ИГРА ВСЛЕПУЮ

Предупреждение: не вычитано, все остальное в меру ванильно) Ну, по меркам «Игры». *** Форкс всегда считала, что бессмысленно жалеть о вещах, которые сделал. Стыд в ее понимании, был для людей, которые не знают чего хотят от себя и от других. Поэтому всякий раз обнаруживая себя у входа в тридцатую каюту с подносом, чувствовала острое раздражение. Приходить было почти стыдно. На самом деле Андерсен не испытывал недостатка в еде, каюта была оборудована пищевым синтезатором, и потому приносить стандартный рацион экипажа не имело смысла, но Форкс все равно это делала. Даже после того, как управление полностью перешло под контроль Сида, у нее остался доступ. Капитан позволял ей делать то, что она считает нужным, и не вмешивался. Форкс даже думать не хотелось, как Сид для себя объясняет ее визиты, потому что сама она их объяснить не могла. У Форкс не было ни одной логичной причины приходить к Александру Андерсену, смешной до идиотизма предлог с питанием не в счет. Несколько раз Форкс даже была готова обратиться к Ламии с вопросом, что она на самом деле чувствует и почему приходит. Не спросила только потому, что справедливо подозревала — ответ ей не понравится. И еще немного потому, что глупо было бежать к эмпату с такой ерундой, тем более, когда они с капитаном были заняты Загессой. От всего, что было связано с инквизитором, Форкс старалась держаться подальше — просто не была уверена, что после Бабочки, разгуливающей по системам их корабля будто у себя дома, и команды Андерсена, которая наверняка кинулась искать своего капитана, готова думать еще и об этом. — К стене, руки за голову, — за последние два цикла фраза стала привычной, и это тоже раздражало неимоверно. Андерсен раз за разом изображал идеального заключенного, и безропотно выполнял требования. Форкс заходила в каюту, закрывала за собой дверь, и плюхала поднос на стол, мстительно кинув следом еще и пластиковую корабельную ложку. — Добрый день, Изабелла, — Андерсен всегда приветствовал ее именно этой фразой, независимо от того, когда бы Форкс ни приходила. С другой стороны часов в каюте не было, и в любом случае время на корабле было условностью. Тем более на «Хаосе», где капитан мог в любой момент со скуки или в припадке дурного чувства юмора перевести часы. — Ешьте быстрее, — отвечала Форкс, и добавляла, как идиотка, прекрасно понимая, что никого этим не обманывает. — Я заберу поднос. Андерсен не мог не понимать, что пришла она вовсе не для того, чтобы его кормить, да и посуду на «Хаосе» можно было безбоязненно отправлять в утилизатор, корабль потом синтезировал ее заново. Капитан «Роджера» никогда не комментировал визиты Форкс, и она не могла отделаться от мысли, что на его месте Хаотик Сид бы не удержался. Это был четвертый ее визит. — Присаживайтесь, — ровно предложил Андерсен, возвращаясь за стол, и взяв ложку, а Форкс несколько секунд боролась с желанием одернуть его и напомнить, что одобрение ей не нужно. Это он был на «Хаосе» пленником, а она — первым помощником капитана. Но огрызаться было бы глупо и жалко, Андерсен не пытался ей указывать, он просто проявлял вежливость, в обычной своей равнодушно-отстраненной манере. Как проявлял бы ее по отношению не только к Форкс, но и к любому человеку, должно быть, в похожей ситуации. Каюта была маленькой, и помимо кресла за столом, которое занимал Андерсен, из мебели была только стандартная корабельная койка. На нее Форкс и села, внутренне злясь на себя за то, что задумывается о таких мелочах. Андерсен по этому поводу точно не испытывал никакого дискомфорта. Он ел быстро и аккуратно, не торопясь, но и не пытаясь продлить процесс, как человек, который давным-давно привык к пище из корабельных синтезаторов, и прекрасно знал, что через пару лет службы, несмотря на обилие вкусов, вся она кажется одинаковой. Визиты Форкс были бессмысленны с первой минуты до последней. Она просто сидела, смотрела, как Андерсен ест, сама не зная, что хочет спросить и хочет ли вообще, потом забирала поднос и уходила. Андерсен ни разу не пытался ее остановить или спросить, потому его вопрос застал Форкс врасплох: — Вы хотели что-то узнать у меня, Изабелла? — он спросил спокойно, между делом, только скользнув по Форкс тяжелым взглядом. Во взгляде не было ни злости, ни вызова, но его все равно сложно было выдержать. Форкс не позволяла себе опустить глаз, хотя прекрасно понимала, что Андерсену и в голову не приходило с ней в чем-то соревноваться. Но уступить даже в такой малости все равно не могла. — У вас красивые глаза, — когда она ничего не ответила, сказал он. — Издеваетесь? — Форкс опасно прищурилась, не понимая к чему он клонит. Если бы на его месте был Хаотик Сид, можно было бы ожидать чего угодно от дружелюбной насмешки до скрытого подтекста. Андерсена Форкс знала очень плохо, и потому ожидать от него ей было нечего. — Простое наблюдение. — Держите свои наблюдения при себе. Или вы пересмотрели фильмов, в которых главный герой совращает тюремщицу? Андерсен вопросительно вскинул брови, и Форкс немедленно почувствовала себя очень глупо. Ну, конечно, подобное пришло в голову только ей. — Честно говоря, не видел ни одного такого фильма. — Ну, разумеется, — раздраженно отозвалась Форкс. — Я равнодушен к современному кинематографу, — непринужденно пояснил он. Ситуация и без того идиотская становилась все глупее. Форкс не просто еще раз приперлась к нему непонятно зачем, теперь они еще и обсуждали кино. Она только надеялась, что Сид никогда об этом не узнает. Андерсен вернулся к еде, не пытаясь развить тему, и Форкс в очередной раз почувствовала себя неловко. Эта неловкость злила, потому что Форкс имела полное право ходить по кораблю, как ей вздумается, если это не противоречило приказам Сида. Затянувшееся молчание снова нарушил Андерсен: — Довольно необычно знать, что в экипаже Хаотика есть кто-то вроде вас, — спокойно сказал он, снова поднимая взгляд от еды. — Впрочем, его люди всегда оставались для меня загадкой. — Вы ничего обо мне не знаете. — Вам не идет подобный тон, Изабелла, — он неожиданно чуть улыбнулся, и добавил мягче, словно ситуация его немного забавляла. — И я не хотел вас обидеть. Я знаю немного об экипаже «Хаоса», и тех, кто в него входит — преимущественно преступники, убийцы, террористы. Неожиданно встретить здесь бывшего офицера. — А на «Роджере», значит, летают только добропорядочные граждане? — фыркнула Форкс, не понимая, к чему он клонит. — На «Роджере» летают те, кто служил под моим началом во время войны. Речь идет, разумеется, не обо всем экипаже «Роджера» и его спутников, но о большей части. Форкс было трудно в это поверить: — Это же… — Около полутора тысяч человек, — подтвердил он. — И вы хотите сказать, что они бросили свои семьи, отказались от карьеры, чтобы пиратствовать с вами? — она не стала скрывать ехидства. Андерсен не отреагировал, только безразлично пожал плечами: — Как видите, да. — Не верю. — Должно быть, вы служили в центральной части Империи, — заметил он, заставив Форкс нахмуриться: — Какое это имеет значение? — Думаю, мне сложно будет объяснить вам, какова ситуация на окраине. Когда я говорю, что воевал, я имею ввиду именно войну. Такие вещи сближают людей, — он встряхнулся, словно вспомнив о чем-то, и сменил тему. — Но мы отвлеклись. Как вы оказались на «Хаосе»? Какое вообще право он имел у нее спрашивать? — Не ваше дело, — огрызнулась Форкс. Поведение Андерсена, его спокойная, властная уверенность в себе бесили. Именно потому, что Форкс понимала — это не наигранная попытка набить себе цену, а обычная его манера поведения. Андерсен не пытался принизить ее, и кого бы то ни было, просто с ним почти невозможно было разговаривать на равных. Почти невозможно было… соответствовать. — Не