ИГРА ВСЛЕПУЮ

Предупреждения: не вычитано. *** Форкс ждала, пока откроются двери шлюза, и старалась не показывать нервозности. Уоррен стоял рядом, перепоручив управление кораблем бортовому компьютеру — с пилотированием в гипере вполне могла справиться машина. На самом деле стоило бы отправить навигатора разбираться с вернувшимися перехватчиками, но Форкс хотелось, чтобы кто-то был рядом, когда придет капитан. Еще полчаса назад она думала, что встретит его ударом в челюсть, а теперь с трудом заставляла руки не дрожать. Понятия не имела, как отреагирует, и надеялась только, что не расплачется, как малолетняя дурочка. Это было бы слишком стыдно. И странно, учитывая, что большую часть времени Форкс терпеть не могла Хаотика Сида. Двойные двери скользнули в стороны с тихим шипением, и она непроизвольно подалась вперед, скорее почувствовав, чем заметив, как Уоррен сделал то же самое. Первым, кого она увидела, был не Хаотик Сид. Первым она увидела Александра Андерсена. Высокий, немного массивный мужчина с выправкой профессионального военного стоял в дверях так, словно имел на это право. Словно был капитаном «Хаоса». Он притягивал взгляд, вызывал безотчетное, почти подавляющее ощущение собственной слабости. Форкс выхватила бластер, и не выстрелила только потому, что ее прервал небрежный и почти веселый голос Сида: — Отставить, девочка моя, — если бы Форкс знала своего капитана хуже, она никогда не различила бы напряжения в этой фразе. — Здесь все друзья. Друг Уоррен, помоги. Уоррен двинулся вперед еще до того, как Сид договорил, почти бегом кинулся, не к капитану, разумеется, а к Ламии, которого тот держал на руках. Церковник выглядел плохо, похоже, едва соображал, что происходит и цеплялся за длинный, перепачканный в крови, кожаный плащ, в который был одет Сид. — Сначала амброзию, — капитан не дал Уоррену забрать Ламию из рук, пока навигатор не нашарил по карманам инъектор и не сделал церковнику укол. — Отнеси его в каюту, я подойду после того, как загляну в регенератор. Уоррен не заставил просить себя дважды. Форкс не знала, почему последним обратила внимание именно на Слейтера — все-таки сложно не заметить легионера. Тот стоял за плечом Сида, как и положено телохранителю, внешне спокойный и невозмутимый, тоже измазанный в крови, но Форкс не могла избавиться от мысли, что Слейтер с трудом удерживается от того, чтобы начать громить все вокруг. Да нет же, глупости. Не могло такого быть. — Девочка моя, — с нажимом повторил Сид. — Оружие убрать. Знакомься, это Алекс Андерсен. Наш гость. Форкс неохотно убрала бластер, бросила на Андерсена злой взгляд, принимая, что пока тот был нужен капитану невредимым. Бросила только отрывистое: — В моем словаре это называется иначе. — Тогда тебе лучше пересмотреть свой словарь, — мягко посоветовал Сид, и Форкс почувствовала, как вдоль спины прошелся неприятный холодок. — Леон, отведи друга Алекса в тридцатую каюту. Схема корабля уже должна у тебя быть. — В карцер, — бесстрастно возразил Слейтер. — Я требую, чтобы этого человека заперли в карцер. Андерсен стоял рядом, безупречно прямой и равнодушный, воплощение идеального имперского капитана, и Форкс почти ненавидела его за эту выдержку. Ублюдок попал к пиратам на вражеский корабль. Он не имел права не бояться. — Прости за эту сцену, Алекс, — сказал Сид, и самым жутким в его словах было то, что, казалось, он говорил искренне. — Отвыкли от меня за две недели. Андерсен коротко кивнул, будто генерал, принимающий извинения подчиненного. Возмутиться Форкс не успела, Сид посмотрел Слейтеру в глаза, и сказал тихо и жестко: — В каюту. И пальцем не трогать. Я приду, и проверю. И любой, кто посмеет поднять на моего друга руку, поплатится этой самой рукой. Я понятно выражаюсь, Леон? Легионер промолчал, и Сид чуть повысил голос: — Отвечай, Леон, тебе понятно? — Да, — холодно отозвался Слейтер. — Мне понятно. Все будет выполнено, капитан. Разрешите приступать? — Разрешаю, — отмахнулся Сид, словно потеряв к нему разом интерес, и было в этом что-то противоестественное, что не вязалось с Хаотиком, которого Форкс знала. — Мы увидимся позже, Алекс, я обещаю. — Не затягивай, — ровно отозвался Андерсен, перевел взгляд на Слейтера. — Показывайте дорогу, молодой человек. — Я не человек, — резко поправил его Слейтер, направляясь к дверям, и даже не оборачиваясь посмотреть, идет ли за ним Андерсен. Может быть, даже надеялся, что тот не подчиниться и даст повод применить силу. Легионер замер всего на пару секунд прежде, чем выйти: — Я отведу человека в каюту и приду к тебе, — за его словами Форкс неожиданно для себя услышала «только попробуй мне возразить», словно Слейтер действительно ожидал, что Сид может быть против. Но именно ответ капитана заставил ее внутренне насторожиться. — Делай, что хочешь, Леон. Мне все равно. Слишком это было сказано легко, будто с намеренным желанием прогнать. И… неестественно. Форкс подождала пока за легионером и Андерсеном закроются двери, и едва успела подхватить Сида, когда он начал заваливаться на бок. Капитан был тяжелым, и они чуть не свалились вместе. — С-спасибо, девочка… моя, — уцепившись за ее плечо, прохрипел Сид, как делал много раз до того, когда ему случалось неправильно рассчитать свои силы. — В… лазарет бы мне… полежать в регенераторе. Рукав плаща — немного великоватого Сиду, задрался, и Форкс только тогда увидела, что стало с его левой рукой. — Обязательно было геройствовать, сэр? — сердито спросила она, почти волоча его до двери. Вопрос вызвал у капитана тихий смех: — Я же… позер… не могу без… понтов. — Я бы вам врезала, но до вас и дотрагиваться сейчас страшно. — Чертов… стимулятор. Что они кладут в эту дрянь? Форкс фыркнула, придерживая его за талию, нужно было добраться до первой лестницы, а там можно было бы запросить у бортового компьютера грави-стул. — Всякую дрянь они кладут, сэр. — Что с перехватчиками? — Пятеро наших не вернулись. И еще семь беспилотников сбили, — отчиталась она. Он вяло попытался высвободиться: — Займись вернувшимися. — Идите к черту, — вяло огрызнулась она. — Потерпят в шлюзовом отсеке, не рассыплются. Сначала вас в лазарет. — С госпожой связь есть? — Нет, — она помрачнела. — И мне не нравится, когда импульсный компьютер шарится в наших файлах. Я всякий раз думаю, что поседею, когда ее вижу. Сид обессилено рассмеялся и уткнулся носом в шею Форкс, заставив дернуть плечом — она боялась щекотки. — Ты… блондинка, девочка моя… все равно не будет… заметно… — в его речи появилась непривычная заторможенность, как часто бывало, если переставал действовать стимулятор. И может быть, именно понимая, что капитан не в себе, Форкс решилась спросить: — Что у вас с легионером? В другом состоянии он бы, наверное, не ответил. Отшутился бы, или просто рассмеялся. Впрочем, он и так рассмеялся — тихим, безрадостным смехом, чем-то похожим на плач: — Больно мне с легионером. — Хотите, уберем его от вас? Можно и запереть, — даже если Слейтер понемногу начал Форкс нравиться, и запирать его ей совсем не хотелось. — Нет, — ответил Сид. — Нет, не надо. Леону… противопоказаны… закрытые пространства. Черт, больно… — Потерпите, мы почти у лестницы, — они проковыляли по переходу, и Форкс напомнила себе потом разобраться с записями охраны. Не стоило команде видеть Сида таким, только бунта им не хватало. Капитан рассмеялся: — Терплю, куда я денусь. — Только не отрубайтесь, до лазарета, — предупредила она. — Бессознательного я вас не дотащу. Он фыркнул, и его дыхание неприятно пощекотало ухо: — Я не посмею. Они наконец добрались до бортового генератора возле лестницы, и Форкс пришлось сгрузить Сида на пол, чтобы задать параметры грави-кресла в возникшем окне проекции. Световые линии очертили каркас, и Сид неуклюже завалился на сиденье, утер выступивший пот правой рукой, и заставил себя улыбнуться: — Полдела сделано, да, девочка моя? Она повозилась с настройками, привязывая кресло