***
Совсем скоро я подхожу к особняку Стайлс. На моём лице невольно появляется глупая улыбка. И я даже не знаю, который час — надеюсь, сейчас минимум часов десять, и семья Гарри уже не спит. Нажимаю на дверной звонок. Дверь открывает Джемма. — Привет, — одновременно здороваемся мы. — Я надеюсь, ты не ко мне, потому что я сейчас ухожу, — добавляет она. — Нет, я к Гарри. — К Гарри? — сказать, что Джемс удивлена — ничего не сказать. — Да, я хотел проведать его. — Ах, точно, он же вчера упал из-за тебя. Ну, проходи, этот придурок сидит снова у себя в спальне. — Учится? — Мне так плевать, что он там делает, если честно. — Хорошо, тогда я пройду к нему? — Давай. И я захожу в дом, а она выходит. Стараюсь не думать о том, что сейчас получу дозу своего наркотика, чтобы не улыбаться, как идиот. Поэтому я думаю о презервативе, который мне нужно купить, проверяю карманы, а там пусто. Отлично, просто отлично. На какие деньги я буду его покупать? Плевать, ведь я захожу в его спальню. Надавливаю на ручку и открываю дверь. В комнате темно. Гарри закрыл свои огромные окна тёмными шторами. Играет какая-то напряжённая, но спокойная мелодия, и мне кажется, что я даже знаю эту песню — она современная, только, кажется, он слушает минусовку. Хазза сидит за письменным столом и, наверное, рисует. Он не замечает моего прихода до тех пор, пока я не закрываю дверь и не говорю: — Как атмосферно. Гарри даже не поворачивается ко мне. — Да, так я лучше настраиваюсь. — Ты рисуешь? — спрашиваю, подходя к нему сзади. Гарри кивает, а я подхожу совсем вплотную и кладу руки ему на плечи. Он разрешает мне смотреть на свои рисунки? Вчера же не разрешал. — Это кто? — спрашиваю, вглядываясь в рисунок, который мятный ротик завершает. На нём изображен парень, он сидит на кровати, держась за сердце, его лицо напугано, и, кажется, он слишком похож на меня. — Ты. — Ты нарисовал меня? — Да. В ту ночь ты так искренне испугался, что мне захотелось это перенести на бумагу. — Я могу рассмотреть рисунок поближе? Гарри молча протягивает мне лист бумаги. И я начинаю рассматривать себя на рисунке. Он нереально красиво рисует — такая точная работа, этот мальчик гений, он слишком талантлив. — Как правдоподобно. Хаз, это очень красиво, — и я замечаю на столе ещё один рисунок, на котором изображён Гарри, но только с левой стороны листка. Он держит кого-то за руку — но тот второй человек в правом углу — лишь силуэт. И их руки связаны веревкой. — Я могу взглянуть на этот рисунок? — спрашиваю я. — Нет, — отвечает, хватая рисунок и прижимая его к своей груди. Он встаёт из-за стола и проходит мимо меня. — Почему там нет второго человека? — Так нужно, — отвечает Гарри, но я останавливаю его и подхожу вплотную. Чувствую его аромат, и мне становится хорошо, хочется улыбаться, но я не могу этого сделать в такой ситуации. Мы стоим слишком близко, я, наконец-то, дышу его воздухом, а он, о чём-то думая, смотрит в пол. — Ты не дорисовал его? — Я никогда не дорисую его. Наверное, я дебил, но думаю, что у Гарри кто-то умер, и он просто не может нарисовать этого человека, так как его уже нет. — Его уже нет? — спрашиваю я. — Его ещё нет, и я не думаю, что он появится. Вот я нелогичный дебил, у него же нет друзей — понятно же, что он нарисовал своего друга, которого не существует. — Появится, Гарри, — кажется, сегодня я несу полный бред, наверное, это от голода. А он лишь вздыхает. — Ну... у тебя же была девушка, ты смог найти общий язык с какой-то красоткой... — У