ИГРА ВСЛЕПУЮ

Предупреждения: альтернативные орфография и пунктуация. Все как обычно) *** — Меня всегда удивлял твой эмоциональный диапазон, столько оттенков истинно животной депрессии, — с усмешкой сказал Ламия Слейтеру, когда они спустились на ярус ниже бассейна, и застыли на галерее над общим отсеком. В словах не было яда, и они звучали почти добродушно, и в любое другое время Слейтер мог бы ответить в тон, но не в тот раз. — Инквизитор потребует, чтобы Хаотик не позволял мне приближаться, — сказал он. Уоррен ушел, оставив их с церковником наедине, и Слейтер был ему благодарен, говорить с Ламией один на один было проще. Церковник легко принял смену темы, спокойно пояснил: — Речь о нестабильном Сыне Творца, разумеется, он потребует, чтобы ты держался как можно дальше. Само твое существование оскорбление Истинной Церкви. — Да, я помню, — думать об этом было неприятно, но Слейтер давно понял, что люди никогда не станут относиться к легионерам как к равным. Прекрасно знал, что дело не в нем. — Церковь видит во мне биомебель. — Церковь ничего не имеет против биомебели, — пояснил Ламия. — Церковь против того, чтобы делать ее похожей на человека, давать биомебели разум и голос. Это извращение природы Отца. — Тогда вам стоит ненавидеть не меня, а людей, которые меня создали, — спокойно заметил Слейтер. — Я не лично стал бы тратить ненависть ни на тебя, ни на них, — Ламия снисходительно улыбнулся и добавил. — Я смирился с тем, что ты на борту, терплю твои регулярные депрессии, и даже готов воспринимать тебя, как животное, а не предмет. Цени то, что имеешь. — Я ценю это, — ровно отозвался Слейтер, и, в общем, говорил правду. Каким бы язвительным Ламия ни был, что бы ни думал о легионерах в целом, всегда, когда он был Слейтеру нужен, он был рядом. Он не пытался стать Слейтеру другом, не скрывал, что думает на его счет, но рядом с Ламией все равно становилось легче. — Я в курсе. Приятно знать, что ты способен на благодарность, — насмешка была добродушной, и на сей раз, Слейтер позволил себе едва заметно улыбнуться в ответ. Ламия посерьезнел, оперся на перила, и посмотрел вниз на залитую светом общую зону: — Неприязнь Рамона к тебе намного глубже, чем просто нелюбовь к легионерам. Ты и тебе подобные слишком громкие для нас. Рамон уязвим сейчас, едва переносит людей на корабле. Твое присутствие рядом — серьезный стресс для него. — Я понимаю, к чему ты клонишь, — сказал ему Слейтер, сжимая пальцами перила ограждения, и чувствуя, как проминается металл. Заставить себя успокоиться и расслабить руки стоило труда. — Мой ответ — нет. Хаотик Сид разрешил мне находиться рядом, и я буду рядом столько сколько смогу. Ламия улыбнулся, с пониманием и затаенной грустью: — Не стану врать, я и не ожидал ничего иного. — Тогда зачем этот разговор? — Чтобы поговорить с тобой о технике безопасности, — Ламия повернул к нему голову, смерил задумчивым взглядом. — О технике безопасности? — переспросил Слейтер, не вполне уверенный, что понял правильно. — Именно. — Насколько я понял, дело в моем сознании. Каким образом я могу соблюдать технику безопасности? — Дело не в самом сознании, — церковник помолчал, подбирая слова, и пояснил. — Сам образ мыслей, способ чувствовать и чувства отличаются не так сильно. — Тогда в чем разница? — В генетической структуре. Материал твоего тела отличается от человеческого. Кости прочнее, мышцы эластичнее, возможности тканей к регенерации выше, состав крови тоже иной. — Безусловно. — Электронные импульсы, генерируемые мозгом, тоже отличаются. Их интенсивность выше, и потому… — Сознание воспринимается громче, — закончил за него Слейтер. — Изменить это я не могу. Ламия усмехнулся: — Ты мог бы просто помнить об этом. И соблюдать несколько простых правил. Церковник не пытался убедить его держаться от Сида подальше, уже за это стоило быть благодарным. Слейтер коротко кивнул: — Я слушаю. — Держи эмоции под контролем, старайся не приближаться к Рамону и никогда, ни при каких условиях до него не дотрагивайся. — Последнее даже не приходило мне в голову, — сухо заметил Слейтер. — Оттаскивать его от Хаотика тоже нельзя, — фыркнул Ламия. — Я понимаю. Насколько на самом деле опасно мое присутствие рядом с инквизитором? Ламия поправил рукав рясы, явно оттягивая момент ответа, и только потом посмотрел Слейтеру в глаза: — Зачем тебе знать, если ты уже все для себя решил? — Я уверен, что он выдержит, — спокойно отозвался Слейтер. — Мое сознание не может быть опаснее сознания мейстера черных. Я все проанализировал, прежде чем просить Хаотика. Ламия вздернул бровь и фыркнул от смеха: — Только, пожалуйста, не пытайся сделать вид, что ты руководствовался исключительно логикой. — Я… — Слейтер замолчал, подбирая слова, — хотел быть рядом, — он перевел взгляд вниз в общую зону, потому что говорить так откровенно было нелегко, но, наверное, Ламия имел право знать. Раз это касалось и его тоже. — Я не доверяю инквизитору, не хочу оставлять их один на один друг с другом. Если ты назовешь это эгоизмом, ты будешь прав. Церковник проследил направление его взгляда, чуть улыбнулся: — За всю мою жизнь я ни разу не встречал ни одного человека, который был бы абсолютно бескорыстен. Поверь, из уст эмпата, это говорит о многом. Слейтер мог бы напомнить, что легионеры не люди, но не стал. В конце концов, он было правдой. — После того, что произошло с Хаотиком Сидом, — неожиданно даже для себя признал он, — я понял, что никогда раньше не боялся по-настоящему. И сейчас, когда думаю, о том, что должно случиться, о том, как мало нам осталось, я надеюсь только на то, что пострадать должен я, потому что подвести его еще раз было бы невыносимо. Ламия молчал долгие, бесконечные несколько секунд, потом положил ладонь Слейтеру на плечо, сжал ободряюще и сказал: — Ты действительно эгоист. Не волнуйся за Хаотика, он способен о себе позаботиться. — Должно быть, тебе тяжело видеть инквизитора в таком состоянии, — сказал Слейтер после непродолжительного молчания. Он не ожидал, что тема будет для Ламии приятной, но и того, какую реакцию вызовет, не представлял. Ламия помрачнел, будто отдаляясь, и черты его лица — изящные и совершенные — заострились, как от боли: — Сейчас у меня нет времени быть сентиментальным. Сейчас время действовать, а не оглядываться. Слейтер пытливо изучал его лицо, а потом спросил: — Как люди справляются со всем этим? Иногда он действительно не понимал. Во Дворце Слейтер привык считать самого себя уравновешенным, способным контролировать эмоции, но правда была в том, что он просто ничего не чувствовал, и теперь самому себе часто казался хрупким, уязвимым. Глупо для легионера, который способен голыми руками ломать сверхпрочный пластик, но избавиться от этого чувства не получалось. Слейтер пытался представить, что пришлось пережить Ламии. Как это — намеренно сделать больно кому-то кто стал дорог? Он вспомнил, что испытал на «Крылатой Марии», когда увидел Сида без сознания, те страх и чувство вины. Ламия сделал нечто намного страшнее, сделал полностью понимая на что идет, и зная, что никогда не сможет ни искупить этого, ни исправить. Слейтер не до конца понимал, как он может