***
Гарри, я и Энн уже сидим за обеденным столом. — Где Джемма? — спрашиваю, вспоминая о своих обязанностях примерного парня — везде быть со своей девушкой. — Она пошла гулять с подругой, — отвечает миссис Стайлс, кладя мне в тарелку кусок яблочного пирога и наливая какао. Проклятие, это их завтрак? Где чёрное мясо, сгоревшая яичница, кетчуп!? Я должен так завтракать? Серьезно!? Да после такого завтрака я не пойду гулять, а сразу же погружусь в сон. Гарри сдавливает смешок и шепчет мне: — По кличке «кабан». — Ты что-то сказал, милый? — улыбается сыну мать, кладя кусок пирога и ему в тарелку. — Нет-нет. Теперь сдавливаю смешок я, а Энн садится за стол. — Вы уже подружились? — Да, Луи отличный парень, — улыбается Гарри, смотря на меня. Я смущённо опускаю голову. Это приятно слышать... впервые в своей жизни. — У Джеммы великолепная семья. Да, я сказал какую-то добрую чушь, но думаю, она им понравилась. — У Джеммы великолепный парень, — вырывается у Гарри. Энн начинает как-то странно улыбаться. Что он сказал? Мятный мальчик, повтори. Это звучит так, будто он хочет отбить меня у Джеммы. Нет, сама фраза, быть может, и нормальная, но КАК он её сказал, как это вырвалось из его губ. Он гей, точно. Мятный гей. Ну, он, хотя бы, не маньяк, я надеюсь.***
Завтрак прошёл идеально. Я наелся этим сытным и вкусным пирогом, запил его какао. Оказывается, это отличный завтрак. Я даже смог мило пообщаться с Энн и Гарри. Но нужно возвращаться домой, чего не очень-то и хочется делать. Уже стою у выхода из их идеального особняка. — Будем рады снова видеть тебя, Луи, — с улыбкой проговаривает Энн. — Да, можешь заходить к нам просто так, ко мне или к Джемме, — поддерживает мать Гарри. — Спасибо, — улыбаюсь им странной и непривычной для самого себя улыбкой, какой-то слишком милой и доброй, — до встречи, — и ухожу. Становится как-то грустно. Мне понравился вчерашний вечер, мне понравилось быть парнем Джеммы, мне понравилось целовать Джемму, мне понравилось спать в обнимку с её братом, мне даже понравилась эта мятная паста, и мне нравится, что её вкус до сих пор остался в моём рту. Но нужно возвращаться домой, к запаху гари, к пыли в глазах, к родителям, к постоянному ору.***
Я наливаю себе стакан воды из под крана. Родители сейчас на работе. Мама уходит часов в восемь, поэтому не успевает помыть посуду, отец уходит в полвосьмого. Я с тоской смотрю на нашу грязную кухню, на остатки завтрака на столе, на эти старые стаканы и тарелки, на эти пережаренные яйца в них, на эти пыльные стены... Делаю большущий глоток воды. У нас даже питьевая закончилась. — Какой кошмар, — бормочу, залпом допивая. Поднимаюсь в свою спальню, меняю этот пропахший мятой наряд сладкого мальчика на рваные джинсы и кеды, беру свой скейтборд и выхожу на улицу. Сегодня очень жарко, поэтому по нашему городку спокойно можно разгуливать в одних джинсах. Встаю на скейт и сразу становится легче. Звук колёс, запах асфальта, всё это успокаивает и расслабляет почти так же, как мятный аромат младшего Стайлса. Кстати, о нём. Кажется, это именно он бежит ко мне и машет рукой, чтобы я остановился. Я торможу и начинаю ждать, пока Гарри подбежит ко мне. — Я забыл передать, Джемма сказала, что позвонит тебе сегодня. Сдавленно смеюсь. Этот парень настолько мил, что нашёл меня, чтобы передать это? — Как ты нашёл меня? — Да я гулял вообще, увидел знакомый силуэт... — И решил вспомнить, что Джемма просила передать мне, что перезвонит? — Да. — Не верю, — ухмыляюсь я, — ты искал меня, чтобы передать мне это. — Неважно, — и Гарри закусывают нижнюю губу. — У тебя есть скейт? Хорошо ездишь? Вздыхаю. Кажется, ему скучно и он хочет провести со мной время. Мне, конечно, понравился этот кудрявый гей, но сейчас я иду к своим друзьям, с которыми ему лучше не общаться. Бог знает, в каком они сегодня настроении. — Да, неплохо. — А ты всегда так одеваешься? — Как? — Твоим джинсам лет пять, или они не такие старые, но в ужасном состоянии. А ещё ты весь в синяках и ссадинах, ты подрался с кем-то? Снова вздыхаю. Вчера я кивал миллион раз, а сегодня вздыхаю. Этот мальчишка хочет узнать, что я не примерный парень, а бездельник, который напивается вхлам и дерётся по любому поводу, или Гарри не такой милый мальчик, каким кажется, и он не сдался, а всё ещё ищет доказательства, что я ненастоящий парень его сестры? — Я думаю, что потёртые джинсы — самое то для тренировок на скейте, так как я часто падаю, когда отрабатываю новые трюки, откуда и ссадины с синяками, — отвечаю с напряжением во взгляде и голосе. — Научишь меня ездить на скейте? — А у тебя нет друзей? — В смысле? — Суббота, жаркий день, твоя