к опознавателю личного компьютера, и разобравшись, полезла на следующий ярус по лестнице. Кресло с капитаном медленно поднималось за ней следом. Капитан присвистнул и прокомментировал: — В такие моменты… я жалею, что ты… не носишь мини-юбки. — Я не пинаю вас в голову, только потому что боюсь сделать хуже, — буркнула она, хотя отлично знала, что Сид не всерьез. Он рассмеялся, и неожиданно спросил — устало и серьезно: — Эй, девочка моя, почему я не влюбился в тебя? Все было бы настолько проще. — Не знаю, сэр. Наверное, мне просто повезло. *** Слейтер не напал сразу. Пальцем не тронул Александра Андерсена на пути в каюту, подстраиваясь под его шаг и даже не пытаясь. Человек шел спокойно и размеренно, заложив руки за спину, будто капитан, совершающий обход собственного корабля, и с любопытством оглядывался по сторонам. Ощущение усиливалось из-за того, что перед выходом из челнока Андерсен отдал Сиду собственный плащ и остался в военной униформе без опознавательных знаков. Слейтеру хотелось растереть его о ближайшую стену. Он ничего бы не сделал, чувствовал, как сильно изменилось к нему отношение Сида, и не хотел ставить между ними еще и это. Он бы сдержался, если бы Андерсен не заговорил. — У вашей ненависти ко мне есть какие-то объективные причины? — не глядя на него, не соизволив даже повернуть головы, будто легионер не имел никакой власти растереть его в порошок, и вообще не имел значения, спросил Андерсен. Слейтер схватил его за отвороты форменного пиджака и приложил спиной об стену. Несильно, только чтобы показать разницу в силе, сообщил с ледяным спокойствием, которого на самом деле не испытывал: — Не стоит меня провоцировать. Андерсен судорожно вздохнул и ответил ему равнодушным взглядом: — Все люди Хаотика пренебрегают приказами? — Я не человек. Тебе лучше не забывать об этом, — отозвался Слейтер. — Ты причинил вред тому, кто стал мне дорог. И как только я смогу, я заставлю тебя поплатиться. — Резонно, — признал Андерсен. — И все же я сомневаюсь, что Хаотик допустит вмешательство посторонних в наш конфликт. Слейтеру хотелось удавить его так сильно, что сводило пальцы. — Отчасти, — признал Андерсен. — Я способен понять. И все же это личное, нечто между ним и мной. — Ты просто больной ублюдок, который пытал его на пыточном кресле, — ледяным тоном отчеканил Слейтер. — В этом нет ничего личного. — Видимо, сам Хаотик ваше мнение не разделяет. Вы проводите меня в каюту, или есть еще что-то, о чем вы хотели поговорить? Не сломать ему руку в ответ стоило труда. — Я хотел бы вернуть тебе все, что ты с ним сделал, — сказал Слейтер. — Хаотик едва ли это допустит. Он не любит повторяться. — Ты не стоишь даже воздуха, которым он дышит. — Любопытно, — сухо заметил Андерсен, оглядывая его словно новобранца в строю. — Знаете, я был убежден, что за Хаотиком никто не придет. Не столько даже из-за банального превосходства в силе, сколько потому, что не допускал мысли, что кто-то захочет. — Ты ошибся, — резко отозвался Слейтер. — Очевидно, да. Пожалуй, я даже способен понять преданность священника. Но не легионера, которого украли месяц тому назад. Слейтер промолчал. — Молодой человек, пожалуйста, не стоит думать, что я родился вчера. И я различаю, когда меня пытаются обвинить в своих грехах. Я враг Хаотика Сида, совершенно естественно, что я причиняю ему вред. Так что именно вызывает вашу ненависть? То, что я усадил его на пыточное кресло, или что вы не смогли его от этого уберечь? Слейтер его швырнул. Просто кинул, будто снаряд по коридору, чтобы мгновенно обогнать летящее тело и поймать на излете. Андерсен охнул, когда легионер его подхватил, и звук принес чувство мрачного удовлетворения. — Не стоит меня провоцировать, — бесстрастно, насколько только возможно, сказал Слейтер. — Я не настолько уравновешен, каким кажусь. Андерсен рассмеялся, будто Слейтер сказал ему какую-то очень смешную шутку, или же сам был смешон, и в этом смехе Слейтер едва ли не увидел Сида. — Скажите, молодой человек, — отсмеявшись, сказал Андерсен. — Все представители вашей расы склонны к эффектным жестам и насилию над беззащитными людьми? — Я не человек, — в очередной раз поправил его Слейтер. — И вы не заслуживаете иного обращения. Он поймал себя на том, что непроизвольно перешел на «вы» и его это разозлило. Андерсен устало улыбнулся: — Возможно. Не лезьте в это, … Леон, верно? Слейтер мог бы огрызнуться, мог бы сделать человеку больно, осторожно, не оставляя следов, и в надежде, что Андерсен не расскажет. Потому что, если Андерсен расскажет, Сид ему поверит. Почему? — Почему? — спросил он вслух. — Просто некоторые вещи не терпят постороннего вмешательства, — ответил ему Андерсен. — Это началось с нас. И закончится нами. — Это всего лишь корабль, — зло отозвался Слейтер. — Он просто угнал ваш корабль. Пластик и железо! Это… — Не настолько просто, — с легкой усмешкой перебил его Андерсен, и Слейтер наконец поставил человека на пол. — Он всего лишь украл мой корабль, и всего лишь сломал мою жизнь. Я всего лишь искал его семь лет. За это время многое накопилось. — Все кого я встречаю «связаны» с Хаотиком Сидом, — чувствуя горечь, сказал Слейтер. — Все имеют на него какие-то права. Даже его враги. Все, кроме меня. Андерсен смерил его задумчивым взглядом: — Мысль о том, что кто-то дорожит Хаотиком, все еще кажется мне сюрреалистичной. Возможно, теперь моя очередь спрашивать почему. — Почему что? — Почему он стал вам дорог. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, вы плохо его знаете. Слейтер несколько секунд смотрел ему прямо в глаза, а потом резко мотнул головой в сторону каюты: — Внутрь. Это приказ. Если Андерсен и хотел возразить или вернуться к разговору, он ничем этого не показал. Просто прошел к тридцатой каюте и подождал, пока Слейтер закроет за ним дверь. Семь лет. Слейтер попытался представить это время и не смог. Семь лет, и, должно быть, Андерсен действительно знал о Сиде очень многое. Он мог знать размер его одежды, любимое блюдо, предпочтение в оружии и женщинах, предугадывать поведение. Тысячи мелочей, о которых Слейтер даже не подозревал. И все же Андерсен не знал Сида. А значит, разговор не имел смысла. Андерсен знал о Сиде, но не знал самого Сида. Не был с ним даже знаком. Не знал, каким тот бывает, когда расслабляется — самодовольным, немного игривым и почти капризным. Как больно бьет порой его честность. Какой Сид хрупкий и вместе с тем сильный. Каким красивым он может быть, когда отчаянно готов защищать то, что считает важным. Какую болезненную, щемящую нежность вызывает его слабость. Как хочется к нему прикоснуться — осторожно, невесомо, самыми кончиками пальцев. Чтобы не спугнуть что-то хрупкое, неназываемое. Андерсен не знал. Слейтер не собирался ему рассказывать. *** Ламия пришел в себя уже у самой каюты, вяло зашевелился в руках Уоррена, неуклюже пытаясь выбраться. — Не дергайся, — прикрикнул на него Уоррен, возясь с замком, и стараясь не уронить Ламию. — Я в порядке, отпусти, — «в порядке» он определенно не выглядел и даже не звучал. И хотелось его стукнуть за это, но не стоило даже злиться, чтобы не сделать хуже. Или после амброзии Ламия не мог его чуять? Хорошо бы, потому что не злиться у Уоррена не получалось. Он уложил Ламию на кровать — свою, почему-то Уоррен принес его к себе — не слишком аккуратно, но Ламия не возражал, и устроился рядом. Сам не дотрагивался, и только думал, как же его угораздило так попасть. Втюриться навсегда и всерьез в церковника, рядом с которым даже искренне злиться было нельзя, чтобы не причинить вреда. — Жалеешь, — ровно сказал Ламия, словно констатировал диагноз. — Нет, — фыркнул Уоррен, уткнувшись наконец лбом в его плечо. Он и правда не жалел, просто хотел знать, почему так получилось. Ничто вроде бы не предвещало. — Злюсь на тебя. — Прости, — Ламия запустил пальцы в его волосы, легко помассировал кожу головы, будто собаку гладил. — Я же