меня семья богатая, — перебивает, — и я даже не понимаю, почему она бросила меня — знаю, что Джемма ей что-то сказала, но что? Да и она глупой была, она была как все. Просто я подумал, что мне стоит начать с кем-то встречаться, но это решение оказалось ошибкой. — Это был опыт. Ох, знал бы он, из-за чего она его бросила. Но Хазза прав — раз она была такой дурой, то их отношения были ошибкой. Вряд ли он встречается с той же целью, что и я. Он хочет верить в любовь и искренность людей по отношению к нему. Кладу руку ему на щеку и приподнимаю его лицо. — Ты отличный парень, Гарри Стайлс, — и я совершенно не понимаю, зачем сейчас говорю всё это, но мятный ротик смотрит на меня своим несчастным взглядом, эти два зелёных омута ждут от меня значительных слов, и я скажу их, — ты такой же, как все, не отрицай этого, ты — обычный парень, который просто ещё не знает, как можно веселиться... У тебя просто не было друзей, но я могу стать твоим другом. — Ты прав, — с томной улыбкой отвечает Гарри. — Мне кажется, если бы у меня были друзья, я был бы более общительным. — Ты общительный, ну, когда расслабляешься. Ты же сумел вчера уговорить меня провести с тобой время, поучить тебя кататься. — Мне иногда не хватает общения, я не могу всегда сидеть в комнате. Я улыбаюсь. — Теперь у тебя есть я. Он слабо улыбается мне в ответ. — Надолго ли? Осенью я поступаю в университет. — В шестнадцать лет? — Я уже давно выучил программу последнего класса. Поэтому с осени я буду учиться в Лондоне. Что ж, мне становится грустно. Остается не так много времени на то, чтобы поцеловаться с мятным ротиком и научить его нормальной жизни. — Как твоё колено? — спрашиваю, решая сменить тему. — Жжёт. — Я могу взглянуть? Гарри кивает. — Да, конечно. И он садится на кровать, а после закатывает штанину. — Ох, — морщусь я, — разбил до мяса. Как ты ходишь? — Мне нравится, — с улыбкой отвечает Хазза. — Моё первое сильное падение. — Ты очень странный, — с ответной улыбкой отвечаю я, усаживаясь рядом с ним, — но мне это нравится. — Тебе нравится моя странность? — Да. Я не странный — я обычный, и я никогда не нарисую так, как рисуешь ты, и никогда не сяду писать стихи и музыку, и я никогда не стану необычным, как ты. Гарри слабо улыбается, опуская свою штанину вниз. — Мне приятны твои слова, Луи. Он встает с кровати. — Я обещал тебе, что сегодня мы искупаемся в бассейне. Я с довольной улыбкой встаю. Гарри аккуратно складывает рисунки и выходит из спальни, я следую за ним.***
Вскоре мы уже стоим возле бассейна около их особняка. Он просто огромный, невероятно огромный, просто громадный, я уже не могу терпеть, хочу искупаться. — Я же могу прыгнуть? — Конечно. Поспешно снимаю с себя кеды, джинсы, затем футболку, разбегаюсь и бомбочкой прыгаю в воду. Гарри начинает смеяться. — Ты в нижнем белье будешь плавать? — У меня нет плавок, — отвечаю я, вытирая воду с глаз. — Серьёзно? — Да. Обычно я купаюсь в трусах. От удивления Гарри слегка приоткрывает рот. — Я пока схожу сделаю нам коктейли и бутерброды, ты не против? — А ты не будешь купаться? — Нет. — Ладно. И он уходит в дом. Я ложусь на спину. Неплохой день — мы с Гарри одни в особняке, он сейчас приготовит завтрак — неужели моя жизнь налаживается? А что самое странное — это то, что сейчас я не так озабочен его мятой, но цель поцеловать его не может никуда деться.***