сестра гуляет с друзьями, а ты просишь меня научить тебя ездить на скейте, мне кажется, шестнадцатилетний парень должен сейчас проводить время с друзьями на пляже или в каком-то летнем кафе. В конце концов, ты мог бы сейчас играть с друзьями в футбол на вашем газоне. — Тогда у меня встречный вопрос к тебе, Луи. — Мои друзья ждут меня на площадке, и я спешу к ним. — Хорошо, все мои друзья сейчас заняты, а я хочу повеселиться. Есть у него друзья, ага, конечно. Небось, всех распугал своими гейскими замашками. — И ты не отцепишься от меня, да? — Да. — Уроки тебе не нужно делать? — Я сделаю их вечером. И я в очередной раз вздыхаю, закатывая глаза к небу. Гарри выглядит слишком мило и наивно, чтобы ему отказать. Да и как вообще можно отказать мальчику с такими кудряшками? — Пошли, — ворчу. — Спасибо, — он широко улыбается мне счастливой улыбкой.***
Подходим к пятерым парням, я здороваюсь с ними, каждому давая «пять». — Это ещё кто, Томмо? — спрашивает один из них, посматривая на Гарри. — Младший брат моей девушки, она попросила меня провести день с ним. — С каких пор ты подкаблучник, Томмо? Баба попросила — ты сидишь. Отец мало порет тебя? — Да ладно, мне не сложно, тем более, он забавный, посмотрите, какие у него кудряшки. — Ладно, как тебя звать-то? — Гарри, но можете звать меня Хаззой. — Хорошо, — другой из моих друзей достаёт ящик пива и раздаёт каждому, кроме Гарри, по бутылке. — Вы с пивом будете тренироваться? — удивляется кудрявый гей. — Не нуди, — стонет третий, открывая бутылку. Мятный парень переводит взгляд на меня, в надежде, что хотя бы я не буду пить, но, увы, я уже жадно глотаю пиво, будто не пил сутки. — Знаешь, вчера ты выглядел милее, — обращается ко мне, но я взглядом даю понять, что в этой компании не стоит вспоминать вчерашний день. — А что было вчера, Томмо? — Я знакомился с её родителями. — Ого, так у вас всё серьёзно? Как твою девушку хоть звать? — Да, всё серьёзно. И какая разница, как её зовут? Всё равно я не познакомлю её с такими придурками как вы. И они начинают смеяться. — А ты со своими её уже знакомил? — Нет. — Я представляю, в каком шоке она будет, когда увидит твоего отца. — А что с ним не так? — встревает Гарри. — Ты о своей семье, что ли, вообще не рассказывал им? — начинает смеяться один из друзей. — Или выдумал, что твой отец хорошо зарабатывает? — Да ладно, нам хватает, — отвечаю, в очередной раз глотая пиво. — Ну да, в прошлый раз тебе так хватало, что ты одолжил у меня деньги на хот-дог. Опускаю голову. Теперь их не заткнёшь. — Я думал, ты... — начинает Хазза, странно смотря на меня, но я с натянутой улыбкой поворачиваюсь к нему: — Я обещал тебя научить ездить на скейте, вперёд, малыш, становись на него. Гарри с подозрением смотрит на меня, но всё же встает на мой скейт, а я допиваю пиво и, оставляя бутылку на земле, хватаю этого гея за бока, чтобы помочь ему удержаться на скейтборде. — Так, теперь перенеси вес назад, так будет удобнее держать равновесие. — Мы теряем тебя, Томлинсон, — смеются мои друзья, — подкаблучник и нянька! — У тебя не самые приятные друзья, — тихо замечает Гарри. — Мне нравятся. — Ладно, мы потренируемся, потом на сёрфинг, ты с нами? — Да что ж вы душу травите-то?! Я же сказал, что у меня ещё нет сёрфа! — Напряги отца, потому что без тебя скучно! — Ты пока что Хаззу покатай, надеюсь, вечером ты станешь прежним! — выкрикивает ещё один друг. — Мы пошли, до вечера! — До вечера, — буркаю им в ответ и смотрю на Гарри: — Сейчас я тебя отпущу, попробуй проехать, ты отлично стоишь. — Хорошо, отпускай. Убираю от него руки, и Гарри начинает ехать. — Луи! Как тормозить, Луи!? Начинаю смеяться и бежать за скейтом, который едет вниз по небольшому склону. Хватаю Хаззу под руки и приподнимаю его, а скейтборд уезжает вниз. Ставлю мятного гея на землю, а сам бегу за скейтом. Вскоре я возвращаюсь с ним в руках. — Не испугался? — Нет, но я не понимаю, как им управлять. — Я тебя научу, не бойся, — оглядываюсь по сторонам, друзья оставили мне бутылку пива. — Отлично, — я беру её в руки и открываю. — Ты же сейчас напьёшься, Лу. — Лу? — давлюсь пивом, когда пытаюсь прокашляться. — Не смей меня так называть. — Почему? — Потому что. Потому что это странно звучит. Лу... — фыркаю, — тоже придумал мне. Гарри садится на парапет: — Хорошо. Но ты всё равно сейчас напьёшься. — От двух бутылок пива? Не смеши. Мои друзья устраивают вечеринки, и я как стёклышко возвращаюсь после них, а там, знаешь ли, я могу выпить и литров пять. — Джемма тебя иначе описывала. Вчера ты подходил под описание. — Знаешь, Гарри, — начинаю, делая огромный глоток пива, который ударяет в