому что регенератор уже взялся за ребра. — Ты не знаешь, зачем я пришел, — Лагатт погладил его по волосам, и Сид намеренно отдернул голову. С брезгливостью, которую не испытывал, но хотел показать. — Не надо скромничать. Я вижу тебя насквозь. Ты пришел, потому что у тебя свербит в заднице то, как я выкинул тебя будто мусор. Завидуешь моему Леону? Завидуй. У него есть все, чего нет у тебя. — Ты не знаешь, что у меня есть. Сид рассмеялся снова, на сей раз это было даже не слишком больно. Прогресс, девочки и мальчики. Поаплодируйте камере регенерации. — У меня есть такая сверхспособность, мальчик. Я с первого взгляда отличаю дерьмо. Особенно, если оно готово убить своего товарища ради выгоды. — У меня не было выбора! — Это то, что ты говоришь себе, чтобы уснуть? — Что еще мне оставалось сделать? И снова минус, мальчик. Никогда не оправдывайся, это отнимает баллы от харизмы. Если хочешь быть ублюдком, постарайся быть лучшим ублюдком на свете. Никаких сожалений! Сожаления для слабаков! Но ведь ты сам сожалеешь. Кто? Хаотик Сид? Ты сожалеешь о Леоне. Леон жив. Даже если он останется жив, если ты вытащишь его, после всего твоего вранья, после всех твоих игр, после всего, что ему придется пережить, ты думаешь вы останетесь вместе? Думаешь, такое можно простить? «Хаос», улетающий в закат и баннер «новобрачные» на главном двигателе? Я ни о чем не думаю. Только о том, чтобы Леон остался жив. Мой Леон. Должно быть, он злится, что я так глупо попался. — Я знаю таких как ты, мальчик. Вечно второй. Чему бы ты ни научился, тебе никогда не стать лучшим. Легионер отстранился: — Я уже лучший, — его губы исказились в кривой усмешке. Очень похожей на усмешку Хаотика Сида. Ты тоже тренировался перед зеркалом, маленькая мразь? — Успей ты понять это вовремя, и не попал бы на пыточное кресло. -Что ты хочешь, чтобы я сказал, мальчик? Ты ждешь, что я отпущу тебе грехи? — Мне нечего стыдиться. — Конечно, нет. — Любой на моем месте поступил бы так же. Включить смех. Выключить. — Но не мой Леон. — И чем это для него обернулось? Знаешь, что я ненавижу в этом вопросе? Конечно, знаю. Я же Хаотик Сид. Я знаю все. Больше всего я ненавижу, что в конце концов, маленькая мразь окажется права. Мой Леон стоит десятка таких, как я, тысячи таких, как ты. И именно поэтому окажется на алтаре. *** Дело было даже не в том, что Уоррен рассчитывал на какие-то внеочередные кувырки в постели, когда шел в каюту Ламии. Собственно, в тот момент он даже и не хотел ничего такого. Ситуация не располагала ни его, ни, он был в этом уверен, Ламию. Он пришел, рассчитывая только на отдых. И именно этому отдыху Слейтер и помешал. Спать в присутствии легионера Уоррен точно бы не смог. К тому же любой разговор со Слейтером неизбежно сводился к одному и тому же. Хаотику Сиду. Ну, или в данном случае, тому, кто забрал его у легионера. Как раз к тому, от чего Уоррен хотел отдохнуть. Потом Ламия раскрыл свой хитрый план по освобождению капитана, и любая надежда на то, что Слейтер уйдет, и можно будет хотя бы на пару часов забыть обо всем, пошла прахом. Ламия сидел на кровати, глядя на него непроницаемыми темными глазами, а Уоррен курил у замаскированного декоративной панелью утилизатора, и жалел, что Слейтер так и не свалил. Ругаться при легионере не хотелось, потому что и так было очевидно, на чью сторону Слейтер встанет, а устраивать спарринг с машиной для убийства было бы просто глупо. Хотелось наорать на Ламию, хорошенько его потрясти, и чтобы тот навсегда забыл про свой полубезумный план. — У нас все получится, — непривычно мягко добавил Ламия, хотя не хуже Уоррена чувствовал, что на самом деле