обижайтесь, Изабелла. Это всего лишь вопрос, вы сами видите, здесь немного способов развлечь себя, пока Хаотик Сид ломает моего капеллана. Форкс не сразу поняла, что речь о Загессе: — С чего вы взяли? — мрачно спросила она. — Просто делаю выводы, — невозмутимо заметил он. — Мне сложно отслеживать время, но я сижу здесь уже не меньше двух циклов, возможно больше. С кем угодно другим, я решил бы, что это пытка ожиданием. Стандартный психологический прием, чтобы заставить пленника чувствовать себя уязвимым, но Хаотик не стал бы размениваться на такую банальщину. Значит, он занят. — Думаете, ничем другим он занят быть не может? — Маловероятно. Вы забываете, что я искал Хаотика Сида долгие годы, я хорошо изучил его манеру действовать. И сейчас он… — Андерсен сделал паузу, подбирая слова, — за неимением иного сам на себя не похож. Он спешит и позволяет себе ошибки, которые не позволил бы раньше. Он разменял себя с Загессой, рискуя жизнью, значит, тот был ему нужен. Загесса не станет сотрудничать с пиратом добровольно, а Доминика Хаотик ему не отдаст, естественно, что Загессу им придется ломать, а сломать инквизитора можно только с помощью другого церковника. Отступник мог бы это сделать, но не без стабилизатора. Стабилизатор Доминика — Хаотик, а Хаотик до недавних пор был у меня. — Вам никогда не говорили, что такие умные долго не живут? — фыркнув, поинтересовалась Форкс. Андерсен вопросительно вскинул брови, а потом неожиданно рассмеялся, а Форкс мимоходом подумала, что можно было понять людей, которые ушли из армии следом за ним. Мысль была дурацкая, и злила неимоверно, но прогнать ее не получалось. — Сомнительное утверждение, учитывая, что сам я далеко не молод, — сказал он, отсмеявшись. Форкс недовольно поджала губы, поймав себя на желании возразить. Не так уж Андерсен был и стар, на вид ему было лет сорок пять, может больше, но далеко не старик. Образцовый военный. Империя веками создавала этот образ — умный, опытный командир, смелый и решительный. Строгий, но справедливый с войсками, и безжалостный с врагом, вызывающий безоговорочную преданность и уважение. Человек с несгибаемой волей и черно-белым миром. Лицо с пропагандирующей проекции. Этому образу пытались соответствовать все без исключения имперские капитаны, Форкс немало повидала таких и до службы — среди друзей отца, и во время. Андерсен не пытался соответствовать. Он был всем тем, чему так отчаянно подражали другие. Должно быть, именно это видели в нем его люди — оживший образ, тот идеальный, лживый насквозь образ, который и приводил людей в армию, для Андерсена не был маской, он был его естественным состоянием. Александр Андерсен был тем, во что могли верить его люди, за что они могли драться и умирать, и одновременно он был чем-то большим. Человечность, которая неожиданно проглянула, когда он засмеялся, была настолько неожиданной, настолько притягательной, что вызывала острое, почти неодолимое желание быть рядом. Форкс всегда скептически фыркала, когда слышала про «харизматичных» людей. Ее собственный капитан был тем еще шоуменом, и тем еще придурком, и да, когда ему было это выгодно, Сид умел завести собственный экипаж, но не вызывал желания следовать за ним хоть в преисподнюю. Андерсен был другим, он притягивал взгляды одним своим появлением, вызывал безотчетное желание говорить ему «вы», рядом с ним хотелось быть лучше. Понимание этого оказалось таким неожиданным, и таким острым, что Форкс вздрогнула. Что за черт? Какая ерунда лезет в голову. — Изабелла? — Андерсен перестал улыбаться, смотрел на нее бесстрастно и серьезно. — Не дождетесь, — упрямо сказала она, в ответ на свои собственные мысли. — Прошу прощения? — его голос приобрел немного вопросительные интонации, а Форкс мотнула головой, пытаясь погнать наваждение, и сменила тему: — Вы спрашивали, как я оказалась на «Хаосе». Я отвечу, если скажете, как вы стали капитаном «Роджера». — Если вам интересно, — Андерсен не стал спорить или спрашивать, зачем ей знать. — Я служил в галактике ER-312, вы не могли не слышать про тот конфликт. Форкс, естественно, слышала. Несколько окраинных планет объявили о независимости, и Империя выслала войска. Это был не первый случай, и Форкс достаточно видела жизни на окраине, чтобы понимать — не последний. — Отличились на службе? — спросила она. — Разумеется, как вы помните, меня должны были наградить кораблем в Столице, — он повел рукой в воздухе, имея в виду «Хаос». — Что из этого вышло, вы знаете сами. — Капитан угнал ваш корабль. — Да, на церемонии награждения. Меня разжаловали, право оставаться в Столице я тоже потерял, но меня ничто и не держало. Жена аннулировала свадебный союз, дочь — родство. — Вы любили их? — она злилась, что все-таки задала этот вопрос, не удивилась бы, если бы Андерсен отказался отвечать, да и какое Форкс было дело, но он просто невозмутимо пожал плечами: — Я больше любил идею того, чем они для меня были. — В смысле. — Семья. Дом. Кто-то ради кого стоило выжить. Меня перевели на окраину, когда дочери было полгода, до возвращения в Столицу, я видел ее только на визуальных файлах и во время сеансов связи. Нечастых. Форкс не нужно было спрашивать — почему нечастых, все-таки вселенская сеть позволяла разговаривать хоть несколько раз за суточный цикл. Не позволяло нечто другое, то, что мешало ей самой звонить домой со службы. То, что ее окружало, просто не стыковалось с тем, что она оставила за спиной. Информационный барьер, кажется, корабельный док называл это именно так. — Вы говорите так, будто потеряли не слишком много, — сказала Форкс. Это его задело, было заметно по тому, как словно бы закаменели черты его лица, как немедленно распрямилась спина, и странно было понять, что в разговоре Андерсен позволил себе расслабиться — совсем немного, на чуть-чуть. — Много или мало, Изабелла, — холодно заметил он. — Я потерял все, что у меня оставалось. — И вы решили мстить? — Когда вышел из запоя и оторвался от жалости к себе, да, — он пренебрежительно усмехнулся. — Поверьте, это случилось не сразу. Моя жизнь была кончена, и я был не против послать все к черту, но не раньше чем к черту отправится человек, который был в этом виноват. — Не капитан выгнал вас из армии, и не он развел вас с женой, — огрызнулась Форкс. Неприятно было слышать, что Андерсен винил ее капитана, даже если она и понимала причины. — Безусловно. Как уже говорил ваш штатный легионер, он просто украл мой корабль. Просто первое звено в цепочке событий, которые привели меня сюда, к разговору с вами. — Если вы понимаете, то почему искали его? За что вам мстить? Он улыбнулся, и Форкс на секунду пожалела, что спросила, что вообще пришла. Улыбка была горькая, усталая, такая же безнадежная, как последовавший за ней ответ: — Просто больше ничего не оставалось. Я не из тех, кто способен просто простить. — Это глупо, — глухо отозвалась она, сама не понимая, почему в горле вдруг запершило. Андерсен несколько мгновений смотрел на нее изумленно, а потом улыбнулся: — Вы слишком мягки с врагами, Изабелла. Не стоит, такие вещи всегда плохо заканчиваются. — Идите к черту, — Форкс судорожно вдохнула, чувствуя себя так, словно ей отвесили оплеуху. — Идите к черту, — раздельно повторила она. — Если мне прикажут, я вышибу вам мозги раньше, чем вы успеете сказать «не надо». — Разумеется. — Я просто спросила, как вы получили «Роджер», вы сами впихнули слезливую историю своей семьи. — Безусловно. — Вы такой мудак! Он снова рассмеялся: — Я прошу за это прощения. На самом деле, в истории нет ничего сверхъестественного. После Столицы, я вернулся на окраину. Там оставались люди, которые были верны лично мне, и я воспользовался их помощью, чтобы получить корабль. — Вы украли имперский