голову, и я могу говорить то, чего не сказал бы без алкоголя в организме, — перед семьёй мы всегда другие, или ты думаешь, что парень Джеммы и в самом деле будет цветочком? Ты же прекрасно знаешь свою сестру и её круг общения. — Да, но она представила тебя явно парнем не из бедной семьи. — И что? У нас с ней любовь, так какая разница, из бедной я или из богатой семьи? Главное, что я не панк в наколках и на байке. — Да, но ты литрами пьёшь пиво. — Мне больше нечего пить, увы. Пиво — дешёвый напиток, мне в самый раз. — Сок стоит дешевле, чем пиво. — Ты представляешь реакцию моих друзей, когда я при них начну пить сок? — А если они пойдут прыгать с крыши, ты тоже пойдёшь? — Тебе когда-то говорили, что ты зануда, Стайлс? И да, я пойду прыгать с крыши. — Я не зануда, просто твои друзья сильно влияют на тебя. — Знаешь, теперь я понимаю, почему Джемма не ночует дома и общается с панками и мной. — Хуже. С тобой она встречается. — А ты против? — Нет, ты хороший парень, просто ты запутался в связи с финансовым недостатком в твоей семье. — Ты точно уверен, что тебе шестнадцать лет, а не семьдесят? — Да брось, Луи, ты сам прекрасно знаешь, что я прав. — Нет, не прав. Мне восемнадцать лет и это нормально, что я пью и веду такой образ жизни. — Нет, не нормально. Ты можешь выпить пять литров пива и остаться трезвым, твоё тело всё в синяках, а твоя семья даже не может купить тебе доску для сёрфинга, а ещё на тебе потёртые джинсы. — Ты сейчас намекаешь на то, что я какой-то не такой? — Нет, я намекаю на то, что ты пьёшь и общаешься с такими парнями не от хорошей жизни. — Ты думаешь, что слова шестнадцатилетнего парня заставят меня задуматься о жизни? — Просто ты мне реально понравился, а закончишь ты лет в сорок пьяным жирдяем. Вряд ли ты женишься на Джемме, у тебя будет жена, которая станет тебе изменять, потому что ты будешь не в состоянии удовлетворить её. — Ты чё это? — недовольно морщусь. — Не был бы ты братом Джеммы, я бы уже тебя ударил, поэтому просто заткнись. — Видишь, тебя злят мои слова, потому что ты сам понимаешь, что так и будет. — Меня злят твои слова, потому что ты сказал, что в свои сорок я не смогу удовлетворить собственную жену. — Но так оно и будет, Лу, прости, Луи. — Знаешь, вчера ты мне тоже показался более милым, чем сегодня. — Просто я сказал тебе правду в глаза, и она тебе не понравилась. — Да какая тебе вообще разница? Ты закончишь школу, поступишь в дорогой университет, выучишься, найдёшь себе престижную работу и будешь счастливо жить. Сам же сказал, что я с Джеммой точно не поженюсь, так какое тебе дело до меня в мои сорок лет? — В принципе, никакое. Но, повторюсь, ты хороший парень, мне бы не хотелось, чтобы ты закончил лысым и жирным алкашом. — Твою мать, — я издаю усталый стон, — ты невыносимый человек, Гарри Стайлс! — Зато, ты забыл о том, что должен показать мне, как управлять скейтбордом. — Конечно, теперь я должен тебя учить ездить, когда мне хочется поставить тебе фингал под глазом, — говорю, демонстративно делая глоток пива. — Брось, я ничего ужасного не сказал. — Знаешь, я понимаю, почему у тебя нет друзей, Гарри. Тот встаёт с парапета и начинает уходить. — Эй, ты чего?! Брось, я ничего ужасного не сказал, — передразниваю, но Гарри молча отдаляется от меня. И я понимаю, что, наверняка, это сильно ранило его, возможно, у него есть причины вот так развернуться и уйти. Мне сейчас должно быть всё равно, но он такой милый, и я не хочу его обижать, тем более, мне не следует портить отношения с семьёй Джеммы. Делаю ещё один глоток пива и бегу за Хаззой. Хватаю его за плечо и разворачиваю к себе лицом. — Прости, чувак. Голова Гарри опущена. Он плачет. — Всё хорошо. У меня в голове сейчас уйма колких фразочек в стиле «Правда глаза режет?», но я довёл его до слёз, а это не очень-то и хорошо. — Гарри, прости, правда. — Всё хорошо, — повторяет, вытирая глаза, но не поднимая голову. Я понимаю, что всё далеко не хорошо. — Прости, Гарри, ты отличный парень, я просто вспылил. — Всё хорошо, Лу... Луи. — Да не хорошо всё, когда парень ревёт, как девчонка! — Всё хорошо, правда, ты просто задел за живое. — Вот! Разве это хорошо? Подними голову, хватит реветь. — Я не реву. — Ревёшь, как девчонка, — усмехаюсь, щипая Хаззу за бок. Он дёргается и сдавливает смешок сквозь слёзы. Понимаю, что это поможет мне развеселить мятного Гарри и начинаю щипать его, тот хихикает, я встаю сзади и обхватываю его руками, щипая за живот, он брыкается и звонко смеётся: — Прекрати, Лу, Луи! — Ты будешь ещё плакать? — Не буду, — продолжает смеяться, пытаясь оттолкнуть меня от себя. — Хорошо, — я отпускаю его и внезапно