крыть было нечем. Паршиво. — Я позабочусь о его безопасности. Это и в моих интересах тоже, — бесстрастно добавил Слейтер. — Хоть ты помолчи, — Уоррен выдохнул дым, и едва не сплюнул от злости на красивый и мягкий алый ковер Ламии. Наверное, зря сдержался. Хоть какой-то знак протеста. Слейтер замолчал. — Ты можешь плеваться, здесь есть уборщик, — разрешил Уоррену Ламия. — Я могу взять тебя за волосы и побить головой об стену. Вдруг поможет, — огрызнулся Уоррен, хотя даже Слейтер. наверное, уловил, что усталости в этих словах было больше, чем действительно злости. Ламия собирался сделать так, как решил. И никому не позволил бы себя остановить. Ламия вообще был не из тех, кто слушает других. — Если бы это хоть в чем-то помогало, я не боялся бы сойти с ума, — сказал он, улыбнувшись одними кончиками губ. — Все действительно будет хорошо, Уоррен. Сложно найти команду эффективнее, чем легионер и обладатель Дара. К тому же, чем меньше людей, тем сложнее засечь вторжение. — Я не человек, — напомнил Слейтер ровно. — Тебя вообще никто не спрашивал, — отмахнулся Уоррен. — Я иду с вами. — Ты будешь нужен мне на «Хаосе». Ты лучший пилот, который у нас есть. — В шаттле я буду тебе нужнее, — напомнил Уоррен. — С управлением шаттла справится и Слейтер, — по какой-то причине на сей раз Ламия использовал фамилию легионера, вместо обычного пренебрежительного «животное». — Здесь ты будешь нужнее. — Пусть остается Форкс, — упрямо сказал Уоррен. — Остается где? Ее голос заставил их втроем вздрогнуть, и Уоррен не сразу понял, что полупрозрачная фигура, возникшая в комнате — это просто проекция. — Могу я узнать, какого черта ты собрал всех кроме меня и начал обсуждать детали операции? — Форкс смотрела только на Ламию, но Уоррен немедленно почувствовал себя неуютно. — Это неверное впечатление. Целью встречи не была попытка утаить информацию, — вмешался Слейтер. — Заткнись, — оборвала его Форкс. — Что происходит, Ламия? — Можешь верить мне или нет, но это просто дружеские посиделки, — невозмутимо отозвался тот. — Присутствие Слейтера успокаивает меня. — Если это шутка, то несмешная, — ответила она, и Уоррен вообще был с ней согласен. Слейтер определенно не вызывал желания расслабиться. Злосчастный легионер даже в кресле сидел так, словно позировал на постер «идеальная осанка». — Это правда, — ледяным тоном ответил ей Слейтер. — Ага, — хмыкнул Уоррен, и ехидно добавил. — Хотя кое-что о своем гениальном плане ты нам все-таки рассказал, да, док? Он отказывался чувствовать себя предателем. — Это не было обсуждением планов, — устало выдохнул Ламия. — Я просто сообщил о том, как рассчитываю действовать. — Ага, а еще ты рассказал, что вы с тем ублюдком — Загессой, так? — родственники, — с некоторой долей злорадства добавил Уоррен. — Он брат моей жены, — поправил Ламия. Форкс недоверчиво прищурилась: — Это что какой-то сериал, где все друг другу родственники? *** У Александра Андерсена был всего один визуальный файл на котором он был вместе с семьей. Простая, ничем не примечательная фотография еще со времен войны. Эту фотографию сделала его дочь, Эллен, и на самом деле Андерсена на ней не было. В то время он служил на самой границе секторов Zl-12 и Zl-11. Эллен вклеила его проекцию в визуальном редакторе. Это была ее первая работа, и получилось немного кривовато, но Андерсен почему-то больше всего любил именно это изображение. Он сам на нем неуловимо выпадал из окружающей обстановки, казался чужеродным — должно быть дочь что-то напутала с освещением, или же его просто выдавало выражение лица. После ухода из Армии других напоминаний о семье у Андерсена не осталось. И