фрегат? — Форкс недоверчиво хмыкнула. — Я не вор, Изабелла. Я пришел и взял его. Она сглотнула: — Сколько же у вас было кораблей? — Десять. Восемь из них все еще служат мне, как спутники «Роджера». — Лжете. — Во что именно вы не готовы поверить? — он смотрел серьезно и спокойно, и Форкс почувствовала, что от этого взгляда ее продирает ознобом. Невозможно, просто нахрен невозможно. — В то, что я отвоевал фрегат с десятком небольших кораблей? В то, что я умею беречь своих людей? Она промолчала, думая о том, кого видела перед собой. Семь лет пиратства, захваченный фрегат и всего два потерянных корабля-спутника. — Невозможно, — повторила она, на сей раз вслух, отчетливо понимая теперь, почему Сид никогда не позволял себе столкнуться с «Роджером» и принять бой. Андерсен стер бы их в космическую пыль. — Я выполнил свою часть уговора, Изабелла, ваша очередь, — он сменил тему, и дышать сразу стало легче, странное, неуместное напряжение исчезло. — Капитан спас мою шкуру, после того, как меня выперли из армии, — сказала она, не желая объяснять подробнее. Боялась, что Андерсен спросит, потому что разговор и так превратился во что-то слишком дурацкое, слишком личное. Он не спросил, коротко склонил голову, подвинул к ней опустевший поднос: — Благодарю, Изабелла. Вы можете идти. Почему-то в этот раз она не стала его одергивать. *** Уоррен шел рядом с Ламией и Загессой, и сам не знал, что ожидает увидеть. Загесса был обычным. Ну, то есть, он был очень красивым, не таким, как Ламия, конечно, и ряса у него была необычная — черная с красным, но Уоррен не мог воспринимать Загессу как что-то опасное и способное убивать силой мысли. Какой-то он был слишком обыденный для этого, просто очень красивый и крайне высокомерный мужик. Загесса шел рядом с Ламией, так же как и он, спрятав ладони в рукава рясы, неторопливым прогулочным шагом, и казался просто гостем. Если бы на «Хаосе» вообще было возможно что-то вроде просто гостей. Он, хоть убей, не выглядел ни от кого зависимым. — Направо в конце коридора лазарет и моя каюта, — пояснил Ламия. — Внутри есть Дева, если ты захочешь помолиться. — Не уверен, что стану молиться твоей иконе, Доминик, — спокойно отозвался Загесса. Заносчивый сукин сын. — Брезгуешь? — хмыкнул Уоррен. — Соблюдаю протокол, — холодно отозвался Загесса. — Не стоит судить о вещах, в которых вы многого не понимаете, Уоррен. Слышать свое имя из уст Загессы было странно и немного тревожно, Уоррен все-таки ему не представлялся, и это было единственным намеком на то, что Загесса мог его читать. Уоррен пренебрежительно фыркнул. Ну и хрен с ним, пусть читает, Уоррену нечего скрывать. — Я не был бы так в этом уверен, — снисходительно отозвался Загесса, впервые отвечая не на слова, а на мысли. — Хаотик Сид запретил тебе использовать свои силы, — резко напомнил Ламия. — Не сомневайся, я помню, Доминик, — в голосе Загессы появились стальные нотки. — Я помню, кто не оставил мне выбора. — Что бы ты ни думал, выбора не было и у меня самого. И теперь мое имя Ламия. Тебе лучше запомнить, Рамон. — Ты напоминаешь мне достаточно часто, — сухо заметил Загесса. Это было похоже на игру в энергет-болл, будто бы два церковника перебрасывались словами, как зарядом через сетку. Туда-обратно. Уоррен ненавидел энергет-болл и считал его бессмысленный беготней. Загессу он в тот момент почти ненавидел тоже, потому что, несмотря на всю внешнюю невозмутимость Ламии, на показательное спокойствие и идеальные, пижонские манеры истинного церковника, рядом с Загессой ему было плохо. Это было заметно. И Уоррену было плевать, кто виноват и что сделал. В его личном понимании какой-то левый ублюдок Загесса и одной улыбки Ламии не стоил. — Я мог бы извиниться, Рамон, — сказал Ламия, останавливаясь и поворачиваясь к нему. — Но я не стану. Я сделал то, что считал единственно для себя возможным. Я не жалею. — Извиниться? — Загесса вопросительно вздернул бровь. — За то, что свел меня с ума? Нет, Доминик, я не думаю, что ты мог бы извиниться. Уоррену хотелось съездить ему по морде, по безупречной смазливой морде церковника, уже только за то, каким стал взгляд Ламии после этих слов. Если Загесса и был когда-то другом Ламии, то хреновым он был другом. Эту мысль Уоррен подумал с удовольствием, надеясь, что она ввинтится чертовому инквизитору сразу в голову. Чванливый ублюдок это заслужил. — Я считал Доминика другом, — подчеркнуто спокойно отозвался на его мысли Загесса. — Я никогда не думал, что он способен пасть так низко. — Это ты, святой отец, еще не знаешь, что такое низко, — издевательски протянул Уоррен с угрозой. — Удивить тебя? — Фантазии не хватит, — высокомерно отозвался Загесса, и демонстративно переключился на Ламию. — Придержи своего пса, Доминик. Такую малость, я надеюсь, ты способен для меня сделать. Или я прошу слишком многого? — Не провоцируй Уоррена, и тебе не придется просить, — холодно откликнулся Ламия. «А вот и не подеретесь», — непроизвольно подумал Уоррен и почувствовал себя редкостным дебилом, особенно после того, как увидел выражение лица Загессы — инквизитор прочитал его мысли. Уоррен хамски ухмыльнулся ему прямо в лицо, пряча смущение, и облизал взглядом с головы до ног. Ламию, раньше, еще когда они не были вместе, это всегда бесило. Был шанс, что и Загессу тоже выбесит. Инквизитор недовольно поджал губы, но не прокомментировал. «Классная жопа», — мысленно просмаковал Уоррен. — Ты увлекаешься, — холодно заметил Загесса. — И что? — хмыкнул Уоррен. — Отшлепаешь меня, святой отец? — Именно. В голове взорвалась боль, и Уоррен судорожно вздохнул, непроизвольно вскидывая руки к вискам. — Прекрати немедленно, — голос Ламии резанул по нервам, и боль исчезла будто ее и не было. — Всего лишь преподаю урок, — небрежно отозвался Загесса. — Не волнуйся, я не перейду пределов дозволенного. Ты об этом позаботился, — он горько скривился, и Уоррен почувствовал, что дыхания не хватает уже от ярости, потому что Ламия опустил взгляд. Так будто был виноват, будто не имел права спорить с сукой-Загессой. — Пошел ты, — сквозь стиснутые зубы выдохнул Уоррен, трясущейся рукой утирая пот со лба. — Пошел ты нахер, еще одна такая шутка, и я подредактирую твою смазливую морду. Понял меня? — Ты угрожаешь инквизитору физической болью? — Загесса рассмеялся. Действительно рассмеялся. Козел. — Твои вкусы сильно испортились, Доминик. Ты начал ценить тупость. Ты, который был самым сияющим, самым совершенным из нас. Ламия демонстративно встал рядом с Уорреном и взял его за руку, впервые за время их разговора посмотрел Загессе в глаза: — Это не помогло мне от безумия. Ты видел сам, прожил все то же, что и я. Тебя не спасло твое совершенство. — А этот человек, он тебя спас? — Уоррен ничерта не знал об инквизиторе Загессе, но даже он видел, чего тому стоило задать этот вопрос. — Да, — твердо ответил Ламия. — Он и Хаотик Сид, и все, кто помог мне удержаться. Загесса опустил взгляд первым: — Тогда я могу только порадоваться за тебя. Потому что у меня нет ни твоего пса, — он кивком указал на Уоррена. — Ни Хаотика Сида. — И не будет, — буркнул Уоррен. Ламия поднял руку, заставляя его замолчать. — Не стоит, Уоррен. Мне нечего ответить тебе, Рамон. Я уже отказался извиняться. — Действительно, — Загесса равнодушно кивнул, он повернул голову, словно услышал что-то, и Ламия повторил его жест. Уоррен ничерта не слышал, и ему пришло в голову, что и не мог услышать. — Хаотик разговаривает с легионером, — сказал Загесса. — Я знаю, — отозвался Ламия. — Ты не знаешь о чем, — холодно сказал ему инквизитор. — О тебе, — пожал плечами Ламия. — Не нужно читать мысли, чтобы догадаться. — Легионер хочет находиться рядом, когда Хаотик Сид… — Загесса замолчал, и Уоррен впервые увидел на его лице бессильную