щипаю за живот. — Да прекрати ты, — снова начинает смеяться, — это же больно. — Я знаю. Ладно, пошли, я всё же продолжу тебя учить кататься на скейте. Гляди, может и подружимся, если, конечно, ты перестанешь говорить мне всю правду в глаза. — Хорошо, но тогда ты не пей пиво, я не люблю общаться с пьяными людьми, а ты уже пахнешь пивом. Усмехаюсь и кладу руку ему на плечо. — Я подумаю, пошли. И мы возвращаемся на то место, где Гарри встал на скейт, мне хочется сделать глоток пива, но я воздерживаюсь, чтобы не портить отношения с Хаззой. — Покажи сначала пару своих коронных трюков, — улыбается он. — Хорошо, — я улыбаюсь в ответ и снова хочу потянуться к бутылке, но лишь тяжко вздыхаю и встаю на доску. Разгоняюсь и показываю мятному гею несколько прыжков на доске, затем проезжаю по тонкому парапету напротив него. После умело спрыгиваю с доски и подхожу к Хаззе. — Давай, теперь твоя очередь... хотя бы проехать метр и затормозить. Гарри улыбается и встает одной ногой на доску, второй скользит по асфальту, а затем сразу же ставит её на скейт. Наконец он едет, а я остаюсь один на один с бутылкой. И если я сейчас не сделаю глоток пива, то убью этого мальчишку за то, что он запрещает мне пить. Да какого вообще он запрещает мне это делать? — Я еду, Луи! — восклицает Хазза. Да-да, пусть катается, мне срочно нужно выпить. Уже жадно глотаю пиво, но слышу жуткий грохот. Отрываюсь от бутылки и поворачиваю голову в сторону, где находится Гарри. Его уже там нет. — Хазза? — взволнованно окликаю его и бегу вниз по склону. Надеюсь, он сломал себе что-нибудь, потому что, мать его, он любым способом не даст мне допить пиво. Вижу лежащего на асфальте Гарри, а скейт лежит прямо на нём. Это не лучшая картина. Мне жалко его, он, наверное, здорово ударился спиной. И меня бесит, что я даже толком злиться не могу на этого мятного гея. Подбегаю к нему, снимаю с него скейт и присаживаюсь рядом. — Сильно больно? — спрашиваю, а затем вижу его разбитое в кровь колено. — Fuck, подожди, я сейчас. Через секунд двадцать уже обрызгиваю колено Гарри пивом. — Ты что творишь!? — вскрикивает он, хватаясь за колено. — Дезинфицирую. — Пивом? Я теперь им вонять буду! — Не ной, — обнимаю его, чтобы помочь встать. — Что-то ещё ударил, помимо колена? О нет, он такой мятный, я обожаю этот запах, почему не я пахну мятой так сильно, а он? Я бы всё отдал, чтобы жить с этим мятным ароматом. Мне сложно обнимать его, мне даже сложно слушать его. Я не знаю, что делать, я хочу дышать этой мятой. — Спина печёт, — наконец, морщась, отвечает Гарри. — Наверное, ты здорово проехался ей по асфальту. — Да. Гарри уже стоит на ногах, точнее на ноге, левой он не может нормально ступать на землю. Я обнимаю его за талию, постоянно волнуясь о том, что ему больно, когда я касаюсь его спины. — Давай я отведу тебя домой? Он кивает, и я нагибаюсь, беру свой скейт, и мы уходим. Всю дорогу я заботливо поглядываю на разбитое колено Гарри. Почему-то я слишком переживаю. Одно дело — собственные раны, другое — раны мальчишки, который вряд ли когда-то так сильно падал. Он корчится от боли, иногда постанывает, и мне хочется понести его на руках, лишь бы ему не было больно, но из-за скейта в моих руках я не могу этого сделать. И всё же, прижимаю Гарри к себе ещё сильнее, признаюсь, это не в помощь ему, а в помощь себе. Я хочу лучше почувствовать его мятный запах. Вскоре мы подходим к дому Хаззы, и я нажимаю на дверной звонок. Через полминуты к нам выходит Энн. — О, Бог мой! — встревоженно восклицает она, смотря на нас. — Что произошло? — Я учился кататься на скейте, — с полуулыбкой отвечает Гарри. И тут я начинаю ощущать дикое чувство вины перед матерью Гарри, поэтому стыдливо опускаю глаза вниз и отпускаю Хаззу. — Малыш мой, — Энн помогает сыну зайти в дом. Не могу выдавить из себя даже слова извинения, хочется испариться, чтобы не чувствовать эту вину. — Луи, — наконец, Энн обращается ко мне. Внутри всё переворачивается, конечности даже леденеют, и я поднимаю на неё взгляд, — я должна сейчас уходить, посиди с Гарри. Удивлённо хлопаю глазами. — Заходи в дом. Раз уж мой сын упал при тебе, то это твоя вина, и ты обязан помочь ему. — Да, — соглашаюсь, входя в особняк. — Нет, мам, это моя вина, я поспешил. — А я не успел среагировать. — Неважно, главное — скажите мне, почему от вас обоих воняет пивом? Энн помогает Гарри лечь на диван, а я начинаю искать оправдания, но Гарри опережает меня: — У Луи было немного денег с собой, поэтому он купил пиво, чтобы промыть мою рану. — А потом я занервничал и выпил оставшееся пиво, - прокашливаюсь, - для храбрости. Энн хмыкает, недовольно глядя