держаться. — Никак, — ответил Ламия, должно быть одновременно на его вопрос и на его мысли. — Люди не справляются. Мы просто живем дальше с тем, что сделали. — Мне жаль, — сказал Слейтер. — Да, — Ламия не смотрел на него. — Мне тоже. *** Дым поднимался вверх, свивался причудливыми кольцами и отливал голубым в свете проекции связи. — Ты вроде собирался залечь на дно, — проекция слегка искажала цвета, и на ней лицо Мины Сайфер казалось выбеленным, выглядело моложе, чем в жизни. — Моя прекрасная Мина, — Хаотик сидел, откинувшись в кресле, положив ноги на панель управления «Хаоса» и улыбался. — Не говори, что ты настолько наивна, чтобы верить мне. Ты выполнила, что я тебя просил? — Ходили слухи, что тебя поймал Андерсен, — с подозрением сказала она. — Но ты ведь умная девочка, ты не веришь в сказки. — Я сама видела, как ты пытался от него уйти. — И вот я здесь. На моем корабле, в безопасности и спокойствии. Не стоит слишком верить тому, что видишь. Ты имеешь дело с фокусником. — Я имею дело с придурком, — хмыкнула она. — Но я обещала, и потому выполнила. Твой мейстер все еще на планете, мои люди приглядывают за ним. Хаотик рассмеялся, эффектным жестом стряхивая пепел с сигареты: — Моя прекрасная Мина, не надо кокетничать. Даже если бы я не просил, ты не оставила бы без присмотра мейстера черных. Не так близко к «Марии». — И что? — Сайфер вздернула бровь. — Я делаю то, о чем мы договорились. Хотя мне все это не нравится. — Да, черные имеют такое свойство — не нравиться. Интересно почему? Такие приятные люди… — он небрежно покрутил в пальцах одно из перьев, и улыбнулся. — Тебя обрадует то, что я скажу. Мне больше не нужно, чтобы ты следила за ним. Лицо Сайфер помрачнело: — Как-то это слишком просто для Хаотика, которого я знаю. Я прекращаю следить за ним, и что? Мы квиты? — Ты знаешь меня слишком хорошо, — он убрал ноги и подался вперед. — Мне нужно, чтобы ты доставила его на «Хаос». Потрясенное молчание было ему ответом, пока Сайфер пыталась найти слова. И она их нашла: — Ты… да ты совсем из ума выжил? — О, совсем из ума я выжил уже давно, моя прекрасная, тебе ли не знать? — Но ты не просил меня красть мейстера черных. Ты что думаешь, что я пойду на это? Ты идиот. — Я идиот, который посадил тебя на трон, — возразил Хаотик. — Я посадил и могу скинуть. — Никакой трон не будет мне нужен, если черные убьют меня. Я не пойду на это. Он улыбнулся и сказал: — Хорошо. Тогда на это пойду я. Уже к концу следующего суточного цикла «Хаос» выйдет к Равоне. — Ты не можешь сейчас появиться, — напряженно отозвалась она. — Ты наделал слишком много шума в прошлый раз. — И наделаю еще больше, при повторном появлении, поверь мне, — рассмеялся он, выпуская в воздух дым колечками. — Меня многие будут там ждать, и не сомневайся, когда я приду, я приду не с миром, но с войной. — Ты хоть понимаешь, сколько человек может пострадать, если ты устроишь боевые действия прямо в городе? — в ее вопросе отчетливо слышалось отвращение. — Не говори мне, что тебе есть до этого дело. Все-таки твой предыдущих хозяин не слишком-то жаловал расхожую мораль. Помнишь, как он любил развлекаться и развлекать других? — Кайссер не трогал невиновных. Все кто попадал к нему, были ему должны, — запальчиво отозвалась Сйфер. — Ты убеждаешь себя или меня? — скучающим тоном поинтересовался Сид. — Я звоню не для того, чтобы обсуждать твою мораль, моя прекрасная Мина, хотя тема занимательная. Я просто говорю тебе, что будет, когда я вернусь. — Ты угрожать мне вздумал, мудло? — угрюмо поинтересовалась она. — А похоже? Он замолчал, продолжая курить. На проекции Сайфер тоже достала сигареты, явно выигрывая время, прежде чем ответить: — Если я доставлю тебе Малкесту, какие гарантии я получу? — Никаких, кроме того, что я улечу, чтобы никогда не возвращаться. — Ты уже гарантировал мне это два две недели назад, ублюдок, — мрачно напомнила она. Хаотик отмахнулся: — В прошлый раз это было не всерьез, — он понизил голос и сказал доверительно. — Соглашайся. Он ведь тебе не нравится, а я его заберу, и ты больше о нем не услышишь, я решу эту проблему на-все-гда… — Если бы от него было так просто избавиться, я бы сделала это давным-давно, но черные всегда мстят за своих. Тронуть мейстера означает пойти против всех психованных ублюдков разом. — Кто узнает? Во всем виноват буду я, и придут они за мной, — Хаотик улыбался, и Сайфер замялась, взвешивая плюсы и минусы: — Они могут узнать, они всегда узнают. — Так сделай так, чтобы никто не протянул ниточку к тебе. Чужие исполнители, подставные заказчики. Правду будем знать только ты и я. Драгоценные секунды коннекта текли, делая разговор все более дорогостоящим, но Сайфер не торопилась дать ответ: — Нет, — наконец сказала она. — Слишком рискованно, тебе придется придумать что-то еще. — Я не хочу что-то еще, моя прекрасная Мина, — он хищно усмехнулся. — Но мне есть, что предложить. — Это не важно, — она потянулась отключить коннект, и Хаотик сказал: — Я расскажу, как можно увести эсминец с военной базы столицы. Она помедлила, потом покачала головой: — Блефуешь. Ты знал, как сделать это семь лет назад, с тех пор они уже все поменяли. — Я поимел столицу совсем недавно. Поверь, я знаю, о чем говорю, — он затушил окурок в пепельнице, и вытащил новую сигарету, прикурил эффектным жестом. — Только представь, сколько всего твои друзья-повстанцы смогут с этой информацией. Только вообрази, разве оно не стоит риска? — Ты обещал мне файлы столицы еще на Равоне, и не прислал, — резко напомнила она. — Не будь жадной, и я отдам тебе все сразу. Все или ничего, так говорят, да? — Мне надо подумать, — глядя, как свивается клубами дым его сигареты, сказала она и отключила связь. Ламия подошел ближе, уже не боясь попасть в область объектива, и положил руки Сиду на плечи, блаженно прикрывая глаза. — Ты думаешь, она согласится? Сид откинулся назад, счастливо зажмурился, когда пальцы Ламии принялись разминать его плечи. — Моя прекрасная Мина совсем не дурочка. Ей не выгодно пускать меня на Равону, она все сделает сама. К тому же, у нее под носом отличная приманка. — Ты действительно готов сдать ей столицу? — спросил Ламия, наклоняясь ближе и зарываясь носом в жесткие черные волосы. Сида это рассмешило: — Ты прилипчивее, чем обычно, душа моя? Соскучился? — Да, — Ламия скользнул пальцами по его горлу, замерев на жилке и чувствуя пульс. — А ты надеешься так просто сменить тему? — Нет, душа моя. Я слишком давно тебя знаю, такие вещи тебя не собьют. — Верно. Я все еще жду ответа, — он снова принялся массировать плечи Сида, заставляя мышцы под пальцами расслабиться. — Пожалуй, да, — ответил Сид. — На Равоне моя прекрасная Мина поверила, что я попал к Андерсену, и уже не чаяла получить свои файлы, но теперь она знает, что я жив. Скоро она сообщит своим друзьям-повстанцам, а их интерес нам сейчас ни к чему. Проще сразу бросить собаке кость, чтобы она не отгрызла тебе руку. — Что именно ты им отдашь? — Часть. Все по военной базе, кое-что о самом городе, мелочи про Дворец. Ламия покачал головой: — И какие-то данные были у Кайссера. — О да. То, что он прислал доку Клеману, чтобы тот организовал охоту на