злость вместо безразличного высокомерия. Раньше Загесса лучше себя контролировал. — Когда Хаотик Сид рядом со мной. — А что хочешь остаться с ним наедине? — поддел Уоррен. — Замолчи! — огрызнулся Загесса, и в голове Уоррена накатила и схлынула волна боли. — Держи себя в руках, — теперь не только Загесса излучал бешенство, Ламия к нему присоединился, окатил Уоррена ледяным взглядом. — Ты тоже. Только внутренних склок нам не хватало. — Это не внутренние склоки, — буркнул Уоррен, впрочем, не слишком громко, чтобы не провоцировать. — Он не часть команды. — Вынужден согласиться, — сухо заметил Загесса, успокаиваясь. — Зависимость от Хаотика Сида достаточно унизительна и неприятна сама по себе. Я не желаю, чтобы это… существо было рядом и следило за мной. — Ты боишься Слейтера, — невозмутимо сказал Ламия. — В моем положении он представляет угрозу. Я меньше цикла назад восстановил подобие щитов. — Расслабься, — Уоррена уже достали все эти церковные разговоры, в которых он ничего не понимал. — Капитан знает, что делает. Пока ты ему нужен, он не спустит тебя и твой полезный талант в шлюз. Ламия как-то странно поежился, и Уоррен решил уточнить: — Что? — Ты прав отчасти, — уклончиво ответил тот. — Но кое-чего не учитываешь. — Хаотик позволит этому животному… — выдохнул Загесса с ненавистью. — Позволит ему наблюдать, быть все время рядом. — Вероятно, — подтвердил Ламия, и пояснил Уоррену. — Проблема в том, что даже осознавая опасность, Хаотик Сид все равно подкаблучник. Скорее всего, он просто не сможет отказать. *** Лагатт застыл у дверей общего зала, где обычно питались члены экипажа «Роджера», поправил волосы, оттягивая момент, когда придется зайти внутрь. Кандалы неприятно натирали запястья, но Лагатт был легионером и заставлял себя терпеть. «Один шанс», — вспомнил он, и мысль отозвалась застарелым страхом. Он видел, что означало попасть на кресло, что будет, и сомневался, что сможет это выдержать. Мысль злила, потому что Хаотик же выдержал — всего лишь человек, легионера не должны были пугать такие вещи, но Лагатт терпеть не мог боль. По правую руку от него зажглась проекция, и на ней бесцветное лицо Раллена казалось еще невыразительнее: — Здравствуй, — учтиво и бесцветно поздоровался он. Лагатт едва не скривился, манеры у первого помощника были такие же скучные, как он сам. Во внешности Раллена и в его поведении просто не за что было зацепиться. — Есть причина, почему ты ждешь под дверью общего отсека? — спросил первый помощник. Лагатт недовольно поморщился: — Как вы узнали? — Настроил систему охраны сообщать о любом подозрительном поведении, — вежливо пояснил Раллен. — Я не делал ничего подозрительного, — буркнул Лагатт. — Просто не знал, есть у меня допуск или нет. Правдой это было только частичной, Лагатт действительно не знал, есть ли у него доступ — просто ни разу не приходил питаться в общую зону — в его каюте стоял пищевой синтезатор, но и зона не была чем-то секретным, чтобы ее блокировать. — Не паясничай, — невозмутимо посоветовал Раллен, а дверь перед Лагаттом скользнула в сторону. Все взгляды немедленно сфокусировались на Лагатте. По большей части настороженные или неприязненные. Лагатт выпрямился, как на дежурстве во Дворце и заставил себя улыбаться. Пусть подавятся, он не собирался показывать, насколько ему не по себе. Отыскав Раллена, Лагатт направился к нему. — Хорошее настроение? — равнодушно спросил первый помощник, видимо имея ввиду улыбку Лагатта. — Демонстрирую дружелюбную мимику, — Лагатт перестал улыбаться, и посмотрел на свободное место рядом с ним. — Можно мне сесть? — Здесь занято, — буркнул рыжеволосый мужчина с бородой. Судя по униформе, кто-то из техников. — Не стоит, Лунден, — сказал ему Раллен, и перевел взгляд на Лагатта. — Ты можешь сесть. Лагатт замер на секунду, раздумывая, стоит ли действительно садиться, потом все же занял место: — Когда мы прилетим на Равону? — Через два суточных цикла, — Раллен кивком указал на пищевой аппарат в конце зала. — Если ты голоден, то знаешь, что делать. Есть под многочисленными испытующими взглядами команды расхотелось абсолютно, но Лагатт все равно заставил себя сходить за питательной смесью. Корабельная еда ему не нравилась, во Дворце легионеров всегда кормили только натуральной пищей, настоящими мясом и овощами, а не этим синтетическим подобием. Жаловаться Лагатт не стал, это только испортило бы его отношение с окружающими, и они все равно не могли бы дать ему нормальной еды. — О чем задумался, Маркус? — равнодушно спросил Раллен, а Лагатт бросил на него подозрительный взгляд. Сложно было понять, насколько всерьез звучал этот вопрос, потому что все вопросы первого помощника были совершенно бесцветными, без тени заинтересованности. — О капитане Андерсене, — соврал Лагатт, потому что мысли о еде Раллена бы не впечатлили. Упоминание капитана вызвало тихое напряженное перешептывание за столом. Правда, тихим оно было только для людей, слух Лагатта легко улавливал каждый звук. — Понимаю, — ровно сказал Раллен, и в зале стало неестественно тихо — команда прислушивалась к их разговору. — И как результат? — Результат чего? — нахмурился Лагатт. — Мыслей, Маркус. Лагатт не совсем понимал, что от него хотят, и потому ответил честно: — Никакой. Вы не дали мне достаточно информации, чтобы делать выводы. — Верно, — согласился Раллен. — Но обычно, чтобы делать выводы, информация не обязательна. Достаточно одного желания. — Я не понимаю, — честно сообщил Лагатт. Раллен невозмутимо пожал плечами и вежливо сказал: — Спишем на непереводимую игру слов. Вообще-то они говорили на одном языке — имперском всеобщем — но спорить было бы глупо, Лагатт это понимал. Ему неожиданно вспомнился капитан Андерсен, и мысли принесли странное, немного тоскливое чувство. Не потому, естественно, что Лагатт как-то переживал за капитана, просто Андерсен всегда его понимал, насколько это вообще было для человека возможно. — Вы думаете, он жив? — неожиданно даже для себя спросил Лагатт. После похищения он старательно гнал от себя мысль о том, что Андерсен мог быть мертв, да и смысл похищать человека, чтобы убить его? Но может быть, Хаотик сделал это чтобы ему было проще уйти, а значит, мог избавиться от Андерсена, как только оказался в безопасности. Лагатту определенно не стоило задавать этот вопрос за обеденным столом, потому что напряжение в общем зале стало почти осязаемым. — Я не думаю, Лагатт, — бесцветно сказал Раллен. — Я надеюсь. Это все, что мне остается в этой ситуации. — А если капитан мертв? — Тогда мы убьем Хаотика Сида. — Вы не похожи на кого-то, кто станет мстить, сэр, — буркнул Лагатт. Раллен вообще не был похож на человека, который способен переживать. Он весь был какой-то бесцветный, ровный и равнодушный. — Не столько из мести, Маркус, сколько в память о капитане. — Мне сложно это понять, — признал Лагатт, и зачем-то добавил. — Я мало его знал. — Думаю, дело просто в том, что ты маленький подонок, не способный на благодарность и привязанность, — вежливым тоном отозвался Раллен. В первые несколько секунд Лагатт просто опешил, потом он оскорбился. Можно подумать, этот человек что-то понимал: — Я вполне способен на привязанность, сэр, — холодно ответил он. — Во Дворце у меня был друг, к вашему сведению, которого я собирался спасти. — Легионер Слейтер? — предположил Раллен. — Да. — Который «трус» и «предатель»? Когда Раллен так это преподносил, отношение Лагатта к Слейтеру и, правда, выглядело каким-то… двояким. — У нас сложные отношения, — насупившись, ответил Лагатт, надеясь, что это прозвучало уверенно и серьезно. — Вот как это называется? Я запомню, — Раллен помолчал немного, а потом продолжил. — Даже если я начну рассказывать, почему нам так важно найти капитана