на меня. Как же я ненавижу этот родительский взгляд, с укором и разочарованием. — Гарри скажет тебе, где аптечка, — она подходит ко входной двери, — еда в холодильнике, Гарри, милый, там всё, как ты любишь. До вечера. — До вечера, — в один голос отвечаем мы с Хаззой. Энн уходит, и я опускаюсь на диван рядом с её сыном. — Прости, чувак. — Да ладно, зато это было не скучно. Хоть какие-то приключения. — Да, — вздыхаю я. — Где аптечка? — В том ящике, — Хазза указывает рукой на один из верхних ящиков. — Хорошо, пока снимай джинсы и футболку, — говорю, вставая с дивана. Как же мне фигово. Я понятия не имею, как помочь мятному гею. Обычно я «забиваю» на раны, а тут нужно оказать первую помощь. Что ж, вспомню, как это делают в фильмах. И мне срочно нужно расслабиться, выпить, переспать с кем-то... почувствовать запах мяты... Чёрт, ненавижу ответственность, мне срочно нужно вдохнуть аромат мятного мальчика. Скоро он станет моим наркотиком. Знал бы он, что я готов нюхать его вечно. Это кошмарно звучит, однако. Ладно, плевать, нужно покончить с этим и пойти напиться. Достаю аптечку и сажусь обратно на диван. Гарри уже лежит в трусах. Я невольно осматриваю его тело, у него хорошее богатство как для мальчишки шестнадцати лет. Кошмар, о чём я думаю? Мне точно нужно расслабиться. — Я не могу снять футболку, я ушиб плечо, и оно болит. Помоги мне, — просит Гарри. — Конечно. Он садится, и я касаюсь руками низа его футболки, Хаз поднимает руки вверх, а я начинаю поднимать футболку и следом за ней поднимаюсь взглядом по его телу. Вскоре освобождаю Гарри от футболки и сам не понимаю как, но наши лица оказываются слишком близко. Наверное, это всё проклятая мята, меня невольно тянет к ней. Глотаю мятный воздух, который Гарри выпускает из своего рта. Неужели? Я снова дышу мятой, но я хочу большего. Этот мятный аромат... Его хочется глотать, вдыхать, чувствовать. На мгновение я заглядываю в глаза Гарри, они смотрят на мои губы, могу поспорить на что угодно, что Гарри сейчас пялится на меня с мыслью о поцелуе. У меня дела обстоят куда хуже — я хочу заглотнуть этот мятный запах, хочу поцеловать Гарри, да, я хочу поцеловать его. Мне абсолютно плевать, какого он пола, когда он так пахнет. Я хочу прикоснуться к этим мятным пухлым губам, затем почувствовать его мятный язык и ощутить его в своём рту. Дыхание Гарри становится тяжёлым, и он приближается ко мне. Мы снова катастрофически близко, мята уже свободно заполняет мой приоткрытый рот, но этого мало, я хочу коснуться своими губами его губ. Прикрываю глаза, откладывая футболку Гарри в сторону и наклоняя голову, чтобы наконец поцеловать его, голова Хаззы наклоняется в противоположную сторону. Поцелуй неизбежен. Гарри глотает ком, а мятный аромат накрывает меня новой волной. Я чувствую, чувствую его так близко, невыносимо близко и уже не могу тянуть. В последний раз придвигаюсь к Хаззе всем телом, чтобы было удобнее обнимать его во время поцелуя, но чувствую что-то мокрое. Кровь. Я упираюсь ладонью в его колено. Отстраняется, несчастно постанывая, и его черты лица искажаются от боли. — Сейчас-сейчас, — встревоженно бормочу, открывая аптечку. Я ещё раз дезинфицирую рану Гарри спиртом и начинаю перевязывать его колено бинтом. Совершенно не зная, правильно я это делаю или нет, но пока что он не говорит, что я делаю что-то не так, а такой умник, наверняка, всё знает. Я не хочу думать о том, что чуть не поцеловался с ним, точнее... мне плевать, с кем целоваться, пахла бы так мятой собака, я бы и её поцеловал, но Гарри брат моей, якобы, девушки, и мне придётся сдерживаться. Это будет сложно, но я должен. — Ты очень заботлив, — Хазза тепло улыбается мне. Он сейчас какой-то красный. Неужели Гарри тоже понимает, что мы чуть не поцеловались, и именно поэтому смущается? Ох, это слишком мило. Он такой девственный, интересно, он хоть раз в жизни целовался, раз его так это смутило? — Не зря меня Джемма выбрала, — улыбаюсь ему, когда заканчиваю перевязывать колено. — Там в аптечке есть мазь в зелёном тюбике, намажь ей моё плечо. Его улыбка, я не могу сдерживать смех. Он не целовался, он такой смущённый. Небось, ещё влюбится в меня, это будет забавно. Сдавливая смех, я наношу мазь на его плечо. Нет, я добью его. — Чем я тебе понравился, Гарри? О да, этот вопрос добил его. Какой он красный, прелесть. Мальчик-свёкла. Гарри закусывает свою нижнюю губу, опуская взгляд, он не знает, что сказать, думает. Ничего, я подожду, ему же нужно придумать ложь, мол, я — просто хороший парень, а он не влюблённый в меня гей-девственник. Его голос дрожит, это уже не смешно, а мило. Потом мне становится даже