легионера. Ничего слишком полезного, — Сид снова прикурил. Ламия достал сигарету из его пачки, прикурил от зажигалки Сида, глубоко затянулся, прежде чем заговорить. — Ты понимаешь, что она может сделать с твоей информацией? Сид выпустил дым колечками, фыркнул, прищурившись, и ответил: — Переворот. С моей информацией она может сделать переворот. — И что ты об этом думаешь? — Ламия спокойно затянулся, проглатывая дым. Вредная привычка успокаивала. — Ни шан-са, — нараспев произнес Сид. — Повстанцы мечтатели, сколько бы они ни размахивали оружием, их время еще не пришло. Не из того теста, чтобы уметь крушить и ломать. У них нет нужного человека — достаточно лидера и достаточно ублюдка. Мина хорошо устроилась на Равоне, и это верх того, на что она способна. Если попробует полезть выше — бам! Мой сын останется без мамочки. Ламия поморщился: — Ты сам только что сказал, что нам не стоит идти против повстанцев. Сид рассмеялся, и его чувства окрасились чем-то горьковато-циничным: — Нам не стоит. Если они поймают «Хаос», будет очень неприятно. Но мы всего лишь кучка пиратов, мы не многовековая Империя Зла. Чувствуешь разницу? Ламия чуть улыбнулся: — Впервые ты говоришь о нас так, как мы того заслуживаем. — Со мной что-то не так, — преувеличенно серьезно отозвался Сид, и фыркнул от смеха. — Не выдавай меня никому. — Не выдам, — утешил его Ламия. — Итак, Сайфер достанет нам Малкесту. Думаешь, она способна украсть мейстера черных, и не попасться? — Она знает о Даре церковников, и умеет не оставлять следов. Моя прекрасная Мина уже взрослая девочка. — Что если на нее выйдет кто-то из черных телепатов? — Никто не свяжет исчезновение с «Крылатой Марией», и не пойдет к Мине задавать вопросы. Она справится. — А если нет? — Что ты хочешь, чтобы я сказал, душа моя? Если она не справится, черные убьют ее очень неприятным образом. Но мы не можем сейчас сунуться на Равону. Мы действительно наделали слишком много шума. Там засветился «Хаос», там засветилась «Буря», вдвоем с девочкой мы еще могли бы пробраться в город, а вот вылететь втроем обратно уже нет. Я поговорю с Госпожой, если она откликнется, и это единственное, чем мы моем помочь Мине. Ламия успокаивающе сжал его плечи, усмехнулся и сказал: — Ты изменился. Раньше тебе было бы все равно, что случится с Сайфер. Сид фыркнул: — Конечно, изменился, меня угораздило влюбиться, и я размяк. Ты же знаешь, такие вещи не проходят бесследно. Ламия рассмеялся, потому что удержаться было невозможно: — О да, я знаю. Сид потянул его за руку к себе и потерся щекой о его ладонь: — Все было бы настолько проще, если бы я влюбился в тебя, душа моя. У тебя нет иллюзий на мой счет, и ты не спрячешься под одеяло от страха, увидев настоящего Хаотика Сида. Ублюдка и урода, — он произнес последние слова жестко, с остервенением, которого Ламия никогда от него не слышал. — Ты недооцениваешь легионера. Это существо… — Не надо, — попросил Сид и сжал его руку до боли. — Не стоит, душа моя, я не тот человек, которому можно давать надежду, потому просто прочти между строк и смени тему. Ламия не стал спорить, тем более что ему было о чем поговорить. Более насущные вещи требовали внимания: — Твоя связь с Рамоном крепнет, ты правильно сделал, что не давил на него слишком сильно. Сид фыркнул: — Хороший мальчик я. — Не ерничай, — холодно посоветовал ему Ламия, и Сид устало выдохнул, как-то обмяк на кресле: — Паршиво мне, душа моя, — он усмехнулся, зарываясь пальцами в свои волосы, остервенело дернул. — Черт! Ламия потянул его к себе, прижал крепко и посоветовал: — Плачь. — Когда все закончится, — отозвался Сид, потом он встряхнулся, мотнул головой, будто отгоняя наваждение, и преувеличенно бодро добавил. — Лучше давай поговорим о чем-нибудь повеселее. Я посматривал, как дела у друга Алекса и ты не поверишь, увидел, что девочка его навещает. — Я поверю, потому что я знаю, — отозвался Ламия, не протестуя против смены темы. — Ее тянет к нему. — А я раньше не верил, что любовь это поветрие. Еще немного и пора будет вешать розовые ленточки на «Хаос». Ламия фыркнул: — Лишь бы не черные. Что ты собираешься делать? — Пустить все на самотек. Я уверен в девочке, и не меньше верю Алексу. Он пришел ко мне сам, он не причинит ей вреда. Не из того теста герой. Так что пусть все идет, как идет. Скажешь, что я идиот? Ламия проанализировал то, что чувствовал со стороны Форкс и со стороны капитана «Роджера» и покачал головой: — Нет. Не стоит сейчас морочить себе голову еще и этим. Можешь зайти к Андерсену, но я не предвижу проблем с его стороны. — Если есть возможность отложить дружеские разборки на неопределенный срок, я, пожалуй, так и сделаю, — Сид поднялся. — Не обязательно что-то решать, — пожал плечами Ламия. — Зайди к нему просто так. Общение с ним всегда тебя успокаивало. Сида это насмешило: — Обожаю тебя, душа моя. Только ты можешь посоветовать мне прогуляться к моему недавнему палачу для успокоения нервов. Ламия небрежно отмахнулся: — Только я знаю, что такие вещи тебя действительно успокаивают. *** После того, как Ламия ушел, Слейтер остался на галерее. Место было уединенным, и одновременно достаточно высоко, чтобы хорошо просматривались многие открытые зоны «Хаоса». В остальном Слейтеру было все равно, где ждать звонка Сида. Загесса вышел из бокового коридора несколькими ярусами ниже, и Слейтер нахмурился, поняв, что инквизитору позволили разгуливать по кораблю одному. Загесса замер у лестницы, посмотрел вверх, безошибочно отыскав Слейтера. Скрываться было бессмысленно, и Слейтер ответил ему бесстрастным взглядом, хотя сомневался, что с такого расстояния человек хорошо видел его лицо. Загесса направился по лестнице вверх. Слейтер остался на месте. На то, чтобы добраться до галереи у Загессы ушло около трех минут. Слейтер вгляделся в его лицо, ища признаки того, что инквизитору тяжело находиться в его присутствии и ничего не нашел. Загесса выглядел так же, как в присутствии Сида. — А ты ожидал, что я забьюсь в конвульсиях? — голос его тоже звучал совершенно обыденно, с типичными для церковника снисходительно-высокомерными интонациями. — Нечто вроде, — сухо ответил Слейтер. — Я был бы благодарен, если бы ты отвечал только на то, что я говорю вслух. — Оставь себе свою благодарность, — холодно сказал Загесса. — Я буду отвечать на то, что сочту нужным. — Тогда не стоит ждать конструктивного диалога. Слейтер не доверял церковнику, не испытывал к нему симпатии и не видел смысла это скрывать. — Благоразумно, учитывая, что я всегда распознаю ложь, — снисходительно улыбнулся Загесса. — Могу я узнать цель этого разговора? — ровно поинтересовался Слейтер. — Помимо инфантильного желания продемонстрировать свое превосходство. — Простое любопытство.  — Ты не в том положении, чтобы проявлять любопытство. — Ты ничего не знаешь о моем положении, — резко бросил ему Загесса. — Я сам не так давно был пленником на «Хаосе», — спокойно напомнил Слейтер. — Вполне могу себе… Он не успел договорить. Сознание захлестнуло болью, а потом навалились воспоминания — чужие, но настолько сильные, что за их чередой было сложно даже дышать. Образы наслаивались друг на друга, смешивались и рассыпались осколками: какофония в голове, тысячи голосов, которые зовут на помощь, голос Сида «Мне нужен телепат. И я получу его, чего бы мне это не стоило. Твоя жизнь — это совсем дешево», ужас, безумие, потом руки, успокаивающие прикосновения — отвращение и невозможное, захлестывающее желание прижаться ближе, чтобы безумие отступило, и понимание: ты это со мной сделал! Это ты! Будь ты проклят… будь ты… Голос, который становится все тише. И, наконец, самым последним был образ, поблекшее от времени воспоминание: Ламия на скамейке в лесу, вокруг деревья, такие огромные, каких Слейтер никогда не видел даже на визуальных файлах — и пробивающийся сквозь желтовато-золотистую листву теплый свет ложится на волосы причудливыми пятнами. Потом все закончилось, и Слейтер судорожно выдохнул, пошатнувшись, едва устоял на ногах. — Теперь ты имеешь некоторое представление, — холодно заметил Загесса. — О малой части, разумеется. Никто не позволит мне поступить с тобой так, как они поступили со мной. Слейтер выпрямился, прежде чем заговорить, и пообещал: — Еще одно подобное действие, и я ударю тебя в ответ. — Ты думаешь, меня это испугает? — Загесса снисходительно улыбнулся. — После того, что я показал? — Я думаю, что это может тебя случайно убить, — отозвался Слейтер, тряхнув головой, чтобы прийти в себя. Рядом возникла проекция связи, и Ламия смерил его обеспокоенным взглядом: — Все в порядке? — Инквизитор пытался применить ко мне свои способности, — коротко доложил Слейтер. — Мое нынешнее состояние удовлетворительное. — Ты опускаешься до насилия над животными, Рамон? — Ламия перевел взгляд на Загессу, и недовольно поджал губы. — Мне стоит принять меры? — Ты уже сделал достаточно, — огрызнулся инквизитор. — Едва ли тебе удастся придумать что-нибудь хуже. — Я всегда могу обратиться к Хаотику. Ты знаешь, его фантазия порой удивляет даже меня. — И ты повелся с подобным человеком, — презрительно прокомментировал Загесса. — Ты ничего о нем не знаешь, — вмешался Слейтер. — Я знаю, на что он способен, — резко обернулся к нему инквизитор. — В отличие от тебя. — Не стоит нападать на него, Рамон, — осадил его Ламия. — Еще одно применение Дара, даже самое незначительное, и ты будешь наказан. Не подумай, что я угрожаю. — Я прекрасно осознаю, что ты серьезен, Доминик, — с презрением ответил Загесса. — Теперь ты вполне на это способен — пытать Брата из-за животного. — Именно, — подтвердил Ламия и отключил коннект. Загесса молчал, и Слейтер не торопился заговаривать первым. Возможно, стоило надавить, как-то отреагировать на нападение, или же задавать вопросы, составить хотя бы примерное впечатление, чего ожидать от инквизитора в дальнейшем, но Слейтеру по большому счету было все равно. — Это все, что ты хотел сделать? — спросил он. — Я не собирался нападать вовсе, — Загесса подошел ближе, оперся на перила, в точности, как Ламия до него, и Слейтер впервые поразился тому, насколько церковники похожи. — Но не стану извиняться. Глупо ждать от пленника хороших манер. — Их можно ждать от умного пленника. — Я не в том положении, чтобы проявлять благоразумие, — Загесса посмотрел вниз на общую зону, где подтянулись к ужину несколько членов команды. На «Хаосе» не было распорядка, но люди все равно предпочитали сбиваться в группки, держаться друг к другу поближе, притом, что они даже не всегда ладили. За время без Сида на корабле пару раз вспыхивали драки. Легионеры во Дворце всегда держались особняком, не встречались после работы иначе как для спарринга, не проводили время вместе. Ели всегда в одно и то же время в общей столовой — и все же каждый был сам по себе, они не переговаривались, ничего не обсуждали. Лагатт был единственным исключением, и даже он поддерживал контакт только со Слейтером. — Разумеется никто из вас не испытывает потребности в близком контакте, — ответил Загесса на его мысли. — В вас искусственно ослаблено желание близко контактировать. Правительству невыгодна сплоченность легионеров. Слейтер бросил на него быстрый взгляд: — Я не сказал бы, что оно ослаблено, — определенно нет, если та сила, с которой его тянуло к Сиду, к человеческому теплу и близости могла служить показателем. — Речь шла о близости к себе подобным, — пояснил Загесса, и с этим было сложно спорить. — Невозможно лишить живое существо потребности в контакте полностью. Что-то неизбежно остается, порой даже после полной генетической коррекции. Слейтер помолчал немного, потом бесстрастно спросил: — Что заставило тебя найти меня? — «Найти» подразумевает, что я могу потерять тебя, — сказал Загесса. — Этот корабль слишком мал. — Тебе придется смириться с моим присутствием, — ровно отозвался Слейтер. — Хаотик Сид разрешил мне присутствовать при ваших встречах. Загесса холодно усмехнулся: — Не стоит называть это так. Ты не представляешь, что происходит, — потом он выпрямился, скользнул по Слейтеру задумчивым взглядом. — Наши ситуации в корне отличаются. До Хаотика Сида у тебя не было ничего, что ты хотел бы сохранить. Ничто не держало тебя во Дворце кроме долга, да и его оказалось не так уж много. Обвинение неприятно резануло, и Слейтер отозвался резче, чем собирался: — У меня появился выбор, кому служить. Я выбрал защищать того, кого хочу защищать. — Ты понял мои слова неверно, впрочем, ничего иного от существа вроде тебя я не ожидал. Мне все равно, кому ты верен и кому ты служишь. Но не смей равнять себя со мной. — Если ты рассчитываешь на эмоциональную реакцию с моей стороны, то ты ждешь напрасно, — ровно отозвался Слейтер. — Ты угроза безопасности корабля. Я буду воспринимать тебя соответственно. — Ты забыл кто я? — высокомерно спросил Загесса. — Я обладаю Даром, я знаю абсолютно точно, какие у тебя цели. Быть ближе к Хаотику, прикасаться к нему и заниматься с ним сексом. Твоего «восприятия» так много, что мне хочется помыться. — На корабле есть душ, — сохраняя бесстрастное выражение лица, отозвался Слейтер, заставляя себя не реагировать на провокации. — Чего еще ожидать от животного? — риторически спросил Загесса. — Этого, очевидно. Твое поведение предсказуемо. — Тогда зачем эта встреча? Инквизитор молчал, и Слейтер уже решил, что тот не ответит, но Загесса все же заговорил: — Может быть, я смогу понять, что привязывает к тебе Хаотика. — Ты хочешь понять, почему именно я? — Слейтер заложил руки за спину, тоже переведя взгляд на общую зону. — Тебе лучше спрашивать у него самого. — Ты довольно обычен, — будто не слыша его, продолжил Загесса. — Ворох моральных императивов, с десяток комплексов, и бездна едва удерживаемой в узде жажды близости. Честь, это я готов признать, внутренняя неконфликтность тоже плюс. Но я не вижу ничего, что могло бы настолько его увлечь. Слейтеру захотелось ответить ему грубо, сказать что-нибудь в духе Уоррена, что-нибудь хлесткое вроде «я хорошо сосу», что-нибудь неприемлемое для образцового легионера. Впрочем, ему даже не пришлось говорить этого вслух. Загесса ответил, с высокомерной улыбкой, которая немедленно вызывала желание выбить ему зубы: — Поверь мне, дело не в этом. Даже если бы ты сосал хорошо, чего ты не умеешь, Хаотик вложил в тебя слишком много, для кого-то, кого