или хотя бы точно знать, что он мертв, ты не поймешь. Привязанность сложно объяснить. Ее нужно чувствовать. — А вы попробуйте. Я понятливый. — Капитан Андерсен — человек, который очень много для меня значит, с которым очень много связано. Отказаться от этого, отвернуться, когда он нуждается в помощи, было бы слишком болезненно, не уверен, что смог бы жить с этим дальше. Ты не поймешь привязанность, но думаю, сможешь понять безысходность. Оставить все как есть, не преследовать Хаотика Сида, означало бы признать собственное бессилие. Просто вспомни, как ты очнулся в регенераторе. Ощущение должно быть чем-то похожим. Лагатт помолчал, прежде чем сказать: — Легионер Слейтер, тот о котором я говорил, пошел против меня, чтобы защитить Хаотика. Он знал, что ничего не сможет сделать, что я сильнее, но все равно пытался. — Судя по тому, что случилось, ему удалось, — спокойно заметил Раллен. — Случайность, — огрызнулся Лагатт, но ему важно было спросить, и поэтому добавил. — Прошу прощения. Я предлагал Слейтеру перейти на нашу сторону, говорил, что капитан ему поможет, но он все равно предпочел Хаотика. Он… знаете, Слейтер хотел его защищать. Думаете, Хаотик стал ему дорог? Думаете, Слейтеру было бы больно его потерять? — Допускаю, что да. — Почему именно Хаотик? Почему… — «почему не я?» он так и не договорил. — Я не знаю. Глупо было об этом думать, поэтому Лагатт просто пододвинул к себе тарелку и принялся есть. Настроение почему-то стало еще хуже, чем было, да и, судя по шепоткам команды вокруг, никакой симпатией к Лагатту они тоже не прониклись. Дурацкая была это идея, понравиться экипажу «Роджера», Лагатт похоже, вообще никому не мог нравиться. Разве что капитану Андерсену. Захотелось вернуть его, чем скорее, тем лучше, и стало тоскливо при мысли, что, может быть, уже поздно. *** — Как скоро тебе нужно будет уходить? — спросил Слейтер, перебирая волосы Сида, иногда задевая фиолетовые перья кончиками пальцев. Сид лежал расслабленно, головой у Слейтера на коленях, блаженно прикрыв глаза, и явно никуда не собираясь, будто не существовало ничего за пределами стрельбища, но там снаружи оставался Загесса и другие проблемы. — Еще полчаса назад, — фыркнул Сид и потянулся. — К черту это все, Леон. Не хочу никуда идти. — К черту, — согласился Слейтер, снова запуская пальцы в его волосы. Они так и не ушли никуда, остались в зале, и Слейтер был этому рад. Все время боялся, что стоило им выйти за дверь, и снова появится что-то неотложное, что заставит Сида уйти, — Сделаем вид, что тебя похитил легионер. — Злой легионер. — Эгоистичный, — ладонь Слейтера скользнула по шее Сида, спустилась ниже, прошлась по плечу, пальцы проследили ключицу. — Мне нравится, — Сид чуть повернулся, и положил ладонь поверх его руки, сплел их пальцы, и Слейтер осторожно сжал руку, несильно, чтобы не повредить хрупкие человеческие кости. — Эй, Леон, я ведь могу с тобой быть, да? Хотя бы пока, мне можно? Было так странно, что Сид спрашивал, после всего, что их связывало, после того как Слейтер признал — Сиду можно все. — Да, — ответил Слейтер, снова чуть сжимая его пальцы и надеясь, что Сид прочтет жест правильно — как признание и просьбу. А мне можно с тобой быть? Он не спросил этого вслух. — Знаешь, — рассмеялся Сид, и улыбка у него на сей раз была открытая, почти мальчишеская. — Иногда я радуюсь, что не читаю мысли. Готов поспорить, падре сейчас перемывает нам с тобой кости и думает обо мне плохое. — Он не в том положении, чтобы думать о тебе хорошее, — пожал плечами Слейтер. — Мм, чистая правда. Надеюсь, моя душа хотя бы задержит его, прежде чем он придет выяснять отношения, — Сид повернул голову и потерся макушкой о бедро Слейтера. — Знаешь, с тобой так хорошо, Леон. Я хотел бы… черт, я хотел бы больше времени. Придумал бы кто-нибудь штуку, чтобы в сутках было часов пятьдесят, здорово было бы, правда? — Я предпочел бы что-нибудь, что останавливает время, — отозвался Слейтер. — Романтик, — фыркнул Сид. — Романтичный легионер, подумать только. — Позор всего вида, — спокойно согласился Слейтер. — Я с этим смирился. Сид приподнялся, поцеловал его, и кривовато усмехнулся: — Если идеал это твой мелкий друг, то позор мне нравится больше. — Я прошу прощения, — сказал Слейтер. — За что? За то, что мелкая мразь такая мразь? Брось, Леон. Ты не виноват. — За то, что не вытащил тебя раньше. — Главное, что ты вытащил меня вовремя, — Сид вплел пальцы в его волосы, потянул, заставляя наклониться, чуть привстал и поцеловал снова. — Никто не виноват, Леон, так просто получилось. Я здесь, я жив. — Я никогда не думал, что Лагатт способен пытать человека. Такая бессмысленная жестокость, для меня это странно. Зачем он это делал? Он спрашивал скорее у себя, и только секунду спустя понял, что Сида вопрос мог задеть. Не задел, просто вызвал смех: — Мстил, Леон. Только не говори, что не понимаешь. — Я действительно не понимаю. — Ну, я не позвал его жить долго и счастливо на «Хаосе», и уже потому подонок. — Как глупо, — Слейтер сам притянул его в новый поцелуй. Сид целовался как-то отчаянно, перехватил инициативу со странной, не свойственной ему осторожностью, от которой сладко ныло что-то в груди, словно пытался передать что-то этим поцелуем. Слейтер понимал что. Надеялся, что Сид тоже читает его ответ в прикосновениях, в том, как бешено колотилось сердце. Потом Сид ткнулся лбом в его лоб, улыбнулся, прикрывая глаза, будто сдаваясь, и сказал: — Хорошо, что я подонок, и на «Хаосе» сейчас именно ты. — Да, — шепнул Слейтер. — Знаешь, — рассмеялся Сид. — Я, наверное, никогда тебе не говорил, но «Хаос»… знаешь, Леон, «Хаос»… он офигенный. Он самый лучший, и к черту все фрегаты и крейсеры, он особенный. Веришь мне? — Да, — сказал Слейтер. — Я тебе верю. — Мой корабль, — сказал Сид. — Знаешь, когда я только был сопляком на побегушках у Салливана, я был очень амбициозным. И я уже знал, что у меня будет корабль. Я не знал, каким он будет, сколько у него будет ярусов, какое на нем будет оружие, но мне уже снилось его имя. «Хаос» — моя мечта. Он улыбался, совершенно по-мальчишески, с какой-то вывернутой нежностью, и Слейтер чувствовал, что Сид делится с ним чем-то очень сокровенным, чем-то чем никогда ни с кем не делился. — «Хаос», он как зверь, Леон. Как древний монстр из легенд, может пожрать тебя, и ты никогда не выберешься из его черного нутра. Знаешь, если не справиться, потеряться на нем в космосе… это очень страшно. Впереди и позади только бесконечность, и бессилие. Вселенная вертится по своим законам, такая удивительно красивая, и ей нет до тебя никакого дела. Плывешь вперед, в черноте, как в гробу, и смотришь в иллюминатор. Знаешь, на «Хаосе» всего один иллюминатор, не проектор, а настоящий армированный прозрачный пластик. В рубке управления. И вот ты сидишь там, и все приборы молчат, холодно, система жизнеобеспечения работает на минимум, чтобы поменьше жрала энергии, личный комп тоже выключен, и в какой-то момент просто чувствуешь, как внутри что-то меняется, и ты становишься другим. Черт, — Сид рассмеялся, мотнул головой, словно прогоняя наваждение, и добавил. — Я рассказываю тебе страшилку. Слейтер видел его глаза, непривычно выразительные, от них невозможно было отвести взгляд — серо-стальная радужка, черный провал зрачка, и все это четко, до последней крапинки. — Продолжай, — сказал Слейтер, и добавил. — Пожалуйста. — Ладно, Леон, — ответил Сид, фыркнул и повторил. — Ладно. Знаешь, безумие, оно просачивается в тебя по чуть-чуть. И в какой-то момент, тебе кажется, что на самом деле, ты раньше был таким придурком, цеплялся за что-то, за какую-то ерунду, которая на самом деле не имеет значения, а настоящее оно вот оно, течет за иллюминатором. И «Хаос» он тоже настоящий, и