был ли в них смысл. Этого файла было достаточно. За годы он изучил его до последней черточки, казалось, мог закрыть глаза и увидеть будто наяву. Эллен четырнадцать, Трише тридцать пять. Самому Андерсену в то время было тридцать семь, но на фотографии он намного моложе — у Эллен не было подходящего файла, чтобы вырезать его изображение и она взяла старое фото. Пить семилетнее вино залпом казалось преступлением, и Андерсен достал из стенного отсека бутылку виски. Дрянное пойло с окрестностей то ли Лас-Рона, то ли Эссуса, но Андерсену нравилось. Было в нем что-то подходящее. Взгляд сам упал на бутылку вина, задержался. Когда вино закончится. Хаотик умрет. Что произойдет дальше с самим капитаном Андерсеном? Что останется после меня, Алекс? Как долго ты протянешь? Андерсен слишком хорошо знал голос, который задал этот вопрос, мог узнать его из тысячи, хотя разговаривал с его обладателем довольно редко. Сколько раз он слушал этот голос в записи? Бессмысленно считать. Тысячи проекций по всему залу, с каждой из них смотрит Хаотик Сид. Бессмысленно отрицать. Хаотик Сид был важнее всего. Не потому что, что был так важен. Просто кроме него больше ничего не оставалось. Может быть, подумал капитан Александр Андерсен в темноте своей каюты, глядя на ящик, в котором вот уже семь лет хранился его офицерский пистолет, может быть, пришла, наконец, пора прекратить бессмысленный бег. Марафон длиной в семь лет. На самом деле не бег за Хаотиком Сидом. На самом деле бег от этого пистолета. Гонка почти закончилась. Андерсен коснулся крышки ящика почти завороженно, и что-то внутри, что-то давным-давно похороненное под дисциплиной и волей отозвалось искренним, насквозь человечным страхом. Желанием жить, бесцельным и жалким. Андерсен убрал руку. Не сейчас. Когда закончится вино. *** Когда пришел сигнал из комнаты связи, Форкс уже практически дошла до каюты Ламии. Первой реакцией было раздражение. Слишком сильна была злость на Ламию и его идиотский план по освобождению капитана, на то, что церковник обсуждал такие вещи без первого помощника зато с легионером, который вообще не имел статуса на корабле, на все и сразу. Даже на Сида, и то, как его исчезновение повлияло на всех них. Форкс не сразу поняла, что именно видит перед собой. Красный сигнал из комнаты связи. Тревога. Точно такой же сигнал Форкс сама посылала совсем недавно, и могла представить, что он означает теперь. Она резко развернулась и понеслась к комнате связи, на ходу активируя проекцию оповещения. Группа контактов «только командный состав». Никого постороннего. Уоррен ответил меньше, чем через секунду: — В чем дело? — В отсек связи. Быстро, — коротко велела она. — Красный код. — Сейчас будем, — так же быстро ответил он и отключился. До отсека связи от каюты Ламии, было не меньше пяти минут спокойного хода, потому что лестница на нужный ярус находилась в дальнем конце корабля. Уоррен и Ламия нагнали ее у самого лифта. Легионер уже ждал у двери. Форкс не сомневалась, что он не вошел внутрь только потому, что не обладал правом доступа, и потому что понимал — используй он гладиус, мог бы повредить приборы связи. — Как ты.? — неверяще спросил Уоррен, глядя на Слейтера округлившимися глазами. — Перепрыгнул, — коротко пояснил легионер, не вдаваясь в подробности. Расстояние между ярусами было чуть больше трех метров, но Форкс не стала ни сомневаться, ни переспрашивать. Решила не терять время, протягивая руку, чтобы разблокировать комнату связи. Дверь сама скользнула вверх. Еще до того, как она поднялась, Форкс уже понимала, что увидит. Вихрь проекций в самом центре комнаты. Звездное небо, бушующий