интересует просто секс. — Ты не услышишь ответ от меня. Я не знаю, что именно его привлекло. — Безусловно, но я могу найти ответ в тебе. Слейтер повернул к нему голову, смерил Загессу бесстрастным взглядом и подумал, зная, что инквизитор прочтет: Ты не поймешь. Чтобы понять, нужно уметь любить, как любит он. — Пафосно и патетично, — сухо заметил Загесса. — Не стоит думать, что раз я не люблю пиратов, которые похитили меня и покалечили, я не способен любить вообще. — Пафосно и патетично, — в тон ему повторил Слейтер. — Для покалеченного человека, ты выглядишь вполне здоровым. — Внешность обманчива, Леон, — голос Сида заставил вздрогнуть их обоих, и Слейтер резко обернулся, на секунду дезориентировано подумав, что этого просто не могло быть. Сид не мог подкрасться к легионеру незамеченным. Слейтер, разумеется, был прав, за их спинами стоял не сам Сид, а только его проекция. — Не дразни падре, и он будет вести себя хорошо. То, что он принял сторону церковника, было неприятно, но Слейтер напомнил себе, что Сиду, должно быть, приходилось делать Загессе определенные поблажки. — Я не стал бы этого делать, — бесстрастно ответил Слейтер, и все-таки не удержался и добавил. — Он подошел ко мне первым. Сид рассмеялся и ответил: — Давай отшлепаем его за это. Слейтер позволил себе едва заметно улыбнуться: — Предложение заманчиво. Я предложил бы свою помощь, но боюсь раздробить ему тазовые кости, — он говорил не всерьез, и, к сожалению, Загесса тоже это знал. — Как всегда, — покаянно вздохнул Сид. — Все приходится делать самому. — Падре, Леон, я чувствую себя брошенным. Нельзя оставлять капитана в таком состоянии, потому жду вас в рубке. Будем знакомиться поближе, — он подмигнул, и проекция исчезла. Что ж, по крайней мере, Сид хотел видеть их обоих. Слейтер бесстрастно посмотрел на Загессу: — Ты идешь? Церковник проигнорировал его вопрос и направился к лестнице. *** Мейстер Малкеста вытер руки от крови и устало потер глаза. Тело грешника еще подергивалось в конвульсиях на металлическом столе. Многие Братья мейстера предпочитали использовать более современные гравитационные столы, но Малкеста был сторонником традиций. Извлеченные внутренности, аккуратно разложенные, медленно остывали на столешнице, рядом с затихающим телом. Молитва и очищение этого человека не принесли ни облегчения и не внесли ясность. Неясное, странно зыбкое видение не обретало четкости. Дар молчал, не давая ничего кроме бесполезных призрачных картин — длинные светлые волосы, медленно намокающие от крови, пальцы, стискивающие чью-то ладонь, и взрыв, сметающий все. Мейстер не знал, когда именно это случится, и случится ли вовсе, слишком неопределенным было видение. Интуиция неизменно подсказывала, что это будет связано с Хаотиком, но Малкеста не спешил делать выводы. Мейстер оставался на Равоне, хотя ходили слухи, что Хаотик покинул планету. Это не имело особого значения, мейстер знал, что тот вернется, вернется, чтобы принять Истинную Веру. Нужно было лишь подождать, и случится то, что должно. Малкеста сел в кресло, жестом подзывая Помощника. Юркий механический скат немедленно подплыл к его руке — удобная вещица, полезная на случай, если кто-то захотел бы причинить мейстеру вред. Небольшой и маневренный, он был удобнее более внушительных, массивных моделей, которые предпочитали многие Братья и Сестры. Малкеста вызвал проекцию управления, и нажал несколько опций. Нутро гибкого тела раскрылось, и небольшие манипуляторы подали Малкесте энергетический скальпель. Можно было бы воспользоваться тем, которым он очищал грешника, но Малкеста предпочитал иметь собственные инструменты для личной молитвы. С тихим гулом активизировалось силовое лезвие. Изыди, Дьявол, нет тебе места в этом теле. Под полупрозрачным лезвием, плоть расступилась, будто рот в крике, тонкими струйками кровь полилась в специально подставленную чашу. Исторгнувшись наружу, исчезни, как тень на свету. Отец мой, ты вечный и всемогущий, будешь освобожден. Малкеста поднес чашу к губам. Я пью за твою победу. Снова мелькнуло — сцепка рук, взрыв, длинные светлые волосы — мелькнуло и пропало. Малкеста устало выдохнул. Небольшой механический скат, зависнув напротив мейстера, внимательно наблюдал за ним выпуклым красноватым окуляром *** Когда они пришли, Сид сидел в кресле, закинув ноги на панель управления. Рядом застыла небольшая полупрозрачная проекция — механический скат, модель боевого робота, выглядел почти, как настоящий. Когда Слейтер переступил порог, скат облетел вокруг Сида и растаял сигаретным дымом. Не было никакой особенной причины считать, что проекция принадлежала Бабочке, в конце концов, Сид мог запрограммировать свой собственный компьютер на такой эффект, и все же Слейтер спросил: — Импульсный компьютер? — Не слишком хорошо называть Госпожу так безлично, Леон, — Сид небрежно откинулся назад, чуть улыбаясь, но его улыбка Слейтера не обманула. — Ты можешь не отвечать, если не хочешь, — сказал он. — Конечно, могу, — фыркнул Сид, протянул руку. — Падре-падре, иди ко мне, не надо прятаться по углам. — Перестань кривляться, — холодно отозвался Загесса, выходя вперед, но руку принял. Сид спустил ноги на пол и усадил инквизитора к себе на колени: — Я состою из показухи, падре. Если я перестану кривляться, что останется? — Обычный ублюдок, — спокойно ответил Загесса, устраиваясь у него на коленях поудобнее. — Ну нет, — фыркнул Сид. — Предпочту оставаться необычным ублюдком. Сядь, Леон, мы никуда не пойдем, останемся здесь. Он улыбнулся озорно и весело, и ревность, возникшая от того, как фамильярно и легко инквизитор принимал прикосновения Сида, отступила. Слейтер улыбнулся в ответ — едва заметно, одними уголками губ. — Воздержитесь от мысленного секса в моем присутствии, будьте любезны, — ледяным тоном попросил Загесса. — Что ты, падре, — Сид подмигнул Слейтеру. — Мы даже не собирались. Правда, Леон? — Если бы у меня была такая возможность, я занялся бы с тобой сексом физически, — спокойно сообщил Слейтер, глядя ему в глаза, и заставляя себя выглядеть бесстрастным. — Меня стошнит, — так же спокойно предупредил Загесса Сида.