на нем можно долететь до края Вселенной. Веришь мне? — Да, я тебе верю. — Знаешь, почему я тебе это говорю? — Нет, — ответил Слейтер, и признаваться не было страшно, Сид был рядом. Они были вместе. — Потому что вот это, — Сид положил руку ему на грудь, там, где под сверхпрочными ребрами легионера билось сердце. — То, что между тобой и мной. Оно тоже настоящее. Что бы ни случилось после, я хочу, чтобы ты знал. Это сейчас — настоящее. Слейтер накрыл его руку ладонью, чувствуя, что комок в горле мешает говорить, и потому только кивнул. Сид подался вперед, усмехнулся и предложил: — А теперь, хочешь, я покажу тебе «Хаос»? *** Они не пошли через двойные двери стрельбища. Сид шепнул «Закрой глаза», и Слейтер повиновался, чувствуя, как приходит в движение пол у них под ногами. Низкий, тихий гул нарастал в воздухе, а потом к нему добавилось странное, механическое жужжание, чем-то похожее на звук открывающейся двери. Сид приобнял Слейтера за талию, коснулся губами основания его шеи, и шепнул: — Смотри, Леон. Слейтер открыл глаза, и судорожно вздохнул, не сразу даже поняв, что видит перед собой. Они с Сидом скользили вверх на невидимом силовом поле, будто на прослойке воздуха, в туннеле из воды. Под их ногами вниз, насколько хватало глаз, были странные механизмы, будто десятки механических рук, тянущихся вверх. Сид прижимался к Слейтеру сзади, а вокруг них медленно кружилось несколько крупных прямоугольных проекций, отбрасывая голубоватые блики на стены из воды. — Это…? — начал Слейтер шепотом, чуть подаваясь назад и прижимаясь к Сиду. Тихий смешок обжег основание шеи: — Капитанский доступ, Леон. Право менять, все что захочу и как захочу. Двери, стены и переходы. «Хаос» это я, а я это Хаос. Он протянул руки, и прямо под его ладонями вспыхнули проекции, и с тихим щелчком, будто затвор старинного фотоаппарата — Слейтер видел такие на визуальных файлах — сомкнулся проход внизу, отсекая механизмы от толщи воды. Внутри было так тихо, так… спокойно. Слейтер посмотрел вверх, над их головами, в черноте плыли звезды. Удивительно. Должно быть, он сказал это вслух, потому что Сид тихо рассмеялся: — Я не волшебник, Леон, простой смертный пират. Вся моя магия, это доступ к системам корабля. — Твой корабль, — шепнул Слейтер, поворачиваясь в его руках, и глядя в глаза. — Да, — улыбаясь, ответил Сид. — Мой «Хаос». Он протянул руку, и сверху спикировала механическая птица, распахнула голубоватые крылья-поля, зацепилась лапами-манипуляторами за предплечье Сида, и издала высокий пронзительный свист, словно приветствуя. Слейтер коснулся ее кончиками пальцев, и птица повернула голову, будто живая. Он невольно задержал дыхание. Силовое поле подняло их с Сидом над водой, и водяные стены туннеля сомкнулись под ногами. Слейтер был здесь раньше: — Мы в бассейне? — Единственном и неповторимом, Леон, — Сид отпустил его, встал напротив и подал руку, ту, на которой сидела птица. — Ты веришь мне? Слейтер коснулся его ладонью своей, слегка сжал пальцы и сказал без промедления: — Да. Больше, чем кому-либо. Больше, чем себе. Сид посмотрел ему в глаза, и снова невозможно было отвести взгляд. Каждая ресница была четкой, будто нарисованной, и бликовали в зрачках голубоватые отсветы проекций. — Ничего не бойся, — шепнул Сид, и птица взмахнула крыльями, цепляясь одним манипулятором за его запястье, а другим за запястье Слейтера, будто связывая собой, а потом манипуляторы отделились, и на руках остались широкие, светящиеся браслеты. Слейтер только теперь узнал, что это такое — гравитационные скафандры. Голубоватое сияние от браслетов охватило их фигуры, поднимаясь по рукам вверх, словно пламя. Над головой снова крикнула механическая птица. «Ничего не бойся», — одними губами повторил Сид, а потом Слейтер поднял голову вверх, и прозрачный купол неба раскололся надвое, медленно, жутко, и преграды больше не осталось. В брешь, в которую устремился воздух и капли воды, в которую рвануло и их с Сидом, безграничный, страшный и безумный смотрел космос. Ни тогда, ни потом Слейтер не знал, как удержался от того, чтобы стиснуть руку Сида. Все внутри переворачивалось от ужаса, но он успел перевести взгляд в лицо Сида, и будто застывшее изображение — улыбающиеся губы, мягкий взгляд — примагнитили к себе, позволили удержаться. Скользили мимо капли воды, обращаясь в лед, Слейтер и Сид падали вверх, в бездну, и ничто не имело значения, кроме глаз напротив — серо-стальных, опушенных короткими, черными ресницами. Такие красивые глаза. Их взлет замедлился, внизу мягко сомкнулась оболочка «Хаоса», и Слейтер судорожно выдохнул, когда ноги коснулись обшивки. — Ну вот и все, — тихо шепнул Сид, и динамик искажал его голос совсем чуть-чуть, а каждый вздох срывался в черноту серебристым облачком. Слейтер огляделся, не до конца веря тому, что видел. Они были снаружи. Это было очень красиво и очень страшно, и Слейтер чувствовал себя таким крохотным и уязвимым, что хотелось зажмуриться, и стать невидимым. — Ну что ты, Леон, — шепнул Сид, привлекая его к себе. Скафандр не позволял чувствовать тепло его тела, но передавал само прикосновение, спокойную уверенность рук. Слейтер почувствовал, что его трясет. — Все, все уже. Верь мне. Слейтер зажмурился, помотал головой, не в состоянии в тот момент справиться со страхом — не логичным, разумным страхом, а с безотчетным ужасом живого существа, оказавшегося один на один с чем-то настолько подавляющим, огромным. — Посмотри на меня, Леон, — мягко сказал Сид, с непривычной странной нежностью, будто он учил Леона чему-то сложному, и был готов страховать его каждый шаг, был рядом. — Посмотри. Слейтер уткнулся лицом ему в шею, снова сглотнул, пытаясь подобрать слова, и только потом позволил себе приоткрыть глаза. Сид улыбался, не в привычной своей хищной манере, мягко и со странной гордостью, и Слейтер признал, то, что не позволил бы себе сказать в другое время: — Мне страшно. — Ничего не бойся, — шепнул Сид, как совсем недавно, когда их выдернуло в космос. — Ничего и никого. Мой прекрасный, мой смелый Леон. У Слейтера не хватило сил даже усмехнуться на это. Он только спросил: — Мы не упадем? — хотя верх и низ были совсем условными, ничего не значили теперь, снаружи, и не было разницы между взлетать и падать. — Только если сами того захотим, — шепнул Сид, и добавил. — Посмотри вокруг. Слейтер помотал головой и добавил, едва контролируя голос: — Это неразумно. Я и так… едва себя контролирую. — Посмотри, — повторил Сид. — Посмотри, здесь очень красиво. Слейтер не раз слышал про то, что космос сводил людей с ума. Открыть глаза было очень сложно, страшно, но Сид был рядом. Терпеливо ждал, и ничего не боялся. Слейтер чувствовал уверенные прикосновения его рук. Звезды, бесконечное, необъятное число звезд насколько хватало зрения, не такие, какие видел Слейтер на проекциях во Дворце, настоящие, и одна мысль о том, насколько огромна каждая из этих точек, насколько незначительны и ничтожны легионер Леон Слейтер и пират Хаотик Сид пред этой необъятной, всепоглощающей чернотой, подавляла. И в то же время Сид был рядом, такой же настоящий, как все вокруг. Единственное живое существо рядом со Слейтером здесь, снаружи. И понимание этого позволило Слейтеру выпрямиться, держа Сида за руку, и посмотреть вперед. Снаружи было удивительно красиво, красотой столь всеобъемлющей и древней, что она почти разрушала, что она могла швырнуть на колени, и растереть разум в пыль. Сид был рядом, и одно его присутствие защищало от холодной бездны вокруг них. — Знаешь, — сказал он. — Когда система навигации на «Хаосе» отказала, и я полгода шлялся из точки в точку, почти без надежды однажды выбраться, я иногда выходил сюда, смотрел вперед и хотел спрыгнуть. Отключить защитное