Хазза возвращается с огромным круглым подносом, который он оставляет у бассейна, а сам закатывает штанины и садится, опуская ноги в воду. Я подплываю к нему. Гарри берёт в руки бутерброд и принимается разжёвывать его, я беру стакан — что там? Безалкогольный Мохито. Он живет мятой? Но мне же лучше, от него больше будет ей пахнуть. Делаю глоток. И мне не нравится — совершенно не та мята, которая нужна. Оказывается, мне нравится только одна мята, и это плохо. Я смотрю на Гарри, который, задумавшись, жуёт свой бутерброд. И я снова решаю превратить его в свёклу. К сожалению, Хаз сидит как девчонка, то есть, его ноги сомкнуты, и у меня не получится опереться головой о его интимную зону, поэтому я попытаюсь иначе смутить его. — Хаз, у меня мокрые руки, покорми меня, — чувствую себя плохо флиртующей девушкой, но, кажется, Гарри не против моего скудного флирта. Он берёт в руки бутерброд и протягивает его к моим губам. Откусываю кусок бутерброда, при этом пристально смотря на Хаззу. Он смущается, отводя взгляд в сторону. Я подплываю ещё ближе и кладу руки ему на колени. Снова откусываю кусочек бутерброда, всё так же пристально смотря на него. Гарри снова отводит взгляд. — Ты соблазняешь меня. Зачем? — Я? Соблазняю? Я просто ем. — Ты снова смотришь на меня с мыслью о поцелуе. — Нет, не смотрю. Гарри опускает какой-то стыдливый взгляд. — Друзья ведь так себя не ведут? Откусываю ещё кусок бутерброда. — Не знаю, но мы же ещё не друзья, — отвечаю, разжёвывая. — У нас всё как-то странно. — Я просто ем из твоих рук, потому что мои мокрые, ничего странного не нахожу. — Твоё отношение ко мне вызывает во мне странные и смешанные чувства. — Тебе просто непривычно, — с ухмылкой отвечаю. Последний укус, и доедаю. Но я не могу вот так просто доесть бутерброд — я не довёл Хаззу до цвета свёклы. Тянусь губами к бутерброду, и так, как это последний небольшой кусок, в моём рту оказываются и пальцы Гарри. И я сразу же поднимаю на него взгляд — да, он покраснел! Конечно, его пальцы сейчас в моём рту. Хазза отдёргивает руку и краснеет ещё больше. Я сдавливаю смешок. — Тебя это смутило? Знаешь ли, я часто ем из рук друзей, и их как-то не смущают мои слюни. — Дело не в слюнях, это почти что интим, Лу... Луи. — Интим — облизать чьи-то пальцы? — мне становится откровенно смешно, и я даже фыркая, хохочу. Из какого он века? — А разве это не интим, Луи? — Конечно, нет, — отвечаю, вылезая из бассейна и садясь рядом с Гарри. — Интим — это, если бы в моём рту были не твои пальцы, а кое-что другое. — Что? И я приподнимаю брови. Он правда не догнал? Что ж, взглядом указываю на его член. Хазза сразу же прикрывает своё достоинство рукой и вновь краснеет. — Ты такой стеснительный, — я усмехаюсь, обнимая его за одно плечо. Девственник снова становится свёклой. Он уже стесняется моих касаний? — Знаешь, Лу, прости, Луи, у меня такой близости, как с тобой, даже с моей девушкой не было. — Это как? Вы вообще касались друг друга? — Конечно. — Хорошо, вы хоть целовались? — Один раз, да. — Сколько вы встречались? — Две недели. — Две недели. Один поцелуй. Хоть в засос? Гарри опускает взгляд, и я заливаюсь: — За две недели ты просто один раз чмокнул её в губы? Гарри кивает, стыдливо опуская голову. Теперь я понимаю, почему его бывшая поверила в то, что у него есть парень — конечно, ведь он такой неуверенный с девушкой. — Ты многое упускаешь. Я обожаю целоваться. — Я и не хочу целоваться. — Потому что не умеешь? — Умею. — Ты же ни разу не целовался. — Я такого не говорил. — Просто по тебе это видно. — Ладно, но я не хочу об этом говорить. Мне не нужны