просил быть осторожнее, — сквозь зубы выдохнул Уоррен. — Ты, мать твою, обещал мне, что все будет нормально! А я говорил, говорил, возьми с собой людей. У тебя, что… Ламия заткнул его поцелуем, потом еще и еще одним. Поцелуи горчили, и в них отчетливо ощущался привкус крови, но никакая сила в тот момент не заставила бы Уоррена оторваться. Ламия отстранился первым, и то не далеко, Уоррен все еще цеплялся за его рясу. — Сука ты, — сказал он, уткнувшись лбом Ламии в плечо, и чувствуя, как жжет глаза. — Ты, мать твою, хоть представляешь, что со мной было, когда я тебя на руках капитана увидел? — Ревновал? — устало фыркнул Ламия, снова погладив его по голове. — Придурок, — Уоррен зло смахнул выступившие слезы. Ламия не обиделся, прижал его к себе, ухом к груди, где сильно и быстро билось сердце, и сказал: — Все хорошо. Я вернулся. — Попробовал бы ты не вернуться, — огрызнулся Уоррен, но уже тише, беззлобно. — Я бы тебя из преисподней вытащил. Ламия фыркнул, переплел пальцы с его, сжал на секунду до боли, и ответил: — Церковь отрицает существование преисподней. — Можно подумать, мне есть до этого дело, — буркнул Уоррен. — Я с тобой поседею окончательно… Ламия только улыбнулся и потерся носом о его макушку. Уоррен вдохнул, выдохнул и хмыкнул: — Черт, я сорвался, как девчонка. Извини, док. Хреново у меня получается не злиться. Хоть таблетки пей, успокоительные. Ламия усмехнулся и легонько прикусил его ухо: — Злись, — милостиво разрешил он. — К тому же я все равно сейчас на амброзии. Да и злость это не так уж страшно. Ее можно выносить. — А что нельзя? — спросил Уоррен, проклиная себя за слишком длинный язык. Ламия предсказуемо напрягся, и ответил не сразу: — Безысходность. Безысходность по-настоящему невыносима. Ну, вот и зачем он спросил? Уоррен обозвал себя кретином еще раз, и коснулся виска Ламии губами. Невесомо, извиняясь. Ламия встряхнулся, и неожиданно пожаловался: — Знаешь, что самое гадкое? Безысходность есть во всех. С первого до последнего человека, даже в детях, если они не совсем грудные младенцы. Стоит только один раз потерять что-то насовсем, и… Это даже не чувство, его никто не осознает. Это как привкус, ото всюду, ото всех, и иногда мне кажется, что я захлебнусь. Уоррен легонько боднул его в плечо лбом, привлекая внимание, напомнил преувеличено сварливо, надеясь вызвать у Ламии улыбку: — Есть ведь и другие чувства. И Ламия таки улыбнулся, устало, едва заметно, но сразу стало легче, будто солнце выглянуло. — Есть, — признал он, легко потянув волосы Уоррена назад. — Я люблю тебя, ты знаешь? — Знаю. А ты знаешь? Знаешь, чего стоит видеть, как тебе больно? Чего стоило сидеть в безопасности на «Хаосе» и ждать твоего возвращения? Этого Уоррен не спросил, но Ламия и так все понял. По глазам, должно быть, читать чувства он же в тот момент не мог? — Спасибо, Уоррен. — Не за что, — ответ вышел насупленным, просто потому что Уоррен терпеть не мог разводить сопли и никогда не стремился этого делать до Ламии… с другой стороны, до Ламии ему вообще много чего не приходилось делать. Сосать, например. Хотя это как раз оказалось не так уж сложно, учитывая, как Ламия реагировал даже приятно. Сдерживаться и не злиться было сложнее. — Я в тебе ошибался, — признал Ламия. И пояснил, заметив настороженный взгляд Уоррена — Ты сильнее, чем я о тебе думал, лучше. Я любил тебя и раньше. Любил, но не восхищался. Теперь… я просто думаю о том, как невероятно мне повезло. Отлично, теперь благодаря Ламии, Уоррен еще и краснел. Он сроду не краснел, даже когда пацаном был. И вот, отсчитав третий десяток, сподобился. — Да я вообще идеал, — нагло ухмыльнулся он, пытаясь скрыть смущение, и Ламия сцеловал ухмылку с его губ. Чертов церковник умел целоваться так, что Уоррен, который вовсе не считал себя в постельных делах новичком, чувствовал слабость в коленках и пресловутых бабочек в животе. А так даже ревновать не получалось, Ламия целовался как бог не благодаря опыту. Просто точно знал как нужно и чего от него хотят. Отдышаться после поцелуя у Уоррена получилось не сразу. Злость ушла, будто ее и не было. Был Ламия — тонкий, хрупкий, изящный, невероятно красивый, и какой-то… уютный. Казалось, что он вернулся из какого-то невероятно долгого, трудного путешествия, хотя вся операция по спасению едва ли заняла больше часа. Да нет, меньше даже, наверное. Вспоминать неприятное не хотелось, но нужно было, чтобы потом с полным правом отложить это все и завалиться с Ламией спать. Или не спать, если повезет. — Как капитан? — спросил он, и Ламия помолчал, подбирая слова и рассеянно выводя какие-то узоры на плече Уоррена, и, наконец, ответил. — Плохо. — Но он…? — Уоррен не договорил — перехватило горло при мысли, что капитан больше не сможет удерживать Ламию от сумасшествия. — Все еще может быть моим стабилизатором, — успокоил Ламия, видимо прочитав, о чем Уоррен думает по глазам. — Ему просто… сложно. — И что он теперь будет делать? Ламия пожал плечами: — Ляжет в регенератор, разберется с Андерсеном, поможет мне сломать Загессу, отловит Малкесту. А там… ты же понимаешь, что после все решиться. У нас или будет шанс вытащить его легионера или нет. — Черт, — сказал Уоррен, и снова уткнулся лбом ему в плечо. С самого детства, сколько себя помнил, так делал, если чувствовал, что не может справиться с ситуацией — прятался. — Инквизитора еще и ломать придется? — А ты думаешь, он поможет отступнику просто так? — Ну… вы же родственники все-таки. Ламия рассмеялся, красиво, переливчато и совершенно безрадостно: — Он искал меня, чтобы убить, Уоррен. Именно потому, что мы родственники. Член семьи должен наказывать отступника, помнишь? — Дурацкая традиция. — Но действенная, — возразил Ламия. — Дети Творца не боятся боли, нас не запугать обещанием пыток. Но мысль об осуждении близких, о том, что придется убегать от тех, кого любишь, причинять боль враждой и себе, и другим… Многие предпочитают принять чистую смерть сразу. Уоррен поежился: — Но ты же не принял. — Мой побег не был осознанным решением. Я просто не понимал, что делаю. Уоррен осознавал, что не тянет на дипломата даже в лучшие свои моменты, но уже различал темы, которые с Ламией было лучше не обсуждать. — Как ты собираешься ломать Загессу? — спрашивать об этом все же было безопаснее, чем с пеной у рта доказывать церковнику, что его вера полная херня. — Я попытаюсь продавить его, — пожал плечами Ламия. — Продавить? — Уоррен прищурился. — С помощью Дара. — Я думал, на инквизиторов твои штучки не действуют. — Инквизиторы умеют ставить щиты, но любые щиты можно обойти или сломать, — пояснил Ламия. — Даже щит капитана? — Я не назвал бы психику Хаотика Сида так, но да, даже его. Поединок эмпата и телепата это противодействие воль. Чтобы победить мне нужно убедить чувства Загессы, что он любит меня до одержимости, раньше, чем он убедит мое сознание отключиться. — Кто кому первый промоет мозги? — перевел Уоррен. — Именно. — И насколько вероятно, что он победит? — Если бы мы встретились в городе, наши шансы были бы примерно равны, — спокойно признал Ламия. — На корабле, с тем набором наркотиков, которым мы обладаем, в присутствии Хаотика Сида… шансы Загессы невелики. — Но они есть? — Они всегда есть. Я могу сойти с ума даже без Загессы. — Понятно, — Уоррен помолчал, внимательно смерив Ламию взглядом. Ламия невозмутимо смотрел в ответ, сказал только: — Я знаю, о чем ты думаешь. — Правда? И о чем? — Ты думаешь, не спроецировал ли я любовь на тебя. Не использовал ли свой Дар. Я этого не делал Уоррен. Эмпаты не могут проецировать незаметно, ты с самого начала знал бы, что любовь не настоящая. Уоррен хмыкнул, легонько встрепал золотистые волосы: — Знаешь, а мне нравится, когда ты не можешь меня читать, — признал он. — Ты сам себя запутал, док. А я… да я с самого начала знал, что никогда ты мне не промывал мозги. Даже если бы мог делать это незаметно, то просто не стал бы. Зачем