поле и просто сойти. Но так и не сошел. Он посмотрел на Слейтера, улыбнулся в своей привычной кривоватой манере и фыркнул: — Знаешь, сейчас я думаю, хорошо, что я решил задержаться. Слейтер прижал его к себе и шепнул: — Хорошо. Было так удивительно тихо, ни одного звука, кроме дыхания Сида по связи, и больше ничего, и казалось, что кроме них с Сидом во Вселенной больше никого не осталось. Только чернота, тишина и звезды, некоторые из которых наверняка уже давно умерли, и свет их только теперь оказался здесь. — С тобой мне было бы нестрашно спрыгнуть, — тихо признал Слейтер, зная, что Сид поймет правильно. Сид понял, это было видно по тому, как смягчился его взгляд, какой открытой стала улыбка, и Слейтер улыбнулся в ответ, не сдерживаясь, не пытаясь соответствовать образу легионера или что-то передать. — Мне с тобой тоже, — ответил Сид и фыркнул. — Хотя здесь все равно силовое поле, далеко не улетишь. Он чуть отстранился, мотнул головой вверх и подмигнул: — Хочешь? Слейтер рассмеялся, не в состоянии ничего с собой поделать и признал: — Иногда я думаю, что общение с тобой заставит меня поседеть. Он чуть сжал руку, почувствовал ответное пожатие, и Сид сказал: — Мм, седина в золотых волосах. Секси. — Даже для человека твои вкусы далеко за гранью нормальности. — Мои извращения — позавчерашние новости, Леон, — он оттолкнулся от обшивки, так легко и естественно, будто это ничего ему не стоило и ни капли не пугало, а Слейтер непроизвольно сильнее сжал его руку, удерживая, и напоминая себе в очередной раз, что барьер «Хаоса» все равно не позволил бы Сиду сорваться. — Тебе нравится меня пугать, — сказал Слейтер. — Еще одно из твоих извращений. — Пугать, радовать, щекотать нервы и не только нервы, — подмигнул ему Сид, и от того, как он смотрел, Слейтера окатило жаром. — Иди ко мне. Это действительно оказалось совсем не сложно. Всего лишь чуть-чуть оттолкнуться от обшивки корабля, и вот они с Сидом уже медленно закружились в вакууме в нескольких метрах от «Хаоса». — Видишь, Леон, это совсем просто. Один раз отпустить себя, и стать только моим. — Я стал только твоим намного раньше, — шепнул Слейтер, а Сид рассмеялся: — С первого взгляда? — С первого подозрения. Целоваться в скафандрах оказалось глупо и неудобно — те не пропускали жидкости, не давали ощущения тепла, но Слейтер не жаловался, само прикосновение губ Сида рождало чувство близости, другое, более глубинное, чем простой контакт тел. — Иногда то, что происходит с нами настолько странно, — признал Слейтер. — Что мне кажется — я это придумал. Но я не смог бы представить ничего настолько безумного. Сид провел пальцем по его губам и добродушно усмехнулся: — За безумием это ко мне. Может быть, это я нас придумал. Слейтер улыбнулся ему в ответ и покачал головой: — Тогда я просто признаю, что мне нравится твоя фантазия. Всего несколько фраз, простых и ни к чему ни обязывающих, и чернота снаружи больше не пугала, будто кто-то изменил зрение Слейтера и в фокусе не осталось ничего кроме Хаотика Сида. — Когда ты так смотришь, Леон, мне хочется заняться с тобой любовью, — шепот обжег ухо, и Слейтер не сразу понял, что Сид просто произнес это так. Жарко. Смысл слов пришел позже. — Здесь? — растерянно спросил Слейтер, и Сид расхохотался. Он смеялся громко, безудержно, и его смех казалось, мог дотянуться до далекого света небулы. Слейтер почувствовал, что краснеет, и надеялся только, что этого не видно за свечением скафандра. Отсмеявшись, Сид притянул Слейтера к себе и, все еще улыбаясь, шепнул: — Я люблю тебя, Леон. Все-таки ты удивительно милый. — Еще одно твое извращение, — смущенно шепнул в ответ Слейтер. — Невежество кажется тебе милым. — Милым мне кажешься ты. Слейтер не ответил, просто спрятав лицо в его волосах, и жалея, что в космосе невозможно почувствовать их запах. — Эй, Леон, — тихо позвал Сид, и Слейтер посмотрел на него, показывая, что слушает. — Космос плохо подходит для занятий любовью. Пойдем в кровать. *** Загесса ждал их, и только увидев его, Слейтер понял, что так просто церковник не уйдет. Ламия с Уорреном стояли чуть позади, и молчали. Слейтеру хотелось послать всех троих к черту, и утащить Сида в каюту, в кровать. Вполне осуществимый вариант, если принять в расчет… — Даже не думай, — холодно сказал ему Загесса, а Сид тихо застонал, пряча лицо в ладони: — Падре, ты же умеешь читать между строк. Прочитай и дай нам пройти. — Тебе кажется, что делать со мной подобное смешно? — ледяным тоном поинтересовался Загесса, быстро подошел и схватил Сида за запястье, наверняка оставляя синяки. — Ты знаешь, насколько я зависим, знаешь, что я нестабилен. Сейчас не лучшее время, чтобы трахать биомебель. Сид улыбнулся безмятежно и отвесил Загессе оплеуху, отшвыривая его от себя, ответил почти ласково: — Не стоит говорить со мной в таком тоне, падре, иначе я забуду, что мы друзья. — Бессмысленно угрожать мне, — невозмутимо отозвался Загесса. — Ты сам только что продемонстрировал свою уязвимость, — он кивнул на Слейтера, и тот подавил желание ударить в ответ. — Глупо думать, что я не воспользуюсь ею. — Брось, падре, ты слишком благоразумен для этого, — фыркнул Сид и протянул ему руку, ладонью вверх. — Не будем ссориться, и каждый получит желаемое. Иди ко мне. Загесса принял его руку, и то, как судорожно сжались его пальцы, совершенно не вязалось с бесстрастным выражением его лица: — Ты нуждаешься во мне, Хаотик, а значит, тоже могу взять тебя за яйца, — слова противоречили тому с каким достоинством были произнесены, но еще больше противоречили тому, как Загесса подался к Сиду ближе, положил голову ему на плечо. Слейтер неосознанно сделал шаг ближе, чтобы оттолкнуть инквизитора, и одернул себя в последний момент. — Ну, конечно, нуждаюсь, — Сид провел пальцами по его волосам, и посмотрел на Ламию поверх головы Загессы. — Ты нужен мне и я сделал так, чтобы быть нужным тебе, падре. Но ты все еще на моем корабле, у меня больше способов сделать твою жизнь неприятной, правда? — Слейтер, — окликнул Ламия. — Следуй за мной. Мне нужно с тобой поговорить. — Я отказываюсь. В данный момент мое место здесь, — ровно отозвался Слейтер, прекрасно понимая, по чьему молчаливому приказу церковник пытается его увести. Сид мог хотя бы сказать это лично. — Леон, — он действительно заговорил, мягко и устало, — иди. Нам с падре нужно поговорить наедине. Я приду, как только смогу. Слейтер мог бы спорить, и, наверное, стал бы, если бы не то, как Сид смотрел в тот момент, с искренним сожалением и странной, затаенной грустью. — Я буду ждать, — не пытаясь заставить голос звучать бесстрастно, отозвался Слейтер. В любом случае, единственным в помещении, кто не мог читать его состояние, был Уоррен, изображать равнодушие не имело смысла. — Мне в любом случае необходимо с тобой поговорить, — усмехнувшись, сказал ему Ламия. — Отвлекись от своей обязательной депрессии и следуй за мной. Хаотика вернут тебе вместе с любимой подстилкой, как только это станет возможным. — Надеюсь на это, — спокойно отозвался Слейтер, и перевел взгляд на Уоррена. — Ты тоже идешь? — Иду, иду, — буркнул тот. — Куда я денусь? Я как статист у чертовых церковников. Постой тут, потом там, и везде молча. Тем не менее, когда Ламия взял его за руку, отстраняться Уоррен даже не подумал. Слейтер кивнул Сиду и повторил: — Я буду ждать. — Я знаю, Леон, извини, — тихо и серьезно ответил Сид, чтобы тут же встряхнуться и улыбнуться привычной кривоватой улыбкой. — Черт, я умудрился испортить наше первое настоящее свидание. Романтика точно не мой конек. — Это не важно, — сказал ему Слейтер. — просто приходи. *** — Могу я узнать, что это было, — ледяным тоном спросил Загесса, как только они с Хаотиком остались одни, и можно было вздохнуть