- Единственный плюс будет в том, что меня стошнит на тебя. Сид преувеличенно демонстративно скривился: — Давай обойдемся без крайних мер. Слейтер вызвал гравитационное кресло и опустился на полупрозрачное сиденье, мягко спружинившее под его весом: — Ты ушел от ответа. Проекция робота принадлежала Бабочке? — отчасти, Сид был прав, и думать о ней именно как о Бабочке было правильнее, чем как о безликом импульсном компьютере. Все-таки Слейтер действительно был ей благодарен, хотел видеть в ней больше, чем машину. — Попытался уйти от ответа, — криво усмехнулся Сид, потянувшись за сигаретами и задев локтем Загессу. Если инквизитору и было неприятно, он промолчал. — Тебе не пришло в голову, что я могу не хотеть, чтобы падре знал? — Тогда ты ни за что не позволил бы ему увидеть проекцию, — легко парировал Слейтер. — То же касается и меня. — Мозги, — Сид фыркнул, прикуривая. — Всегда считал, что это сексапильно. Неудобно, но сексапильно. Да, Леон, это была госпожа. Заглядывала с новостями. — Новости касаются меня? — бесстрастно спросил Загесса. — Новости касаются моего черного друга мейстера. А значит, нас всех, — Сид сделал глубокую затяжку и блаженно выдохнул в воздух. — Он все еще на Равоне, и, если бы убивал поменьше, можно было бы сказать, что сидит тихо. — Еретики всегда убивают много. Это не показатель, — невозмутимо заметил Загесса. Инквизитор сидел ровно, невозмутимо, будто не на коленях у Хаотика Сида, пирата и убийцы, а в кресле. Слейтер отдавал должное самоконтролю Загессы, мало кто в его состоянии смог бы демонстрировать подобную невозмутимость. — Я всего лишь осознаю свое положение, — инквизитор снова ответил на его мысли, вместо того, чтобы дождаться вопроса. — Срыв может иметь слишком неприятные последствия. — Падре-падре-падре, — Сид шутливо пригрозил Загессе пальцем. — Не стоит вести разговоры, которых не слышит капитан. — Даже не собирался, — холодно отозвался Загесса. — Я осознаю, что это не в моих интересах. — Верно, — подтвердил Сид, снова затянулся с видимым удовольствием и сказал. — Новости интересные. Кое-кто на Равоне согласился пригласить друга Малкесту в гости. — Ты имеешь в виду похищение или действительно надеешься, что пророк добровольно прилетит на твой корабль? — Загесса высокомерно вздернул бровь, движением, которое немедленно напомнило Слейтеру о Ламии. — Первое, падре. Я не фанат неоправданной надежды. — Когда он будет здесь? — спросил Слейтер, привлекая внимание к себе. — Все в руках провидения и моего помощника с Равоны, — пожал плечами Сид. — Провидение играет не на твоей стороне, — бесстрастно сказал Загесса. — Кто знает, падре, кто знает, — Сид театрально покачал рукой в воздухе и добавил. — У каждого свои сильные стороны. Кто-то умеет давить, кто-то убивать, а я умею договариваться. У меня сильные союзники. Загесса мог бы поспорить с этим, и Слейтер вмешался, не желая отклоняться от темы: — У тебя должны быть какие-то предположения, как скоро Малкеста окажется у нас. Он специально использовал это «нас», чтобы посмотреть за реакцией, определить насколько Сид готов ему в этом довериться. Сид не стал ни оспаривать, ни поправлять это «нас», и уже от такой мелочи на душе потеплело. Смешно, что легионера, профессионала до мозга костей теперь можно было успокоить такой мелочью. — Не льсти себе, — холодно посоветовал ему Загесса. — Хаотик просто двуличная тварь, которая говорит то, что ей выгодно. — Это ты не льсти своей значимости, падре, — Сид отозвался немедленно, и за небрежностью его тона проскальзывало напряжение. — Не стоит наговаривать на меня в моем присутствии, тебе не понравится результат. И эта его реакция убеждала в искренности больше любых слов. Сиду было неприятно, что Загесса оскорбляет его в присутствии Слейтера, Сиду было важно, как Леон станет о нем думать. Слейтер посмотрел Сиду в глаза, поймал его взгляд, любуясь каждой крохотной точкой серой радужки, и сказал: — Я верю тебе. Я верю тебе, как никому и никогда не верил раньше. Больше, чем кому бы то ни было, даже себе. — Я помню, Леон. Помню, хотя предпочел бы забыть. — Браво, — сухо вмешался Загесса. — Достойно трагедий Древней Земли. Теперь можем мы вернуться к разговору о Малкесте? Сид рассмеялся, протянул руку и легко встрепал волосы инквизитора, будто тот был ребенком, хотя, по мнению Слейтера, Загесса совершенно точно не мог провоцировать на такое обращение. — Спасибо, падре, — хищно улыбаясь, сказал Сид. — Если бы не ты, сами бы мы никогда не догадались, как глупо выглядим. К счастью, есть ты, и, к счастью для тебя, ты прав. Не от меня зависит, когда друг-мейстер прибудет в гости, но я могу приготовить дом к его приходу. — Ты сообщишь команде? — спросил Слейтер. Сид задумчиво побарабанил пальцами по панели управления: — Я еще не решил. Сказать выгоднее, чтобы не было сюрпризов, с другой стороны, промолчать значит подстраховаться от паники на борту. Черные вызывают страх, даже у таких ублюдков, которые готовы идти за Хаотиком Сидом. — Еретики вызывают страх, потому что всегда мстят за своих, — вмешался Загесса. — Для них это естественная необходимость, иначе их слишком легко могли бы уничтожить. — Они используют провидцев, чтобы находить тех, кому хотят отомстить, — предположил Слейтер. — Разумеется, — подтвердил Загесса. — Это во многом подпитывает слухи о неизбежности возмездия. Пойти против мейстера черных, означает пойти против всех еретиков. Действие, безусловно, безумное, но как представитель инквизиции я не могу его не оценить. Слейтер никогда не задумывался об этом раньше, те немногие файлы о черных, которые он видел, никогда не упоминали ни о чем подобном. — Твой первый комплимент мне, падре, — легко отмахнулся Сид, так, будто опасность не имела для него никакого значения. — Как жаль, что я не успел включить камеру. Слейтер понимал, что Сид планирует сделать, и ни разу не задался вопросом, чем это может закончится. Целая организация сумасшедших церковников, наделенных Даром, против одной единственной пиратской команды. Сколько нам осталось? Меньше двух месяцев. Если они придут за Сидом позже, Слейтер не сможет его защитить. Если будет для Сида какое-то позже, — шепнул отравленный голос в его сознании, и это был не Загесса. Будет, — попытался утешить себя Слейтер. Сид пытался покончить с собой, он не стал бы пытаться изменить будущее, если бы оно не грозило чем-то страшнее смерти. Что если эта неизбежность связана именно с черными? Что если похищение Малкесты приведет к исполнению пророчества? Мог ли Сид об этом не думать? Слейтеру захотелось закричать ему, чтобы он не смел, чтобы оставил Малкесту в покое, потому что иначе… — Замолчи! — рявкнул Загесса, вцепляясь пальцами в рукав Сида, и успокаиваясь с видимым трудом. — Не заставляй меня думать, что ты еще тупее, чем твой ущербный собрат с «Роджера»! Еретик видит узлы вероятностей, любое действие приведет к исполнению пророчества. — Я думаю… — Слейтер отчаянно пытался поймать взгляд Сида, переубедить того не лезть в это, оставить все как есть, чтобы не подставляться. Сид смотрел на панель управления и молчал. — Не думай, у тебя плохо получается, — огрызнулся Загесса. — И контролируй свое сознание, или я потребую, чтобы тебя отправили в криокамеру. Контролируй это существо, оно его паника едва не выжгла мне сознание. — Хватит паниковать, Леон, — сухо приказал Сид, и спокойно посмотрел Слейтеру в глаза. — Черные в любом случае будут охотиться за мной. У них есть связи с Дворцом, именно поэтому изначально ловить меня послали Малкесту. Он отложил задание из-за того, что увидел, но если бы этого не случилось, как ты думаешь, что бы было? Считаешь, я мирно попил бы с ним чаю и улетел? Конфликт с черными неизбежен. И он будет. На моих условиях. — Ты не понимаешь… — с трудом выдавил Слейтер. Не понимаешь, как страшно знать, что ты можешь пострадать. Ты можешь пострадать, и я ничем не смогу тебе помочь. — Единственный, кому здесь нужна помощь, это ты, — отрезал Загесса. — Желательно помощь квалифицированного специалиста, если такие существуют. — Хватит, падре, — устало оборвал его Сид, и снова повернулся к Слейтеру. — Ты не можешь трястись надо мной при каждой опасности, Леон. У меня