тебе? Ты же меня терпеть не мог, как от огня бегал. Это мне надо бояться, что… Он не договорил, и Ламия легонько тронул его плечо, ладонью: — Бояться чего? — Что это я в тебя просочился, — сказал Уоррен, боясь смотреть ему в глаза. — И вся любовь ко мне это так — отражение меня самого. Ламия рассмеялся. Нет, он действительно, просто откровенно и не сдерживаясь принялся хохотать. Этого Уоррен от него не ожидал, даже обиду почувствовал: — Эй! Ты чего? Хорош ржать! — Я обожаю твою незамутненность, — отсмеявшись и утирая слезы, сообщил ему Ламия. — Ты действительно думаешь, что сын Творца может пропустить подобное воздействие? Потрясающая наивность. Он перекатился на Уоррена, наклонился потереться носом о его щеку. Уоррен напомнил себе, что Ламия только спас капитана, едва не сошел с ума, и надо было бы быть совсем бессердечным мудаком, чтобы тащить его в койку в такой ситуации. Хотя технически они уже были в койке. Но речь шла о другом. Целибат, мирный сон, поддержка и надежность. Никакого безудержного жаркого секса хотя бы до начала следующего корабельного цикла. Уоррен осторожно отстранил Ламию от себя, сказал, надеясь, что прозвучит убедительно: — Давай спать. Ламия рассмеялся снова и снова на него перекатился, коротко укусил в шею: — Уоррен, ты что, не читал книг? Уоррен понятия не имел, при чем здесь это и потому спросил. — Ты не знаешь, что после стрессовой, смертельно опасной ситуации требуется, чтобы почувствовать себя живым? Видимо, они читали, какие-то разные книги, потому что Уоррен вообще не понимал о чем это Ламия. — Чего? Это заслужило ему лукавый, совершенно неприличный взгляд темных глаз, а потом Ламия зашептал ему на ухо. Зашептал о том, что именно собирается делать. Уоррен судорожно выдохнул, чувствуя, как бешено забилось сердце, как пересыхает в горле и хочется совершенно бесстыдно стонать в голос, когда теплое дыхание касается шеи. Отстраниться и вести себя правильно, разумно и по-взрослому просто не хватило сил. — Что скажешь? — со снисходительной усмешкой оглядывая покрасневшего Уоррена, поинтересовался Ламия. — Ну, мы не в книжке, но… — Уоррен прочистил горло, пытаясь собраться с мыслями. — Я… ээ… скажу тебе «да». Ламия улыбнулся очень самодовольно и поцеловал так, что Уоррен почувствовал себя очень везучим, очень счастливым главным героем очень порнографической новеллы. *** Первым, что увидел Лагатт, придя в себя, было улыбающееся лицо Хаотика Сида. Проекция плавала на фоне черного, усыпанного звездами купола, медленно вращаясь. Лагатт лежал на чем-то мягком, чувствовал легкое покалывание в области груди, а еще — тяжелые браслеты на руках и ногах. Он попробовал пошевелиться и не смог. Силовые кандалы держали надежно. На секунду накатила паника, потому что он лежал в регенераторе, совершенно обездвиженный, и это было после того, как Слейтер проткнул его грудь мечом. Лагатт повернул голову и встретился взглядом с Ралленом — первым помощником капитана на «Роджере». Еще при знакомстве этот человек не произвел на Лагатта особого впечатления: среднего роста, с абсолютно незапоминающейся внешностью, словно кто-то припорошил его всего пылью, с осанкой военного, в своей униформе без знаков различия, Раллен казался просто удобным инструментом Андерсена. Лагатт считал ниже своего достоинства обращать на него внимание. Раллен выполнял свои функции и был за пределами этого совершенно незапоминающимся. Всего лишь прихлебатель капитана. Как он вообще заслужил свою должность? — Отпустите меня, — строго и ровно, как и полагалось разумному легионеру, потребовал он, когда Раллен подошел чуть ближе. Это только заслужило Лагатту скептически вздернутую бровь и довольно снисходительное выражение лица. — На корабль напали, — попытался Лагатт снова. — Капитан захвачен людьми Хаотика Сида. — Я в курсе, — с холодной профессиональной вежливостью отозвался Раллен. — Так отпустите меня! — Не вижу смысла. — Я единственный, кто сможет справиться с легионером Хаотика. Я вам нужен. — Ты уже пытался, — спокойное, бесцветное «ты» неприятно полоснуло по самолюбию. — Твоя помощь не окупилась. И только в тот момент Лагатту впервые стало страшно. — Вы не причините мне вреда, — стараясь звучать уверенно, сказал он. — Я ничего не сделал. — Именно, — подтвердил Раллен. — Ты совершенно бесполезен. И этот человек смел ему такое говорить? Человек не способный даже увидеть, как уволакивают его капитана. — А вы сами много сделали? — огрызнулся Лагатт. — В данный момент я отдал приказ искать Хаотика, голос у Раллена тоже был безликий и какой-то скучный. Серый. — Я вам понадоблюсь, — убежденно сказал Лагатт. — Я в этом не уверен. Капитан довольно гуманно относится к поведению подчиненных, до тех пор, пока они не проявляют агрессии к своим. — Я никому не причинял вреда. Раллен продолжил, будто не услышал его: — А на меня твои ежедневные визиты к Хаотику произвели впечатление. Неприятное. — Не вам меня судить. — Ошибаешься, — спокойно отозвался Раллен. — Именно мне. Только в тот момент Лагатт почувствовал как неприятный холодок страха пробежал вдоль позвоночника. — «Роджер» хороший корабль, с отличной командой, которой на самом деле не требуются посторонние. — Отличная команда, — съязвил Лагатт. — У вас капитана увели из-под носа. Раллен ответил ему невыразительным взглядом: — Не только у нас, — напомнил Раллен. — Легионеры определенно не самый умный вид. — Можно подумать, вы знаете, — огрызнулся Лагатт. — Этот регенератор может смениться на пыточное кресло после одного нажатия кнопки. Умный человек, — Раллен сделал ударение на слове «человек». — помнил бы об этом. — Что вы собираетесь делать? — спросил Лагатт. — Решать, стоит ли нажимать эту кнопку, — учтиво тозвался Раллен. Лагатт нервно сглотнул. Этот человек же не мог?.. Это же не всерьез? — Капитан вам не простит. — Даже при условии, что капитан Андерсен вспомнит о тебе, всегда можно сказать, что ты не выжил. — Зачем вам это? Он просто не понимал. Эти люди, да что они вообще могли без него? Они должны быть рады, что Лагатт оказался на их корабле! Они должны!.. — Ты не нужен команде. И ты не вызываешь доверия. Не умеешь вписаться в коллектив и работать сообща. — Вы не можете этого знать, — пересохшими губами прошептал Лагатт. — Вы не можете судить. — Я подбирал экипаж «Роджера», и поверь мне, я способен распознать самодовольного маленького ублюдка, когда вижу его. — Я ничего не сделал! Раллен рассмеялся. Просто человек, блеклая немощь, никто — смеялся над ним: — Дело не в том, что ты сделал. Дело в том, кем ты являешься. Он вызвал проекцию управления, и Лагатт расширившимися глазами смотрел, как человек активирует пыточное кресло. — Остановитесь! — Дай мне повод. — Не делайте этого! Я не хочу! — он рванулся из кандалов, но они выдержали, тело прошил разряд боли. — Истерика в стрессовой ситуации, — безлично прокомментировал Раллен. — Не впечатляет. Его пальцы отщелкивали настройки. — За что?! — За жестокость, наглость и бесполезность, — легко перечислил Раллен. — От себя добавлю, что любой, кто может пытать человека на пыточном кресле, должен быть готов, что окажется на нем сам. — Хаотик унизил меня, сломал мне жизнь! — Наоборот, — поправил его Раллен. — Передатчик, который он сунул тебе в волосы, единственная причина, почему ты оказался на «Роджере». Именно тебе стоит быть ему хотя бы благодарным. — Благодарным? — вызверился Лагатт. — Благодарным?! За то, что он меня выкинул?! Я делал то, что он хотел, а он предпочел мне Слейтера! Предателя! — Признаться, я не удивлен, — сухо заметил Раллен, задумчиво разглядывая, поднимающееся из ниши в полу пыточное кресло. — Да идите вы к черту! — Лагатт почувствовал, как на глаза наворачиваются злые слезы, дернулся смахнуть их, и не вышло — кандалы удержали. — Вы хоть представляете, что такое, когда на вас смотрят как на вещь? Когда жизнь с первой до последней секунды расписана?! Быть сильнее, быстрее всех, и