спокойнее. Сознание легионера все еще навязчиво маячило рядом, неприятно громкое, но оно хотя бы отодвинулось немного. Мысли Хаотика приятно щекотали разум, успокаивая, и Загесса позволил себе немного расслабиться, даже если ситуация не располагала. — Зачем ты спрашиваешь, падре? Ты все видел сам, — Хаотик усмехался, но даже через текучую мешанину его сознания пробивалась усталость, не физическая, эмоциональная. — Я видел все глазами легионера. И мне сложно поверить в то, что я вижу. — Резонно, — с преувеличенной серьезностью кивнул Сид, — я не похож на героя любовника. Моим извечным амплуа всегда были злодеи. — Ты сказал, что он тебе дорог. Хотел, чтобы я принял это как данность. — Ты сомневаешься? — Сомневаюсь. Хаотик рассмеялся: — Только не говори, что я недостаточно влюбленный идиот. — Именно потому, что ты ведешь себя, как влюбленный идиот. Ты переигрываешь. Загесса поморщился, когда его рука погладила по голове. Присутствие Сида отодвигало безумие, но сам контакт был неприятен. Сид фыркнул: — И ты, падре, думаешь, что в этом заключается какой-то хитрый план. — Это очевидно, — невозмутимо ответил ему Загесса. Хаотик расхохотался, громко заливисто, и очень весело: — Знаешь, я обожаю таких как ты. Специалистов по очевидности. Вы всегда думаете, что я намного сложнее, чем есть. — Во что ты играешь? — холодно спросил Загесса. — Я видел воспоминания Доминика, и читал разум его… — он скривился, подыскивая определение для навигатора «Хаоса», — партнера. Оба уверены, что ты действительно влюблен в легионера. — Но ты, падре, — криво усмехнулся Сид, потянувшись за сигаретами, — конечно, знаешь лучше. — Я знаю, что так откровенно демонстрировать свою любовь в твоем случае — безумие. Если бы ты действительно любил легионера, единственным разумным вариантом было бы скрывать это. Отталкивать объект привязанности. Ты этого не сделал, значит, легионер на самом деле не имеет для тебя значения. Тебе просто нужно привлечь внимание к своим «чувствам», чтобы скрыть что-то другое. Хаотик зааплодировал: — Браво, падре. Ты нашел тройное дно там, где нет двойного, — потом он хмыкнул и прикурил. — И я даже знаю, почему. Тебе так не нравится видеть, что я тоже человек? Что я не только твой ночной кошмар, ублюдок до кончиков ногтей? Что даже такие как я могут любить? Ты говоришь, что я должен был оттолкнуть Леона? Ты спутал меня с кем-то благородным и глупым. — Объяснись, — потребовал Загесса. — Ты, падре, видел все сам. Сколько нам с Леоном осталось? Меньше двух месяцев. И ты думаешь, что я упущу хотя бы малейшую возможность быть с ним? Загесса ответил ему холодным взглядом: — Ты знаешь, что в любом случае, сумеешь ты вытащить легионера или нет, эти отношения закончатся. Сид затянулся, выпустил дым колечками и рассмеялся, издевательски и безрадостно: — Мне предстоит зарезать его на алтаре, падре. Это не располагает к «долго и счастливо». — Безусловно, — подтвердил Загесса. — И ты все равно позволяешь ему привязаться к тебе, даже зная, что так ему будет больнее, когда все закончится. — Как я обожаю вас, трусливых собак, за эту логику, — Хаотик снова задумчиво затянулся, и подмигнул Загессе. — Сделать больно, чтобы спасти. К черту эту херню, жестко сказал он. — Леон любит меня. Любит так, как люди разучились любить. Будь я проклят, если начну убеждать его, что это ненастоящее. Он говорил, а Загесса чувствовал, как будто электрические искры проскакивают в мыслях Хаотика образы отчетливые, как никогда: улыбка, длинные светлые волосы, легионер на залитой кровью Арене, тепло и удовольствие. — Я был прав, — заставляя себя говорить бесстрастно, ответил Загесса после долгого молчания. — Ты отвратительный человек. Потом он положил руку Хаотику на плечо и крепко сжал. В отличие от того, что чувствовал Сид, это вывернутое, неправильное желание защитить не было настоящим. Но оно все равно было, и Загесса не мог ему противиться. Хаотик накрыл его руку своей и обессиленно прикрыл глаза. — Спасибо тебе, падре. Знал бы ты, как мне это было нужно. — Я ненавижу тебя, — напомнил Загесса. Он убрал бы руку, если бы ее не держал Сид. — Конечно, ненавидишь, — сказал Сид, и улыбнулся со странным добродушием. — Не бойся меня, падре. Я знаю, какой ты хрупкий, я буду с тобой очень осторожен, — он мягким, отеческим жестом погладил Загессу по волосам. — Я не дам тебе разбиться. — Ты сам сделал меня таким, — едва контролируя голос, сказал Загесса, борясь с желанием ударить ментальным импульсом в самый центр этого текучего сознания. — Шш, тише. Тише. Загесса ненавидел Хаотика Сида в тот момент так, как никого и никогда, но себя он ненавидел больше, потому что не мог не верить. — Будь ты проклят, — выдохнул он, прижимаясь к Хаотику, желая стать еще ближе, так он казался себе почти прежним. — Будь ты проклят! — Ну все, все, — Хаотик снова укачивал его, как уже много раз за эти два цикла, как всегда, когда Загесса срывался. — Буду, падре, конечно, буду. Я обязательно буду проклят. — Отпусти, — потребовал Загесса, заставляя голос звучать холодно и высокомерно, даже если понимал, что это никого не обманывает. Не тогда, когда он не мог заставить себя ослабить хватку. — Не отпущу, — обещал ему Сид, и в эти слова отчаянно хотелось верить. Они для этого и были сказаны, чтобы Загесса поверил, чтобы привязался. Эти слова были отравой, которую Загесса не мог не пить. Отец, что мне делать? За что держаться? Рядом был только Хаотик, Загесса держался за него. Взять себя в руки получилось не сразу. — В твоих услугах больше нет надобности. Можешь убрать руки, — отстраняясь насколько это было возможно, сказал он, и Сид отпустил его, рассмеялся и посмотрел на окурок в своей руке: — Черт, сигарета закончилась. — Я ценю, что ты не подпалил мои волосы, — сухо отозвался Загесса, оправляя рукава инквизиторской рясы. Хотелось немедленно вернуться в каюту и принять душ. — Я бы не посмел, — усмехнулся Хаотик. — Слишком красивые волосы, хоть и не в моем вкусе. — Ты сказал легионеру, что он может находиться рядом со мной. Ты осознаешь, что это значит? Чего это может стоить? Сид достал сигареты снова, опять прикурил, выкинув окурок. — Ты ставишь мою стабильность под угрозу, — продолжил Загесса. — Падре, — неожиданно прервал его Сид. Он говорил тихо, но Загесса все равно услышал его совершенно отчетливо. — Ты ведь все понимаешь сам. Загесса понимал, мог чувствовать текучую неопределенность мыслей Сида совсем близко, и знал, что услышит следующим, отчаянно хотел помешать этим словам: — Ты не имеешь права. — Ты прав, падре, не имею. — Не после того, что ты сделал, — Загесса отступал, а Сид шел за ним. Шаг и еще один, будто в танце. Ниспошли мне поддержку, Отец… Но протянутая Загессе рука была рукой Хаотика Сида — теплой, уверенной. Она притянула Загессу вперед, снова зарылась в волосы, и хриплый тихий голос все-таки произнес: — Пожалуйста, падре, у нас осталось так мало. Дай нам еще немного времени. Совсем чуть-чуть. — Твои просьбы ничего не стоят, — заставляя себя говорить сквозь боль в горле, ответил Загесса, отчаянно борясь с теми чувствами, которые он подхватил будто заразу. — Даже если я скажу нет, ты просто превратишь просьбу в приказ. — Я мог бы, — шепнул Сид ему в губы, и слова горчили, как сигаретный дым. Это не я, Отец. Это не мои мысли, я не могу так думать. Отец! — Пожалуйста, падре. — Замолчи! — Пожалуйста. Что-то ломалось внутри всякий раз от этого пожалуйста, что-то истончалось и слабело. — Будь ты проклят, — выдохнул Загесса сквозь стиснутые зубы, и сдался. Снова уткнулся в плечо Хаотика лбом, ища спасения в его сознании, в его присутствии, как раньше в молитве. Уверенная ладонь легла на затылок, и Загесса зажмурился, когда тихий голос шепнул ему на ухо: — Я и так уже проклят.