жалко его, он не может даже смотреть мне в глаза. Гарри слишком очаровательный, мне хочется его обнять. — Ты первый парень, нет, человек, который добр ко мне. Знаешь, я думал, что я какой-то не такой... Ну да, ты гей. — Со мной никто не хочет общаться. Может быть, ты был прав, и я слишком занудный. Знаешь, ты хочешь казаться таким как твои друзья, но ты такой же, как я. Голубой!? — Луи, ты добрый, понимающий, правильный, ты не такой, как они. — Ты хочешь сказать, что мои друзья какие-то отбросы, а у правильного тебя нет друзей? — Нет, Лу, прости, Луи. Но этот мир извращённый и потерянный, в нём друзья есть у каждого плохого человека, у каждого эгоиста. — Ты слишком хороший, но у тебя же есть я, почти твой друг. — Потому что ты такой же как я, а не как они. — Ты плохо знаешь меня, — усмехаюсь ему, не желая дальше обсуждать это. Даже думать не хочу об этом, зато ночью я точно буду долго засыпать, размышляя над тягой к его мяте и о его словах. — Я рад, что именно ты парень моей сестры, — улыбается Хазза, и мне уже даже приятно, а не смешно видеть эту смущённую и девственную улыбку. Ему бы ещё очки, и у меня будет личный гей-ботаник. Хотя, может быть, он сказал правду, и я просто первый, кто повёл себя с ним хорошо? Но его щёки, они так густо покраснели, я не понимаю, о чём он думает. Не знаю, что отвечать, поэтому просто молча прячу мазь в аптечку. — Всё, лежи, — говорю, вставая с дивана и кладя аптечку обратно в ящик, а после сажусь обратно на диван. — Как ты, кудрявый? — Думаешь, за минуту всё пройдёт? — усмехается Гарри. Его привычный заумный взгляд возвращается. — Я просто интересуюсь, — ворчу в ответ. — В принципе, неплохо, спасибо. — Больше не встанешь на скейт? — Ещё чего! Мне понравилось. — Часто падаешь? — Так сильно впервые. — Чем ты обычно занимаешься? Сидишь дома и читаешь книжки? Мой вопрос неверный, он, наверняка, всё время сидит дома и чистит зубы. Гарри смущается и снова опускает свои зелёные, словно листки мяты, глаза. Кошмар, мне его глаза кажутся мятой. — Я... Я рисую, пишу стихи, музыку, читаю, играю на гитаре и в шахматы. — Шахматы? — Шахматы. Я люблю эту игру. — Ладно, а на свежем воздухе ты бываешь? Общаешься с кем-нибудь? — Я слишком занудный для этого, — жалостно вздыхает, опускаясь головой на подлокотник дивана. — Как всё сложно, — вздыхаю следом за ним, — чувствую, ты везде со мной носиться будешь. — Могу не носиться, — обиженно буркает он. — Да нет, я даже за. Гарри чуть улыбается. — Я хочу есть. С ответной улыбкой смотрю на него. — Что у вас есть в холодильнике? Как удачно он сменил тему. — Я хочу красную рыбу. Встаю с дивана и подхожу к холодильнику, слышу, как включается телевизор и начинают переключаться каналы. Он смотрит телевизор, это хорошо. Я не смотрел его уже года как три, с тех самых пор, как он у нас сломался. Отец никак не может насобирать на новый. Возвращаюсь в гостиную с тарелкой, на которой тонкими кусочками разложена красная рыба. К этому моменту Гарри уже успел развалиться на диване. — Рыбка, — протягивает он, при этом улыбаясь. — Садись ко мне, Лу... Луи. Сажусь и ставлю себе на ноги тарелку. Он тянется одной рукой к кусочку рыбы, второй переключает каналы. Я начинаю внимательно смотреть в экран телевизора, гадая, на какой из детских передач он остановится. Но Хазза кладёт в рот рыбу и останавливается на канале Discovery. Идёт какая-то передача о бедных и голодных детях Африки. Он серьёзно будет это смотреть? Я не переживу. — Ты не будешь переключать? — интересуюсь, разжёвывая рыбу. Тот отрицательно качает головой, тоже жуя рыбу. Видимо, Гарри не позволяет себе жевать и одновременно разговаривать. Его правильность и воспитанность порядком раздражает меня. Я чувствую себя каким-то необразованным отбросом, ах да, я им и являюсь, всё нормально. По телевизору показывают ужасные вещи. Не понимаю, как можно работать журналистом и снимать этих умирающих детей? Мне тяжело на это глядеть, обычно я не заставляю себя смотреть подобное, так как слишком сентиментален, но... я слышу всхлипы? Кажется, я не такой сентиментальный как Хазза. Поворачиваю голову в его сторону, он жуёт рыбу и ревёт. Твою мать, как девчонка, просто ревёт и почти давится этой грёбаной рыбой. — Не подавись, — усмехаюсь ему. — Бедные, я хочу помочь им, — бормочет он, глотая слёзы. И я вновь усмехаюсь, а Гарри обвивает своими руками мою шею и начинает реветь мне в плечо. — Мне больно на это смотреть. — Тогда зачем ты это включил? Давай переключим? — предлагаю. — Я не думал, что здесь покажут то, как они умирают от голода. — Не плачь, слезами им не поможешь. — Верно. Когда я буду работать, я