сидеть в клетке, чтобы потом сдохнуть, потому что больше не годишься играть в живое украшение! Да, я хотел выбраться! Я бы на все ради этого пошел! Думаете, я был не прав?! — Я думаю, что мне все равно, — спокойно отозвался Раллен. Лагатт не мог остановиться. Его несло, и слова выплескивались из горла против его воли: — Я мечтал! Я хотел жить! Я, а не Слейтер! Трус, который даже одно единственное правило нарушить боялся, трясся при одной мысли о свободе, получил все, о чем я мечтал, просто потому что так решил Хаотик! Разве это справедливо?! Разве это правильно? Слейтер мне отказал, Хаотик выкинул, капитану на меня плевать. Тогда зачем я вообще нужен?! Зачем меня создали? — Насколько я помню, защищать Дворец, — фыркнул Раллен. Даже это получилось у него как-то бесцветно. — Не совсем понимаю, зачем они встроили функцию подростковой истерики. Лагатт лежал, чувствовал, как с телом творится что-то странное, будто грудь сдавили тисками, и изнутри рвались беспомощные жалкие звуки, и все было совершенно бессмысленно и бесполезно. Кандалы ослабли, и Лагатт обессилено свернулся в клубок, насколько капсула регенерации это позволяла. Было почти все равно, что этот человек теперь станет делать. — Ты слишком много хочешь, не отдавая ничего взамен, — прозвучал над его головой голос Раллена. — Сам по себе легионер или человек ценности и значения не имеет. Значимым или ценным можно только стать. Сделать это в одиночку невозможно. Лагатт распрямился, медленно сел, судорожно стирая слезу рукавом, признал хмуро: — Я не понимаю. — Ты появился на корабле, думая только о собственной шкуре. Ты пришел, как чужак, и остался чужаком. Команду «Роджера» многое связывает, и именно поэтому мы можем друг другу доверять, можем друг с другом работать. Друг с другом, не с тобой. Мне все равно, что умеет легионер, до тех пор, пока это чужой легионер, — он выделил это «чужой», и оно действительно будто отсекло Лагатта от всех остальных. Во Дворце он никогда не задумывался об общности. Легионеры не были командой, их не связывало друг с другом ничего кроме принадлежности к одному виду. Никто не стремился к общению или близким контактам. Всегда когда Лагатт пытался стать к кому-то ближе, он натыкался на глухую стену. Другие легионеры не отталкивали его специально, они просто не испытывали потребности в близости. Никто, кроме Слейтера. Да и такой ли уж близкой была его дружба со Слейтером? С полсотни совместных тренировок, несколько раз помощь в подготовке к тестам, пара неформальных разговоров… И все. Все это казалось таким далеким. Жизнь за пределами Дворца оказалась совсем не такой, как он думал. Мог ли Слейтер испытывать что-то такое? Он поэтому выбрал Хаотика? — Я дам тебе один шанс, — сказал Раллен. — Только потому, что не хочу убивать ребенка, даже если это злой ребенок. — Что вы хотите? — Лагатт сглотнул горечь и посмотрел на первого помощника «Роджера». — Ты можешь попытаться стать частью команды. Или же опробовать кресло на себе, — вежливо пояснил Раллен, убирая проекцию пыточного кресла, и оно вернулось на место. Лагатт потер запястья: — Вы не снимите кандалы? — Даже не подумаю. Я не доверяю тебе. — И как мне тогда стать частью команды? — Лагатт горько усмехнулся. — Если вы сами держите меня будто животное на цепи. Раллен бесцветно улыбнулся ему в ответ: — Если ты хотя бы в половину так хорош, как ты о себе думаешь, ты что-нибудь придумаешь. Я дам тебе подсказку — бесполезно делать это силой. Первый помощник ушел, а Лагатт остался. Еще долго лежал в капсуле регенерации, глядя, как плавают под потолком проекции с лицом Хаотика Сида, и думал. *** В лазарете «Хаоса» было темно. В свете одиноко парящей под потолком проекции капсула регенерации в центре зала выглядела жутковато, походила на гроб. Сид жив, напомнил себе Слейтер, подходя ближе. Вызвал гравистул и подтянул к себе, присаживаясь. Лицо Сида выглядело безмятежным и спокойным, тело лежало расслабленно и спокойно. — Я знаю, что ты не спишь, — сказал Слейтер. Сид едва заметно улыбнулся, не открывая глаз, и на секунду Слейтеру показалось, что это не улыбка вовсе, а гримаса боли. Потом Сид фыркнул и наваждение исчезло: — Я рассчитывал, что ты проявишь такт, Леон. Я хочу побыть один. — Не проявлю, — сказал Слейтер, протянул руку и легко коснулся волос Сида, совсем невесомо. — Разреши мне остаться. Сид дернулся, распахивая глаза, и было в них что-то до боли уязвимое, что-то, что выдавало его страх, несмотря на улыбку: — Не стоит так делать, Леон. — Я не хотел тебя пугать, — сказал Слейтер, убирая руку. — После пыточного кресла не сложно стать мнительным, — рассмеялся Сид. — Я еще долго не захочу просыпатся и видеть рядом с собой легионера. Его смех физически делал больно. — Не делай так, — попросил Слейтер. Снова смех, после которого Сида отчаянно хотелось прижать к себе и не отпускать, и мысль о том, что нельзя жгла изнутри. — Я любопытен. Леон. И только поэтому спрошу, не делать чего? — Не притворяйся, что с тобой все в порядке. Сид криво усмехнулся: — О, не волнуйся. Даже не собирался. Я люблю вранье, но не такое очевидное. В нем нет интриги. Я не в порядке. Далеко не в порядке. На самом деле, я близок к тому, чтобы сорваться и убивать. Так что давай ты не будешь меня провоцировать и свалишь наконец нахрен! Он повысил голос, сел рывком, цепляясь за край капсулы не до конца восстановившимися пальцами, и Слейтер едва не отдернулся. Только какая-то его часть презрительно скривилась — легионер, который будто побитый пес вздрагивает от хозяйского окрика. Сид тяжело дышал, впившись в него взглядом, потом устало вздохнул, потер глаза, размазывая кровь по векам, тихо зашипел — должно быть обезболивающее почти перестало действовать, и сказал: — Леон… слушай, я сейчас говнюк. Больше, чем обычно. Не стоит тебе этого видеть. Иди в каюту, смой кровь, выспись. Я… мне правда очень хреново. — Что будет после того, как я уйду? Сид хмыкнул, еще один безнадежный, усталый, выхолощенный звук: — Я лягу, расслаблюсь, прикрою глаза и соберу из обломков себя что-нибудь. Не бойся, Леон, я никогда не был особо цельным. Так что, что бы я ни собрал в результате, получится Хаотик Сид. Это как колода с сотней одинаковых карт. Как ни переставляй, возможен только один расклад. Как бы я ни тасовал себя, я всегда получаю одно и то же. Он сгорбился и посмотрел на Слейтера из-под спутанной черной челки: — Я счастливчик, Леон, правда? — Я люблю тебя, — сказал Слейтер. Признаться было легко, никакой неуверенности, никаких колебаний. Просто что-то, что стало частью его, кажется, целую вечность назад. Сид рассмеялся, расхохотался, громко и заливисто, почти визгливо, но в тот момент даже его смех не делал больно. Даже то, как он закрыл лицо руками — здоровой и изувеченной, и смех перешел во всхлипы. Слейтер притянул Сида к себе, осторожно, но понимая, что все равно неизбежно сделает больно. — С-сука… — выдавил Сид. — Т-тебе… н-надо было, да? Доломать то, ч-что ост-алось? Гр-гребанный контрольный в-в глову, д-да? Его голос срывался, и тело содрогалось от рыданий, и Слейтер мог только прижимать его к себе, нежно и крепко — такой хрупкий человек, такой невероятно сильный, такой красивый. Такой до боли родной. — Пусти, — потребовал Сид хрипло. — Нет, — шепнул ему Слейтер. — Я не отпущу. Не смогу. — Отпусти меня, — но он больше не вырывался, лежал, будто кукла в руках Слейтера. — Шшш, — Слейтер прижался губами к его макушке, принялся легонько укачивать, будто ребенка. Так, как когда-то делал Сид. — Расскажи мне. Пожалуйста. — Что тебе рассказать? Что со мной делали? Как меня разбирали на кости и мясо? Чего ты, мать твою, от меня хочешь, Леон? — может быть, он хотел быть резким, ударить словами, потому что ему было больно, но такой… бесконечно уязвимый и бесконечно драгоценный, он не мог Слейтера задеть. Просто не вызывал ничего кроме нежности и жажды быть к нему… — Ближе, — сказал Слейтер. — Я