океан, стая птиц и торнадо. Бабочка появилась на их корабле сама. И, Форкс могла поставить на это любимый гранатомет, Госпожа была в плохом расположении духа. *** Позднее Слейтер так и не смог объяснить себе, что заставило его первым шагнуть вперед. Это не было ни осознанное действие, ни продуманное. Он просто шагнул вперед и протянул к кружащимся проекциям руки. Было очень легко представить, как это сделал бы Сид. Но Слейтер не был Сидом. Не понимал ни мотивов импульсного компьютера, ни действий. Проекции сложились в черную абстракцию, агрессивную и угрожающую, сверкнули молнии. Слейтер не был уверен настоящие или проекции, и не удивился бы окажись они настоящими. Проекции рванулись к нему, и заставить себя не уворачиваться, застыть на месте стоило труда. Проекции, проходящие сквозь него, были ледяными, хотя на самом деле он вообще не должен был их чувствовать. Холодно. Очень неприятно, как будто кто-то небрежный и бесцеремонный шарит внутри, и невозможно отделаться от ощущения, что этот кто-то может в любой момент сжать его сердце в кулак. Слейтер стоял неподвижно и тянул к Бабочке руки. Должно быть, со стороны он выглядел так, будто просил об утешении. На самом деле он даже не знал, о чем просит. Холод усилился на несколько секунд, а потом проекции отпрянули, смягчились и рассыпались сигаретным дымом, обернулись вокруг него, словно ласковая рука, успокаивающая и приносящая облегчение. Слейтер на пару мгновений закрыл глаза. Никто кроме Сида никогда не касался его так. Хотя это не было даже настоящим прикосновением. Дым снова обернулся проекциями звездного неба, закружился вокруг Слейтера, и на одном из зависших перед его глазами окон возникло: «Прости, птица». Слейтер сглотнул: — Они забрали Сида. Он хотел произнести это ровно и бесстрастно, как и полагалось легионеру, но даже для него самого слова прозвучал слишком открыто. Слишком… больно. Полупрозрачная фигура, выступившая из дыма, заставила его судорожно втянуть воздух. Сид никогда так не улыбался, и никогда так не смотрел. Бабочка коснулась щеки Слейтера, и он действительно почувствовал это почти, как прикосновение — прохладное невесомое прикосновение. У Сида руки всегда были теплыми. «Красивая белая птица. Так больно». Голос казался странным, одновременно голос Сида и чего-то еще, невероятно могущественного и почему-то бесконечно… одинокого? — Больно, — сглотнув и прикрыв глаза, сказал Слейтер. «Он жив». — На сей раз это была проекция, она сгустилась из сигаретного дыма между их лицами — только светящиеся белые буквы. Повисли и растворились снова. — Он сказал, что подаст сигнал, — ответил Слейтер, заставляя себя говорить спокойнее. — В течение недели. Бабочка снова коснулась его лица, и он сказал, чувствуя, как горчат слова: — Его пытают. И я не могу ему помочь. Я сказал, что буду защищать его, и я солгал, — неожиданное воспоминание заставило его криво усмехнуться: Сид и плеть в его руке. «Посчитай для меня». — Он научил меня, что не выполнять обещания больно. Я не думал, что это может быть так больно. «Мы вернем его, птица». — Что ты хочешь взамен? — он боялся ее ответа. Она молчала долго, и Слейтер не решался даже пошевелиться. Проекция Сида начала таять сигаретным дымом. Серебристые завитки стекали с его волос, с его одежды, растворяясь в воздухе. Бабочка смотрела, и на сей раз ее взгляд был так похож на взгляд Сида. Фигура истаяла, и в воздухе остались одни белесые буквы: «Улыбнись мне». Тихо пискнул какой-то прибор, и в комнате связи стало невероятно тихо. Голос Уоррена заставил Слейтера вздрогнуть, и впервые вспомнить, что они с Бабочкой были не одни: — Есть координаты.