отношения, и мне не нужны поцелуи, меня сейчас всё устраивает. Мне есть с кем поговорить, и этого хватает. — А что ты будешь делать в Лондоне? Меня там не будет. — Я не хочу об этом думать. — Тебе бы не мешало стать проще. — Не давай мне ненужных советов, Луи. Я сам знаю, что мне нужно, но я не могу этого сделать, по крайней мере, сам. Я просто не могу переступить через себя. Мне тяжело, и у меня нет повода. — Ладно. Со мной тебе легко общаться? — Да, а что? — На свете полно таких людей... — Значит, они не в этом городе. Здесь только ты смог принять меня. — То есть, ты не против провести почти всё лето со мной? — Ты готов два с половиной месяца терпеть моих тараканов? — Да, — улыбаюсь я. Гарри начинает растерянно смотреть по сторонам. — Ветер поднимается, ты можешь простыть, Лу, Луи. Пошли в дом? Киваю и встаю, он встаёт следом за мной, и мы возвращаемся в дом. Гарри приносит мне большое тёмно-синее махровое полотенце и накрывает им мои плечи. Почему-то от его касаний у меня на теле появляются мурашки. Его руки задерживаются на моих плечах, кажется, он не хочет убирать их от меня, у него действительно странные чувства ко мне, я ощущаю это. Мне кажется, для него это важно, я не знаю, в каком смысле, но точно важно, и мне нравится это. Если ночью я ещё мог утверждать, что между нами нет ни искры, ни химии, ничего, то теперь... Теперь наша близость становится важной и для меня. И мне начинает казаться, что мы действительно сможем стать друзьями, только меня смущают жажда поцеловать его и моя дрожь, когда Гарри касается меня. — У тебя столько синяков, они больше похожи на побои. Ты часто дерёшься? Поворачиваю голову в его сторону. Он катастрофически близко, я дышу его дыханием, мне это нравится. Я готов стоять так вечно. — Это отцовские. — Тебя бьёт собственный отец? — Иногда это необходимо. — Я считаю, что это неверно. Нельзя пускать в ход кулаки. — Своего сына я бить не буду, но считаю, что меня пороть полезно. — Ты такого плохого мнения о себе? Почему? — Потому что я ужасный сын. Ты ведь не знаешь, как живёт моя семья. Гарри начинает гладить мои плечи, от удовольствия я закатываю глаза. Какие-то слишком приятные касания, даже через полотенце. — Но на тебе ужасные побои, Луи. Они все от отца? — Не все, но большая часть. Он часто напивается, а я не могу промолчать тогда, когда это нужно сделать. — Понимаю. Проклятие, он говорит как психолог. Так спокойно и уверенно, мне сейчас слишком легко рядом с ним. Такая идиллия, её обязательно что-то да должно испортить, и что это? Верно, возвращается моя «девушка». — Какой интим, — усмехается она, видя, как я стою в одних трусах, а на моих плечах полотенце и руки её младшего брата. Гарри сразу же отстраняется от меня. — Я высушу твои вещи, — говорит он мне и выходит на улицу, забирает мои вещи и молча отправляется на второй этаж. Я заворачиваюсь в полотенце. Джемма переводит взгляд с уходящего Гарри на меня. — Что это с ним? Он ревнует? — Ревнует? — удивлённо переспрашиваю я. — Да. Я его таким впервые вижу. Чем вы занимаетесь здесь, Томмо? — Общаемся. — Мне кажется, он влюбился. — В кого? — В тебя. — Да брось, я просто первый, кто понял его. Он не мог в меня влюбиться. — Он позволил себе стоять с тобой вплотную, да ещё и гладил твои плечи. Ты понимаешь, что Гарри словно пуритан? Он не позволяет себе такого. А увидев меня, он убежал. Зачем? Затем, что не хочет видеть, как мы с тобой сейчас будем целоваться. Он же до сих пор считает тебя моим