хочу быть к тебе ближе. — Больно быть со мной ближе, Леон, лучше держаться подальше. — Пусть будет больно, — он осторожно отнял руки Сида от измазанного слезами и кровью лица. — Поделись, пожалуйста. Поделись со мной собой. Сид вздохнул, судорожно и немного нервно, криво усмехнулся, покачав головой, будто не мог поверить тому что слышал: — Черт. Совсем я расклеился, да? Х-хаотик Сид, тоже мне. Позорище. — Тебе больно, — пожал плечами Слейтер. — Это нормальная реакция. Сид фыркнул, судорожно мазнул ладонью по лицу, пытаясь стереть слезы, но сделал только хуже — вконец перемазался. — Ты, Леон, последний от кого я хочу слышать про нормальность. Слейтер позволил себе едва заметную улыбку: — Ты начал язвить. Это хороший знак. Снова недоверчивое хмыкание, а потом, Сид уткнулся носом в его плечо и признался: — Я боялся, что останусь там, пока не станет поздно. И тогда уже ничего нельзя будет изменить. — Ты не остался. Ты здесь. Я тебя вытащил. Еще одна кривая улыбка: — Скромный маленький легионер. Конечно, ты вытащил. Слейтер поклялся себе, что не покраснеет: — Твой церковник тоже немного помог. Ему нравился смех Сида, хриплый и в чем-то жуткий, но до боли знакомый: — Я знаю, за что люблю тебя, Леон. Даже когда все паршиво, и я думаю, что вот-вот меня разорвет на куски от боли, ты умеешь заставить меня рассмеяться. Теперь настала очередь Слейтера тихо фыркать: — А еще я не комментирую твой пафос. — Ценное качество, — Сид подмигнул ему покрасневшим глазом, ресницы слиплись в крохотные острые стрелки. Слейтер коснулся губами его лба и снова попросил: — Расскажи. — Чтобы ты сорвался мстить Алексу? Нет, спасибо. — Я не сделаю того, что ты запретишь. — Конечно, не сделаешь, — отмахнулся Сид. — Я просто перенастрою на него твои кандалы. Слышать это было неприятно, но Слейтер не хотел разрушать чувство близости между ними: — Если ты хочешь, — сказал он. — Я не собирался на него нападать, — и все же он не смог удержаться от вопроса. — Что в этом человеке такого особенного? Он похитил тебя и пытал. — Он единственное, что позволило мне не спятить на том кресле окончательно, Леон. Я думал, вот придет мой друг Алекс, и что я ему покажу? Надо держаться, думал я, иначе я очень его разочарую. Самое последнее дело разочаровывать друзей. — Твой друг сам тебя пытал, — это прозвучало чуть резче, чем он хотел. — Извини. Сид только улыбнулся ему, спокойно и почти нежно: — Такие уж у меня друзья. Что поделаешь? У Слейтера хватало вариантов, но в тот момент его интересовало другое: — Ты намеренно сдался ему? Сид покачал головой: — Нет, конечно, Леон, — он посмотрел Слейтеру в глаза, и повторил. — Нет, Леон, я не сделал это нарочно. Но я понимал, что для Уоррена это единственный шанс уйти. И понимал, что мои шансы невелики. Слейтер кивнул, улыбнулся, чувствуя горечь, и сказал: — Ты не жалеешь, — он не спрашивал. Он знал точно. — Нет, не жалею. — Только потому, что ты спас Уоррена? — Нет, — после секундной паузы признал Сид. — Не только, Леон. Нас с Алексом многое связывает. Теперь у меня есть шанс все закончить. Слейтер кивнул: — Поэтому ты притащил его сюда. — Бинго и кофеварка, — Сид легонько прикусил шею Слейтера, аккуратно, и будто что-то обещая и добавил, — не злись, Леон. Люблю я все-таки тебя. Слейтер вздернул бровь, зная, что это заставляет его выглядеть высокомерным, позволил себе немного поддразнить: — Надеюсь на это. Я считаю, что, если бы ты предпочел мне человека, это был бы более эстетичный экземпляр значительно моложе Александра Андерсена. Сид рассмеялся: — Ты жесток к Алексу. По-моему, папочка в самом соку. Слейтер показательно передернул плечами и бесстрастно, с истинно легионерским достоинством ответил: — Фу. Сид рассмеялся снова, почти нормальным своим смехом: — С тобой хорошо, Леон. С тобой очень хорошо и очень больно. И я хотел бы, чтобы вопреки всем законам Вселенной, это оказалось навсегда, — веселость из его голоса пропала, будто ее и не было. Слейтер помолчал, прежде, чем был уверен, что голос не дрогнет на вопросе: — Сколько нам осталось? Наверное, он даже не хотел слышать ответ, наверное, надеялся, что Сид соврет. — Я не знаю, Леон. Не больше двух месяцев. Слейтер судорожно кивнул, не в состоянии в тот момент ничего ответить. Сид потянулся и коснулся губами его виска: — Это так мало, Леон, так ничтожно мало. И даже эту малость я не смогу отдать тебе полностью. Слейтер упрямо мотнул головой и заставил себя произнести: — Я хочу все, что ты готов мне дать. Сид запустил пальцы в его волосы, заставил наклониться к себе и поцеловал. Долго, сладко, как обещание: — Я дам тебе все, что смогу. *** Тридцатая каюта на «Хаосе» — место, куда капитан мог посадить неугодных, если их не стоило отправлять в карцер, не была изобретением Сида. Нечто подобное существовало даже на торговых судах. Обычное, ничем не примечательное помещение, отличавшееся от стандартной корабельной каюты только укрепленной дверью и стенами, гасившими любой сигнал вплоть до взрыва импульсницы. Временные апартаменты Александра Андерсена. Если бы ей дали выбор, Форкс предпочла бы просто спустить его в шлюз. Но выбора ей никто не дал. Воспоминание о том, каким вернулся Сид из плена… жгло, злило. Хаотик заслуживал все, что получил, даже сам это понимал и сделал достаточно зла в своей жизни, чтобы не рассчитывать на хеппи энд. И все же… Додумать эту мысль про «все же» ей никак не удавалось. Мысль крутилась на границе сознания, и Форес никак не удавалось поймать ее за хвост. Все же — что? Должно быть, Форкс просто к Сиду привязалась. Из просто ублюдка он стал ее ублюдком. Андерсен поступил по справедливости, был в своем праве. Форкс уже давно было плевать на справедливость. Ей не стоило приходить, тем более не стоило торчать под закрытой дверью, как нерешительной дурочке. Стыдно, бывший боевой офицер мнется у каюты военнопленного и не знает, чего хочет. Отомстить? Нет. Несмотря на злость — нет. Да и не смогла бы она этого сделать, не поперек приказа капитана. Поговорить с Андерсеном? О чем она могла с ним говорить? Этот человек был бы ей абсолютно безразличен, если бы не причинил вреда капитану. Заставить Андерсена раскаяться? Глупо. Сейчас, когда каюта была занята, замок мог даже не принять ее код доступа — был настроен реагировать только на ген-код капитана, но сейчас, пока Сид отлеживался в лазарете, системы «Хаоса» были переведены на Форкс. Странно было думать, как давно такое доверие со стороны Сида стало привычным, она уже даже не удивлялась. Форкс достала бластер — любимое свое оружие, которое использовала даже на «Хаосе», настраивая на минимальную мощность, чтобы не повредить случайно корабль, и прижала ладонь к двери. Дверь бесшумно скользнула вверх. Форкс немедленно поймала человека внутри на мушку, Андерсен только выразительно вздернул бровь, демонстративно поднял руки, демонстрируя, что безоружен. — К стене, руки за голову, ноги на ширину плеч, — хрипло бросила Форкс, почти ожидая насмешки в ответ. Сид бы на месте Андерсена не удержался. Капитан «Роджера» выполнил указания молча. Его спокойствие злило еще больше, должно быть потому, что Андерсен упорно не желал становиться человеком, которого Форкс могла бы ненавидеть. Она подошла ближе, ткнула бластером ему между ног и сказала: — Знаете, с каким удовольствием я поджарила бы вам яйца? Андерсен не вздрогнул, будто все происходящее было ему совершенно безразлично, только чуть повернул в ее сторону голову, сухо заметил: — Убежден, что вы мне расскажете. — С огромным, — сквозь зубы процедила Форкс. Андерсен вздернул бровь, и выражение получилось такое… чуть снисходительное и в то же время невероятно знакомое. Отец Форкс, тоже профессиональный военный, смотрел на нее так, когда учил ее играть в шахматы, и она не могла решить какую-нибудь слишком простую по его мнению задачу. Форкс до сих пор ненавидела шахматы. Сколько она уже не была на его могиле? Кажется, еще с