хочу им помогать. Начинаю гладить его по спине: — У тебя всё получится, я знаю. — Луи, мы сейчас едим красную рыбу, сидя на дорогом кожаном диване, а они ищут хоть что-нибудь, что можно съесть. — Прекрати, — буркаю, пихая ему в рот кусок рыбы. Нет, мне жалко этих детей, я сам чуть не пустил слезу, но я уже не могу слушать это нытьё. Его родители в курсе, что у них две дочери? Гарри всасывает губами рыбу и начинает пережёвывать её. — Я не понимаю твоей сентиментальности, ты же парень, — строго говорю, глядя в заплаканное, но охотно жующее лицо. Сейчас я себе напоминаю собственного отца. Он не позволяет мне плакать, поэтому теперь мне хочется забрать свои слова обратно, не желаю быть похожим на этого старого алкаша. Но что я буду делать, когда Хазза будет реветь? Я совершенно не умею утешать людей. Получается, я всё правильно сказал. Пусть не ревёт. — Ты полагаешь, что парень не может плакать над такими передачами? — Нет. Да, полагаю, и я сам чуть не заревел, только не начинай эту дурацкую дискуссию, я не хочу снова чувствовать себя тупым. Хазза молча тянется ещё за одним кусочком рыбы, и мне начинает надоедать эта тишина. Скучно. Гарри ужасно нудный, хоть и милый, но я не могу сидеть в таком напряжении. Странно, но я расслабляюсь только тогда, когда у нас появляется какая-то близость, во все другие моменты мне хочется куда-то деться. Мне кажется, он был бы отличным другом, если бы был немного раскованней, но я могу его понять, он боится общения, его, возможно, всегда отвергали. Fuck, я уже думаю о его проблемах, а это не похоже на меня. Нужно найти с этим мятным мальчиком общий язык, и я готов терпеть это напряжение, если вскоре между нами останется только та легкость, которая бывает в моменты нашей близости. — Ты говорил, что рисуешь и пишешь стихи, — наконец начинаю я. — Да. — Я могу взглянуть на рисунки или послушать стихи? — Не думаю. Это каракули и пустые слова, у которых нет ни рифмы, ни ритма. — Будь всё реально так ужасно, ты бы не хранил свои творения. — А с чего ты взял, что я их храню? — Я просто уверен в этом. — Да, я не считаю это красивым, но это важно для меня, это... интимное, можно сказать. — Что-то, что тебя гложет? — Я рисую иллюзии, бессмысленные фантазии и мечты и пишу о том, что никогда не произойдёт. — Бессмысленные мечты? Ты не веришь в собственные мечты? — Я просто знаю, что это невозможно. — Я могу узнать что, или это снова интимное? — Интимное. Твою мать, я думал, что сумел разговорить его, но он снова блокируется. Мне сложно с ним, безумно сложно, и я не понимаю, какого хрена я хочу его понять. Наверное, это спортивный интерес. — Тогда сыграй мне на гитаре. — Нет. — Почему? — Я не умею. — Но зачем-то ведь она стоит у тебя. — Я умею играть только мелодии к своим стихам. — Отлично, я послушаю. — Это интимное. — Музыка? — Эта музыка — мои страдания и переживания. Играя, могу разреветься при тебе. — Знаешь, я признаюсь, тебя невозможно раскрыть, ты очень... сложный, невыносимо замкнутый, ты, вроде как, и пытаешься раскрыться, но потом снова закрываешься. Ты не умеешь доверять. — У меня есть на то основания. Взвываю, хватаясь за голову. — У вас есть приставка или какой-нибудь фильм? Я уже не могу. — Приставка в комнате Джеммы, но несмотря на то, что ты её парень, а я брат, мы не пойдём в её спальню. А фильмы... Тебе вряд ли понравятся фильмы, которые я смотрю. — У вас есть семейные фильмы? Ну, которые смотришь и ты и твоя семья? — Я не смотрю такие примитивные фильмы и тебе не советую. — Гарри, тебе точно шестнадцать? Это невыносимо, ты словно старик. Он становится каким-то поникшим, его взгляд затуманивается. Нет, он не будет снова плакать, он задумался о чём-то. — Лу, прости, Луи, я думаю, что ты такой же, но не хочешь этого признавать, потому что будешь изгоем как я в этом никчёмном обществе. — Может быть, это ты как всё наше общество, но просто боишься раскрыться? — Возможно, но я уже привыкаю к одиночеству. — Но появился я. Разве тебе не понравилось кататься на скейте? — Понравилось. Признаю, это лучше, чем сидеть в спальне. — Вот видишь. А когда твоя нога перестанет болеть, мы сможем ещё чем-нибудь заняться, и мы обязательно продолжим твоё обучение. Он слабо улыбается, опуская смущённый взгляд, и я улыбаюсь в ответ, смотря на его милые ямочки на щёчках. — Спасибо, Луи. Мне нравится, что ты хочешь помочь мне, я очень ценю это. Ты мне кажешься прекрасным человеком, и я по-прежнему не хочу, чтобы ты жил в бедности, в которой сейчас живёшь, — он снова превращается в свёклу. — Я буду рад, если завтра ты снова придёшь ко мне. Я найду, чем мы сможем заняться. Думаю, сумею найти