много врагов, и с каждым годом их будет становиться все больше. Я не жду от жизни хэппи-энда, в моем мире он не положен ублюдкам. Никакого долго и счастливо. — Ты не можешь об этом судить, — выдавил Слейтер через силу. — Ты не знаешь, сколько тебе осталось. Ведь ты же не знаешь? Ты… Через два месяца, если есть хоть какая-нибудь высшая сила, которая меня слышит, пожалуйста, пожалуйста, пусть это будешь не ты! — Замолчи, — холодно бросил Загесса. — Тебя слышу я. И требую, чтобы ты взял себя в руки. — Я не собираюсь умирать, Леон, — Сид рассмеялся, и хотя смех нельзя было назвать особенно веселым, Слейтера он немного успокоил. — Я просто хочу, чтобы ты понимал, где находишься, и по каким правилам играют вокруг. Мой мир — мир пиратов и убийц, и если ты боишься терять, тебе нечего здесь делать, потому что с первого до последнего, мы здесь — ублюдки, которые неизменно потеряют все. Мы живем на полную, и ни о чем не жалеем. — Что если я так не смогу? — спросил Слейтер. — Ничего, — сказал Сид, и улыбнулся. — Ничего. Новые документы, планета без генетического контроля и «долго и счастливо», которого ты на самом деле заслуживаешь. То, чего «Хаос» не сможет тебе дать. — Мне не нужно такое «долго и счастливо», — сказал ему Слейтер. — Мне все равно насколько заслуженным оно будет, без тебя оно не будет настоящим. К черту такое счастье, — отчеканил он. — Я не настолько слаб, чтобы выбирать. Я останусь здесь, на «Хаосе» пока я еще могу хоть что-то решать, и никто не причинит тебе вред, пока я способен поднять гладиус. Так что это тебе лучше привыкнуть к тому, что тебя_никто_не_убьет, — он произнес последние слова с силой, акцентируя каждый звук, чтобы Сид наконец-то понял. И, наверное, он все-таки понял, потому что улыбнулся грустно и устало, так будто они со Слейтером остались одни, и ответил: — Я такой эгоист, Леон. Я хочу все, что ты обещаешь, но я и так взял слишком много. Есть вещи намного важнее моей жизни, вещи, которые я хотел бы сохранить. Что ты на это скажешь? — Я скажу, что вместе мы сохраним и их тоже. *** Загесса собирался одернуть их, несколько раз собирался вмешаться в разговор, и все-таки медлил, сам не был уверен почему. Он чувствовал себя статистом в чужом сценарии. Было в тот момент что-то между легионером и Хаотиком, что он не решался нарушить, что-то очень хрупкое, и в то же время неуязвимое. Загесса молчал, злясь на себя. Чужие чувства, такие сильные, правильные и честные захлестывали его волнами, но не причиняли вреда, чужая любовь, подсмотренная нежность. И Загесса гнал от себя мысль о том, что понимает Хаотика, что, быть может, это — то, что легионер протягивал ему, уязвимое и драгоценное — стоило любой боли, любой жертвы. Это не было похоже на то, как Загесса воспринимал человеческие чувства — влюбленность, привязанность. И на секунду пришла стыдливая, отравленная мысль — любил ли он сам когда-нибудь так? Смог бы он любить кого-нибудь так? Мысль отозвалась болью, застарелой, притупившейся, как память о далеком-далеком прошлом, когда все было по-другому. Шорох листьев на ветру, и свет пробивается сквозь кроны, пятнами ложится на золотисто-рыжие волосы. Теплый, спокойный свет звезды Нью-Ватикана, самого лучшего из солнц во Вселенной. Рамон? Меньше, чем шепот. Родившееся из глубин памяти, тихое и умиротворенное — его имя. Позже, когда он уже стал инквизитором, все называли его Загесса. Тогда на Нью-Ватикане, Доминик никогда не болел, и даже в прохладные дни предпочитал в беседке, он облачался в легкую рясу, шел в дальнюю часть парка, предпочитая уединение, и читал Писание, пока день не обращался в вечер, окрашивая мир золотом. Когда он начал сходить с ума? Как это было? И уже чужая память подкинула ответы — как медленно рассыпалась вера Доминика, истаивала по крупице. Загесса почувствовал, что задыхается. Нужно было успокоиться немедленно. Взять себя в руки. Его затрясло. Какая-то часть, которая всегда и везде в первую очередь оставалась инквизитором, равнодушно фиксировала срыв. Нужно было прекратить, пока Хаотик не понял, что происходит. На Нью-Ватикане Доминик чаще улыбался… Их наставник Святой Учитель Сонорра всегда злился, если Доминик уходил слишком надолго… Впервые в лаборатории Загессе стало жутко, но Доминик улыбался, и от него исходило такое умиротворение, что… Однажды в дальней части парка они нашли умирающую птицу, Доминик читал ей Молитву Отречения… Отец мой, что спит в земле и простирается меж звезд, услышь наш голос! Сегодня мы отрекаемся от Смерти! Бессмертие постигнув в Твоих объятьях, мы отрекаемся от всего, что конечно! Его голос звенел, и казалось, воздух дышал в такт его словам. Мы сменим тысячу форм, и примерим тысячи крыльев, чтобы умереть и восстать червями. Прими нас сегодня, прими, как сыновей и любимых, прими в свои объятья. Сегодня мы отрекаемся от Смерти… Их было так много, воспоминаний, которых никто не мог коснуться, которые никто не мог отравить. Воспоминаний, которых даже Загесса не смел касаться, чтобы не обжечься. Как тогда сказал Хаотик? Что-то про то, что Загесса был должен Доминику. Должен был ему помочь. — Падре? — голос доносился будто из далека, наслаивался на чужие чувства и на пропитанные солнцем воспоминания. Загесса отпрянул от Хаотика, едва удержавшись на ногах. — Мне нужно уйти, — он не узнавал собственный голос, слышал его будто со стороны, едва различимый за неодолимым мысленным криком. ДОМИНИК. Имя рассыпалось на буквы, и Загесса рассыпался вместе с ним. Дверь скользнула верх, и Загесса упал бы, если бы, его не подхватили. Кто-то прижал его к себе, и даже теперь, после стольких лет Загесса помнил это прикосновение. — Доминик… — выдохнул он, судорожно хватая ртом воздух. — Тихо, — шепнул тот, прижимая его к себе теснее, прикасаясь разумом к разуму — будто анестетик к ране. — Тихо, у тебя срыв. — Помнишь, ты читал молитву? Молитву Отречения для мертвой птицы в саду. — Рамон… Это было так важно, сказать ему, передать, что Загесса не забыл, что оно все еще стоит перед глазами, будто оно было вчера, стоило только позволить себе вспомнить. — «Прими нас сегодня, прими, как сыновей и любимых», помнишь, Доминик? Мир рассыпался, как картинка на поврежденном носителе. Ссыпался пикселями, отодвигался все дальше и дальше. — Рамон! Доминик звал его, издалека, из прошлого, и Загесса улыбнулся. Такой удивительно красивый голос. Да, я помню. *** Оглядываясь назад, Ламия даже не мог сказать, что не ожидал. Скорее малодушно понадеялся, что все обойдется, хотя мог представить, что будет с Загессой в присутствии легионера и Хаотика, учитывая, какие чувства они вызывали друг у друга, тем более, что оба понимали, как мало у них времени. Слейтер был достаточно громким даже в спокойном состоянии, в присутствии Сида он превращался в сверхмощный транслятор чувств. И все же срыв у Загессы спровоцировало не это. Ламия сам не до конца был уверен, что именно. Он был у себя в лаборатории при лазарете, экспериментировал с клетками Девы, больше, чтобы отвлечься от ситуации, чем действительно видя необходимость в генетической модификации своей иконы. Уоррен отправился в отсек связи, собираясь запросить новейшие звездные