тех пор, как ее выперли Имперцы. — Это все, что вы хотели мне сказать? — вопрос Андерсена заставил ее вздрогнуть, понять насколько же она забылась и в какой ситуации, почувствовать секундную неуверенность, даже если все ее инстинкты кричали, что в присутствии капитана «Роджера» нельзя давать слабину. Ее инстинкты в кои-то веки оказались правы, и в следующую секунду бластер уже был у Андерсена, а жесткие, будто железные пальцы вдавливали Форкс в холодный корабельный пластик стены. Глупо, господи, как глупо, попалась как девочка. Почему-то обидно едва не до слез. — Показательная беспечность, — Андерсен отпустил ее, отошел к столу, небрежно бросив на него бластер, и указал на кресло напротив себя, сам сел на корабельную койку. — Сядьте, будьте любезны. — Не указывайте мне, — резко бросила ему Форкс. С оружием или нет, она все еще была первым помощником капитана «Хаоса». — Я не хотел проявлять грубость, — спокойно, немного безлично отозвался он, с безупречной, чуть вычурной вежливостью, которую Форкс никогда не встречали ни у кого кроме выпускников столичной военной академии. — Пожалуйста, сядьте. Она устроилась напротив и немедленно забрала бластер обратно, наплевав на то, как это выглядит. Андерсен не прокомментировал. Форкс сидела, внимательно изучала его лицо и молчала тоже. Если ему было, что сказать, он мог это сделать. Лицо у него было… Такие часто изображают на агитационных проекциях в академии. Строгое, суровое и благородное, немного безликое, будто собирательный образ идеального военного. Форкс напомнила себе, что в Александре Андерсене не было ничего от идеального военного — разжалован за некомпетентность, теперь не более, чем обычный пират. Не без участия Хаотика Сида, напомнила она себе. — Вы учились в Столице? — неожиданно спросила Форкс. — Да, — легко отозвался Андерсен, и если вопрос показался ему странным, он ничем этого не выдал. — Мне говорили, что это заметно. — Я разбираюсь в военных, — пожала плечами Форкс. — Тоже служили, — сделал вывод Андерсен. — Это вы догадались или знаете точно? — съязвила Форкс. — Второе. Но способен определить и так. Форкс равнодушно передернула плечами: — Это в прошлом, — и мстительно добавила. — Как и для вас. Андерсен невозмутимо кивнул: — Разумеется. Чем обязан вашему визиту? Форкс промолчала, демонстративно погладив бластер. Андерсена ее жест оставил безучастным. — Вы пытали моего капитана, — сказала она наконец. Андерсен только чуть склонил голову на бок, задумчиво ее изучая. Взгляд у него был тяжелым, таким, что непроизвольно хотелось отвернуться: — Вы красивая женщина, Изабелла, но вам не идет роль donna vendicatore. (* мстящая женщина (итл.)) — Насмехаетесь надо мной? — мрачно спросила она. То, что он где-то раскопал ее настоящее имя, настораживало, даже если и не могло ей ничем грозить. Да и ничего странного, что Андерсен знал о команде Хаотика. — Всего лишь бесстрастное наблюдение. — Вы пытали моего капитана! — повысила голос она. — Вы спросите у меня за что? Форкс стиснула зубы: — Нет, не спрошу. — Это хорошо, — небрежно заметил Андерсен. — Я способен понять, когда за Хаотика заступается наивный, плохо представляющий, где он оказался легионер. Но не вы. Вы знаете своего капитана, знаете его почти так же хорошо, как и я. Вам его жалко? — Я знаю его лучше вас, — твердо поправила Форкс. — Вам его жалко. Удивительно, — он покачал головой, словно действительно не верил. — Мне его не жалко. Но я вырву глотку любому, кто посмеет поднять на него руку, — пообещала Форкс, поднимаясь. — Мне все равно, что вы обвиняете его во всех своих несчастьях. Хотите лицемерить, делайте это без меня. Да, капитан тот еще козел, но вы не лучше. — Не я сделал себя таким, — напомнил Андерсен, и за спокойной уверенностью его тона появилось что-то темное, от чего непроизвольно захотелось отодвинуться. Форкс не позволила себе этого сделать: — Не пытайтесь скормить это слезливое дерьмо мне, — ответила она резко поднимаясь. — Таким как сейчас вас сделали именно вы. А Хаотик Сид просто украл у Империи корабль. Андерсен окликнул ее у самой двери: — Изабелла. Форкс застыла, отчаянно злясь на саму себя. Изабелла. Так ее назвал отец. Она сама терпеть не могла это имя, сменила на «Бель» при первой возможности. — Что? — спросила она, злясь на саму себя. — Приходите еще. Я с удовольствием поговорю с вами снова. *** На то, чтобы регенератор полностью затянул его раны, ушло больше часа. Слейтер отпустил Сида и все оставшееся время сидел рядом, смотрел, как медленно исчезают следы, и только касался время от времени черных волос, убеждаясь, что происходящее не сон. Работе машины это не мешало. Сид выглядел целым задолго до того, как регенератор завершил свою работу — внутренние повреждения, должно быть, требовали больше времени на восстановление, и просто лежал молча, не пытаясь начать разговор. Слейтер несколько раз хотел спросить, как он себя чувствует, но всякий раз передумывал. Это был идиотский вопрос. На самом деле Слейтер и так понимал, что плохо, просто трусливо хотел услышать обратное. — Я начинаю понимать мою душу, Леон, — усмехнулся Сид, когда капсула мигнула, выдавая отчет о его состоянии, и сел. — Ты очень громко думаешь. Слейтер вытащил его из регенератора и осторожно поставил на пол. — Я больше не инвалид, — фыркнул Сид. — Я знаю, — ровно отозвался Слейтер. Сид направился к душевому отсеку в лазарете, нарочито небрежно шлепая босыми ногами. Слейтер пристально наблюдал за его движениями, стремительными, напоказ, и читал в них хорошо спрятанное ожидание боли. Это не стало неожиданностью, но снова вызвало почти неодолимое желание пойти и убить Александра Андерсена. Слейтер с удовольствием сделал бы это несколько раз подряд. — Я хочу его убить, — сказал он, следуя за Сидом и застывая в дверях. Сид вздохнул и попросил: — Леон, вспомни, что ты сказал мне о легионерах и отцепись от Алекса. — Я многое говорил о себе подобных, — упрямо сказал Слейтер. — Это не имеет к ситуации никакого отношения. — Вы же не убийцы, — Сид покопался в настройках душа, и включил воду. — Хотя твой маленький друг несколько раз пытался убедить меня в обратном. — Моя дружба с Лагаттом в прошлом, если она вообще была, — резко отозвался Слейтер. Меньше всего ему в тот момент хотелось обсуждать младшего легионера. — Расслабься, Леон. Папочка ничего не имел ввиду, просто фигура речи, — Сид взъерошил волосы, пытаясь вымыть из них запекшуюся кровь, и поморщился. — И, честно, я не готов сейчас к игре «поспорь с Хаотиком». Слейтер шагнул в душ, осторожно оттеснил Сида к стене, прижимаясь к нему всем телом и игнорируя, как намокают волосы и одежда, признал тихо: — Я не хочу спорить, но без тебя было очень больно. Человеку, который в этом виноват, хочется сделать больно в ответ. Сид повернулся, закинул руки ему за голову и кривовато усмехнулся: — Тогда тебе стоит сделать больно мне, Леон. Это я сдурил и попался. Слейтер не ответил, наклонился и поцеловал его, стирая эту усмешку, пообещал тихо: — Никогда. Сид словно встряхнулся, тихо фыркнул: — Ну вот, мы опять скатились в сопли и пафос. Слейтер позволил себе улыбнуться одними уголками губ: — Ты не выбирался из пафоса, чтобы скатиться в него. — Не может быть, меня раскрыли, — с преувеличенным трагизмом признал Сид и картинно прикрыл глаза рукой. — Твоя проницательность чудовищна. Слейтер наклонился и поцеловал его еще раз, смакуя ощущение близости — горечь, сладость и тепло. Только потом чуть отстранился и спросил: — Что ты будешь делать дальше? — Ну вот, а я только начал тебя хвалить, — Сид фыркнул, и посерьезнел. — Планов много, Леон. Я выйду из душа, высушу тебя большим пушистым полотенцем, трагично выкурю полпачки сигарет у ближайшего иллюминатора, и пойду решать накопившиеся проблемы. Для начала поговорю с моей душой и попробую дозвониться Госпоже. Потом на очереди Загесса. — Александр Андерсен? — уточнил Слейтер. Сид отрицательно