парнем? — Конечно считает. — Тогда он точно заревновал. — Джемс, это абсурд. Твой брат наконец обрёл друга в моём лице, а ты уже за гея его приняла. — Я слишком хорошо знаю своего брата. Он влюбился, я вижу это. — Ты пьяна? — Нет, но Гарри в тебя влюбился. — Да не влюбился он. Он просто стесняется. — Вот увидишь, Томмо. — Слушай, Джемс, твой брат отличный парень, просто он всегда смущается. — Отличный парень? Мой брат? Зануда-Гарри — отличный парень? Может, это ты пьян? — Ты просто не нашла с ним общий язык, как и все остальные. Джемма изгибает бровь, будто спрашивая: «Ты идиот?». И тут я задумываюсь. А ведь я правда сейчас выгляжу как идиот. Оправдываю Гарри и говорю вещи, которые никогда ни про кого не говорил. — Ладно, я пошёл к нему, заберу свои вещи. Мне действительно нужно напиться. — Вы с ним такие два придурка. Серьёзно, я никогда не думала, что вы найдёте общий язык. — Да я сам не думал об этом, — говорю я и поднимаюсь наверх. Захожу в спальню Хаззы. Он сидит на полу и феном сушит мою одежду. Снова делает слишком милые вещи. Я сажусь напротив него. — Почему ты ушёл? И я начинаю задумываться над словами Джемс, а что, если она права? Что, если она действительно слишком хорошо знает своего младшего брата? Но я не хочу разбивать ему сердце. Дело не в том, что я не хочу его обидеть или что-то в этом роде — дело в том, я не хочу, чтобы он думал, что я как все. Мне нравится, что Гарри считает меня особенным, считает, что я лучше. Ведь для такого отброса как я эти слова слишком важны. Вряд ли мне скажет их кто-то ещё. — Не хотел терять зря времени, тебе же холодно. — Ты всегда такой заботливый? — Впервые. Обычно мне не о ком заботиться. — Ужасное одиночество, — бормочу я. — Тебе очень больно, да? — Из-за одиночества? Я привык к нему. — Но ты хочешь избавиться от него? Гарри молча протягивает мне мою футболку, я надеваю её, но он так и не отвечает. Я жду ещё, он молчит. Начинаю подбирать слова, хочу сказать что-то правильное и трачу на это около двух минут времени, как мне кажется, но, видимо, намного больше, потому что Хазза протягивает мне мои джинсы. До меня только сейчас доходит — зачем он их сушил? — Зачем ты сушил мои вещи, Гарри? Они же сухие. — Я грел их. На тебе мокрое нижнее белье, пусть одежда будет тёплой. Я улыбаюсь. Всё это и умно, и глупо. Умно то, что он так невинно и мило заботится обо мне. Но глупо то, что он слишком добрый, с его добродушным сердцем действительно нужно избегать жестоких людей в нашем мире. И я представляю, как его не любят в классе, как над ним посмеиваются, как он страдает, а затем закрывается в себе. Но я рад, что этот мальчишка открывается именно мне, ведь в моей жизни никогда не было таких людей. И, я думаю, мне стоит сказать это ему. Тянусь к Гарри и обнимаю, его руки сразу же касаются моей спины. — Я очень рад, что ты оказался в моей жизни, Гарри. И я никогда не стану как они, я хочу быть твоим другом, ты же позволишь мне стать ближе к тебе? В ответ он лишь прижимает меня к себе, сжимая мою футболку в своём кулаке. Я чувствую, как он улыбается, как он ценит то, что я сказал. Мне передаётся его счастье, я просто ощущаю его. Но он молчит, не отвечает. Он боится, что я всё же смогу его обидеть. — Хаз, несмотря на то, что у меня много друзей, я одинок, потому что я такой же как ты. И я не верю, что говорю это, но только рядом с тобой я не чувствую одиночество. Он прижимает меня к себе максимально близко. Нам обоим нужны такие крепкие и искренние объятия.