занятие, которое понравится нам обоим. — Конечно, тем более, у вас есть бассейн, — усмехаюсь я. — Точно, — улыбается Хазза. — Занятие мы уже нашли. А сейчас я должен прочесть книгу. — Должен? — Да, я читаю психологию по расписанию. — Зачем? — Это один из моих тараканов. — И много их у тебя? — Достаточно, — отвечает Гарри и указывает рукой на тумбочку. — Принеси мне эту книгу, пожалуйста. Молча встаю и приношу ему тяжелую и огромную книгу, а затем сажусь на край дивана. Гарри открывает её с помощью закладки и смотрит на меня: — Можешь почитать со мной, я начал новую главу о чтении мыслей по глазам. Киваю и сажусь рядом с ним. Гарри сгибает ноги в коленях, и о них опирается книга, которую он слегка развернул ко мне. И мы принимаемся читать. Гарри дочитывает первым, он уже хочет перелистнуть страницу, но я ещё читаю. И я бы дочитал быстрее, если бы не начал чувствовать, как он сверлит меня взглядом. Кажется, теперь я становлюсь свёклой. — Не смотри на меня так. — Прости. И я спокойно дочитываю. Гарри перелистывает страницу. Вскоре мы заканчиваем читать главу. Хазза закрывает книгу, откладывая её на кофейный столик. Неудивительно, что теперь нам хочется проверить теорию на практике. Мы начинаем одновременно смотреть друг на друга. Я пробегаюсь взглядом по его алым губам и, наконец, заглядываю в его зелёные глаза. Эти два листка мяты, я тону в них. Такой умный и взрослый взгляд. Боже, какой же Гарри идеальный, со своими глазами и ароматом мяты. Какой-то неземной мальчишка. Он словно не с нашей планеты, он необычный, он космический, мятный, я не знаю, как его назвать, но он бесподобен. Что же касается того, как он смотрит на меня, то он изучает меня. Закусывает губу, а затем облизывает её. Эти красные или даже малиновые губы с ароматом мяты, которая заглушает рыбу... Я хочу его поцеловать. Хочу его почувствовать. Начинаю рвано дышать и прикрываю глаза, этот зрительный контакт очень тяжёлый. Я полностью осознаю и признаю, что хочу поцеловать Гарри. Мне просто нужно ощутить его губы, иначе я не успокоюсь. Мне нужно сделать это, ведь на данный момент это моя цель. А я добиваюсь всего. Один жалкий поцелуй, не более, но меня что-то останавливает. Страх. Страх потерять всё, ведь я — парень Джеммы, и я не смогу быть другом их семьи, если начну целоваться с Гарри, ведь никто не поверит, что этот поцелуй — мой глупый спортивный интерес. Я просто должен добиться, поцеловать, ощутить эту долбаную мяту. — Твой взгляд говорит о поцелуе, почему? — тихо спрашивает Гарри. Резко отстраняюсь. — Я... Я смотрю на тебя и думаю о Джемме, вы очень похожи. Он улыбается лёгкой полуулыбкой: — Или ты врёшь, или я плохо понял эту главу, но мне показалось, что ты думал именно о моих губах. — Ты плохо понял. Он снова улыбается. — Я обязательно перечитаю её перед сном. На пороге появляется Энн: — Как вы здесь? — с улыбкой интересуется она. — Великолепно, Луи разделил со мной моё увлечение психологией, мне кажется, он понял новую главу даже лучше, чем я. — Неужели вы станете друзьями? — с сияющей улыбкой спрашивает миссис Стайлс, подходя к нам. — Мне кажется, мы спокойно можем стать друзьями, — улыбаюсь ей, видя, как она рада, даже счастлива знать, что её сын смог найти с кем-то, то есть мной, общий язык. Гарри улыбается, кладёт голову мне на плечо и поднимает взгляд. — Ты ведь придёшь завтра, Лу? — Луи. Да, приду, — с тёплой улыбкой отвечаю, опуская голову к лицу Гарри, чтобы лучше вдыхать и чувствовать его блаженный мятный аромат. Клянусь, ещё немного, и кончики наших носов соприкоснутся, мы сможем тереться ими друг о друга, как глупые подростки, ах, мы ими и являемся. Вижу, как он счастлив, понимая, что мы сможем стать друзьями, понимая, что я первый, кто принял его. Да я сам удивлён тому, что мне стало интересно понять его, тому, что мне захотелось помочь ему, тому, что мне стало его жалко. Наверное, отец прав, и я правда не мужик, а какой-то педик, но я ничего не могу с собой поделать, мне жалко Гарри. — Который час? — тихо спрашиваю, всё так же смотря на губы Гарри. — Пять вечера, — отвечает Энн, направляясь на кухню. — Я пойду, — тихо проговариваю, вдыхая мяту. Гарри еле заметно кивает. — Я жду тебя завтра, Лу... Луи. — В котором часу мне прийти? — В любом, — затаив дыхание, отвечает он. Киваю. Пора заканчивать эту грёбаную идиллию, это всё на меня не похоже. Чувствую, эту ночь я проведу в раздумьях. Отстраняюсь от Хаззы и спрыгиваю с дивана. — До завтра, — громко говорю, обращаясь и к Энн. — До завтра, Луи! — отвечают мне в один голос мать и сын. Беру в руки скейт и ухожу, не позволяя себе бросить последний взгляд на Гарри.