покачал головой: — Не сейчас. Когда разберусь со всем остальным. — Тебе следует отдохнуть. — А еще бросить курить, грабить и убивать, — согласился Сид. — Увы, Леон, я никогда не вел разумный образ жизни. — Понимаю, — признал Слейтер и придвинулся вплотную. — Есть несколько вещей, которые тебе следует знать, — спокойно сообщил он, подхватывая Сида на руки. — Первое, мне все равно. Второе, ты не выйдешь из лазарета, не отдохнув хотя бы несколько часов. Третье, если ты собираешься использовать против меня кандалы, можешь сделать это, но я не отступлю, пока не заставлю тебя лечь. Теперь можешь сказать, где то большое пушистое полотенце. Ты собирался меня высушить. *** Слейтер застыл за креслом Сида, чуть слева. Сид сидел на том же месте, что и в прошлый раз — во главе стола, но сейчас в помещении помимо них со Слейтером были только Уоррен, Ламия и Форкс, и без команды зал казался больше, чем был. Создавал впечатление мрачноватое и почти подавляющее. Точнее, мог бы создавать, если бы Слейтер не прожил всю свою жизнь во Дворце. Помещения, неважно насколько торжественные, перестали его впечатлять еще в первые годы службы. Ламия на сей раз пришел позже Форкс, и место по правую руку капитана оказалось занято. Церковник сел слева, Уоррен предсказуемо устроился рядом с ним. Слейтер сделал мысленную пометку последить за общением Ламии и Форкс. Сид сидел, закинув ноги на столешницу и курил, почти безостановочно, пока Форкс докладывала ему о ситуации на корабле. -…Мы потеряли шестую часть команды и большую часть беспилотников, а еще у нас в начинке без спроса по первому желанию копается импульсный компьютер. На Равоне было бы неплохо нанять кого-нибудь, все-таки пять человек для «Хаоса» приличная брешь, — закончила она. — Я предложила бы еще заняться защитой корабельных мозгов. — Было бы здорово, девочка моя, — покачал головой Сид. — Но на Равоне водятся одни придурки. Ты не найдешь там приличного пирата. Тем более, специалиста по защите ИИ. Там оседают только идиоты или психопаты. — Раньше у вас не было проблем с психами, — ехидно фыркнула Форкс. — Раньше у меня и Леона не было, — в тон ей отпарировал Сид, выпуская в воздух пару колечек сизого дыма. — И мне было не перед кем выделываться. Согласись, по всем законам жанра псих на корабле должен быть только один. — Вся наша команда состоит из психов, ни один нормальный человек с вами работать бы не стал, — усмехнувшись, сказала она. И посерьезнела. — Что насчет защиты систем корабля? Ваша Бабочка пока не причиняла нам вреда, но она может. Сид покачал в воздухе сигаретой, лениво описал ее кончиком знак вопроса. После сна он стал выглядеть намного лучше, был все еще бледен, и под глазами залегли тени, но в остальном, если бы Слейтер не знал, что его меньше, чем суточный цикл назад вытащили с пыточного кресла, он никогда бы в это не поверил. — Я разочарую тебя, девочка моя, но не так много способов защититься от импульсного компьютера. Из доступных нам вообще всего один. Хотя нет, прости, два. — Какие? — с любопытством спросил Уоррен. Сид поднял вверх один палец: — Собственный импульсный компьютер, — и другой. — Молитва. — Молитва? — не поверила Форкс. — Вы тут стебетесь надо мной? — Не знаю, — невинно отозвался он. — Но попробовать стоит. Эй, Госпожа! Что скажешь? — он повысил голос, и Слейтер вздрогнул, когда над столом закружились проекции. Он привык к тому, что способен отследить любую опасность, обостренные чувства легионера фиксировали даже самые незначительные мелочи. Обычно Слейтер чувствовал угрозу, чувствовал, как мог почувствовать чужие взгляды спиной. От Бабочки не исходило ничего. Она просто появилась. Он услышал, как выругалась Форкс, как судорожно втянул в себя воздух Уоррен, Ламия не отреагировал вслух, но Слейтер видел, как напряглись его пальцы. Слейтер не мог не признать, что собой церковник владел лучше них всех. Или же Сид предупредил его заранее. Нет, маловероятно. Слейтер все время был рядом, он бы заметил. Сид встал, легко запрыгнул на стол, направляясь к кружащимся в центре проекциям: — Мое почтение, Госпожа. Подари мне улыбку, и сделай счастливейшим из смертных. Проекции замерли в воздухе — сотни квадратиков разного размера, на каждом из которых визуальный файл с улыбкой, только большой черный экран в центре, и Слейтер почему-то сразу понял, чья улыбка должна там быть. Проекции истаяли сигаретным дымом, и из дыма проступила фигура, будто клон Хаотика Сида. Сид протянул руки к проекции руки, рассмеялся: — Что я вижу? Определенно самая сексапильная из твоих форм, — а потом что-то поменялось в его лице, заострились черты, будто Сиду на самом деле было очень больно, и он добавил. — Я боялся, ты отвернулась от меня, Госпожа. Его копия поменяла позу, встала, будто в зеркальном отражении, касаясь полупрозрачными пальцами его руки, будто это было возможно для них — почувствовать друг друга. Слейтер цинично подумал, что впасть в сопли вместе с Бабочкой Сид не боялся, похоже вообще не замечал, когда это делал. — Чем отблагодарить самую прекрасную из женщин? — спросил Сид и снова рассмеялся. — Когда ты выглядишь так, мне кажется, что я делаю комплименты самому себе. «Красивый», — возникло в воздухе между ними и растаяло сигаретным дымом. — «Драгоценный». — Ты льстишь мне, Госпожа. Все те же мясо, кости, кровь и капелька безумия. «Красивый», — повторила Бабочка. Слейтер сделал шаг вперед, напоминая о себе, широко улыбнулся так, что заболели губы: — Я обещал тебе плату, — сказал он. — Я держу слово. Сид обернулся, словно очнувшись ото сна, посмотрел на него несколько недоуменно. Бабочка молчала, и Слейтер продолжил улыбаться. Делать это было непривычно, он редко позволял себе улыбаться в открытую. Должно быть, Бабочка хотела от него другого — искренних чувств, искренней благодарности. И Слейтер действительно был ей благодарен, он просто не умел улыбаться. Тем более на заказ. Молчание с каждой секундой становилось тяжелее выносить. Сид заговорил первым. — Леон… поправь меня, если я не прав, ты пообещал госпоже… оскал? Оскал. Слейтер не мог в это поверить. Улыбка легионера — оскал. Он немедленно нахмурился, недовольно поджал губы: — Умение улыбаться для легионеров опционально. Меня создали не для этого, — он повернулся к Бабочке, бесстрастно добавил. — Я прошу прощения. Я потренируюсь и сообщу, когда у меня начнет получаться лучше. Бабочка возникла рядом с ним, так быстро, что даже обостренные чувства легионера не могли отследить перемещение. В одно мгновение она стояла напротив Сида, а в следующее полупрозрачная фигура смотрела Слейтеру в глаза. Ему не хотелось говорить ей правду, раскрываться настолько в присутствии Уоррена, Ламии и Форкс, но Бабочка действительно заслуживала честности: — Я не могу улыбаться, — собственный голос показался чужим. — Сейчас не могу. «Птица», — возникло в воздухе. — «Прекрасная белая птица». Полупрозрачные пальцы застыли в миллиметре от его лица. Слова рассыпались белыми чайками, и Слейтер неожиданно почувствовал, как перехватило горло, от одного выражения ее глаз, будто бы в тот момент он был средоточием чего-то огромного, невыразимо прекрасного — самой главной, самой ценной частью. «Белое-белое сердце». Он улыбнулся, едва заметно, одними уголками губ, и должно быть, улыбка получилась невеселая, но через секунду образ Сида рассыпался на проекции-улыбки, и экран в центре больше не был черным. — Грустно, Госпожа, — Сид подошел к ним ближе, протянул руку ладонью вверх, и улыбка Слейтера скользнула к нему, будто ласкаясь. — Ты спасаешь мою жизнь, но получаешь плату с других. Воистину королевский подарок, Леон, — странно было не слышать в голосе Сида насмешки. Слова были задумчивые и абсолютно серьезные. — Мне нужно поговорить с тобой, Госпожа. Только с тобой. О помощи и оплате, — он перевел взгляд на Форкс и сказал. — Девочка моя, проводи остальных из зала. Этот разговор я проведу за закрытыми дверьми.