карты, и Ламия почувствовал странное опустошение, когда остался один. Когда его накрыло волной чувств Слейтера — нежность, убежденность, перемешанные с любовью и отчаянным, голодным желанием защищать — рука дрогнула, и реагент едва не плеснул за край пробирки на Писание, но Ламия быстро успокоился. Чувства были сильными, но не агрессивными, Ламия скользнул по ним по ним, не погружаясь. И за этой волной, слабый, набирающий громкость сигнал почти потерялся, пока не стало поздно. Водоворот. Вот на что это было похоже. Не стабильный поток, который Ламия привык ассоциировать с Сидом, а воронка, засасывающая все глубже. И сразу за чувствами, пришли воспоминания — как долетающие извне обрывки фраз. Молитва Отречения. Ламия узнал ее сразу, вскочил, задев рукавом пробирки, и кинулся по коридору к рубке управления. Он даже не был уверен до конца, почему бежит, что заставляло сердце биться так часто, так отчаянно. Доминик! Он слышал голос Рамона будто наяву и не мог вспомнить, что это голос инквизитора Загессы. Голос, рассыпающийся в сознании на воспоминания. Солнце Нью-Ватикана, теплый, чуть рыжеватый свет, пробивающийся сквозь листья. Тихие аллеи парка при Главном Исследовательском Комплексе. Беседка между огромных деревьев. Когда-то давно, в прошлой жизни, Загесса раскрывал перед своим другом Домиником разум, и они касались чувств друг друга. Несколько дней назад Ламия отвернулся от прошлого, взламывая сознание Рамона, будто запертую дверь, взламывая собственным безумием, бесконечным потоком своих чувств и своих мыслей, абсолютной открытостью. Теперь, задыхаясь под ответной волной, он не мог закрыться. Резонировал с воспоминаниями инквизитора Загессы и с его чувствами. — Помнишь, ты читал молитву? Молитву Отречения для мертвой птицы в саду. — Рамон… Ламия не хотел помнить, хотел вернуть то безразличие, с которым относился к своему бывшему другу раньше. Думать только так и никак иначе — всего лишь бывший друг». Я не жалею, хотел сказать Ламия. Я не жалею, я сделал то, что должен был. Я не мог по-другому. Ты помнишь, что нас связывало? Сознание Рамона ускользало, отдалялось, погружаясь в беспамятство. И последнее, едва на грани слышимости произнесенное «ты помнишь», заставило Ламию прикрыть глаза, борясь с болью и признать. Да, я помню. *** Загесса пришел в себя в комнате Доминика, сразу же узнал помещение, хотя никогда не был там раньше, только видел в чужих воспоминаниях. Было тихо, словно сознание обернули ватой. Загесса был за это благодарен, голова болела и без навязчивых мыслей легионера, просачивающихся под хлипкую ментальную защиту. Доминик сидел в кресле у кровати, рассеянно поглаживая корешок Писания, и не повернул головы в сторону Загессы, хотя не мог не почувствовать, когда тот очнулся. — Как долго я пробыл без сознания? — спросил Загесса, пытаясь сесть, но голова закружилась, и он снова обессиленно откинулся на подушки. — Около получаса, — сказал Доминик. — Я ввел тебе амброзию. Это препарат… — Я знаю, — сказал ему Загесса. — Это было в твоих воспоминаниях. Доминик молчал. Загесса молчал тоже, смотрел на его лицо и видел одновременно Ламию — ручного церковника Хаотика Сида — и своего друга. Молчание затягивалось, но не становилось неловким, так они когда-то молчали на Нью-Ватикане, в уютной и спокойно уверенности, что всегда смогут понять друг друга. — Когда ты исчез из Цитадели, — Загесса заговорил первым. — Мне ничего не сказали, я узнал только когда вернулся на Нью-Ватикан. Доминик помолчал, и в движениях его пальцев, бездумно касающихся книги, появилась затаенная нервозность. Только в этом, в остальном Ламия, церковник Хаотика Сида, превосходно владел собой. — Я сам вызвался, чтобы найти тебя. Не хотел, чтобы ты жил еретиком. — Я знаю, Рамон. Я благодарен тебе за это, — тихо отозвался Доминик. — Иногда я думал, если бы я не улетал, если бы мы были вместе, мог ли я что-нибудь сделать, — признал Загесса. — Мог ли я что-нибудь изменить? Доминик склонил голову, и золотистые его волосы скользнули по плечам, частично закрыли лицо: — Я бы не хотел, чтобы ты видел меня таким, каким я был тогда, Рамон. Показаться тебе на глаза было бы слишком больно. И какое это сейчас имеет значение? Мы оба были другими тогда, что осталось от нас прежних? — Ты все еще помнишь, — сказал ему Загесса. — Помнишь Нью-Ватикан. Помнишь, какими мы были. Доминик повернулся к нему, протянул руку, медленно, будто спрашивая разрешения, и коснулся щеки, дружеским успокаивающим жестом. — Помню, — признал он. — Никогда не смогу забыть. Теперь настала очередь Загессы отворачиваться: — Я думал, что эти воспоминания останутся для меня нетронутыми, незапятнанными. Я думал, что уничтожу еретика, и очищу твое имя. — Ты лучший друг, который у меня когда-либо был, — признал Доминик. — Просто я оказался не тем, кем ты меня считал. Я предал тебя и заразил безумием. Теперь я не могу даже просить за это прощения. — Не стоит, — сказал ему Загесса. — не стоит просить у меня прощения. Попроси меня о помощи. Доминик вскинулся, будто от удара. Загесса смотрел ему в глаза уверенно и твердо. — Ты… — Доминик искал и не находил слов. — Ты… не можешь предлагать мне помощь. После того… — После того, что ты сделал, — закончил за него Загесса. — Мне полагается ненавидеть тебя. Ты предал меня, искалечил мое сознание и сделал мне больно. — Тогда почему? — Потому что я смотрю на тебя, и все еще вижу своего друга. Запутавшегося, ослабшего и наделавшего ошибок, но человека, который когда-то был мне дорог. Ненависть к другу не сделает меня счастливым. — Ты не сможешь простить. — Наверное, нет, — признал Загесса. — Но я смогу помочь, — он цинично усмехнулся и добавил. — И если уж у меня все равно нет выбора, я предпочту помогать кому-то, кого считал другом, чем врагу. Можешь считать это вывертом синдрома заложника. Доминик невесело улыбнулся: — Инквизиторов учат не поддаваться синдрому заложника. — Очевидно, что меня плохо научили, — Загесса сел кое-как и протянул Доминику руку, тот принял ее, поколебавшись несколько мгновений: — Я никогда не смогу отблагодарить тебя, Рамон. — Вероятно, нет. Я предлагаю помощь не потому, что рассчитываю на благодарность. Когда-то, когда ты сходил с ума на Нью-Ватикане, я должен был быть рядом с тобой, как друг. Но меня не было. Что ж, теперь все иначе. Теперь, хотя бы в чем-то я могу помочь. Почему бы не сделать это? — Я изувечил тебя. — Ты разделил со мной безумие. Когда мы были на Нью-Ватикане, мы многое делили друг с другом. Счастливые, хорошие вещи, там, — Загесса почувствовал, что грустно улыбается. — Там не было других. Но мне хотелось бы верить, что между нами была настоящая дружба. Настоящая дружба означает, что можно разделить все что угодно. Боль и безумие тоже. Запоздало, но я принимаю то, чем ты готов поделиться. — Я еретик, — выдавил Доминик. — Одумайся, Рамон, ты разговариваешь с Отступником. — Ты не еретик, — Загесса потянул его на себя и спокойно добавил. — Что бы ни творилось с тобой раньше, сейчас ты стабилен. Ты не сходишь с ума, тебя стабилизирует Хаотик. Если для того, чтобы помочь ему в этом, нужно взломать разум мейстера черных, я это сделаю.